Суицид или разговор с белочкой

Спасибо за заботу. Всё пробовал, о чём просила.
С моста? Не успел. Полицаи повязали. Обвинили в насилии над своей духовной личностью и понуждение тела к суициду.
 Признали невменяемым, напихали в рот таблеток и вытолкнули на улицу.
Долго я ходил по пустынным переулкам-улочкам в поисках, чем же запить. Наткнулся на ларёк. Уж было раскупорил бутылочку…
Снова подъехали полицаи, будь они не ладны. Снова повязали.
Обвинили в употреблении и распространении каких-то "колёс", предъявили в доказательство, выпавшие у меня изо рта, при ударе под дых, в момент задержания и в последствии собранные, те самые таблетки из больницы.
Бросили в "обезьянник".
Кое-как, приподнявшись на четвереньки, приоткрыл затёкшие и оплывшие веки, результат моего лёгкого возражения правосудию по поводу колёс. 
Ну, так, вот... Сквозь образовавшиеся щелочки я смог с радостью для себя определить, что волей счастливого случая попал не столько в "обезьянник", сколько в "проститутник". Мысли о радостной возможности найти утешение на мягкой, ласковой груди одной из представительниц божественного создания красоты и очарования, мгновенно посетили мои головы, которые потянулись, удлиняя свои шеи в сторону ближайшей нимфетки, одна с предложением поцелуя, вытянув губы трубочкой, другая с предложением любви, демонстрируя набухшие мышцы. Удар был точен и беспощаден.
Теряя сознание, я почувствовал, как из моего пробитого лба, матерясь и чертыхаясь, богиня красоты с хрустом выдернула шпильку своей прелестной туфельки. На пол посыпались отколовшиеся частицы лобной кости, припорошив его бело-красным «снегом», прямо перед моими глазами.
 Потекли бордовые реки, образуя необыкновенно красивое озеро с причудливо ломаной формой рельефа берегов.
Затухающее сознание уловило, уже звучащее, где-то в вдалеке и удаляющееся всё дальше и дальше: «Фу-у-у-у! Какая гадость!»
Тычок мыском туфельки в затылок, был мне теперь безразличен и безболезнен, не определял в моей дальнейшей судьбе совершенно ничего, хотя бы в этом свезло.
Сейчас сижу на больничной койке. Разорвал простыню на полоски, сплёл верёвку, подвязал к крючку на потолке, с прицепленной к нему одинокой лампой. Так и мне сейчас одиноко, никого нет рядом, приласкать, утешить, обогреть... Если не считать, конечно, испуганного, дрожащего и съёжившегося в углу палаты моего сопалатника, у которого я попросил мыло.  У него нет. Смотри. Дрожит. Странно. В палате то тепло. Слушай, а может у тебя мыло есть? А? Позарез нужно!...