Жопа игуаны

           Ю.
           С утра мимо магазина маршировали неонацисты. Буквально в метре, по тротуару. Они были раздеты по пояс и орали речевки, чего-то там ля-ля-тополя-гитлерюгенд-СС. Потом останавливались, переводили дух, главный кидал фразу, отвечали двумя-тремя. Шли дальше, возвращались. Вокруг них тусовалась молодежь, а я сидел за кассой и слушал. Думал, если полезут разгоряченные, уебу первому в рыло, запру изнутри парадную дверь (надеюсь, получится), нажму кнопку вызова охраны и уйду через черный ход. Он у нас выходит в маленький дворик, из которого можно, особо не привлекая внимания, выйти на соседнюю улицу. Пока вышибут витринное закаленное семимиллиметровое стекло, успеют приехать или менты или пацаны из агентства. Где, кстати, они? Менты. Центр города, одиннадцать часов дня, до здания районной администрации тридцать метров и ни одного полицейского.
           Забежали две женщины, сказали, страшно у вас тут. Ага, ответил я, что вы хотели? Контурные карты. К сожалению нет. Мы боимся выходить. Я понимаю. Может быть, вы нас проводите? Куда? Хотя бы до дороги. Хорошо. Вышли, я закрыл магазин снаружи и довел теток до пешеходной центральной улицы города. Когда вернулся, вместе со мной зашли трое парнишек из толпы наблюдающих за маршем. Первый, самый мелкий, с четко считываемой наглой и расчетливой придурью в глазах, похожий на хорошенькую девочку, тут же схватил небольшой дорогущий альбом и сунул себе под мышку. Сделал два шага в сторону от стеллажа, двое других замерли у входа. Положи на место, попросил я. А что? Я только посмотреть. Положи, будь другом. А то что? А то я тебе глаз на жопу натяну. И, к слову сказать, моргать заставлю. Да? Я промолчал. Паренек альбом положил. Черные ручки есть? Только красные, ответил я, иди с миром. Они вышли, через секунду, один, высокий, кудрявый с пухлыми губами, влетел, схватил с прилавка бесплатные закладки и выскочил. Я посмотрел на улицу, торговли сегодня не будет, ни один нормальный человек сюда не сунется. 
           Взял с полки том Каверина – «Два капитана» и стал читать. Когда дошел до момента, где Санька Григорьев заболел испанкой перешедшей в менингит, а затем очнулся и разглядел около своей койки доктора Ивана Ивановича, у дверей нарисовались чуваки в камуфляже. Посмотрел на часы – пять. Слушаю, сказал, вошедшим. Рабочие тетради по английскому языку есть? Для четвертого класса? Нет. Извините. Не за что. Вышли, я убрал книгу на полку, взял мокрую тряпку и принялся вытирать пыль. Через витринное стекло видел пустую улицу. Несколько раз прогулялись бойцы ОМСН в ярких черных масляного (сливочного) блеска берцах, в беретах. Прошла барышня с голым умопомрачительным животом. Повазюкал тряпкой по железному ящику для сумок у входа, оттер грязь вокруг замочной скважины. В глубине зала аккуратно выровнял серию «Зарубежная классика», вытащил и снова поставил на место Стивенсона. Услышал звук отворяемой двери, поздоровался с мужиком пограничных средних лет. Новинки есть? Есть. Покажите. С удовольствием. Нет, это не то, пусть дальше пишут, тренируются, Асадов есть? Сейчас принесу. Нет, не подойдет. Вышел сборник Самойлова, показать? Дезика? Ну-ка, ну-ка. Беру. Почти весь – собрание. Да-да, сколько с меня? Пойдемте.   
           А вечером, проехав на троллейбусе с зеркальными ночными черными стеклами, семь миль до дома, разглядывая одних и тех же завороженных пассажиров, вечером, за кухонным столом и чашкой чая, если бы я мог, то рассказал бы тебе, что сегодня мимо магазина ходили игуаны в человеческом обличье и срали на все. У игуан нет жопы, ответила бы ты, делая глоток. То есть как? Ну, так, нет и все, просто отверстие.