Офелия

Нина любила погрузиться с головой в тишину и находясь в таком приятном положении рассуждать и размышлять. О, как же она любила это действо. Но еще сильнее она любила говорить о себе в третьем лице. Иной раз сидит, молчит, глаза пусты, увидав ее вы бы приняли ее за пустую оболочку, костюм на вешалке, но ни как не за человека. Вот молчит она сряду час, полтора и неожиданно обратится ко мне с какой то детскою важностью
- Твоя лень губит в тебе приятного человека. А Нина любит как говорит и думает этот человек. Любит как он пишет. А ты и твоя лень губите его. Ну, скажи мне, когда ты избавишься от этой лени?
 Моего ответа она даже не ждала, хоть вопрос и прозвучал в слух. Я это всегда понимал и реагировал лишь удивленным взглядом.
Часто мы сидели с ней долго в тишине, часто и расходились, не проронив ни слова. Нине нравилось, что я не наседаю на нее, не пытаюсь навязать разговор и нарушить тишину, я же извлекал из этого нужную мне выгоду, мог оставаться один, находясь при этом в обществе Нины. В этом я находил необычную прелесть, какую тяжело попробовать на вкус в обществе любого другого человека.
  Но сейчас я должен выдержать паузу в моем повествовании.





Нина была безумна. Не в шутку, и даже не взаправду. Как то, по особенному безумна, я не психолог и даже не психиатр и не могу ни научно, ни литературно описать полноту ее безумия, с таким безумием я столкнулся впервые в жизни. Все это настолько впечатлило меня, на столько отпечаталось, в сердце, что храню я воспоминания о Нине как сокровище. Ни одной детали я не забуду, но для уверенности записываю все в свой дневник. А быть может в ее дневник?
  Очень странно произошло наше с ней знакомство. Рано утром, после десятка чашек ночного чая, я вышел прогуляться. Утро всегда привлекает пустотой улиц. Проходя мимо, каждого дома я представлял себе, в каждом доме в эту минуту спят люди, а я брожу мимо их снов. Ах, если бы только была у меня сила заглядывать во сны спящих людей, я бы любил каждое утро еще сильнее. Так, придаваясь фантазиям, я потерялся среди туманных улочек и вышел в парк, в котором к слову был чудесный пруд. Над прудом нависал слой молочной дымки, поверхность пруда была глаже зеркала и изредка рябила в разных концах. Я залюбовался холодной гладью, но неожиданно для себя заметил дефект во всей этой глади. Женское лицо с длинным греческим носом, синими набухшими губами выглядывало из нее, и это было не отражение, нет! Я, было, замешкался, вдруг мне померещилось, протер глаза, и вижу, ни чего не изменилось. В голове замигало слово «Утопленница! Утопленница!» что мне было делать? Я бросился в воду, я даже не задумался, зачем спасать мертвую. Только я попытался обхватить руками тело, как утопленница у меня спросила
- Гамлет?
- н-нет… Виктор.
- ааа…а я Офелия.
Утопленница протянула мне свою руку, кстати, очень изящную, с тонкими длинными пальцами и пожала мою.
- что вы тут делаете, в воде? – тут то я опомнился! С ужасом прошептал – а вы, вы живая?!
- ах, Виктор, знали бы вы какие не приличные вопросы, задаете Офелии. Вы Шекспира читали?
 Я испуганно шепнул и повторил еще тише
- вы живая?
- из за, вас - живая. Но это так не правильно. В сюжете не было Виктора. Ах… - она сменила любезный тон, на тон рассерженный и возмущенный – откуда вы только взялись!
- я бы вас о том же хотел спросить!
 Она брызнула в меня водой и поплыла к берегу
- несчастный!
  Я, конечно, проводил, ее  до дома и одолжил, свое пальто и что странно она часто пожимала мне руку и называла несчастным. На прощание она сказала, что каждый четверг обедает в кафе неподалеку. Это конечно было намеком на продолжение нашего с ней знакомства.
  Не буду описывать что я переживал в себе, впечатлившись этим случаем, думаю читатель сможет сам представить какие чувства и мысли могут гореть в голове после такого знакомства.
  Нину всегда тянуло к смерти, и я признаться, удивлен, почему эта смерть ее так избегала, ведь желание у Нины было сильно и даже больше, она с наивной искренностью и страстью искала смерть.




Однажды я шел к вокзалу, встречать старого друга, который давно хотел меня навестить и по дороге почти у самого вокзала встретил Нину. На мой вопросительный взгляд она ответила просто:
- ах, Витенька, поезда нынче тихо ходят.
Она сразу отвернулась и торопливо покинула меня. Объяснений от нее не стоило ожидать и тем более пытать ее расспросами, да я и понял все сразу. Видно ни один поезд не нашел в себе храбрости убить Нину.
  Как мне было всегда ее жаль. Даже если я несчастен, она на много несчастнее меня. Хотя, и счастья в ее такой красочной жизни было куда больше, чем у кого бы то ни было.