Женский мистический роман Когда в тебе живёт она..

 Только раз в сто лет оживают полотна великих мастеров, сумевших вдохнуть жизнь в свои творения.
 Легкой поступью из массивной рамы выходит Юдифь Джорджоне, смеясь, выбегает Жанна Самари Ренуара, нежно скользит, чуть касаясь земли, сомовская Дама в голубом.
 Одну ночь живут они среди людей, похожие и не похожие на своих прототипов.
 Их создатель, только он один, определяет, какими они будут в своем новом воплощении.
 Победительница может стать жертвой, блудница – монахиней, рабыня – царицей. Все они готовятся рассказать свои тайны тому, кто сможет услышать и понять.



 Глава первая
 С ЧЕГО ВСЁ НАЧАЛОСЬ
 
 Аспирантки кафедры культурологии Зинаида, Таша и Милка познакомились год назад. Осенью сдавали кандидатский минимум. Получив пятерки, решили отметить это событие.
 - Погода хорошая, давайте махнем в Петергоф, - предложила неугомонная Милка.
 Вот тут-то все и началось!
 В искрящейся водной пыли одного из фонтанов они увидели нечто, что полностью перевернуло их жизнь…
 На Дворцовой площади сели в автобус «Санкт-Петербург – Петергоф». Дружно удивились: водителем оказалась красивая молодая женщина.
 - Девочки, вам не кажется, она похожа на рубенсовскую камеристку инфанты Изабеллы? – очень серьезно спросила Таша.
 - Какие глупости! – отрезала Зинаида.
 - Мы просто под впечатлением сданных экзаменов, да и Эрмитаж рядом, - примирительным тоном сказала Милка.
 Но тут брови ее взлетели вверх, глаза широко раскрылись:
 - Мистика! Но ведь это Жанна Эбютерн, клянусь Модильяни!
 Она смотрела на хрупкую удлиненную фигуру входящей в автобус девушки. Таша всплеснула руками, открыла рот и замерла в изумлении.
 - Культурологические видения начались, - презрительно хмыкнула кафедральная интеллектуалка Зинаида.
 Девочки смутились, переглянулись и всю дорогу до Петергофа молчали, глядя в окно.
 Но осенний хрустальный воздух, голубое небо, багряно-золотистая листва, радужные брызги фонтанов сделали свое дело. Все трое глубоко выдохнули, улыбнулись, а Зинаида, чувствуя, что переборщила, протянула левую руку Таше, правую – Милке, и, смеясь, подруги побежали по аллее к любимому фонтану. А любимым он стал в самом начале лета, когда ездили на экскурсию всей кафедрой. Тогда Таша впервые увидела петергофские чудеса. С нескрываемым восхищением она любовалась Большим каскадом, Самсоном, разрывающим пасть льву, радовалась Шутихам.
 Зинаида сначала снисходительно наблюдала за восторгами провинциалки (Таша приехала из заштатного Иванова), а потом стала раздражаться. Ей не терпелось показать девушкам самые укромные уголки петергофского парка и давно облюбованный фонтан: «Сирены» с детства привлекали ее внимание.
 Вот тогда-то к двум девушкам и присоединилась Милка, объездившая полмира, но не потерявшая интерес ко всему прекрасному.
 Зинаида, Таша и Милка устроили целое представление около этого фонтана.
 - Хочу быть сиреной, - вдруг совершенно неожиданно для всех серьезно заявила Зинаида. – Женщина-птица может добиться всего и остаться свободной.
 - От чего - свободной? – робко спросила Таша.
 - Да, так… - словно спохватившись, ответила девушка.
 - Девочки, я сирена! – закричала Милка и стала бегать вокруг фонтана, взмахивая руками, как крыльями. Ее большая клетчатая шаль, накинутая на плечи, и впрямь напоминала крылья.
 Все смеялись, поддавшись безудержному веселью. Зинаида нападала на Ташу, изображая хищную птицу. Та убегала от нее и уговаривала пощадить. Ее длинные золотистые волосы растрепались, щеки раскраснелись, глаза блестели…
 Поодаль стояли молодые люди. Они наблюдали этот маленький спектакль, но девушки настолько были увлечены, что ничего и никого не замечали.
 Хищница и жертва стали опасны для свободного полета еще одной птицы.
 - Не мешайте радоваться, я летаю, я летаю, - с закрытыми глазами повторяла Милка
 - Жестокая птица, даруй мне жизнь! Я еще так молода, - умоляла Таша.
 - Не будет тебе пощады… - шипела « злодейка».
 - Прекрасная нимфа, я иду к вам на помощь, - подыгрывая ситуации, произнес высокий брюнет и протянул руки навстречу запыхавшейся Таше. Она с разбегу влетела в кольцо его рук, на какую-то долю секунды прижалась к его груди – и сразу же отпрянула в испуге:
 - Ради Бога, простите. Я не хотела.
 - А жаль… Мне было так приятно держать в объятьях трепетную нимфу.
 Зинаида надела очки, привычным жестом поправила их и, пристально разглядев молодых людей, объявила:
 -Finita la commedia!
 - Девочки, что произошло? – спустившись с небес, спросила Милка.
 - Благодарные зрители бросились спасать несчастную жертву, а та и рада, - съязвила Зинаида.
 - Зачем ты так, Зина? – обиделась Таша.
 - Так это не роль? Вы и в жизни хищная птица? – заступился за Ташу молодой человек.
 Почувствовав назревающий конфликт, его друг улыбнулся и мирно произнес:
 - Девушки, давайте знакомиться! Георгий. А это – Борис.
 - Людмила, - представилась Милка, присев в реверансе.
 - Наташа, - скромно произнесла Таша.
 - Сирена, - с вызовом отчеканила Зинаида. – Девочки, нам пора.
 …………………………………………………………………...
 Потом подруги не раз вспоминали и обсуждали эту историю. Вот и сегодня, не сговариваясь, они сразу отправились к сиренам.
 - Ведите себя прилично, публику не собирайте, - поучала Зинаида.
 - Прости, голубушка, это ты устроила концерт по заявкам, а я всего лишь просто летала, - шутливо оправдывалась Милка.
 И только Таша мечтала о новой встрече с Борисом, вспоминая, как приятно ей было в его секундных объятиях. Но не расскажешь ведь об этом девчонкам. Слишком уж это личное.
 Вдруг Зинаида вытянула шею, поправила очки и после короткой, но очень убедительной паузы, запинаясь от волнения, произнесла:
 - Лоп-пу-х-хина…
 Навстречу по аллее шла молодая голубоглазая женщина, светловолосая, с мелкими кокетливыми кудряшками.
 - Отлично! Класс! И тебя, Зиночка, настигли культурологические видения, - обнимая подругу, куражилась Милка.
 - Что это? Мне страшно, - пролепетала «железная» Зинаида. – Давайте свернем на боковую аллею.
 Но тут же, не сговариваясь, все трое воскликнули:
 - Дама с горностаем!
 - Девочки, девочки! Я догадалась! Это же маскарад! Помните, как мы разыгрывали живые картины? Вот сейчас подойду, спрошу, и все разъяснится, - Милка решительно направилась к прекрасному видению.
 - Девушка, сегодня в Петергофе праздник? Вы участница карнавала?
 Но невозмутимая и горделивая дама молча прошла сквозь нее. Отчаянная Милка покрылась холодным потом. Окончательно перепуганная Зинаида медленно опустилась на подвернувшуюся скамью. И только Таша, как зачарованная, смотрела вслед удаляющемуся призраку.
 - Что же происходит? Попробуем разобраться, - придя в себя, но, все еще волнуясь, сказала Милка.
 - Ты уже пыталась это сделать! – раздраженно перебила Зинаида.
 - А может, и не надо ничего объяснять, давайте примем все, как есть, и порадуемся этому чуду, - как-то спокойно проговорила Таша.
 - Ташка, чудо наше блаженное, у нас поджилки затряслись, а ты – сплошной неземной восторг, - удивлению Зинаиды не было конца. Милка, солидарная с ней, закивала головой.
 - А разве вы не мечтали, хотя бы во сне встретиться с Моцартом, Пушкиным, Ван Гогом? Ведь у нас так много к ним вопросов!
 Девчонки не нашлись, что сказать. Поминутно оглядываясь, они медленно побрели к фонтану.
 - Милые сирены, вы мудры и проницательны. Помогите нам разобраться в происходящем. Дайте ответ трем неразумным аспиранткам, погрузившимся в «бездну премудрости», - встав на колени, молитвенно сложив руки, полушутя, полусерьезно вопрошала Милка, желая разрядить обстановку.
 - Смотрите, смотрите! У них изменились выражения лиц. Они явно хотят что-то ответить нам, - Таша схватила подруг за руки, и все трое застыли в тревожном ожидании.
 Вдруг, как по мановению волшебной палочки, струи воды, взметнувшись вверх, рассыпались радужными искрами. И в этой искрящейся пыли девушки увидели странные письмена. Буквы извивались и прыгали, перетекали одна в другую, исчезали и снова появлялись, словно жили какой-то своей понятной только им жизнью.
 И все-таки напуганные и удивленные девчонки сумели прочесть таинственную фразу: «Когда в тебе живет она».
 -Я поняла ваш ответ, - поблагодарила сирен Таша.
 - Объясни, что ты поняла? Что ты поняла? – затараторила Милка.
 - Неужели ты что-то поняла? Почему ты? Именно ты? – раздраженно произнесла Зинаида.
 - Чудеса только начинаются. Мы с вами избранные.
 - Кем? Скажи, кем? – перебивая друг друга, закричали девушки.
 - А разве это важно? Я не знаю, кем… Господи! Какие мы счастливые!
 - А вдруг нас ждет что-то страшное? – усомнилась Зинаида.
 - Выше голову! И будь, что будет, - с азартом игрока воскликнула Милка.
 - Когда в тебе живет она…Кто такая она? Вы что-нибудь понимаете? – мучительно терялась в догадках Зинаида. – Дама с горностаем? Камеристка инфанты Изабеллы? Жанна Эбютерн? Лопухина?
 - А может, мы должны их выбрать? – предположила Милка.
 - Они нас выберут сами, - спокойно и очень уверенно сказала Таша.

 Глава вторая
 ЗИНАИДА
 
 Зинаида потомственная петербурженка. Отец, дед и прадед преподавали анатомию в Академии Художеств на Васильевском острове. Ее мама, Татьяна Максимовна, кроткая худенькая женщина, проработала всю жизнь медсестрой скорой помощи.
 Отец, Всеволод Иванович, доктор наук, профессор, человек амбициозный и весьма недалекий, ушел из семьи, когда Зиночке было три года.
 Девочка виделась с отцом дважды в год: на свой день рождения и Рождество (так Всеволод Иванович называл Новый год). Он брал ее на руки, сажал на колени и строгим, назидательным тоном поучал: «Веди себя хорошо, слушайся маму, помогай по хозяйству». С семилетнего возраста к этой «пламенной» речи добавилась еще одна «мудрая» фраза: «Учись на пятерки».
 Мама сидела рядом, молча кивала головой, а когда отец уходил, повторяла: «Учись, доченька, большим человеком будешь. Как папа».
 Эти приходы бедной Зинке давались с трудом. Она потом долго плакала, била маленькими кулачками по отцовской фотографии и приговаривала: «Он еще пожалеет!»
 Училась Зиночка блестяще. Она была первой во всех конкурсах и олимпиадах. Зная, что ее внутренняя жизнь не интересует отца, старалась внешними успехами привлечь его внимание. Дважды в год он внимательно рассматривал ее дипломы и грамоты, гладил по голове и говорил: «Горжусь!» Зине это было особенно приятно: ее младший брат по отцу, бездельник и двоечник, доставлял ему много хлопот.
 В девятом классе Зинка стала чемпионкой города среди школьников по шахматам, узнав об этом, отец неожиданно явился на родительское собрание, очень интересовался ее успехами и даже делился опытом воспитания дочери. Мама вернулась из школы удивленная и немного обиженная, но Зине рассказала о визите отца спокойно и с уважением.
 Школьная жизнь была расписана по часам. На разговоры и прогулки с подругами времени не оставалось. Мальчиками она не интересовалась принципиально. Правда, в восьмом классе ей очень нравился мальчишка из параллельного класса. Но ощущение радости и восторженной влюбленности скоро сменилось еще большей замкнутостью и отчужденностью: как-то на перемене он грубо толкнул ее и обозвал «очкастой» дурой.
 Тепла и участия она не испытывала ни от кого, кроме матери, но и та не стала ей настоящим другом. Даже с ней она не делилась сокровенными мыслями.
 Золотую медаль дочери Всеволод Иванович вышел получать как свою собственную, раскланивался перед учителями и родителями, впервые за всю жизнь расцеловал дочь.
 Отец и учителя были удивлены, когда Зинаида выбрала филологический факультет. Все были уверены, что медалистка свяжет свою жизнь с точными науками. После окончания университета поступила в аспирантуру и работала на кафедре лаборантом.
 Когда она училась на третьем курсе, за ней стал ухаживать симпатичный молодой человек. Он дарил ей цветы, провожал до дома, приглашал на концерты. Ей было приятно, но сердце молчало. А когда узнала, что он работает таксистом, пришла в негодование, словно ее обманули в самых лучших ожиданиях. Пустые амбиции отца сказались и на дочери.


 Глава третья
 МИЛКА
 
 Милка родилась в Хабаровске. Мама, Светлана Львовна, была библиотекарем, а после перестройки занялась бизнесом. Натура деятельная, предприимчивая, она добивалась успеха во всем, за что бралась. У нее были разнообразные увлечения: книги, музыка, оккультные науки…, но главный смысл всей своей жизни она видела в детях. Милка и ее младший брат Антон росли в постоянном внимании и любви. По настоянию мамы Милка посещала сразу две школы: музыкальную и художественную, а по вечерам она с упоением занималась со своей талантливой девочкой декламацией. Наградой обеим были первые места на всевозможных конкурсах чтецов. Но больше всего Милке нравилось танцевать. Народные и бальные танцы она любила самозабвенно. Любая музыка, будь то классика, джаз или эстрада, заставляла ее гибкое тело двигаться ритмично и с особым изяществом.
 В школе, а потом и в университете Людмилу, Люсю, Милку называли человеком-праздником. Спектакли, КВНы, концерты никогда не проходили без ее участия. Веселая, лишенная завести, открытая и даже легкомысленная, она часто влюблялась и влюбляла в себя мужчин.
 И все-таки были моменты, когда она чувствовала себя безысходно одинокой. В детстве ей не хватало отца, который ушел и забыл о ней навсегда.
 В девятнадцать лет Милка испытала большую радость, обернувшуюся для нее трагедией. Она вышла замуж по большой любви, но ее избранник оказался наркоманом. Все усилия вернуть мужа к нормальной жизни оказались тщетными. Полгода слез и страданий превратили молодую цветущую женщину в маленькую худенькую девочку. Спасибо Светлане Львовне. Своей любовью и бережным отношением она вернула дочери интерес к жизни и веру в себя. Купила ей путевку в Париж, на лето отправила в Египет, помогла перебраться в Питер. Каждые полгода Милка на неделю уезжала то в Италию, то в Японию, то в Англию, то Китай…
 Но висеть на шее матери Милка не хотела. К небольшой аспирантской стипендии значительной прибавкой были деньги от репетиторства: английский и итальянский она знала превосходно.
 Светлана Львовна любила повторять: «Не копи денег, доча, трать их на достойные удовольствия». И Милка тратила их на поездки и подарки.

 Глава четвёртая
 ТАША

 Родным для Таши был небольшой областной город Иваново. Здесь она родилась, окончила школу, музыкальное училище, университет. «Ангел», - твердили соседи, учителя, родители. И похвалы ее не портили. Таша писала стихи, пела романсы, хорошо рисовала. Она любила шить, вязать, делать изящные маленькие фигурки из бумаги.
 Наташенька была любимицей отца, Петра Алексеевича. Он с гордостью водил ее к себе на работу. Даже самые черствые из мужиков расплывались в улыбке при виде белокурой приветливой дочки завгара. Отец читал ей книги, водил в цирк, напевал военные марши, сажал для нее в огороде цветы. Мама, Антонина Ильинична, учительница химии, не могла нарадоваться на свое дружное семейство.
 За что бы ни бралась Таша, все она делала увлеченно и с радостью. А когда встречались трудности, она цитировала любимого Пастернака:
 Во всем мне хочется дойти
 До самой сути.
 В работе, в поисках пути,
 В сердечной смуте…
 ……………………………………………………………
 Казалось, Ташина жизнь всегда будет безоблачной и счастливой. Но ее брак не оставил на это никакой надежды. Высокий красивый Олег оказался садистом и психопатом. Зная кроткий и впечатлительный характер жены, он беспричинно кричал на нее, мог ударить, совершенно беспочвенно ревновал и выделывал такое, о чем бедная Таша никому не могла рассказать.
 Больше всего она переживала за маленькую Сашу, которая после очередных выпадов отца плакала по ночам и плохо спала. Таша молчала, и только темные круги под глазами становились все явственней. Первым заподозрил неладное Петр Алексеевич, но попытка поговорить с зятем окончилась ничем. Все рассказала деду внучка. Он подогнал к дому машину, погрузил в нее немудреный скарб. Не сказав ни слова, взял дочку за руку и водворил в родные пенаты.
 Антонина Ильинична и Петр Алексеевич настояли, чтобы Таша училась в аспирантуре в Санкт-Петербурге, а всю заботу о внучке временно взяли на себя.

 Глава пятая
 ВЫБОР СДЕЛАН
 
 Рано утром в дверь Ташиной комнаты кто-то бесцеремонно забарабанил.
 -Таша! Таша! Открой! Это я – Милка!
 Девушка уже давно не спала. События минувшей ночи заставили ее перечитывать главы начатой диссертации. Милкино появление не было для нее неожиданностью. Она знала, что выбор сделан.
 Милка влетела в маленькую общежитскую комнату, как пушечное ядро, и взорвалась бессвязным монологом:
 -Ко мне ровно в двенадцать! А к тебе?
 Представляешь, Гала Дали. А к тебе?
 Все дело в моей диссертации. А у тебя?
 Обещала возвращаться через зеркало. А у тебя?
 Было совершенно не страшно. А тебе?
 Таша смотрела на встрепанную Милку и улыбалась, а под конец стала смеяться:
 - Успокойся. И у меня все было, но не совсем так.
 Не успела она начать свой рассказ, как в дверь снова нервно постучали. Девчонки понимающе переглянулись.
 - Ошибки быть не может. Это Зинаида, - торжественно произнесла Таша и открыла дверь.
 - Я знала, что увижу вас обеих, - запыхавшись, сказала Зинаида. – Значит, к вам тоже приходили.
 - Ко мне - Гала. А к тебе кто?
 - Юдифь.
 - Джорджоне?
 - Нет.
 - Боттичелли?
 - Нет. Я же говорю, страшней!
 - Бердслея?
 - Нет, слава Богу, Климта.
 - Обещала возвращаться через зеркало?
 - Нет, будет приходить во сне.
 - Девочки, давайте по порядку. Я предлагаю начать с Милки, она самая нетерпеливая и не сможет молчать.
 - А у тебя-то кто? – не обращая внимания на слова Таши, допытывалась Милка.
 - Девушка с веером Ренуара.
 - Как всегда безоблачно и невинно, - не удержалась от комментариев Зинаида.
 - А приходить к тебе будет? – не унималась Милка.
 - Она обещала не уходить.
 - То есть, как? Она и сейчас с тобой?
 - Не знаю.
 - Мы к тебе прибежали с раннего утра, все рассказали, а ты скрываешь от подруг даже мелочи! - обиделась сразу за двоих Милка.
 - Я обязательно все вам расскажу. Мне просто необходимо это сделать. Но сначала попьем чаю.
 - Вечно ты со своим чаем! – словно ужаленная взвилась Милка.
 - Мне бы твое спокойствие, - раздраженно заметила Зинаида.
 Таша прикрыла полосатым пледом старенький диван. Милка забралась на него первой, поджала под себя ноги и приготовилась рассказывать о ночном приключении, а Зинаида оседлала стул напротив.

 Глава шестая
 ПОУЧЕНИЯ ГАЛА

 - Девочки, к вам тоже в двенадцать?
 - Не в двенадцать, а в двадцать четыре, а точнее в ноль часов, - поправила зачем-то Зинаида.
 - Так вот ровно в двенадцать ночи (я еще не ложилась) в дверь постучали. Татьяна уже спала, хотя для общежития это время детское.
 Войдите, - совершенно спокойно сказала я. – На пороге стояла дама в маленькой шляпке с вуалью. Мне сразу показалось, что я где-то ее видела. Когда настольная лампа осветила лицо ночной гостьи, то все стало понятно. « Гала?!» - не сдержалась я.
 - Именно - Гала. Прошу не путать с Еленой Дьяконовой.
 Я сразу почувствовала – передо мной не прототип, а творение мастера. Между тем, Гала продолжала: «Послушай, один раз в сто лет мне дано право самой выбрать ту, которая поймет меня, будет близка. Я знаю, тебя зовут человек- праздник. И меня когда-то мой первый муж Поль Элюар назвал «Гала», «праздничная».
 - Девочки, я просто обалдела! Ко мне пришла сама Гала и еще говорит, что мы с ней похожи! Клянусь вам, я не перебивала ее, не задавала глупых вопросов.
 - Расскажи, как она выглядела. Какой из портретов напоминала? – с интересом спросила Таша.
 - «Галарина». Та же темная юбка, та же светлая блузка. Даже браслет на руке тот самый! И яркий лак на ногтях.
 - Она тебе угрожала? – с какой-то затаенной надеждой произнесла Зинаида.
 - С какой стати? О чем это ты?
 - Ну, что дальше? Рассказывай, - попросила Таша.
 - Гала продолжала:
 «Праздником я была и для Сальвадора. Он любил, когда я смеялась, хотя человеком-праздником был именно он. Его неисчерпаемая фантазия поражала всех. Он не боялся быть смешным, любил веселить меня и окружающих. Я не всегда понимала его и его шутки, но от души смеялась. Он видел во мне красавицу – и я была ею. Он видел во мне богиню– и я проникалась святостью. Самое главное – не разочаровывать мужчин, тем более художников. Я говорю тебе об этом, потому что хочу помочь. Никому и никогда не отдавай себя без остатка. Женщина – всегда актриса. А ты, деточка, слишком искренняя и доверчивая. Ты ищешь любви, любви взаимной и на всю жизнь. Вслед за многими ты пишешь в своей диссертации, что я была музой Дали. С этим я согласна. Но ты, как и многие другие, полагаешь, что это произошло, потому что я любила его самозабвенно и бескорыстно. Какая чепуха! Мужчина любит только тогда, когда женщина ему позволяет, но сама этому чувству не подчиняется. Любовью надо руководить, а для этого нужна холодная голова. Я , именно я, дала миру великого Дали!
 Я создавала гения день за днем. Не я его, а он – мое творение. Я не была с ним счастлива, но свои амбиции творца удовлетворила. Мне открылось собственное предназначение. Я хочу, чтобы и ты поняла: любовь нужна только слабым. Нам, женщинам, красивым, умным, независимым, надо выбирать другой путь. Люди наивно полагают, что гений рождается сам по себе, а мы с тобой должны знать: он – творение наших рук».
 - Я слушала, молчала, но все мое существо восставало против слов Гала. – Умная и осторожная, она почувствовала это, - с несвойственным ей раздумьем произнесла Милка.
 - Милочка, она слабая женщина, и потому пришла к тебе за поддержкой, - обняла подругу Таша.
 - Слабые женщины не творят гениев! – отрезала Зинаида.
 - Уж лучше бы она пришла к тебе, Зинка, вы бы с ней быстро нашли общий язык, - без всякого вызова, спокойно сказала Милка.
 - Ну, что дальше? – постаралась Таша направить разговор в нужное русло.
 - Гала, как сладкоголосая сирена, пела мне о моих особых способностях, остром уме, неземной внешности. Знаю, все это далеко от истины, но как приятно было слушать похвалы от такой женщины! Да, я еще не рассказала вам о самом главном: Гала пророчит мне особое будущее. Она обещала назвать имя того, чьей музой стану я. Она будет наставлять меня, вести по жизни, подсказывать выходы из трудных ситуаций. Гала надеется на меня. И я не могу не оправдать ее доверия. Она подарила мне небольшое ручное зеркало в серебряной оправе. Когда мне будет нужна ее помощь, достаточно только взглянуть в него.
 Милка достала из сумочки изящную вещицу и протянула Таше. Не успела та взглянуть в него, как отпрянула в испуге.
 -И ты что-то увидела? – спросила Милка.
 -Никому и никогда не показывай зеркало. Оно принадлежит только тебе, и только тебе решать, когда и зачем заглянуть в него.
 -Но ты ведь что-то успела увидеть? – поинтересовалась Зинаида, не решаясь взять в руки магический предмет.
 Таша пожала плечами и ничего не ответила.
 -Ты всегда хочешь выглядеть всезнающей, приобщенной к тайне, а мы на твоем фоне – вечные дурочки!
 Таша удивленно посмотрела на Зинаиду:
 -Зачем ты так? Я никого не хотела обидеть.
 -Зина, чего ты раздражаешься? Ташка старается нам помочь, - бросила спасательный якорь Милка.
 -Простите меня, но после того, что со мной случилось сегодня ночью, будешь раздражаться.
 -Я не обижаюсь, тебе необходимо как можно скорее выговориться, и сразу станет легче.

 Глава седьмая
 ЮДИФЬ
 
 - Вчера я решила лечь пораньше, - начала Зинаида, - но никак не могла уснуть. Все виделись мне таинственные письмена. Было темно и тихо. Вдруг я услышала шипение, и что-то холодное и скользкое коснулось моей руки. С ужасом я отбросила от себя непонятное существо. Вскочила, дрожащими руками включила свет и увидела на коврике у кровати черную змею с желтыми разводами. Я готова была закричать, но тут раздался зловещий, леденящий душу смех.
 За спинкой моей кровати стояла незнакомая женщина в прозрачном золотистом одеянии, но я узнала ее по прическе.
 - Что, испугалась «железная» Зинаида? Ждала кого-то другого? – с презрительной усмешкой спросила Юдифь.
 Сомнений не было. Это она. Ее рот был полуоткрыт, влажные зубы блестели, в черных глазах я увидела нескрываемое удовольствие. Мой страх, волнение и смущение доставляли ей истинное наслаждение. Мне показалось, еще секунда, и она с радостью победительницы без колебаний отсечет мою голову. От ужаса я закрыла глаза, но передо мной промелькнула еще более страшная картина: тонкие изящные пальцы нежно гладят мои окровавленные волосы.
 Вдруг я услышала свой внутренний голос: «Ничего не бойся, иначе страх погубит тебя». Я открыла глаза и, как могла спокойнее, сказала: «Что привело тебя ко мне?» То, что последовало за вопросом, удивило меня еще больше. Юдифь вдруг медленно и безвольно опустила голову, плечи поникли и мелко затряслись. Гордая Юдифь плакала.
 От моего волнения не осталось и следа. Я, как дурочка, кинулась ее утешать. Юдифь рыдала, как ребенок. Спокойно перешагнув через лежащую на коврике змею, я, удивляясь самой себе, пошла на кухню за водой. Когда ночная гостья успокоилась, повторила свой вопрос. В ответ услышала: «Мне необходимо облегчить свою душу и кому-нибудь рассказать о собственных мучениях. Что знают обо мне люди? В их глазах я - ветхозаветная героиня, спасшая свой город от жестокого Олоферна. Да, я решила стать приманкой для хищника. Своей красотой и кротостью мне необходимо было обольстить злодея. Перед тем, как пойти в стан врага, я не могла уснуть всю ночь. Страшные кошмары виделись мне наяву. Я всегда боялась крови. Но кому мне было пожаловаться? Свой путь я избрала сама.
 На утро я надела как саван прозрачное затканное золотом платье, как ошейник – дорогое массивное украшение. Кольца жгли мне пальцы, легкая обувь казалась пудовой.
 «Улыбайся, Юдифь», - говорила я зеркальному отражению.
 Служанка с корзиной фруктов и яств уже ждала на пороге. Старейшины Ветилуи вышли провожать меня. Отважной победительницей стала я навеки для людей. Но только Климт понял меня, разгадав тайну моей души.
 Ты спрашиваешь, почему я пришла к тебе. А разве ты не сидела над этой работой Климта целыми ночами, пытаясь понять замысел художника? Разве не восхищалась моим поступком, ненавидя и одновременно завидуя смелой иудейке?»
 -Все было не совсем так, - попыталась я вставить слово.
 Но Юдифь продолжала: «Сегодня я расскажу тебе то, чего никто и никогда не знал. Выслушай и постарайся понять. Вместо жестокого ассирийского полководца я увидела сильного и нежного мужчину. С первого взгляда между нами возникло особое чувство, словно мы давно знали и любили друг друга. Часами длились наши беседы. Олоферн оказался образованным человеком. Он читал стихи Алкея и Анакреонта, рассказывал о странах, в которых побывал, о людях, которые ему встречались.
 В первую ночь я возвращалась в родной город, мечтая о любви и совсем забыв о своем долге. Несколько часов я простояла на коленях, молясь Богу, чтобы он укрепил мою волю. Но стоило мне вновь увидеть Олоферна, услышать его мягкий голос, ощутить его нежные прикосновения, как я поддавалась чувству, отвергая доводы рассудка.
 Наш второй день мы провели в разговорах о любви. Олоферн спросил меня, какому мужчине я смогла бы отдать свое сердце. Ум, смелость и нежность – вот те качества, которые я назвала.
 - А если он волею судеб окажется врагом твоего народа, сможешь ли ты любить его?
 - Смогу, - сказала я, но, спохватившись, покачала головой.
 - А какую женщину смог бы полюбить ты, великий полководец?
 - Кроткую, чистую, способную на большое и сильное чувство.
 Каждое его слово заставляло меня краснеть от смущения и радостного предчувствия. Первый раз в жизни я ощущала себя счастливой. Не помню, как он обнял меня, как слились в долгом поцелуе наши губы, как оказались мы на его ложе. С великим трудом, преодолев трепетную истому, выскользнула я из его рук и побежала домой. Всю ночь я провела в молитве.
 Прекрасным, но и мучительным был третий день нашей короткой любви. Сердце мое ликовало, тело блаженствовало, но разум спал. Я пела для Олоферна грустные песни моей родины. Его глаза наполнялись слезами восторга и благодарности. Мы были счастливы и несчастны одновременно. Даже в порыве страсти ощущалась близость трагической развязки. Утомленная бессонными ночами, я заснула. Проснулась же от запаха цветов и влюбленного взгляда Олоферна. До глубокой ночи он держал меня за руки, боясь, что я могу уйти навсегда. Как только его отвлекли дела, я сразу же покинула палатку. У ворот Ветилуи меня ждали раздраженные старейшины: «Когда же ты совершишь дело, которое пронесется сынами рода нашего в роды родов?» «Завтра», - сказала я, испугавшись собственного ответа. В эту ночь я не молилась, а только плакала.
 На четвертый день Олоферн устроил пир в мою честь. Он поверил мне и радовался нашему счастью. На ложе любви я приняла решение: убью лучше себя, но он пусть останется жить. Доверчиво прижавшись ко мне, он спокойно спал, уставший от ласк и вина.
 Служанка, войдя в палатку, подала мне меч Олоферна: «Еврейский народ верит в тебя, моя госпожа!» Сердце рвалось на части. Я знала, что убью не врага, а самою себя. Не будет мне жизни без возлюбленного. Не знаю, кто водил моей рукой, но когда хлынула кровь, темная и горячая, я схватила отрубленную голову и стала покрывать поцелуями уже мертвые уста. Разум покинул меня. Бешеные приступы хохота сменялись рыданиями. Не было Олоферна! Вместе с ним умерла и Юдифь!»
 - Слушая ее страстный и откровенный рассказ, я словно сама почувствовала себя любовницей и убийцей одновременно. Виски мои горели, руки стали холодными, сердце отчаянно билось. Клянусь вам, девочки, в этот момент она жила во мне! Обессиленная, я рухнула на кровать и заснула. Последнее, что я запомнила, это слова Юдифи, донесшиеся до меня словно через века: «Жди меня в своих снах…»
 На утро я проснулась измученная и разбитая. На моей подушке, свернувшись калачиком, мирно спала змея, но я больше не боялась ее. Страшнее то, что ночное видение – не сон. Неужели и меня ждет подобная судьба? – завершила свою историю Зинаида.
 Ошеломленные рассказом, Таша и Милка молчали, глядя на подругу.

 Глава восьмая
 БЕССМЕРТНОЕ ТВОРЕНИЕ РЕНУАРА

 Первая пришла в себя Таша:
 -Зиночка, не спеши из этого делать трагедию. Нам всем основательно стоит подумать, почему и зачем они пришли к нам.
 -Но сначала мы хотим услышать и твою историю, а потом все дружно будем думать, почему и зачем, - как никогда спокойно сказала Милка.
 -Вчера допоздна я сидела над диссертацией, писала главу о Ренуаре, радовалась его чистым краскам, вспоминая эрмитажные работы. «Девушку с веером» я особенно люблю. Эта репродукция стояла у меня на столе, я долго всматривалась в нее, отходя, то снова приближаясь. Знаю, что поверите мне только вы. Все остальные сочтут сумасшедшей. Но это было именно так: на моих глазах девушка шаловливо сложила веер и пристукнула им по краю стола. Не знаю, как она вышла из тонкого глянцевого листа. И заметьте, ведь это не подлинник, а всего-навсего репродукция. Девушка уже стояла рядом со мной, заглядывала мне в глаза и беззастенчиво улыбалась. Она положила мне руки на плечи и, как старой подруге, сказала:
 - Ну, вот мы и встретились. Мне так давно хотелось поговорить с тобой.
 - Давай попьем чаю, - предложила я, - ведь ничего так не располагает к беседе, как чашечка хорошего зеленого чая.
 У меня был кусочек халвы и немного песочного печенья. Девушка, да что там девушка, девочка, с удовольствием уселась пить чай.
 - Можно я буду звать тебя Ташей?
 Я кивнула.
 - А меня, если можно, пожалуйста, зови Бессмертным Творением Ренуара, - очень серьезно и торжественно выдала моя юная гостья.
 Я улыбнулась и погладила ее по темным шелковистым волосам.
 - Таша, мы подружимся. Я тебя выбрала, когда ты в первый раз побывала в Эрмитаже. Тогда тебе тоже было пятнадцать. Помнишь, как ты из газетной бумаги сделала себе веер и обмахивалась им, подражая мне? Я чуть не выпрыгнула из рамы, желая познакомиться с тобой, но было рано. Время встречи еще не настало. Я сразу почувствовала: тебе можно рассказать мою историю. Ты поймешь и не осудишь. Тот, кто прошел через боль и унижение и остался чистым и щедрым, не судит, а хочет понять.
 Краска бросилась мне в лицо! Откуда она знает о моей тайной жизни? Но какое это имеет значение, - решила я.
 Девочка доела халву, облизала пальцы и уже совсем по-взрослому, подперев голову рукой, стала рассказывать свою отнюдь не детскую историю.
 «В четырнадцать лет я влюбилась в танцора из «Мулен Руж». Мне он казался прекрасным сказочным принцем. Как он двигался! Как улыбался! Как смотрел на женщин! Я ходила за ним по пятам. А когда он обратил на меня внимание, не спала всю ночь, мечтая о большой любви. Но все произошло быстро и совсем не романтично. Я ушла из дома и жила с ним в маленькой мансарде. Сначала мне нравилось готовить ему ужин, стирать рубашки, встречать его гостей. Но все чаще и чаще он стал раздражаться, вспышки гнева перерастали в истерики. Он обвинял меня в неверности, резал себе руки, дважды пытался повеситься. Я не сразу поняла, что мои страдания и слезы доставляют ему удовольствие. Потом дала себе слово спокойно и без слез переносить его крики и угрозы. За это я поплатилась сполна. Его мазохистские выходки сменились садистскими. Он бил меня плеткой, кусал, колол раскаленным шилом, обливал помоями. На мои рыдания и крики он реагировал гомерическим смехом, переходящим в сексуальное наслаждение.
 Когда я вернулась домой, мать не упрекала меня, но я перестала быть для нее ребенком».
 Не выдержав, я обняла маленькую девочку, которая прожила страшную женскую жизнь. Мы вместе поплакали.
 - Таша, хотя бы иногда, когда дома никого не будет, доставай из ящика стола мой портрет, и мы будем опять пить чай и говорить, говорить, говорить…
 - Это были последние слова моей новой маленькой подруги, - закончила свой рассказ Таша.
 Девчонки сидели притихшие и потрясенные.
 -Вот тебе и певец счастья – Ренуар… - только и смогла произнести Милка.

 Глава девятая
 ВО-ПЕРВЫХ, ВО-ВТОРЫХ, В-ТРЕТЬИХ

 -Мои дорогие искусствоведки, ситуация складывается так, что мы вынуждены держаться вместе, - в своей полушутливой манере начала Милка. – Замечательно, что у нас есть возможность советоваться, открываться друг другу, размышлять над происходящим, иначе мы просто можем свихнуться.
 -Давайте, все разложим по полочкам, - поправив очки, привычным тоном сказала Зинаида. – Во-первых, проанализируем их появление. Гала вошла через дверь. Как появилась Юдифь, я не видела. Творение Ренуара сошло с репродукции. Как видите, это нам ничего не дает. Во-вторых, и это совершенно ясно: их появление связано с нашей научной работой. Во что погрузились, то и отозвалось. В-третьих, каждая из них увидела точки соприкосновения с нашей жизнью. Милка – человек-праздник, Таша – настрадавшаяся добродетель, а вот со мной вопрос остается открытым. Что вы, девочки, думаете по этому поводу?
 -Юдифь хотела убить Олоферна, а разрушила свою душу. Хотела убить врага, а убила возлюбленного. Вернулась победительницей, но рабыней. Ищи, Зинаида, скрытый смысл во всем этом, - наставляла посерьезневшая Милка.
 - Зиночка, ты у нас всегда и во всем первая, лучшая, а приносит ли это тебе радость? – деликатно спросила Таша. – В конечном итоге, все на земле должно делаться только для радости.
 Зинаида нахмурилась, в раздумье поджала нижнюю губу, глубоко вздохнула:
 -Девочки, я не готова обнажаться не только перед вами, но и перед самой собой. Дайте время. В моей жизни было мало плохих поступков, но много скверных мыслей. Видите, в этом я уже призналась. Господи, как болит голова. Как трудно дается признание!
 Таша и Милка вдруг тоже почувствовали, что очень устали. Слишком велико было напряжение минувших суток.
 -Хорошо, что у нас ни сегодня, ни завтра нет занятий. Можно немного отдохнуть, - потянулась на диване Милка.
 -Девочки, предлагаю съездить ко мне в гости. Вы же не были в Иванове? Город, конечно, провинциальный, но для отдыха самый подходящий, - загорелась идеей Таша.
 Боясь остаться хоть на миг в одиночестве, девчонки с радостью согласились.


 Глава десятая
 ЗИНКИНА ИСТЕРИКА
 
 - Даю два часа на сборы, встречаемся на Московском вокзале, - заторопила подруг Таша.
 …………………………………………………………………
 К четвертому перрону, кряхтя и подрагивая, подошел видавший виды старенький поезд. Но это не смутило даже капризную и требовательную Зинаиду. В плацкартном вагоне было убого, но сравнительно чисто. Говорили мало, рано легли спать и проснулись почти перед самым приездом.
 В квартире ташиных родителей, маленькой, но очень уютной, нашлось место для всех. Зинка оккупировала диван. Милка расположилась на кресле-кровати. Вся комната была уставлена стеллажами с книгами. У окна стоял маленький рояль. Но девчонок удивили странные картины в синих, зеленых и серых паспарту.
 - Это птицы в осеннем саду, - рассматривая одну из них, сказала Милка.
 - Нет, это охотник, стреляющий в оленя, - возразила Зинаида.
 - А для меня это куст хризантем. Каждый видит свое, - подытожила хозяйка дома, Антонина Ильинична.
 - Ну, а это, явно, портрет Сальвадора Дали, - обрадовалась Милка.
 - Какой портрет! Скорее перед нами уродливая балерина Дега, - убежденно произнесла Зинаида.
 - Я называю эту работу «Дон Кихот», - с улыбкой посмотрела на подруг Таша.
 Они еще долго переходили от картины к картине, высказывая противоречивые мнения.
 …………………………………………………………………..
 - Ташка, чьи это работы? Кто заставил нас так увлеченно спорить?
 - Это наш ивановский художник Алексей Марков. Свою оригинальную манеру он, шутя, называет «почеркушками». Местное светило – профессор Ляпков – «марковками». Художник-иконописец Елисеев усматривает связь Алешиных работ с праписьменностью. У него было несколько выставок. Не поверите, но реакция на одну из них напоминала отзывы на первую выставку импрессионистов. Книга для посетителей была полна негодования и даже нецензурной бранью. Некоторые зрители тушили окурки о картины Алексея.
 Я уже не говорю о злобных и оскорбительных устных высказываниях.
 -Таша, ты знакома с ним лично? –всплеснула руками Милка.
 -Да. И давно. Алеша по образованию агроном, но кем он только ни работал: санитаром на скорой, грузчиком, маляром… Творчество – скорее его хобби.
 -Ты обязательно должна меня с ним познакомить! А вдруг это…
 -Нет, нет, Милочка, это совсем не то, о чем ты подумала. Алексею не нужна муза, она у него уже есть, а в придачу еще четверо «музинят», и все в папу и маму очень талантливые.
 -Да, пожалуй, ты права, хотя чувствую, что художник он интересный.
 Пока девчонки беседовали, Зинаида продолжала внимательно рассматривать замысловатые картины. Потом вдруг резко повернулась и заговорила быстро и взволнованно, но почему-то совершенно чужим голосом: «Каждый видит, что хочет. Каждый видит, что может. Каждый получает по заслугам: кому – цветы, кому – птицы, а в кого-то охотник нацелил свою острую стрелу. Ташке – цветы, Милке – птицы, а мне – боль и кровь».
 Девчонки испуганно переглянулись и попытались ее отвлечь, но Зинаида продолжала уже своим голосом: «Почему меня не радуют изящные линии? Почему в каждой работе мне мерещится то злой оскал, то ироничная улыбка, то взгляд, полный сарказма? Я хочу смотреть добрыми глазами, но словно кто-то заставляет меня видеть весь мир в кривом зеркале. Почему все доброе делает меня агрессивной? Кто вселился в меня?» Взгляд Зинаиды блуждал, мимика постоянно менялась, словно внутри девушки шла отчаянная борьба.
 -Зина, может быть, тебе не стоит так долго углубляться в рассматривание картин? Ведь они все разные, каждая из них живет своей жизнью, воздействует по-своему. У тебя просто все смешалось, - еще раз попыталась убедить подругу Таша.
 -Изгибы линий доставляют мне физическую боль, он понял меня, он пишет крик моей души!
 -Зинаида, ты в гостях, кончай истерику! – потребовала Милка.
 -Нет, я никому не желаю зла. Поверьте, я очень одинока…
 Девушка словно вошла в транс и не реагировала на слова подруг. Неожиданно для всех в ситуацию вмешалась Антонина Ильинична. Она подошла к Зинаиде, обняла ее и повела на кухню, приговаривая: «Тебя, девонька, надо лечить любовью, домашними пельмешками, солеными грибочками и моими фирменными пирожками».
 …………………………………………………………………
 - Таша, что происходит с Зинаидой? Ты же видишь, что работы Алексея не агрессивны. Откуда у Зинки такая реакция?
 - Я сама не могу пока ничего понять. Скажу лишь одно: эти работы с глубоким эзотерическим смыслом. Они лечат. То, что мы сейчас наблюдали, чистка на физическом и духовном уровне. Как только Зинаида придет в себя, ей надо будет умыться холодной водой.
 Любопытная Милка заглянула на кухню и тут же вернулась в комнату Таши:
 -Думаю, холодная вода уже не нужна. Зинаида ест пирожки и умывается слезами. Надо же, какая мудрая у тебя мама! Мы с тобой и так, и сяк, а она обняла, ласковое слово сказала, да еще и накормила. Вот проблема и решена, - облегченно выдохнула Милка.
 -А мы с Зиночкой решили, что поездка на дачу нам всем не повредит. У меня там цветов много, лес рядом, за грибами сходить можно, да и Сашенька ждет маму, а уж дед-то как рад будет, что мы нагрянем!
 К большому удивлению девчонок девушка кивала головой после каждой фразы Антонины Ильиничны.
 - Мама, давай подарим Зинаиде Лешину «Надежду». Она всегда помогает в трудную минуту, - предложила Таша.
 - Конечно, работа эта волшебная. Хорошему человеку она силы дает, душу лечит.
 Зинка без особого энтузиазма приняла подарок, поблагодарила двух женщин, свято верящих в магические свойства странной картины.
 Через час небольшая дачка в Никульском наполнилась громкими голосами, смехом, суматохой. Ради такого события поставили на крыльцо большой медный самовар. Все с удовольствием бросали в его трубу сосновые шишки. Скоро из нее повалили клубы серого дыма, самовар подрагивал, а внутри уже булькала закипающая вода. Попили чаю и отправились за грибами. Пришли, снова и снова чаевничали, долго сидели на веранде, говорили обо всем и ни о чем, словно и не было событий минувших дней. Спать улеглись далеко за полночь.
 …………………………………………………………………...
 Маленькая Саша проснулась. Ей захотелось пить. Услышав голоса на кухне, сонная девочка заулыбалась, но сквозь стеклянную дверь она увидела трех незнакомых женщин. Они о чем-то спорили. Стеснительная Саша не решалась войти, но с интересом их разглядывала. Громче всех говорила молодая красивая женщина в блестящем платье. Малышке особенно понравились пышные черные волосы, но взгляд ее темных глаз показался недобрым. Дама постарше говорила убедительно и спокойно, как воспитательница Ляля Александровна. Молоденькая девушка не соглашалась с обеими, качала головой, за кого-то заступалась, но, увидев в дверях девочку, поднесла палец к губам, взмахнула рукой и пропала. То же самое перед тем, как исчезнуть, проделали и две другие женщины. Удивленная и напуганная, Саша бросилась к маме:
 - Мамочка, проснись! Мамочка, что я сейчас видела! На кухне сидели чужие женщины. Одна сердитая, другая, как моя воспитательница, а девушка взмахнула рукой, и все пропали. Одна вся блестящая, а другая с веером…
 Таша поняла, что сон дочери связан с их таинственными видениями.

 Глава одиннадцатая
 СПАСИТЕЛЬНЫЙ ВЕЕР

 После поездки в Иваново ни одна из девчонок не могла сесть за диссертацию. Каждая ждала и боялась новой встречи с той, кто ее выбрал. Но шло время, и жизнь входила в привычную колею. Они посещали лекции, готовились к семинарам, а встречаясь на кафедре, девушки вопросительно переглядывались и только пожимали плечами.
 Холодным декабрьским вечером, засидевшись в Щедринке дольше обычного, Таша дворами возвращалась в общежитие. У подъезда одного из домов несколько подростков, разгоряченных пивом, заметили одиноко идущую девушку и стали, подначивая друг друга, делать ей непристойные предложения. А когда Таша поравнялась с ними, один из них схватил ее за руку, двое других загородили путь. «Что вы делаете? Сейчас же отпустите!» - испуганно закричала девушка. В ответ услышала нахальный гогот. Вдруг она увидела в своей руке уже знакомый сложенный веер. И тут же страх исчез. Она рассмеялась к большому удивлению подростков. Кто-то еще пытался отпускать пошлые реплики, но общий кураж прошел. «Идите лучше домой, мальчишки! Не ищите приключений на свою голову», - спокойно сказала Таша. Они покорно расступились и какое-то время молча смотрели ей вслед.
 Дома она первым делом включила электрический чайник, положила в вазочку конфеты, печенье, а потом достала из письменного стола Великое Творение Ренуара. Испытывая некоторую неловкость, Таша старалась не смотреть на репродукцию, держа в руках спасительный веер. Она не слышала ни единого звука, но знала, что девушка вот-вот обязательно появится. И, действительно, через мгновение Великое Творение уже сидело за столом и улыбалось, радуясь новой встрече.
 -Если бы я не напомнила о себе, ты, наверное, еще долго не позвала меня?
 -Что ты, я так хотела тебя видеть, но боялась быть назойливой.
 -Смешная, я всегда рада встрече с тобой!
 -Спасибо за веер. Он так помог мне. Как все просто: главное – ничего не бояться!
 -Таша, завтра ты встретишься с человеком, при виде которого вновь почувствуешь, как учащенно бьется твое сердце. Ничего не бойся. Доверяй только своему чувству. Пусть мой веер пока будет с тобой.
 Неожиданно для самой себя Таша спросила:
 -Ты любишь сливочные тянучки? Давай пить чай.
 -Мне приятно, что ты ни о чем меня не расспрашиваешь, не торопишь события, позволяешь тайне оставаться тайной.
 -Я очень тебя разочарую, если все-таки спрошу?
 -О чем?
 -Моя Саша могла видеть вас троих? Или это ей приснилось?
 -Да, она видела, но обо всем забыла.
 Значит, вы знакомы? И причиной этому наша дружба?
 -Да. Пожалуй.
 -Вы, действительно, о чем-то спорили?
 -Спорили. Каждая из нас пришла со своей целью. Моя – тебе уже ясна. А твои подруги во всем разберутся сами.
 -Значит, нам нельзя рассказывать, что происходит? Нельзя помогать друг другу?
 -Можно, если вам это нужно.


 Глава двенадцатая
 ДОВОДЫ РАССУДКА

 Зеркало Гала Милка несколько месяцев не брала в руки. Но сегодня соседка по комнате, Татьяна, уехала к подруге в Тверь. Как только дверь за ней закрылась, зеркало моментально оказалось у Милки в руках. Несколько секунд оно отражало застывший профиль, но вот Гала медленно и с достоинством повернула голову и пристально посмотрела на нее:
 -Моя милая девочка, ты тоскуешь по великим делам, обыденная жизнь не для тебя. Время пришло. Завтра появится тот, кто назовет тебя своей музой. Помни, доводы рассудка важнее сердечных порывов.
 Милка хотела возразить, но воля ее была словно парализована, чужие мысли становились собственными. Она готова была играть по правилам тщеславной женщины.
 -Кто он? – спокойно спросила девушка.
 -Его называют русским Дали. Он еще не нашел свою музу, он мечтает постичь женскую сущность. Ты поможешь ему в этом. Тебе придется вращаться в обществе ничтожных, но нужных людей. На тебя ляжет бремя меркантильных забот. Глупые разговоры о славе после смерти надо забыть! Я помогу сделать твою жизнь красивой уже сегодня.
 -А любовь? Я так мечтаю о ней… - робко, но с надеждой посмотрев на Гала, произнесла Милка.
 -У тебя уже был опыт. Разве он принес тебе счастье?
 Девушка покачала головой и больше ни о чем не спрашивала.


 Глава тринадцатая
 РАБА СОБСТВЕННОГО ТЩЕСЛАВИЯ

 Уже с утра Зинаида знала: этой ночью ей приснится Юдифь. Всегда спокойная Ая, так она назвала змею, славно прижившуюся у нее, сегодня то шипела, то вытягивалась во всю длину, то сворачивалась в кольца.
 -Что с тобой, маленькая? – ласково спрашивала Зинаида.
 -Ты, дочка, совсем с ума сошла, разговариваешь с этой, неизвестно откуда взявшейся тварью, как с малым ребенком! Смотреть-то на нее противно, а ты еще и в руки берешь! – брезгливо ворчала Татьяна Максимовна.
 Зинка только отмахнулась от слов матери, как от надоедливой мухи.
 Предчувствия оправдались с первых минут сна. Юдифь сидела в кресле напротив кровати. Зинаида знала, что спит, но ощущала все, как наяву. Юдифь заговорила без всяких преамбул:
 -Я не долюбила, ты долюбишь за меня. Я не успела насладиться жизнью,ты насладишься. Я не удержала свое счастье, ты удержишь.
 -Но ты обрела вечную жизнь, славу и почет, - возразила Зинаида.
 В ответ Юдифь только рассмеялась, а потом продолжила:
 -Я сошла с ума, совершив насилие над собственной душой, но даже я, безумная Юдифь, понимаю цену любви и славе. Любовь – все. Слава – ничто. Я увидела в тебе дремлющую страсть, поняла, как томится твое сердце по настоящему чувству. Но если ты раба собственного тщеславия, то я ошиблась в выборе.
 От презрительного взгляда Юдифи у Зинаиды все похолодело внутри, и она проснулась. Чувство уязвленного самолюбия не давало покоя. Всю ночь Зинаида нервно курила и все всматривалась в работу ивановского художника.

 Глава четырнадцатая
 ВОТ И ПОГОВОРИЛИ!

 После лекции по философии девушки договорились встретиться в «Лягушатнике». Больше всех не терпелось Милке. Таше тоже было о чем рассказать. И лишь Зинаида неохотно согласилась, ссылаясь на головную боль. Народу в кафе было мало. За столиком справа сидели две школьницы. Влюбленная пара расположилась у окна. Девчонки выбрали самый укромный уголок, заказали крем-брюле и приготовились слушать друг друга.
 - Ой, девочки, я так боюсь! – начала Милка. – сегодня Гала пообещала мне встречу с гением. Представляете, я - муза русского Дали! Это так ответственно. Вдруг я не справлюсь?
 - Второй Дали – уже не гений! Успокойся, милочка, вас, как всегда, обманули, - положив ногу на ногу, с насмешкой сказала Зинаида.
 - К чему твоя ирония? – перебила Таша. – Или с тобой опять что-то стряслось?
 - Ну, как вам сказать… Я дала Юдифи от ворот поворот.
 - Как это!? Ты с ума сошла! – подпрыгнула Милка.
 - Нет, с ума сошла не я, а Юдифь, - хладнокровно поставила диагноз Зинаида.
 - Нас выбрали. Нам дают возможность понять себя и мир, в котором живем, а ты так легко от этого отказываешься. Поверь, это добром не кончится! – взволнованно убеждала подругу Таша.
 Но ее слова возымели действие только на Милку, она готова была заплакать:
 - Ой, девочки, что же теперь будет?
 - С вами - ничего. А все остальное – мое личное дело.
 - Зина, а может, ты нам расскажешь все по порядку. Вместе ведь легче, - еще раз попыталась разговорить Зинаиду Таша.
 - Сама все время темнишь. Тоже мне, тихоня! – бросилась в атаку Зинка.
 - У меня нет от вас секретов. Девушка с веером разрешила мне делиться с вами всем, что со мной происходит.
 - А ты еще и разрешение спрашиваешь? – нервно рассмеялась Зинаида.
 - А как же? – Таша достала из сумочки веер и рассказала, как он выручил ее вчера вечером. – А сегодня мне обещана интересная встреча, пока не знаю с кем.
 Недовольная Зинаида слушала подругу, размышляя, стоит ли ей пересказывать свой сон, но, пересилив себя, начала так:
 - Юдифь пришла, как и обещала, во сне. Она говорила о любви. Уверяла, что все, кроме нее, ничто. Плакалась на свою судьбу. Хотела, чтобы я прошла ее путь. Но разве я могу пойти на это?
 - Она толкала тебя на убийство? – ужаснулась Милка.
 - Судя по всему, да.
 В этот момент лицо Зинаиды исказилось, руки мелко затряслись, она истошно закричала и упала на пол. «ЛОЖЬ НАКАЗУЕМА!» – услышали девушки незнакомый глухой голос. Через какое-то мгновение Зинка затихла, постепенно приходя в себя. Девчонки помогли ей подняться, усадили на стул. Почему-то никто из присутствующих в кафе не обратил внимания на странную сцену, словно ничего и не было.
 -Что, накаркала, провидица? – метнула Зинаида злобный взгляд в сторону Таши.
 -Тут не надо быть провидицей, ты сама завралась и от этого страдаешь, - вступилась Милка.
 -Не ваше дело. Вы свободны! – указала на дверь Зинаида.
 -Вот и поговорили, - с грустью заметила Таша.


 Глава пятнадцатая
 НЕПРОСТАЯ СЛУЧАЙНОСТЬ

 Невский уже был во власти предстоящего праздника. Падал снег. Весело перемигивались новогодние огни. То тут, то там слышался смех. Только девчонки, расстроенные и молчаливые, медленно брели в яркой толпе.
 - Петергофские нимфы! Вот так встреча!
 Таша и Милка вздрогнули от неожиданности и увидели перед собой Бориса и Георгия.
 - Почему вдвоем? А где ваша подруга по имени Сирена?
 Таша пожала плечами. Милка что-то хотела сказать, но вовремя спохватилась.
 - Видно, совсем вас заклевала злобная птица, - засмеялся Георгий.
 - Вы даже не догадываетесь, как близки к истине, - вздохнула Таша.
 - Тогда не будем о грустном, - улыбнулся Борис. – У Георгия приятное событие – сегодня открылась его выставка.
 - Вы художник? – удивилась Милка.
 - Хочу верить, что да.
 - Он, как всегда, скромничает, - заметил Борис.
 - Скажите, а это не вас называют русским Дали? – с замиранием сердца поинтересовалась Милка.
 - Так вы читали последнюю статью о моем великом друге? - с доброй иронией спросил Борис.
 - У нас есть другие источники информации, - незаметно пожав руку Милке, сказала Таша.
 Приглашение посетить выставку девушки приняли с удовольствием.
 Георгий был рад, что Милка забрасывала его вопросами. Неподдельный интерес девушки к своему творчеству он почувствовал сразу. Экспозиция уже закрылась, но их пропустили. Милку удивило, что было много картин, написанных в зеркальном отражении. Георгия поразила такая проницательность девушки.
 - Вам интересен мир зазеркалья, в котором меняются предметы, образы, характеры? Мы в зеркале – совсем уже не мы, хотя многие уверены, что видят в нем самих себя, - Милка остановилась, задумалась, а потом выдала еще одно наблюдение:
 - На вашей выставке я не увидела ни одного женского портрета, а вот мужчин вы пишите с явным удовольствием, с тонкой иронией подмечая главные черты своих моделей.
 - Да, хоть меня и назвали русским Дали, но свою Гала я еще не нашел. Однако есть предчувствие, что встреча с ней уже состоялась, - заулыбался Георгий. – Скажите, а вы бы согласились мне попозировать?
 - При условии, что вы будете хвалить мой гордый профиль, руки-крылья, завораживающий голос, - засмеялась дева-птица.
 - Готов на открытую лесть, на явный подхалимаж и тайное обожание.
 Забыв о картинах, они с удовольствием дурачились, подшучивая друг над другом.
 Провожая Милку в общежитие, Георгий вдруг серьезно сказал:
 -Наша встреча - не простая случайность.
 -Я это знаю, - так же серьезно отозвалась Милка.
 -Самому Богу угодно, чтобы мы были вместе.
 -Только не Богу, а тогда уж богине, - поправила его девушка.
 Они говорили о разном, хотя думали об одном.

 Глава шестнадцатая
 РАЗРЕШИТЕ ПРЕДСТАВИТЬСЯ


 Таша вернулась домой под утро. Разделась, забралась под одеяло, но уснуть, как ни старалась, не могла. Она вспоминала до мельчайших подробностей все, что с ней произошло. Картины Георгия показались ей интересными, но все ее внимание было отдано Борису. Она знала, что встретит именно его. Как только они остались одни, Борис признался, что часто вспоминал «петергофскую нимфу» и мечтал о встрече.
 - Не буду скрывать, мне это очень приятно, - сказала Таша.
 - А как отнесется к этому ваш молодой человек или, не дай Бог, муж? – прощупывая почву, спросил Борис.
 - А как отнесется к этому ваша девушка или жена? – вопросом на вопрос ответила Таша.
 - Вторая жена – спокойно, а вот четвертая будет сердиться.
 - Да у вас целый гарем! – рассмеялась Таша.
 - Что вы, я закоренелый холостяк.
 - А я уже была замужем. Моей дочери Саше шесть лет.
 - Всегда мечтал иметь взрослую дочь. Вот только не знаю, захочет ли Саша такого отца.
 Быстрое развитие событий насторожило девушку.
 - Мы с вами увиделись второй раз в жизни, а вы уже чуть ли не предложение мне делаете.
 - Я готов исправить ошибку. Давайте видеться чаще! Думаю, пришло время познакомиться поближе. Разрешите представиться: Борис Павлович, двадцать восемь лет, инженер-программист, живу на Васильевском острове в коммунальной квартире. Увлекаюсь живописью поневоле – друзья – художники. Одного из них вы уже видели, - скороговоркой произнес Борис и отвесил поклон.
 - Наталья Петровна, двадцать шесть лет, аспирантка кафедры культурологии. Живу в общежитии, увлекаюсь живописью добровольно. Родители и дочка – в Иванове, - в тон молодому человеку весело сказала Таша.
 - Теперь мы с вами знакомы накоротке. Позвольте пригласить вас в берлогу одинокого мужчины.
 - Не слишком ли рано? – строго спросила девушка.
 - Понял. Тогда, может, погуляем?
 - Не откажусь.
 Борис предложил Таше руку, она доверчиво оперлась на нее, и они пошли вдоль набережной Мойки. Говорили о Петербурге, о друзьях, о маленькой Саше, вспоминали осенний Петергоф…
 Крупными хлопьями падал снег. Подсвеченный желтыми фонарями, он казался Таше сказочным золотым пухом. Было безлюдно и тихо. Попавшийся навстречу старик остановился, долго смотрел им вслед, зачем-то перекрестил и почти беззвучно произнес: « Как быстро проходит молодость…»

 Глава семнадцатая
 ПЕРВАЯ ЖЕРТВА

 Зинка знала, что напрасно обидела девчонок. Но словно черт в нее вселился. На все вопросы матери она только огрызалась. Заперлась в своей комнате. На звонки не отвечала. Обнаружив пропажу Аи, горько зарыдала.
 Уже несколько месяцев в ней шла страшная внутренняя борьба. Она спорила, но спорила она не с одним, а сразу с тремя, а то и пятью оппонентами. Словно весь мир ополчился против нее. Зависть, злоба, одиночество стали ее заклятыми друзьями.
 Сегодня в кафе Зинка испугалась не на шутку. Кто-то чужой словно выталкивал ее из собственного тела, желая занять образовавшуюся в нем пустоту. Вот и сейчас она чувствовала: ее руками размахивает один, поворачивает голову другой, думает третий, а отяжелевшие вдруг ноги переставляет четвертый. « Они совсем не оставили места
 для меня», - с ужасом подумала Зинаида. Тело, ставшее почему-то огромным и уродливым, было ей неподвластно. От испуга она попыталась закричать, но не смогла, зато услышала чужие, но знакомые голоса:
 - Горжусь!
 - Будешь, как отец.
 - Тщеславие погубит тебя.
 - Завралась.
 - Тебя любовью надо лечить, девонька!
 Словно подкошенная, она упала на кровать, понимая, что близка к безумию.
 Все кончилось так же неожиданно, как и началось. Она ощутила прилив сил и безудержного веселья. Увидев себя в зеркале, сначала удивилась, а потом приняла как должное: на нее смотрела темноволосая красавица, с загадочной двусмысленной улыбкой, яркими губами, глазами, полными страсти. Это была она и не она. Но такой Зинаида нравилась себе гораздо больше.
 Надев новое открытое платье, черные с вызывающим швом чулки, малиновые туфли на тонком высоком каблуке, накинув беличью шубку, она тихо выскользнула из дома. Повелительным жестом остановила машину, уже зная, что будет расплачиваться поцелуями.
 Мужчина лет сорока, присвистнув, с радостью открыл дверцу новенькой «Ауди». Сев на переднее сидение, распахнув шубку, так что оголились колени, она тоном, не требующим, возражений, попросила закурить. Водитель, засуетившись, подал сигарету и поднес зажигалку.
 - Ну, куда поедем?
 - К вам, если не возражаете.
 - И сколько мне это будет стоить?
 - О цене договоримся.
 Первая жертва была найдена. Зинаида ликовала!
 Большая квартира на Владимирском проспекте показалась ей достойным местом для разврата. Разве мог догадаться ее ночной партнер, что он будет первым мужчиной в ее жизни.
 - Коньяк, виски, ликер?
 - Все сразу и в одном бокале.
 - Круто!
 Молча легли в постель, молча придавались ласкам. Мужчина тяжело дышал, принимая Зинкину остервенелую ненависть за страсть и профессиональную опытность. Это его заводило, и он довольный собой и представившимся случаем, испытав желаемое, быстро заснул.
 Зинаида встала, прошла на кухню, взяла самый большой нож и вернулась в спальню. «Как просто быть Юдифью», - подумала она, осторожно проводя пальцем по лезвию ножа. Зинаида спокойно занесла орудие смерти над головой спящего, и в этот момент маленькая, но сильная рука схватила ее за запястье. Она в испуге отпрянула – рядом с ней стояла разгневанная Юдифь. «Стать убийцей - еще не быть Юдифью. Я пришла с добрыми намерениями, но моя трагедия ничему тебя не научила».
 Зинка, словно очнувшись, стала оглядываться по сторонам: на стене висела покосившаяся «Надежда», на кресле лежало новое платье, у стола валялись малиновые туфли, но примятая постель была пуста.

 Глава восемнадцатая
 ЗЕЛЕНОГЛАЗАЯ КРАСАВИЦА
 
 Перед заседанием кафедры Таша и Милка решили поговорить с Ниной Александровной. Человек в университете она была известный. Прежде всего потому, что обладала особым даром: занималась диагностикой, лечила, снимала порчу и сглаз. Все это делала она охотно и бескорыстно. Не вдаваясь в подробности, они рассказали о странном поведении и припадке Зинаиды. Их очень волновало ее состояние. Заведующая кафедрой удивилась, что всегда собранная и серьезная аспирантка склонна к депрессии и истерике, но не поверить искренне расстроенным девушкам не могла.
 - Нина Александровна, можно ли как-нибудь аккуратно поговорить с Зинаидой? Если она поймет, что мы попросили вас об этом, то все будет бесполезно, - обратилась Таша.
 - Наташенька, я не смотрю и не лечу тех, кто сам в этом не нуждается.
 - Дорогая Нина Александровна, но ведь мы не можем делать вид, что с нашей подругой ничего не происходит. Мы-то знаем, как она страдает! Помогите ей, - упрашивала Милка.
 - Попробую, но обещать ничего не могу.
 Девчонки понимали: Зинаида никогда сама не обратится за помощью. Оставалось только ждать и надеяться.
 За пять минут до начала заседания в кабинет вошла зеленоглазая красавица. Осанка, походка, одежда, прическа были просто королевскими. Все ахнули! Таша и Милка даже сразу и не поняли, что перед ними Зинаида.
 - Девочки, вы ничего не путаете? – с улыбкой спросила у них Нина Александровна.
 - Честное слово, мы сами ничего не понимаем, - удивленно сказала Милка.
 Кафедральная интеллектуалка произвела фурор. Мужчины делали ей пространные комплименты, женщины внимательно рассматривали шикарный костюм. Зинаида была учтива и приветлива. Ей льстило всеобщее внимание. Вот только в сторону подруг она старалась не смотреть.
 - Таша, как ты думаешь, такая метаморфоза ей на пользу? – прошептала Милка.
 - Внешне, безусловно. А что происходит с ее душой, одному Богу известно.
 К большому удивлению девчонок в перерыве Зинаида сама подошла к ним:
 - Какие новости? Встреча с гением состоялась?
 - Да, - односложно ответила Милка.
 - Поздравляю!
 - Спасибо.
 - Ну, и как вам мой новый имидж? – с вызовом спросила новоявленная красавица.
 - Ты просто неотразима! – искренне восхитилась Таша.
 - Какие пустяки: цветные линзы вместо очков, минимум французской косметики, приличный дорогой костюм. Все так просто, когда есть деньги.
 - Деньги? Откуда? – наивно поинтересовалась Милка.
 - Порядочные люди бестактные вопросы не задают.

 Глава девятнадцатая
 НОВОГОДНИЕ ПОДАРКИ

 Две влюбленные пары решили встречать Новый год в просторной коммуналке Бориса. Уже второй день молодые люди приводили в порядок холостяцкое жилье. Георгий расставлял книги, Борис выгребал накопившийся мусор. Соседка Ольга вызвалась вымыть полы.
 - Рвите меня на британский флаг, но такой аврал неспроста. Шерше ля фам! – повторяла она, хитро поглядывая на соседа.
 - Ля фам, ля фам, - весело отзывался Борис.
 - Да еще какая ля фам! – смеялся Георгий.
 - Оленька, милая! Сегодняшним ужином мы с тобой должны всех удивить, - обнял соседку Борис.
 - Цветы и свечи за вами. Гусь с яблоками, семга по-норвежски, китайские салаты и десерты – за мной, - бойко перечисляла Ольга, шеф-повар одного из питерских ресторанов.
 ………………………………………………………………….
 Таша и Милка последнюю неделю только и говорили о предстоящей встрече Нового года. Обсуждали прически, перемерили весь гардероб, искали новогодние подарки.
 - Таша, у вас все серьезно, а у меня по-прежнему - в волнах. У Георгия так много поклонниц, - с грустью в голосе произнесла Милка.
 - Ты их видела?
 - Нет. Но он такой талантливый!
 - Знаешь, Милка, не выдумывай. Никаких у него поклонниц нет, а как он смотрит на тебя, я видела.
 - Правда?
 - Да ты и сама все чувствуешь.
 - Ой, Таша, все идет не по тому сценарию. Жить только разумом, как учила Гала, я не в состоянии.
 - А ты живи, как считаешь нужным. Ни под кого не подстраивайся. Помнишь, «ложь наказуема»?
 - Хорошо, что мы вместе. А как там наша Зинка?
 К восьми часам вечера девушки были готовы и с нетерпением ждали Бориса и Георгия. Милка надела короткое зеленое платье, выгодно подчеркивающее достоинства ее фигуры. В сочетании с рыжими волосами оно казалось изумрудным. Подарок матери – высокие темно-зеленые сапоги из замши – были как нельзя кстати. Строгое платье Таши выглядело нарядным благодаря прическе: золотистые локоны рассыпались по черному бархату.
 Ровно в 21-00 к подъезду общежития подкатила старенькая «Волга» Георгия. Молодые люди с цветами, конфетами и шампанским устроили праздник всему общежитию. Первой это на себе почувствовала вахтерша Элеонора Романовна. Ей, не без корысти, преподнесли коробку шоколадных конфет. Всегда хмурая комендантша Светлана Павловна расцвела в улыбке, получив букет цветов. Соседям девушек по этажу было презентовано несколько бутылок шампанского. Довольными оказались все: и те, кто уезжал, и те, кто оставался.
 Доехали быстро и без приключений. Счастливые девчонки купались в комплиментах. Их кавалеры не сводили с них глаз. Милка, сидящая рядом с Георгием, несколько раз просила его не отвлекаться и внимательнее смотреть на дорогу. Борис крепко держал Ташу за руку, словно боясь, что золотоволосая красавица вдруг может исчезнуть.
 Когда вошли в коммуналку Бориса, пришло время удивляться девушкам: идеальная чистота, каждая вещь на своем месте, но особенно их поразил праздничный стол. Белоснежная скатерть, вышитые новогодние салфетки, обилие приборов, которое смутило даже видавшую виды Милку; композиции из сосновых веток и свечей были выполнены с художественным вкусом, не говоря уже об оформлении многочисленных блюд.
 Не успели девушки ахнуть от восхищения, как в дверях появилась соседка, готовая принимать восторги гостей.
 - А это наша Ольга, кулинарные изыски ее рук дело, - объявил Борис.
 - Ля фам просто класс! – подмигнула она ребятам. Внимательно осмотрела стол и вкрадчиво сказала:
 - Стесняюсь спросить, душа Тряпичкин, вино поставить забыл? Или как?
 - Шампанское в холодильнике, минералка и сок на столе. Пиво и водку девушки не пьют, - проинформировал любопытную Ольгу Георгий.
 - Еще раз стесняюсь спросить, неужели так бывает?
 - Редко, но нам повезло, - поглядывая на дверь, ответил Борис.
 - Я к вам еще загляну, одной скучно: мой Гаврила Петрович еще не пришел.
 Когда Ольга ушла, девушки рассмеялись.
 - Какая колоритная фигура. Говорит, как пишет, - заметила Милка.
 - А ее муж, Гаврила Петрович, тоже ей подстать? - поинтересовалась Таша.
 - Гаврила Петрович не муж, а любой приходящий к ней в гости мужчина. Ольга веселый, добрый человек, но очень одинокий. Я знаю ее с самого рождения. Она мне как старшая сестра, сказал Борис.
 - Предлагаю проводить старый год. Какие события были для вас самыми приятными? У меня их два – выставка и одна удивительная встреча, - признался Георгий.
 Милка вспыхнула и опустила глаза.
 - У меня девятнадцать памятных событий, вернее девятнадцать встреч с главным для меня человеком, - Борис на глазах у всех пожал Ташину руку. Девушка с нежностью на него посмотрела и улыбнулась.
 - А в моей жизни в этом году появилось два близких человека.
 Борис с удивлением посмотрел на Ташу. Она продолжала:
 - Это Борис и Великое Творение Ренуара.
 - Какое «творение»? – переспросил Георгий.
 - Да это и неважно, - ответила Таша.
 - У меня много приятных событий, - начала Милка, - но чем все это кончится, пока не знаю.
 Георгий внимательно, но с явным разочарованием посмотрел на нее.
 - А теперь – подарки! – Борис взял небольшие свертки.
 - Ты торопишься. Новый год еще не наступил, - попытался остановить друга Георгий.
 - После Нового года будут другие, от Деда Мороза, а эти от нас с тобой. Мы долго думали, что подарить барышням с изысканным вкусом. Не знаю, угодим ли? Но мы старались. Отгадайте, кому что?
 Девчонки внимательно смотрели, как Борис разворачивает блестящую бумагу. Первый предмет поверг их в изумление, второй вызвал ужас. На столе перед ними лежали расписной китайский веер и ручное зеркало в серебряной оправе. Реакция на подарки привела молодых людей в замешательство.
 - Не то? Не понравилось? – перебивая друг друга, спрашивали они.
 - Нет, нет! Дело не в этом, - заторопилась успокоить их Милка, прижимая к груди зеркало.
 - Все просто прекрасно! – взяв веер, радостно сказала Таша.
 Странный инцидент быстро забылся. Много шутили, танцевали; несколько раз заходила Ольга, то одна, то с Гаврилой Петровичем, который на самом деле оказался Константином. Гуляли, запускали ракеты, катались с горки, в четыре утра пили чай. Борис попросил тишины и торжественно объявил: «Мы с Наташей решили пожениться. Зовем вас в свидетели. Согласны?» Милка и Георгий бросились обнимать и целовать жениха и невесту.
 В восемь часов утра девчонок по их просьбе отвезли в общежитие. Им так о многом надо было поговорить!


 Глава двадцатая
 НОВОЯВЛЕННЫЙ ОЛОФЕРН

 К большому удивлению Зинаиды научный руководитель Аполлон Бельведерский (так звали на кафедре молодящегося профессора, доктора наук Фишкина Семена Исааковича) пригласил ее на консультацию к себе на дачу. Но истинную причину этого приглашения она, безусловно, знала. Последнее время мужчины вообще стали смотреть на нее по-другому, а кафедральные ловеласы просто не давали проходу. Аполлон заказал для нее такси. Сам же ждал Зинаиду в Комарово. Разжег огонь в камине, приготовил фрукты, бутерброды, бутылочку «Мартини», облачился в новую французскую рубашку и вылил на себя полфлакона дорогой туалетной воды. Услышав шум мотора, вышел встречать свою аспирантку на крыльцо. Галантно подал руку ослепительной, как ему показалось, красавице. Волосы Зинаиды были уложены на затылке в изящную «ракушку», тонкую беззащитную шею обвивал длинный красный шарф, в тон ему были яркая помада и лак на ногтях. Сбросив шубку, она осталась в открытом облегающем платье с разрезом от бедра. Уловив его откровенный взгляд, пояснила: «После консультации я приглашена на коктейль». Фишкина это сообщение явно разочаровало. Удобно устроившись в большом кожаном кресле у камина, Зинаида протянула научному руководителю главу из будущей диссертации. Тот положил ее на край журнального столика и за весь вечер ни разу о ней не вспомнил. Бельведерский пытался быть остроумным: рассказывал анекдоты, смешные истории из собственной жизни, вспоминал о заграничных поездках. Когда он, разгоряченный вином, начал читать любовную лирику Анакреонта, вожделенно поглядывая на обнаженные прелести аспирантки, Зинаида расхохоталась: «Все так похоже, но как все пошло!»
 - Зинуля, вам не нравится Анакреонт? – удивился профессор.
 - Отчего же? Скорее мне не по душе новоявленный Олоферн…
 - Расслабьтесь! Нельзя же думать все время о работе!
 Фишкин, прикрыв глаза, продолжал упиваться своей бездарной декламацией, а Зинаида мысленно ругала себя за то, что приняла условия пошлой игры всемирно известного искусствоведа. «Если сливки таковы, что спрашивать с молока?» – с грустью подумала Зинаида. Длинный шарф, казалось, сдавил ей горло, кровавый маникюр раздражал, разрез выглядел вульгарным, старый паяц – жалким.
 Дождавшись паузы, Зинаида поблагодарила Семена Исааковича за гостеприимство, резко встала и засобиралась домой. «Зиночка, как же так?» – растерянно твердил ничего не понимающий профессор.
 ………………………………………………………………….
 Дома Зинка поняла причину своего раздражения. Не только пародия на Олоферна показалась ей знакомой, но и занятый лишь собой профессор уж очень напомнил ей родного отца: вечная поза и амбиции. От пустоты и одиночества она заплакала живыми, настоящими слезами. Зинка еще не знала, что Ая вернулась. Это была награда за маленькую победу над собой.


 Глава двадцать первая
 КОШАЧЬЯ ЛАПКА

 После Нового года Зинаида сама пришла к девчонкам в общежитие. Таша и Милка были искренне рады.
 - Зиночка, мы так скучали по тебе! – забыв все обиды, как ни в чем не бывало начала Милка. – У нас столько событий, столько событий! Но самое главное – Таша выходит замуж.
 «Это новость не из приятных», - подумала Зинаида. Но вслух произнесла: «Поздравляю!» Потом участливо спросила:
 - А известно ли ему про твою Сашу?
 - Словно ты не знаешь Ташку! В первые же минуты знакомства она обо всем рассказала Борису, - вмешалась в разговор Милка.
 - Ты считаешь, ребенок – препятствие для брака? – задумчиво сказала Таша.
 - Нет, просто твое решение мне кажется скоропалительным. Это на тебя не похоже.
 - Зина, ты же знаешь, что ОНИ пришли сделать нас счастливыми, - многозначительно произнесла Милка.
 - Разве брак – счастье? – скривила губы Зинаида.
 - Если по любви, то да, - спокойно сказала Таша.
 - Мало вам браков по любви? А ладно, давайте сменим тему, - вовремя спохватилась Зинаида.
 Желание делиться новостями у девчонок пропало.
 - Как встретила Новый год? – приличия ради поинтересовалась Милка.
 - Скромно, в семейном кругу, - в тон ей ответила Зинаида.
 Вдруг внимание Зинки привлекли оставленные без присмотра веер и зеркало. Коварная мысль шевельнулась у нее в голове. Улучив момент, когда девчонки ушли хлопотать на кухню, она мягкой кошачьей лапкой смахнула в сумочку магические предметы.
 «Одна – невеста, другая – муза. А у меня - одни разочарования. Пусть теперь попляшут, самостоятельно решая все проблемы. А уж проблемы я им создам! Начну с проверки Ташкиного счастья, - с наслаждением подумала она.
 Когда девчонки вернулись в комнату, их встретила спокойная и улыбчивая подруга. Она рассказала им о встрече с Бельведерским на даче. Милка и Таша то ахали, то искренне смеялись, представляя, как Семен Исаакович рассказывал пошлые анекдоты, манерно читал стихи, предвкушая совсем не обсуждение главы Зинаидиной диссертации.
 - Так кто же кого консультировал и по какому вопросу? - смеялась Таша.
 - Бедный Аполлоша сел в калошу! – став в позу, продекламировала озорная Милка.
 - Ну, девочки, мне пора, - Зинке не терпелось проверить магическую силу украденных предметов.

 Глава двадцать вторая
 ВЕРСИИ

 Пропажа веера и зеркала была обнаружена сразу после ухода Зинаиды.
 - Милка, ты уверена, что они лежали на столе?
 - Уверена. Я обратила внимание, с каким интересом на них смотрела бывшая кафедральная интеллектуалка, ныне роковая женщина. Ты заметила, как изменилось ее настроение, когда мы вернулись?
 - Да, но какое это имеет отношение к подаркам Бориса и Георгия?
 - Таша, но она-то об этом не знает. Зинка уверена, что взяла те самые предметы.
 - Зачем они ей?
 - У меня две версии. Первая – помешать нашему общению с НИМИ, вторая – самой наладить контакт с НИМИ.
 - И что это ей даст?
 - Умная Зинка наивно считает, что счастье можно получить как подарок, не прилагая никаких усилий. Достаточно взглянуть в зеркало или развернуть веер.
 - Ну, что же, время покажет, как будут дальше развиваться события.
 Милка посмотрела на часы. С минуты на минуту должен был явиться Георгий.
 - Опять поедешь в мастерскую позировать? Или закупать холсты и подрамники? – спросила подругу Таша.
 - Нет, сегодня встречаюсь с покупателями.
 - Хорошо, что ты веришь в талант Георгия, иначе сбывать его работы для тебя было бы просто каторгой.
 Художник, как всегда, спешил, не поднялся, а просто просигналил. Милка быстро оделась, мухой вниз – и они куда-то умчались.


 Глава двадцать третья
 НЕГЛУПАЯ ОЛЬГА

 На встречу с Гала и Бессмертным Творением Ренуара Зинаида не рассчитывала. Ее занимало совсем другое – проверка Ташиного счастья. «Веер поможет мне соблазнить чужого жениха», - размечталась Зинка. Чего она хотела? Зачем? Она и сама толком не знала. В ней жила, зрела, набирала силу энергия разрушения. Вот и сейчас ее совершенно не интересовал какой-то Борис, да и Таше она зла не желала. Пустой спортивный интерес толкал ее на бессмысленные поступки, хотя себе она объясняла свои намерения желанием уберечь подругу еще от одной ошибки.
 Узнать адрес Бориса труда не составило. Зная, что Таша в библиотеке, Зинаида отправилась в коммуналку на Васильевский. Увидев Зинаиду, Борис испуганно спросил
 - Что-то с Наташей?
 - Не волнуйся! Ничего.
 - Проходите, пожалуйста.
 - Хочу познакомиться поближе с женихом своей подруги, - она обвела взглядом скромное жилье Бориса.
 - Вот так и живу, - сказал он, предложив ей сесть на диван.
 Любопытная Ольга приложила ухо к замочной скважине. Она редко этим занималась, но уж очень ее насторожил приход размалеванной крали.
 Зинка достала из сумочки китайский веер и стала жеманно им обмахиваться. Борис в недоумении смотрел на нее.
 - Вам знаком этот предмет? – переходя на «вы», спросила гостья.
 - Конечно, знаком. А как он у вас оказался?
 - Не важно. Присядьте рядом.
 Внимательный взгляд Бориса, рассматривающего веер, она приняла за действие магического предмета. Совершенно откровенно начала строить глазки, учащенно дышать, принимая различные позы, как она считала, стопроцентного обольщения. Не успел Борис отреагировать на белее чем странное поведение малознакомой девушки, как в комнату ворвалась разъяренная Ольга:
 - Что? Заморгули лепить явилась? Возомнила себя Найоми Кемпбел, вобла сушеная? Опоздала! Этот мачо не для тебя!
 - Борис, успокойте эту базарную бабу! Откуда она взялась?
 - Может, и баба, но на чужих Гаврилов Петровичей не покушаюсь.
 - Да уймите же эту психопатку! – теряя самообладание, закричала Зинаида.
 - Ольга, что ты разошлась? Успокойся! Это подруга моей Наташи. Пришла познакомиться со мной поближе.
 - Вижу, что поближе! Сразу – и на диван! Решила, что ты слаще морковки ничего не ел. Хороша подруга! Сама уйдешь или помочь? Твое счастье, что я пока русским тургеневским языком изъясняюсь.
 Борис знал: угрозы соседки небезосновательны, и поспешил на помощь Зинаиде
 - Ольга, я сам разберусь. Какая необходимость так нервничать? Успокойся.
 - Ну, ну. Как бы поздно не было, - уже в дверях предупредила она и, метнув гневный взгляд на обоих, ушла с чувством выполненного долга.
 Извинившись за поведение соседки, Борис взял инициативу в свои руки: «Я понял смысл вашего прихода. Переживая за Наташу, вы решили устроить мне проверку, но, право, не стоило этого делать. У меня самые серьезные намерения. Да и Дон Жуаном я никогда не был».
 На какое-то мгновение Зинаида и сама поверила в свою миссию, но маленькую подлость для Таши все-таки приготовила: Сложенный веер она положила под подушку Бориса. Удалялась с извинениями, но быстро, боясь в коридоре столкнуться с крикливой, но вовсе не глупой Ольгой.
 Уже в метро, вспоминая неудачный визит, строила планы соблазнения Георгия.

 Глава двадцать четвёртая
 ГЕНИИ НЕПОСТОЯННЫ

 Художника проще всего заманить в свои сети лестью. Надев строгий деловой костюм, взяв на кафедре журналистики хороший импортный диктофон, она отправилась брать интервью у Милкиного гения.
 Мастерская Георгия была просторной и светлой. Уже законченные и только начатые полотна яркими пятнами выделялись на фоне белых стен. «Великий» художник творил новый «шедевр». Подойдя ближе, Зинаида разглядела набросок Милкиного лица. Сдержав язвительную ухмылку, она начала мягким вкрадчивым голосом:
 - Здравствуйте, Георгий. Ради всего святого, простите, что нарушаю творческий процесс.
 Молодой человек, вздрогнув от неожиданности, обернулся. Перед ним стояла Зинаида, которую он сразу вспомнил:
 - О, прекрасная сирена, здравствуйте. Что привело вас в мою мастерскую?
 - По заданию кафедры пришла просить вас об интервью. Студенты и преподаватели горят желанием поближе познакомиться с будущим гением, да что там с будущим, просто с гением!
 - Не надо преувеличивать, - остановил ее славословия зардевшийся Георгий.
 Но Зинка, поняв, что художник клюнул, обрадовалась и еще долго хвалила его интересную манеру, свежие темы, своеобразную технику. Он пытался отнекиваться, но как-то вяло и неубедительно.
 - Всегда мечтала, хоть ненадолго, стать моделью настоящего художника. Но я понимаю, это не входит в ваши планы! – изощрялась соблазнительница. – Да к тому же я вижу – модель вы нашли удачную. Правда, овал несовершенен, да и черты лица крупноваты, - говорила она, отступив от мольберта и, якобы, с интересом рассматривая незаконченную работу.
 Георгий смутился, решив, что речь идет не о Милке, а о недостатках будущей картины, хотел что-то пояснить, но Зинка вновь и вновь окутывала его приятной паутиной лести: «Как вы думаете, мое тело может быть интересно художнику? Жанр ню всегда казался мне одним из самых привлекательных». Георгий, смущенный столь откровенным предложением, не сразу нашелся с ответом. Воспользовавшись замешательством, Зинаида решительно направилась к месту для позирования, раздеваясь на ходу. На небольшом подиуме, задрапированном белым атласом, Зинаида расположилась в позе Олимпии Мане. Белый шелк оттенял ее живое смуглое тело. Георгий с нескрываемым восхищением отнесся к дерзкому поступку Зинаиды. «Настоящий художник должен погружаться в бездну страстей. Только тогда его работы обретут истинный смысл», - убеждал он себя. Невольно ему захотелось прикоснуться к прекрасной груди совсем не хищной, а ручной сирены. Он подошел к ней, делая вид, что поправляет выбившуюся драпировку, взгляды их встретились. На мгновение ему показалось: глаза Зинаиды сверкают холодным торжеством. Он, было, отпрянул, но она приподнялась и призывно протянула руки.
 Георгий не любил вспоминать, что было потом, зато Зинаида вспоминала с удовольствием. Когда Милкин гений покрывал поцелуями ее податливое тело, в дверях показалась навьюченная муза. Краски, картон, холсты, термос с чаем, все разом выпало из милкиных рук и с шумом раскатилось по мастерской.
 - Заходи, заходи, Милочка! Мы тут в процессе работы, - спокойно сказала Зинаида, даже не покраснев и все еще обнимая Георгия.
 - Простите, я не вовремя, сдерживая слезы, прошептала Милка и бросилась вон из мастерской. Георгий кинулся ее догонять.
 Довольная Зинка оделась, брезгливо надкусила пирожок с курагой, поддала ногой тюбики с красками и , победоносно посмотревшись в зеркало Гала, произнесла: «Гении непостоянны!»


 Глава двадцать пятая
 МАСЛО В ОГОНЬ

 Ворвавшись в Ташину комнату, Милка, долго сдерживающая слезы, разрыдалась:
 - Мы ее жалеем, а она… Представляешь? Голая! Голая! И с Георгием!
 - Успокойся и объясни, что произошло.
 - Я, как дура, взвалила на себя все проблемы этого гения, а он развлекается в мастерской с нашей роковой женщиной!
 - Ты ничего не путаешь?
 - Протри глаза, Ташка! Сначала Бельведерский, теперь Георгий… Я не знаю, сколько их еще было. Чего она добивается? Если мстит, то за что?
 Успокоившись, Милка рассказала подруге подробно о том, что увидела в мастерской. Возмущенная Таша побежала на первый этаж звонить Зинке. Та была уже дома и к телефону подошла сама.
 - Как ты могла? Что тебе сделала Милка?
 - Успокойся и смени тон. Ничего не произошло. Георгий пишет новую картину, я только модель.
 - А страстные объятия?
 - Я не виновата. Он просто ко мне не равнодушен. Вы сами себе нашли ветреных мужиков.
 - А причем тут мой Борис и я? – руки и ноги у Таши вдруг стали ватными, ей захотелось бросить трубку, убежать, спрятаться, но какая-то сила заставила слушать Зинкин голос, в котором угадывались то холодное торжество, то искренняя забота, то не свойственный ей ранее цинизм:
 - Причем тут твой Борис? А ты поинтересуйся, как под подушку твоего жениха попал антикварный шелковый веер. Для вас же стараюсь. Глаза вам открываю. В невесты да в музы записались. А что творят ваши гении, увидев первую попавшуюся юбку, вы и не подозреваете. Спасибо Ольге, соседке твоего Бориса, помогла мне избавиться от его настойчивых ухаживаний. Это я еще, голубушка, уши твои щажу, ничего своими именами не называю!
 - Спасибо за заботу, - еле сдерживая слезы, обиду, гнев, сказала Таша и положила трубку.
 Она не помнила, как поднялась к себе на этаж, как оказалась в комнате…
 - Почему такая бледная, Таша? Что еще случилось?
 - Не только Георгия, но и Бориса успела совратить Зинаида. Да что там совратить! Они не дети. Сами знали, на что шли. Собирайся, Милка, если веер под подушкой, то никаких сомнений не может быть!
 Дверь им открыла Ольга, большая, мягкая, уютная. Увидев девушек, расплылась в улыбке:
 - Не знала, что явитесь, а то в кокошнике бы встретила. Бориса пока дома нет, но у него, как всегда, открыто, проходите, не стесняйтесь.
 Первое, что сделала Таша, войдя в комнату, стала искать злополучный веер. Он, правда, лежал не под подушкой, а забился под спинку дивана, но это ничего не меняло.
 - Все кончено, Милка. Георгий – художник. И этим все сказано. Его поведение как-то можно объяснить, а вот Борис…
 В это время в комнату вошла Ольга:
 - Наверное, голодные? А у меня борщ – просто класс! Не отказывайтесь. Уже налила.
 Девушки ничего не ответили, на их лицах была такая растерянность, такое горькое разочарование, что Ольга сразу забыла про свой борщ:
 - Почему невеселые? Сейчас развеселю, - и, не дождавшись ответа, взяла инициативу в свои руки: «Вчера вечером к Борису явилась, кто бы вы думали? Вся из себя. Свисток размалеван! Лучшей вашей подругой назвалась. Разлеглась на диване. Хочу, мол, поближе познакомиться. Я, конечно, не выдержала, все, что про нее думала, высказала. Стерва еще та! Извините за бедность речи. Не понравились ей мои слова: базарной бабой, психопаткой меня обозвала. Если бы Борька за нее не вступился, дело бы точно дракой кончилось! – подлила масло в огонь «заботливая» соседка.
 Таша покраснела и заплакала.
 - Вот-вот, я Бориса предупреждала: добром это не кончится! – не унималась Ольга.
 Вслед за Ташей начала всхлипывать Милка.
 - А ты чего? Подругу жалко? Или Жорка тоже задурил?
 Милка закивала головой.
 - Неужто и тут «смиренный игумен Пафнутий руку приложил»? – спросила Ольга, блеснув литературными познаниями, но девчонки не только не заметили этого, но и не слушали ее пространные рассуждения о том, как надо поступить с этой «Кларой Цеткин» и двумя Гаврилами Петровичами.
 Они поняли только одно: Зинаида быстро и легко разрушила их счастье.

 Глава двадцать шестая
 ГДЕ  - Я, ГДЕ  - ЗВЁЗДЫ

 Поздно вечером к Борису приехал Георгий. Нельзя сказать, чтобы очень расстроенный, но несколько растерянный и обескураженный.
 - Послушай, Сирена, действительно, оказалась хищной птицей. Как ловко она все подстроила! – уже с порога начал свою оправдательную речь влипший в историю художник. – Сама явилась, сама разделась, сама полезла обниматься!
 - Ты про Зинаиду? Вчера она была и у меня. Вела себя крайне странно. Правда, до сцен со стриптизом не дошло. Как я понимаю, у тебя все гораздо…
 - Представляешь, она своей цепкой птичьей лапкой обнимает меня, я в полной растерянности, и в этот самый момент входит Мила. Я просто окаменел: стою, смотрю на нее, а сам продолжаю обнимать Зинаиду! Видок, да?
 - Тут что-то не так, Жорка. С чего это ты оказался рядом с голой девицей?
 - Не буду отрицать, на какое-то мгновение я поддался чарам Сирены, и надо же, чтобы в этот миг вошла Людмила!
 - Не оправдывайся. Что Зинаида – та еще птица, даже Ольга моя сразу поняла. Но и ты несчастной жертвой не прикидывайся.
 - Ее нагое смуглое тело так и просилось на холст. Я увлекся ею как моделью и не больше.
 - Надеюсь, все это ты подробнейшим образом объяснил Миле?
 - Какой там подробнейшим. Она и слушать меня не захотела. Просила оставить ее в покое навсегда.
 - Что ты собираешься делать?
 - Я решил выждать время. Думаю, Милка все поймет, одумается и вернется. Я ничего ей не обещал, а за добровольную помощь благодарен.
 - Мне казалось, у вас все гораздо серьезнее.
 - Что значит – серьезнее? Семьей обзаводиться я пока не думаю. Для меня главное – творчество!
 - Вот и натворили! – как всегда бесцеремонно, войдя в комнату, вмешалась в разговор Ольга.
 - Борис, у тебя дурная привычка – не закрывать дверь! – раздраженно произнес Георгий. – Я, конечно, Оленька, глубоко вас уважаю, но есть же и конфиденциальные разговоры.
 - Ой, ой, ой! Ну, чисто, Павел Петрович Кирсанов. Гляди-ка, где – я, где – звезды! В аристократы записались и слова в простоте не скажут! Не к тебе я пришла и не с тобой говорить буду. Борис, час назад Наташа с Милкой приходили. Очень расстроенные. Говорила я тебе вчера, добром не кончится! А когда Таша веер нашла, так вся…
 Не дослушав Ольгу, Борис схватил куртку и, перепрыгивая через несколько ступенек, ничего не соображая, бросился на улицу.
 - Стой! – закричал ему вдогонку Георгий. – Куда ты? Я на машине.

 Глава двадцать седьмая
 ТЯЖЁЛЫЕ ВРЕМЕНА

 Разговор Бориса с Ташей не заладился. Не было ни слез, ни истерик, ни долгих мучительных объяснений. Твердо и,
 как показалось Борису, спокойно Таша попросила (уж лучше бы она требовала, плакала, сердилась) оставить ее хотя бы на месяц. С Милкой они дали слово совсем не говорить о ребятах, как будто их и не было. Решение было принято, но давалось с трудом.
 Зинаиде очень пришлись по душе несчастные и одинокие подруги. Они не стали ничего у нее выяснять, ни в чем не винили, ни за что не упрекали. Даже о зеркале и веере не вспомнили. Им было не до того. Странно, но Зинка прониклась искренней жалостью к Милке и Таше: окружила их заботой и вниманием. На лекции приносила в термосе горячий кофе, пирожки с вишней, с готовностью делилась конспектами пропущенных лекций. Они не сопротивлялись, механически переписывали лекции, в перерывах, уставившись в одну точку, пили кофе и безо всякого аппетита лениво жевали «гробики из Макдональдса». Зинаида ни о чем их не расспрашивала. Ей было неловко, но как выйти из этого положения, она не знала. В ее душе царило смятение, и прежней легкости в отношениях с девчонками не было и в помине. Да и они не пытались вернуть то беззаботное время, когда три аспирантки доверяли друг другу почти все свои тайны.

 Глава двадцать восьмая
 ОСТАЛОСЬ ТОЛЬКО ТРОЕ

 Все они такие разные – эти женщины! Да и те, кто их создал, тоже отличались друг от друга эпохой, страной, собственными возможностями. Таланты, гении, «вестники», «пророки»… Но объединяло их главное: они вложили в свои полотна такое количество энергии, столько эмоций, что образы, ими сотворенные, начали жить собственной жизнью. Жизнью, не уловимой для глаз обычных людей.
 Но разве существует только то, что можно увидеть? Сколько еще скрыто от зрения физического и духовного! Сколько непознанного и таинственного вокруг и внутри человека! А значит, наступает день и час, когда спокойно могут встретиться творения художников, чтобы общаться, спорить, принимать решения, т. е. выражать самые обычные человеческие чувства и быть похожими и не похожими на своих создателей. Вот и сейчас они собрались по настоянию уже известных нам трех женщин. Пришло их время, но им так хотелось приобрести единомышленниц в деле, которое они задумали давно. Гала, Юдифь и Девушка с веером прекрасно знали: прожить среди людей каждая сможет только одну ночь. Прожить новую, иную жизнь им не дано. Вот тогда и решили, что сделают за них это другие, а они как матери будут направлять своих «детей», помогать, оберегать от ошибок.
 Первой об этом заговорила Гала. На что сидящая рядом Джоконда еще презрительнее скривила губы:
 - Я интересна сама себе на тысячи лет вперед. Пусть разгадывают тайну моей улыбки, восторгаются мной и даже сходят с ума!
 Неизвестная Крамского, соглашаясь, медленно и горделиво смежила длинные ресницы.
 - Я не нашла достойных моего внимания в этом столетии, - грустно сказала гейнсборовская Дама в голубом.
 - Я не была счастлива, смогу ли я сделать счастливой кого-то? – в раздумье спросила Струйская.
 - Мне трудно быть матерью, я слишком молода, - рассуждала мадемуазель Ривьер Энгра.
 - Пусть не матерью, а подругой, - обрадовалась Девушка с веером.
 Сидевшие поодаль Юдифи отнеслись к этому разговору по-разному.
 - Я могу научить только подвигу, - скромно и в то же время торжественно произнесла Юдифь Джорджоне.
 - А я – пороку, - непристойно захохотала Юдифь Бердслея, - но кому это надо? Все с ним на «ты» и без меня.
 - Мужчины очень изобретательны, когда хотят добиться женской любви. Они придут в вам золотым дождем, волооким белоснежным быком, прекрасным юношей, но как только ваши объятия раскроются, от их пылкости не останется и следа, - разочарованным голосом произнесла Даная Рембранта. Тициановская понимающе улыбнулась.
 - Грустные судьбы у женщин, - опустив голову, прошептала Авдулина Кипренского.
 - Как мы можем сделать счастливыми тех, кто испытал ревность, зависть, злобу? – переглянулись таитянки Гогена.
 - И женщины и мужчины всего мира давно усвоили мои уроки, мне больше сказать им нечего, - донесся пьяный голос Любительницы абсента Пикассо.
 Когда все вернулись в свои полотна, среди тех, кто задержался, остались только трое. Гала, твердо решившая помочь уже выбранной девушке сотворить нового гения. Девушка с веером, захотевшая стать подругой. И Юдифь, мечтающая передать жажду любви той, которая ее еще не испытала. Остались они еще и потому, что выбранные ими девушки оказались подругами.
 Гала гордилась своим выбором. Веселая, добрая, искренняя Милка очень ей нравилась. Девушка с веером с большим уважением и сочувствием относилась к Таше. Она радовалась, что теперь не одна. Страдала только Юдифь: то ли выбор был сделан неправильно, то ли ей не удалось объяснить Зинаиде свои намерения, то ли ей кто-то мешал...
 Гала, Юдифь, Девушка с веером отказались прожить только для себя отпущенную им ночь. Главное для них было установить со своими подопечными постоянный контакт. Магию сна выбрала Юдифь. Общение через зеркало – Гала. И только наивное Творение Ренуара решило навсегда остаться с Ташей и больше не искать встреч с людьми в следующих столетиях.

 Глава двадцать девятая
 ИТАЛЬЯНСКИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ


 Лето разбросало девчонок в разные стороны. Таша уехала к родителям в Иваново. Зинаида устроилась гидом в экскурсионное бюро: возила иностранцев по Золотому кольцу. Милка, которой надоело сидеть на шее матери, очертя голову, кинулась на заработки в Италию.
 ………………………………………………………………….
 Получить визу оказалось делом непростым. Но все-таки хождения по посольствам и консульствам увенчались успехом: трехмесячная туристическая виза была у нее в кармане. Впервые она ехала почти без денег, готовая выполнять любую, даже самую грязную работу.
 Приключения начались, как только она сошла с трапа самолета. Неподъемный кожаный чемодан лишился сразу двух колес. Удобная мягкая ручка, не выдержав тяжести, оторвалась. Чужая страна, отсутствие денег, а тут еще и фокусы с чемоданом! Милка разревелась совсем по-детски.
 - Ciao, piccolino! – услышала она вдруг приятный мужской голос.
 - Я вовсе не малышка, - сквозь слезы обиженно сообщила Милка.
 - Такие прекрасные глаза не должны знать слез! – продолжал мужчина, не обращая внимания на реплику девушки. – Италия, в моем лице, не позволит синьорине расстраиваться по таким пустякам.
 И он, улыбаясь, уже подхватил злополучный чемодан и направился к спортивной машине с открытым верхом. Девушка, все еще всхлипывая, покорно семенила рядом. Удобно устроившись на переднем сидении, Милка достала из сумочки заветное зеркало и батистовый носовой платок. Недолго ей пришлось рассматривать заплаканные глаза и припухшие губы. Через несколько секунд на нее уже смотрела Гала: “Взбодрись, девочка! Сама судьба посылает тебе хорошего человека. Доверься ему. И никаких слез! Помни, тебя тоже зовут Человек-праздник”.
 Когда Милка окончательно успокоилась, заметила, что машина достаточно далеко, по всей видимости, удалилась от аэропорта. Ее этот стало беспокоить. А итальянец, не закрывая рта, все сыпал комплименты зеленоглазой русской piccolina.
 - Простите, куда мы едем? – спросила она, невольно наслаждаясь звучанием любимого итальянского языка.
 - В гостиницу.
 - Остановите машину. Мне не нужна гостиница. У меня нет денег, - эти слова могли бы прозвучать с вызовом, если бы в них не было столько искренности!
 - Винченцо. А как зовут синьорину, очаровательную синьорину, изящную синьорину, златоволосую синьорину, заплаканную синьорину? – смеялся мужчина.
 - Людмила, Мила, - улыбнулась наконец уже не плачущая синьорина.
 - Прекрасная Мила должна знать: мы поедем в такую гостиницу, где никто не посмеет требовать денег. Слышите, никто! – горячился итальянец.
 - Нет, нет! – твердила Милка. – Я заработаю. Буду мыть посуду, убирать номера, разносить еду…
 Через десять минут машина притормозила у шикарного отеля. Не прошло и часа, как девушка вступила на благодатную, но чужую итальянскую землю, а у нее уже была работа и крыша над головой.
 С восьми утра, надев перчатки, она сначала чистила серебряные приборы, затем мыла богемское стекло, тончайший немецкий фарфор… Она чистила и мыла, мыла и чистила…
 Так внезапно появившийся Винченцо, так же внезапно и пропал из ее жизни. Чтобы не сойти с ума от монотонной работы, Милка пела, а в редкие минуты отдыха танцевала на просторной кухне. Веселая и расторопная русская девчонка нравилась и поварам, и официантам.
 Через две недели ее повысили. Она стала работать в зале и с удовольствием обслуживала итальянцев, американцев, французов и даже японцев. Великая вещь – язык! Приобретенные ею знания помогали устанавливать контакт с любыми гостями. Прошло совсем немного времени, и Милка с гордостью обслуживала постоянных посетителей. Они не скрывали, что больше всего их привлекает ни кухня, ни интерьер, ни живая музыка, а рыжеволосая стройная русская девушка. Когда начались полупьяные приставания, откровенные намеки, Милка приуныла. Ее радушная улыбка сменилась дежурным выражением лица.
 Когда ей поступило предложение стать хозяйкой зала, она с радостью согласилась. Наивная Милка полагала, что эта должность сможет защитить ее от назойливых ухаживаний. Вскоре, правда, она сделала вывод: сфера обслуживания для молодой девушки – это хождение по лезвию бритвы.
 Вот тут-то и появился пропавший, казалось, навсегда Винченцо. Милка уже знала, что отель принадлежит ему. Он приехал к концу рабочего дня, заказал себе пасту с острым перцем и попросил ее сесть рядом.
 - Девочка, вам не место в ресторане.
 - Разве я плохо работаю? – смутилась Милка.
 - Нет, напротив. Предлагаю более достойное место с приличным жалованием. Я собираюсь работать в России. Мне необходим переводчик. А я с радостью стал бы брать у вас уроки русского языка. Вы согласны? – как-то торжественно и серьезно сказал Винченцо.
 - Si, - опустив голову, и на удивление грустно ответила Милка.
 - ……………………………………………………………….
 Круговорот итальянской жизни на время заставил ее забыться. Но внутреннее одиночество и обида по-прежнему не давали покоя. Перед глазами часто вставала унизительная сцена в мастерской: нагая Зинаида и обнимающий ее Георгий. Сегодня она отчетливо поняла, что от себя убежать невозможно ни в Италию, ни в работу, ни в любовную интрижку… Переводчица, так переводчица. По крайней мере, не будет этих липких взглядов и пошлых приставаний. К тому же и Гала говорила, что Винченцо можно довериться.
 Теперь Милка повсюду была с патроном. Ездила в Рим, Неаполь, Венецию, ходила по музеям, отдыхала на море, изредка давала уроки русского языка. Но главное – совершенствовала свой итальянский. Интерес Винченцо к себе она чувствовала постоянно, но он не переходил границ дозволенного. А по ночам, оставшись одна в своей большой уютной комнате, Милка вспоминала заснеженный Петербург, новогоднюю встречу и писала маленькие грустные эссе: «На выходных мы гуляли с тобой по заснеженному Невскому, долго бродили, взявшись за руки, ты валял меня в сугробах, мы безбожно целовались на каждом углу. Мое сердце сжималось от восторга, от жажды жизни, мне было так легко и спокойно, все было просто и понятно, меня не мучили сомнения, не раздирали противоречия. Я всегда мечтала об этом, и это оказалось так возможно, так близко, что не верилось, что может закончиться. А потом тебя не стало со мной. Краски потускнели, вдохновения поубавилось, все чувства и желания превратились в унылые, безликие тени. Они бесцельно скитаются вокруг меня, и напрасно я пытаюсь обмануть себя, придумывая тысячу «важных» занятий. Самое важное, к сожалению, остается где-то за кадром, где-то далеко. Оно пока еще светит, но уже почти не греет, а так хочется понежиться на солнышке, почувствовать приятную пустоголовость, расслабиться и целиком раствориться в сладкой, упоительной мечте».
 …………………………………………………………………
 Винченцо чувствовал Милкино состояние, а потому был с ней особенно бережным. Он понимал все, как никто другой: сам пережил полгода назад личное потрясение. От него ушла любимая жена, ушла к другу, с которым Винченцо был вместе с детства. Юную дочь он видел все реже и реже. Бывшая жена свела количество их встреч до минимума.
 ……………………………………………………………….
 Сегодня Милка выглядела особенно эффектно: алый шифоновый сарафан на узких бретелях, соломенная красная шляпа с развевающимся газовым шарфом, кружевные перчатки, открытые белые босоножки на высоком каблуке и узкая лакированная сумочка под цвет обуви. Яркая помада, к которой она не привыкла, довершала образ очаровательной раскованной женщины. «Чего я добиваюсь? Кого хочу поразить? Кому понравиться? – глядя в зеркало, спрашивала себя Милка. И не то, чтобы она не знала ответа, а просто так хотелось добиться, поразить, понравиться! «Мне только 24 года, а уже неудачный брак, обман, разочарование, одиночество. Но, хватит раскисать! Мужчины не достойны любви. И разве важно, кто из них заплатит за предательство другого?!» – размышляла она, победоносно поглядывая на своего зеркального двойника. Надев темные очки, она гордой походкой вышла из отеля. Внимательный оценивающий взгляд Винченцо только подогрел в ней желание быть стервой.
 - Ciao, - сказала Милка, небрежно взмахнув рукой.
 Нижняя челюсть Винченцо медленно и безвольно поползла вниз. Несколько мгновений он судорожно соображал, где и когда мог видеть эту молодую очаровательную женщину. И только, когда Милка сняла огромные черные очки, он восхищенно выдохнул:
 - Mia cara
 «А из меня могла бы получиться неплохая актриса», - с улыбкой подумала девушка.
 Забыв о делах, все еще взволнованный, Винченцо повез ее в джазовый клуб, как поняла Милка, знакомить со своими друзьями. Он кому- то ее представлял, но имен она почему-то не запомнила, зато с удовольствием танцевала, ощущая на себе восторженные мужские взгляды. Каждое движение ей сегодня особенно удавалось, даже самые сложные пируэты она делала легко и непринужденно.
 Шестидесятилетний дон Федерико , казалось, просто был счастлив знакомством с русской красавицей: не сводил с нее глаз, много шутил, громко смеялся, прищелкивал пальцами в такт замысловатых синкоп, делал пространные комплименты, а в конце вечера пригласил на морскую прогулку.
 - Этот денежный мешок совсем с ума сошел! Мне кажется, нам нет никакого смысла принимать его приглашение, - недовольным тоном заявил Винченцо.
 - Отчего же? Он очень мил и даже забавен, - возразила Милка.
 - Ты не знаешь, чем кончаются его милые забавы.
 - Какое мне дело! К тому же он звал нас двоих, а не меня одну.
 Ночная прогулка на шикарной яхте под бархатным итальянским небом с огромными яркими звездами показалась Милке просто сказочной. Уже к двум часам ночи дон Федерико мирно похрапывал в большом уютном кресле. Милка и Винченцо стояли на корме. Ночная прохлада заставила девушку слегка поежиться. Энцо накинул на ее плечи свою куртку, и они еще долго вдыхали соленый морской воздух, всматривались вдаль, прислушивались к шуму воды, а может, к биению собственных сердец.
 - Знаешь, все в мире начинается с поцелуя: любовь, счастье, жизнь…
 Il tramonto bacia il cielo,
 Il cielo bacia le stelle,
 Le stelle baciano i tuoi occhi…
 Эти слова Винченцо прозвучали для Милки совсем по-новому. Она улыбнулась и перевела на русский простые, но такие красивые строки:
 Закат целует небо,
 Небо целует звезды,
 Звезды целуют твои глаза…
 Милка предчувствовала, что финал у замечательной прогулки будет классический: слишком внимателен, нежен и возбужден был Винченцо, слишком призывно мигали низкие звезды, слишком хотелось верить, что эта ночь принадлежит только им двоим. Она уже отвечала, правда, пока робко, на его поцелуи. Что бы там ни было, но ей была приятна близость его сильного тела.
 Они не заметили, как оказались в каюте, где кто-то предупредительно включил кондиционер, поставил на столик красное вино, вазу с фруктами. Музыка, тихая, но щемяще-страстная, кружила голову, хотелось, ни о чем не думая, броситься в пучину страсти, что Милка и сделала.Винченцо, словно боясь спугнуть счастье, нежно обнял свою богиню. Он как искусный скульптор ваял свою Галатею: легкими прикосновениями не просто изучал «свое творение», а придавал ему то совершенство, которое каждой клеточкой, каждым изгибом, каждым вздохом, нет, не кричит, а молча дает понять: «Я иду к тебе, и ты не останавливайся, иди ко мне, мы створки одной раковины, мы вместе приближаем тот желанный миг, когда они сомкнутся и мы превратимся в парящие над землей янь и ин»…
 …………………………………………………………………...
 - Я благодарен тебе, ты дала мне возможность узнать, какой должна быть настоящая женщина: она слабая и очень сильная, она не просит и не повелевает, она целомудренная и страстная…
 - Она – актриса, Винченцо, играющая не всегда свойственную ей роль. Она боится одиночества и предательства. Она хватается за соломинку, когда рядом надежная опора. Она трусливый зайчишка, захотевший стать хищником…
 На ее глаза навернулись слезы, ей было жаль Винченцо, себя, всех женщин и мужчин, обманутых и обманывающихся.

 Глава тридцатая
 ПРЕДСКАЗАНИЕ СБЫЛОСЬ

 Странная встреча произошла у Зинки во Владимире. Пока любопытные американцы (оказывается, бывает и такое) рассматривали рублевские фрески в Успенском соборе, она вышла на улицу. Со смотровой площадки был виден город, утопающий в зелени. Легкие облака неспешно плыли по ясному небу. Она запрокинула голову и долго смотрела на пушистые клубы, принимающие причудливые формы. «Господи! – вдруг вырвалось у нее. – За что?»
 Но ее размышления прервал мужчина в странном одеянии. Он был молод и даже красив, но как-то не по годам умудрен. А может, ей это только показалось.
 - Я помешал вашему общению с Вечностью? – серьезно спросил он.
 - Пожалуй, нет.
 - Вы благодарили или просили?
 - Скорее «вопрошала», - к собственному удивлению перешла на «высокий штиль» Зинаида.
 - Вас ожидает страшная встреча с «демоницей великого города». Помните, у Даниила Андреева в «Розе Мира»?
 - Честно говоря, нет. А вы откуда об этом знаете?
 - Отвечу честностью на честность: лучше бы мне об этом не знать. Но помните, чтобы не погибнуть, внимательно слушайте Юдифь.
 Зинаида вздрогнула:
 - Вам и о ней известно?
 - Берегитесь розы, запаха гвоздики и красного цвета. Вам не справиться с ночным хаосом, держитесь логики светлого дня.
 Девушка внимательно слушала каждое слово странного незнакомца, отчего-то боясь поднять на него глаза, а когда решилась, рядом не было никого. Он как неожиданно появился, так неожиданно и исчез.
 Ни Дмитровский собор, ни Золотые ворота больше не интересовали погруженную в свои мысли Зинаиду. Экскурсию она вела механически и была рада, когда все сели в автобус и отправились в Суздаль. Там свои прекрасные экскурсоводы, и у Зинки появилась возможность тихо посидеть на холмистом берегу маленькой заросшей речки. Она любила это место. В центре города, а такая благодать, такая тишина! Да и сам городок, уютный, крошечный, деревянный, с обилием монастырей и маленьких церквушек, привлекал своей патриархальностью и иными жизненными ритмами. Подошла рыжая дворняжка и с интересом посмотрела на Зинаиду. Два ухоженных чистеньких кота резвились в высокой траве. Рогатая коза с философским выражением то ли думала о жизни, то ли просто осматривала окрестности. Маленький пони щипал траву. Но Зинка ничего этого не замечала. Все ее мысли были там, во Владимире, на смотровой площадке у Дмитровского и Успенского соборов.
 «Кто этот человек? Почему на нем такие странные одежды? Белые брюки, длинная то ли рубаха, то ли хламида… Откуда он знает об уже состоявшейся и еще предстоящей встрече? Еще тогда, у фонтана, я знала, что со мной произойдет что-то страшное. Да оно уже и произошло: я не принадлежу самой себе, вытворяю странные, непонятные вещи… Именно в сумерки или ночью меня тянет на приключения: то бизнесмен, то профессор, то подающий надежды гений… Да и сама Юдифь то манит меня, то отталкивает. Мне снится то большая любовь, то порочные страсти. Я потеряла подруг. А были ли они у меня? И что собственно я сделала?» – удушливая волна раздражения потихоньку нарастала в душе Зинаиды.
 …………………………………………………………………
 Недельный круиз по Золотому кольцу закончился. Она была дома. С радостью приняла ванну, надела мягкий махровый халат, взяла с полки труд Даниила Андреева и судорожно стала перелистывать страницу за страницей. Книга десятая, глава 5 «Падение вестника». Вот они – «демоницы великих городов», которые «вампирически завлекают человеческие сердца в вихреобразные воронки страстной жажды, которую нельзя утолить ничем в нашем мире»…
 «Вот откуда у меня это «предвечернее томление» и «беспредметное вожделение», - подумала Зинаида и не на шутку испугалась. – У кого просить защиты? Только Юдифь может мне помочь».
 Смеркалось. Серебристая дымка медленно, но властно окутывала очертания домов напротив, старые разлапистые липы, фигуры случайных прохожих…
 Страх сменился радостным возбуждением. Зинка не знала, чего хочет. Взгляд ее упал на пузырек с красным лаком. Она быстро и нервно стала красить ногти. Где-то очень глубоко в ее сознании всплыли слова незнакомца: «Бойтесь красного цвета», - но она отпарировала их , словно теннисный шарик, и уже с остервенением мазала губы кровавой помадой.
 Она не знала, куда пойдет, но то, что нет воли остановиться, уже понимала. Целый день спокойно дремавшая в цветочном горшке Ая проснулась и зашипела. Картина вдруг с грохотом упала на пол. Зинка знала, вернее, догадывалась, от чего предостерегают ее пятнистая змейка и разбившаяся «Надежда». Но любые предупреждения были бессмысленны, они опоздали! Впервые так явственно она услышала, нет, почувствовала властный зов, который пронизал все ее тело, нежно и ласково пробежал по шее, спустился в теплую ложбинку груди, зигзагом прошелся по животу и вдруг молнией ударил в женское лоно. Ее всю затрясло, на глазах выступили слезы…
 Внутренний голос еще пытался взывать к разуму, но она уже не принадлежала себе. Быстрые пальцы вынимали шпильки из волос, ноги, казалось, сами искали туфли, а тело было готово обнажаться без стеснения. Она не шла, а бежала к Неве. В темноте, под мостом, она легко ориентировалась, как кошка в ночи. Она слышала женские протяжные голоса, напоминавшие ей сладостные звуки сирен. Они доносились из глубокой темной шахты. Без страха и сомнения Зинаида спускалась все ниже и ниже. Пахло плесенью, сыростью и гвоздичным маслом. Где-то, совсем рядом, шуршали крысы, издавая пронзительный писк, но Зинаида слышала только призывные женские голоса.
 Узкий проход сменился широким туннелем, в конце которого брезжил тусклый свет. «Что я делаю? Куда иду? - подумала Зинка, увидев свое нагое тело, но чьи-то мягкие руки уже ласкали ее грудь, бедра, увлекая все дальше и дальше к мерцающему свету.
 Сотни женских тел, тесно прижатых друг к другу, уже томились там в предвкушении наслаждения. Она не видела ни глаз, ни губ, перед ней были только тела. Двигаясь в одном ритме, все они составляли одно большое, пахнущее гвоздичным маслом тело странного мучающегося существа.
 Вдруг Зинаида заметила, что ее длинные ногти стали еще длиннее. И уже не лак, а горячая кровь струится по ее пальцам. Она зачем-то облизывала их, чувствуя солоноватый привкус то ли своей, то ли чужой крови. Вожделение распирало низ живота, налившуюся, словно чугунную грудь. Это доставляло ей неимоверные мучения, но освобождение не приходило. Такие же мучения испытывали и тела, находящиеся рядом. Уже не сладкие голоса, а крики, стоны и рев переполняли подземелье.
 Вдруг над головой Зинаиды, обдав холодом ее нагое тело, прошелестела крыльями гигантская птица. Когда она в молитвенной позе приземлилась на возвышение, Зинаида сразу узнала ее. «Суккуба» Родена, - промелькнуло в голове, - демоница!» Ее нежная кожа, точеная фигура и волна блестящих шелковых волос всколыхнули в девушке эстетические чувства, но как только она увидела искаженное страстью лицо, окровавленный рот и сумасшедшие глаза, она закричала и в ужасе стала протискиваться назад, к выходу.
 Только тут она заметила, что все женские тела были на одно лицо, лицо, которое она слишком хорошо знала, которое каждый день видела в зеркале: ее собственное лицо! Но выбраться из подземелья оказалось совсем не просто. Множество рук потянулись к ней. Она чувствовала, как острые когти впиваются в ее беззащитное тело. Еще немного, и они растерзают ее на кусочки. Сначала она пыталась кричать, звать на помощь, а потом стала медленно оседать на холодный каменный пол. Последнее, что она запомнила, - это резкий запах гвоздики.
 …………………………………………………………………
 Очнувшись, Зинаида ощутила острую боль. Она лежала на постели, а Юдифь растирала ее окровавленное тело каким-то снадобьем. С каждым прикосновением уходили страдания, исчезали синяки и царапины.

 Глава тридцать первая
 Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ТЫ МНЕ ВЕРИЛА

 Еще в поезде Таша дала себе слово: родители ничего не должны заметить, буду выглядеть веселой и счастливой. Но как ни старалась, ей не удалось скрыть от отца свое настроение.
 - Не грусти, дочка. Помни слова мудрого Соломона: «Все пройдет, пройдет и это».
 - Да я ничего, папа, - сказала Таша и, боясь расплакаться, взяла веник и стала подметать только что вымытый пол.
 Но тут вбежала радостная Саша:
 - Мама, мама, дядя Алеша пришел! Картину нам принес.
 «Как вовремя! – подумал Петр Алексеевич.
 Двоюродный Ташин брат по материнской линии был человеком особым. И не только потому, что увлекался графикой и создавал необычные работы, а, прежде всего, потому, что много улыбался, любил делать подарки и знал такое, что помогало многим в корне изменить свою жизнь. Провинциальная знаменитость – журналист областной газеты, человек интересной судьбы, побывавший на Тибете, владеющий единоборствами, закончивший консерваторию, первый заметил  талант Алексея и сделал о нем передачу на местном телевидении, но очень не любил делиться другой стороной способностей Алексея. Пятидесяти пятилетний мужчина называл его Учителем и был ему очень благодарен. Поговаривали, что Алеше удавалось вдохнуть жизнь в свои деревянные скульптуры. Правда, когда его об этом спрашивали, он только улыбался и отнекивался. Он обладал даром исцеления. Открыл место, где исполнялись все желания. Старался рассказать об этом всем, учил их, как это сделать. Когда же некоторые стали использовать его знания во вред другим, он понял, что совершил ошибку, замкнулся, переехал в глухую деревню и жил натуральным хозяйством.
 Так повелось, что не родительская, а именно Ташина семья была для него родной. Он и жену выбрал себе похожую на тетку и сестру.
 - Здравствуй, Алешка! Опять что-то новенькое? – приободрилась Таша.
 - Привет, сестренка! Идею подарил Алексей младший. Правда, сам он об этом даже не догадывается. Чертил на песке палочкой, а я подсмотрел.
 Он достал из холщовой сумки свой новый рисунок, выполненный китайской тушью.
 - Удивительный голубой цвет, Алешка! Такого я еще не видела.
 - Божественный! – подхватила Антонина Ильинична.
 Все семейство живо, с неподдельным интересом стало разглядывать картину любимого художника. Первой дала ей название Саша.
 - «Улыбка кота»! – закричала она, хлопая в ладоши.
 - «Сон рыбака», - серьезно сказал Петр Алексеевич.
 - «Подготовка к обряду»,- задумалась Антонина Ильинична, увидев античную богиню.
 - А у меня сразу несколько названий, - начала Таша. – Первое – «Бестиарий»: здесь и собака, и кошка, и попугай, и пантера, и дракон, и даже улитка… Второе – «Таинственный маркиз». И третье – «У мирового древа»
 - Мама, я тоже вижу и дракона, и улитку, и всех, всех, - радовалась Саша своим открытиям.
 - Маркиз? Пожалуй, в этом что-то есть… Вот и шляпа с пером, -  согласилась Антонина Ильинична.
 Увлеченное семейство совсем забыло о художнике, который сидел в кресле и с удовольствием наблюдал за реакцией благодарных зрителей. Таша поднесла ладонь к замысловатому рисунку и расплылась в улыбке:
 - Чувствую тепло, значит работа наша, она быстро приживется в доме. Спасибо, Алешенька!
 Расцеловав брата, она села рядом на подлокотнике большого старого кресла.
 - Признавайся, сестренка, какие у тебя неприятности?
 - Сначала о чудесах. О неприятностях потом.
 Родители с Сашей тихонько вышли из комнаты, оставив молодежь поговорить наедине. Таша достала из сумочки веер и рассказала о Великом Творении Ренуара. Алексей слушал внимательно и с большим интересом. Он знал, что сестра говорит правду.
 - Ташка, ты просто не представляешь, как тебе повезло! Да и твоим подругам не меньше. Я знаю, каждое художественное произведение живет своей автономной жизнью. Но не всем зрителям, читателям, слушателям удается это не только понять, но и почувствовать, увидеть и услышать. Ты же знаешь, что есть талантливый художник и талантливый зритель. Только тогда, когда два таланта встречаются, происходит рождение чуда. Ты талантливый зритель, Ташка!
 - Ах, Алешенька, твоя «талантливая» сестра опять попала в неприятную историю.
 - Влюбилась?
 - Да.
 - Так что же здесь неприятного?
 Таша коротко и довольно сухо, чтобы не расплакаться, рассказала брату о Борисе.
 - Послушай, - сказал Алексей, - своей подлой подруге ты поверила, а человеку, которого любишь, нет. Думаю, ты не права.
 Таша впервые посмотрела на ситуацию с другой стороны.
 - Если ты прав, Борис найдет меня, и все встанет на свои места. Твой мужской трезвый взгляд на случившееся мне просто был необходим, словно камень с души упал. Прости, я даже не спросила тебя о детях, о жене.
 - У меня-то все в порядке. Даже несколько хороших заказов есть.
 В это время кто-то позвонил в дверь. Алексей пошел открывать. На пороге стоял молодой человек.
 - Здравствуйте, простите, я могу видеть Наталью?
 - Борис, если не ошибаюсь? – засмеявшись, протянул руку Алексей.
 - Да, - поразился вошедший.
 К Ташиному удивлению в комнату вошли улыбающиеся и мирно беседующие Борис и Алексей.
 - Какими судьбами? – напуская на себя строгость, поинтересовалась девушка.
 - Приехал просить твоей руки.
 - Ну, и дела… - не переставал удивляться Алексей.
 - У кого?
 - У тебя, у Саши, у родителей, у твоего брата.
 - Ты, сестренка, много вопросов не задавай, а накорми и напои гостя с дороги. А то Борис и не поверит, что попал в самую гостеприимную семью, какую я только знаю.
 …………………………………………………………………...
 Объяснение было коротким. Борис взял Ташу за руку и сказал удивительно простые слова:
 - Я хочу, чтобы ты мне верила.
 А она уже верила, даже раньше, чем он произнес это. Верила и уже не боялась обмануться.
 - Как просто быть счастливой, - искренне, по-детски размазывая по щекам слезы, прошептала Таша.
 Скоро все в доме знали, что мама выходит замуж.
 - Вы будете моим папой? – стараясь быть очень вежливой, спросила Саша.
 - Буду, если ты согласишься.
 Девочка с ответом не торопилась, ей было хорошо, потому что все были вместе, много шутили и смеялись.

 Глава тридцать вторая
 ГАЛА РАЗМЫШЛЯЕТ

 Гала волновалась за Милку. Она знала, что итальянские приключения не сделают ее счастливой, да и предназначение у нее совсем иное. Как ангел-хранитель она следила за каждым шагом девушки. Вспоминала свою бурную жизнь, свои победы и поражения, пыталась понять, была ли счастлива сама. Яркая внешняя жизнь мешала задуматься, не давала остановиться. Вечные карнавалы и эпатажные мистификации, обилие посторонних, пусть даже самых интересных людей, с одной стороны, лишали одиночества, а с другой, усугубляли его. Это мог вынести только Дали, умевший сохранять свой внутренний мир в гуще даже самых безумных событий. «Гении способны на одиночество, а я слабая женщина, что бы там ни говорили, заполнявшая внутреннюю пустоту оригинальной пестротой чужого таланта. Нужна ли такая жизнь девочке, которую я выбрала?» – впервые с грустью думала Гала. Но вскоре к ней вернулись привычные мысли: «Я прожила красивую жизнь и никогда не была игрушкой в чужих руках. Сама создала театр марионеток и никому не позволяла дергать за веревочки моей души!»
 Ей вспомнился большой красный диван, шелковистый бархат которого ласкал их юные тела. Влюбленный взгляд Элюара, казалось, растворялся в страстном порыве, но не в ее глазах (она туда его просто не пускала), а где-то за пределами не только дивана, но и самой комнаты. Она чувствовала себя богиней, которой поклоняются в фанатичном экстазе простые смертные. Она смотрела сверху вниз и радовалась, что способна вызывать безумие, оставаясь в полном уме, опалять жаром, будучи холодной, казаться доступной, не подпуская к себе даже близко. Мужчины, как мотыльки, слетались на пламя, не дававшее им тепла, но от этого еще более притягательное. Дали она держала только тем, что старалась быть непредсказуемой:
 - Вы любите меня?
 - Люблю свободу и деньги, - отвечала она, смеясь.
 - Вам нравится моя картина?
 - Даже на ней я помогу вам заработать.
 - Мой новый костюм произведет впечатление на чопорных англичан?
 - Выйди к ним абсолютно голым, если хочешь, чтобы тебя заметили.
 Она помнила добрые и нежные слова, страстные поцелуи, пылкие объятья… Менялись мужские лица, а все остальное было таким похожим… Кому-то она отвечала страстью, кому-то презрением, от кого-то просто уставала… Она любила, чтобы любили ее. А любила ли она сама? Да разве теперь вспомнишь? Чего она хочет от девочки? Чему может ее научить? «Мужчинам нужны вожжи. И женщины должны крепко держать их в своих руках! – сделала Гала нужный ей вывод и успокоилась. – Этот итальянец в твоих сетях, детка, он даже не бьется и не старается из них выскользнуть. Глупый, он рад, что попал в западню».

 Глава тридцать третья
 ЮДИФЬ СТРАДАЕТ

 Измученная собственными страданиями, Юдифь надеялась отдохнуть душой. Она хотела проложить легкий путь к большой любви. Пусть не себе, а другой. Выбрав Зинаиду, решила уберечь ее от ошибок. Но нет легких путей, и никто не учится на чужих бедах.
 Зинаида, словно специально, делала все не так, заставляя мучиться несчастную Юдифь. Иудейка сошла с полотна, чтобы жить в душе своей избранницы, но, к ее удивлению, эта русская девушка, словно сама, поселилась в ней. Юдифь внушала ей благочестие, а ту тянуло к разврату. Пророчила большую любовь, а та мечтала о славе. Хотела видеть ее в кругу друзей, а она обрекала себя на одиночество. Юдифь как мать всюду следовала за своей грешной дочерью. Она успела отвести в сторону руку, в которой был нож, вынести из подземелья ее истерзанное тело, но никак не могла повлиять на ее душу. Порок оказался сильнее, его зов она слышала отовсюду. «Спасти ее может только любовь. Но сумеет ли любовь, даже самая большая, искоренить «эйцехоре», которое живет и набирает силу в Зинкиной душе?» - размышляла Юдифь. Она знала: «эйцехоре» – семя дьявола – проникло в праматерь человечества Лилит через планетарного демона задолго до появления людей, и оно ищет благодатную почву, чтобы прорасти то в одной, то в другой человеческой душе. Юдифь понимала, что бороться с ним сложно, но ведь нет ничего невозможного, если веришь, надеешься и любишь.

 Глава тридцать четвёртая
 ДЕВУШКА С ВЕЕРОМ РАДУЕТСЯ

 - Готовься, мы переезжаем, - сказала Таша, взяв из ящика стола репродукцию Ренуара, и вдруг услышала голос:
 - Я живу не в Санкт-Петербурге, не в Париже, не в Иванове, а в тебе, тобой, с тобой.
 - Как хорошо, что у меня есть такая подруга! Я завидую сама себе, - улыбнулась Таша.
 - Мне никто не говорил таких слов. Только в тебе я стала счастливой!
 …………………………………………………………………..
 Первую радость Великое Творение Ренуара испытала, когда Таша погладила ее по голове, потом, когда сама сумела помочь в темном дворе, а когда ей была рассказана тайна, связанная с Борисом, она поняла – Таша доверяет ей во всем.
 Поведение Зинаиды настолько возмутило ее, что девушка предприняла решительные меры: она пошла на встречу с Юдифью. Там оказалась и Гала. Поступки Зинаиды давно вышли из-под контроля. Юдифь не просто была расстроена, она страдала. В эту минуту сильная Юдифь сама нуждалась в помощи. Девушка с веером окончательно поняла: трудности они будут преодолевать сами: Она с Ташей, Гала – с Милкой, Юдифь – с Зинаидой. Не только великие полотна жили в душах трех аспиранток, но и русские девчонки стали судьбой шедевров.
 Когда Борис появился в Иванове, Девушка с веером радовалась за подругу, как за самою себя. Но было тайное желание, чтобы Таша вспоминала о ней и в минуты радости. Когда под утро раздался призывный стук веера, сердце маленькой парижанки забилось взволнованно и радостно:
 - Я все знаю, Таша, и счастлива вместе с тобой.

 Глава тридцать пятая
 СЕМЕЙНОЕ ПРЕДАНИЕ

 «Доверие – главное. Без него рушится любой союз, рассыпается, не чувствуя точки опоры, личность», - эти слова Бориса, так созвучные мыслям брата, не выходили из ташиной головы.
 Она решила, что тайн от любимого человека у нее больше не будет, но посвятить Алексея в удивительные события – одно: он художник, натура творческая, эмоциональная, ему многое понятно и без слов. А вот Борис… Таша задумалась, но что-то ей подсказывало: он поймет. И каково же было удивление девушки, когда с первых слов ее рассказа он не просто проявил вежливый интерес, а зажегся, с увлечением и даже трепетом расспрашивал обо всем в подробностях. У него не было и тени сомнения, он верил, радовался и все время словно сравнивал с чем-то только ему известным.
 - Борис, а я думала, ты примешь меня за сумасшедшую.
 - Таша, ты даже не представляешь, чему я радуюсь. Конечно, наша встреча – для меня самое большое счастье, но что она была предопределена за несколько поколений, понял только сейчас.
 - О чем ты?
 - Пожалуйста, вспомни, как все началось.
 - Ну, мы шли по парку Петергофа, а нам навстречу Лопухина…- начала вспоминать Таша.
 - Именно ее вы увидели первой?
 - Ах, нет… Была еще Жанна Эбютерн Модильяни и Дама с горностаем Леонардо…
 - А первой, кто был первой?!

 - Вспомнила! Девушка, водитель автобуса, она, как две капли воды, походила на камеристку инфанты Изабеллы Рубенса.
 - Я знал, что это будет она!
 - Откуда? Может, и с тобой случилось что-то подобное?
 - Не со мной, хотя все равно со мной, да и с тобой.
 Тут уж пришла очередь всему удивляться Таше.
 «Это было ровно сто лет тому назад, в 1909 году. Но начну с самого начала. Моя прабабка, Анна Белозерская, была незаконнорожденной дочерью генерала Кирсновского. Пятилетней девочкой ее взяли в генеральскую семью компаньонкой для маленькой барышни. Вместе они занимались пением, танцами, живописью, изучали науки и языки. Анну часто наказывали: она быстрее схватывала математику и французский, легче двигалась, обладала хорошим голосом и слухом, чего нельзя было сказать о медлительной и ленивой барышне. Наказания не доставляли ей больших огорчений, потому что строгий голос генерала не мог скрыть восхищения и гордости за свою побочную дочь, а мнение барыни ее мало интересовало.
 В пятнадцать лет обе девушки впервые были вывезены в свет. К детскому празднику в Аничковом дворце вся семья готовилась несколько месяцев. Учитель танцев стал гораздо строже. Гувернантка замучила реверансами и книксенами. Портниха – примерками корсетов и бальных платьев. Барыня – наставлениями, как должны себя вести беседу воспитанные девушки…
 - Филька, ради такого случая запрягай шестерку, - горячился генерал, - пусть все знают, что мои дочери не бесприданницы.
 - Девочки и впрямь хороши! – сказала скупая на похвалу барыня.
 Для юной Анны бал оказался самым счастливым днем в жизни. Представленный барышне граф Константин, молодой человек лет двадцати, особое внимание весь вечер оказывал компаньонке. Сам генерал дважды танцевал с Анной, он пригласил ее на экоссез и вальс. Мазурку она отдала Константину. Не сразу заметила девушка раздраженный взгляд барыни и унылое презрение барышни, просидевшей почти все время возле матери.
 На следующий день досталось всем: парикмахеру, портнихе, гувернантке…, которые назло сделали, сшили, научили всему гораздо лучше мерзкую приживалку, чем высокородную барышню. В доме стали поговаривать, что недолго осталось Анне пребывать в генеральской семье. Но Кирсновский вновь стал на защиту своей незаконнорожденной дочери. Генеральша, до смерти боявшаяся мужа, вынуждена была смириться.
 Через два года граф Константин сделал Анне предложение. Но разъяренная барыня отказала ему без объяснений. Генерал был тогда уже тяжело болен, а через три месяца умер. Его смерть и решила судьбу Анны. В 1909 году ее выдали замуж за рабочего порохового завода. Она готова была наложить на себя руки, но до последнего ждала чуда: все казалось, что явится ОН и заберет ее навсегда. Перед свадьбой, ровно в полночь, чудо и произошло. Но не влюбленный граф явился за ней. В комнату вошла молодая женщина в черном платье с высоким белым воротником. Ее лицо Анне было хорошо знакомо. Она видела его на портрете Рубенса. Камеристка инфанты Изабеллы обняла несчастную невесту:
 - Ты не одна. Я буду помогать тебе во всем.
 - Неужели хоть кто-то проявил ко мне сострадание?
 - Моя судьба так похожа на твою, поэтому я рядом. Жизнь при дворе опасна. Она полна интриг, неожиданных взлетов и падений. Искренняя любовь приносит только страдания.
 - Да, мне это так знакомо.
 - Так вот, испанский герцог (не буду называть его имени) в поисках невесты оказался при дворе Фландрии. Многие придворные дамы в тайне вздыхали по нему. Моя инфанта со дня на день ждала предложения, но он не спешил. Первая наша встреча с ним произошла в саду. Рано утром я вышла на прогулку с тремя очаровательными болонками госпожи. Они заливисто лаяли, резвились на лужайке, прятались в кустах. Восходящее солнце чистым румянцем окрасило горизонт. Легкий ветерок волной проходил по разноцветному ковру тюльпанов. Уже журчал и искрился мой любимый фонтан: одинокая сирена призывно протягивала руки, то ли звала кого-то, то ли молилась. Я опустила ладони в мраморную чашу и, набрав полную пригоршню воды, весело разбрызгала ее во все стороны. Вдруг услышала недовольный мужской голос:
 - Кому это пришло в голову обливать меня с утра пораньше холодной водой?
 Я обернулась: передо мной стоял герцог, закутанный в черный шелковый плащ.
 - Простите, - залепетала я, - не ожидала, что в такой ранний час кто-то, кроме меня, гуляет по аллеям…
 Герцог оценивающе посмотрел на меня, взгляды наши встретились, выражение его глаз смягчилось, он даже попытался шутить:
 - Как бы мне хотелось быть одной из ваших собачек, чтобы с рассвета до заката находиться у ваших ног.
 Подобная шутка смутила меня, и я, откланявшись, направилась в глубь парка.
 - Не покидайте меня так скоро! Позвольте узнать хотя бы ваше имя.
 Что-то подсказывало мне – надо бежать без оглядки. Но я остановилась и улыбнулась:
 - Камеристка инфанты Изабеллы.
 - Не хочу ничего слышать о вашей инфанте, назовите имя! – раздраженно произнес герцог.
 - У камеристки нет имени, она только тень ее высочества.
 - Неужели? Ради такой тени я готов потерпеть даже уродливую Изабеллу.
 - Вы не справедливы к моей госпоже, - говорила я, но сердце мое ликовало.
 Каждый новый комплимент я воспринимала с нескрываемым удовольствием. Целый день потом думала о нашей встрече и уже знала, что завтра утром вновь увижу его. Я не ошиблась. Новые встречи приносили мне счастье, но любые надежды на его чудесное завершение были тщетны. Конечно, я дворянка, но о браке с испанским герцогом даже не могла и мечтать. Так пусть хоть несколько дней счастья, а дальше – будь, что будет!
 Через неделю госпожа учинила мне допрос. Я поняла: кто-то донес ей о наших прогулках. Отпираться было бессмысленно. Единственное, в чем я пыталась ее убедить, - это в невинности наших бесед, но оскорбленная инфанта решила мне отомстить. Два часа было дано мне на сборы. Я точно не знала, но догадывалась, что темно-зеленая карета с золотым вензелем отправится вместе со мной в монастырь. Улучив минуту, я бросилась к нашему фонтану. В слезах я молила сирену помочь мне. И вдруг струи фонтана с силой взметнулись вверх. И странные золотые буквы выстроились в слова: «Когда в тебе живет она…». От неожиданности и страха я перестала плакать. А буквы все висели в воздухе, заставляя меня поверить в чудо. К удивлению инфанты я совершенно спокойно села в карету и, улыбаясь, произнесла: «Когда в тебе живет она…» Никто ничего не понял. Да и я тогда не понимала, что моя судьба – через сто лет помочь такой же несчастной и влюбленной девушке. Великий Рубенс писал мой портрет в минуты счастья, но легкая грусть в моих глазах, словно предчувствие скорбной судьбы.
 Навсегда осталась я одинокой, а тебя ждет счастье материнства. Ты не можешь лишить себя жизни, твой правнук от седьмого сына будет счастлив, и мы поможем ему в этом. Редко на свет рождаются счастливые люди.
 Камеристка обняла мою прабабку, вселив в нее веру и надежду.
 Эту историю рассказал мне дед, седьмой сын Анны. Никто не знает точно, было ли это на самом деле или грустная семейная сказка родилась длинными белыми ночами в нашем таинственном городе».

 Глава тридцать шестая
 ЧЁРНЫЙ КАРНАВАЛ

 Самолет итальянской авиакомпании, следующий рейсом «Милан – Москва», поднялся в воздух строго по расписанию. Хорошенькая стюардесса предлагала прохладительные напитки, вина, коньяк…
 Милка в задумчивости тянула через соломинку апельсиновый сок. Винченцо сосредоточенно просматривал какие-то документы. Долгожданная поездка наконец-то состоялась. Но была ли рада этому Милка? Трудно сказать… Конечно, бросать учебу в аспирантуре она не собиралась, хотя и особого смысла в ней не видела. Оставаться в Италии надолго туристическая виза не позволяла. Казалось, все складывается как нельзя лучше: работа в итальянской фирме, но в России – это то, что надо!
 Несколько дней решили провести в Москве. Это была идея Милки.
 - Хочу на полуненский карнавал! – капризно-требовательно заявила русская секретарша своему итальянскому боссу.
 - Это ночной карнавал? Его проводят под луной?
 - А у тебя уже появляется чувство языка. Я рада. Понимаешь, это трехдневный карнавал. Первый день – Белый карнавал. Второй – Черный. Третий – Пестрый. А Полунин – это знаменитый клоун, который пригласил в Москву лучшие цирковые труппы мира, будут и твои соотечественники.
 В гостинице их уже ждали. Вновь отстроенный отель «Метрополь» поразил не только Винченцо, но и Милку. Особенно ей понравилась мозаика Врубеля. Щедрый итальянец заранее забронировал два номера.
 Приняв ванну, Милка, первым делом, позвонила Таше в Иваново.
 -Таша, мы с Винченцо в Москве. Отгадай, где остановились?
 - В «Метрополе», - пошутила подруга.
 -
 - Как ты догадалась? – разочарованно спросила новоиспеченная итальянка.
 - А что? Правда, в «Меторополе»? – засмеялась Таша.
 - Да. Мои окна выходят на Большой, представляешь?!
 - А ты мне писала, что Винченцо мелкий бизнесмен.
 - Я тоже думала, что у него только ресторан, а оказалось два автомобильных салона, гостиницы и цех по производству холодильного оборудования. Конечно, до Рокфеллера ему далеко, но деньги водятся. Но поверь, дело не в этом. А как там Борис? Когда свадьба?
 - Решили на Покров, 14 октября. Приглашаем вас. Да, Георгий опять спрашивал о тебе. Я – ни слова, как ты просила.
 Долгое молчание на том конце провода смутило Ташу, но Милка взяла себя в руки и продолжила разговор:
 - Знаешь, я каждый день даю себе слово забыть обиду, но пока мне это не удается. Через неделю будем в Питере. Когда собираетесь вы?
 - Дней через десять. Сашка и слышать не хочет о нашем отъезде.
 После телефонного разговора Милка еще долго не могла успокоиться: так больно ей было любое упоминание о несостоявшейся попытке стать музой. «Хватит думать о Георгии. С тобой щедрый и нежный мужчина, а ты все хочешь любви от эгоистичного мальчишки, возомнившего себя гением!»
 В это время в номер постучал Винченцо. Глаза его искрились радостью, в руках он держал какие-то пакеты, коробки, свертки… в зубах – билеты.
 - Едем на Черный карнавал! Через два часа должны быть готовы, - разбрасывая покупки, заявил довольный Винченцо.
 Милка стала развязывать и распаковывать подарки. В самой большой коробке она нашла черную шляпу.
 - Тебе нравятся шляпы?
 - Не шляпы, а одна красивая девушка, которой они так идут, - Винченцо схватил Милку на руки и стал кружить по просторному номеру.
 - Энцо, пусти, не надо, мы же опоздаем! – умоляла она, смеясь, зная южный темперамент своего друга.
 Ей не терпелось узнать, что еще принес Винченцо. Длинное платье, перчатки, туфли, невесомая накидка – все было подобрано с большим вкусом и как нельзя лучше подходило к предстоящему выходу.
 - Ты предусмотрел буквально все! Какой же ты молодец! – Милка искренне расцеловала его. – А теперь иди к себе. Я начинаю примерку. Встретимся через час внизу.
 Купленные вещи ей идеально подошли, а вот с серебристо-черным макияжем пришлось повозиться.
 Когда приготовления были закончены, она спустилась в вестибюль, готовая поражать влюбленного итальянца, но вместо этого сама открыла рот от удивления: у стойки администратора стоял сказочный фонарщик. Одна половина его лица была белой, другая – абсолютно черной. В руках он держал небольшую лесенку и черный кованый фонарь.
 - Такого я от тебя не ожидала! Ну, рыцарь, маркиз, граф… Но почему же фонарщик?
 - Моя королева не довольна? Я готов стать кем угодно.
 - Наоборот. Мне нравится все непредсказуемое!
 Винченцо не успел сделать Милке комплимент, как в отель вошли иностранцы. Они зачарованно смотрели на Королеву Ночи, приблизившись на неприличное расстояние к незнакомой красавице. Она, действительно, была полна неземного обаяния: серебристо-черная вуаль, спадающая с полей шляпы до самого пола, не могла скрыть силуэт точеной фигуры в облегающем черном платье и загадочные серебристые ресницы и губы, преображенные игрой света и тени.
 Винченцо ревниво, взяв Милку за руку, направился к большой черной машине, специально заказанной в духе предстоящего действа.
 Сад «Эрмитаж» был полон странных потусторонних существ: маги и вампиры, черти и ведьмы, а также черные Пьеро и Коломбины. А еще здесь были лебеди, бабочки, кошки… Черный цвет и сочетаемость несочетаемого поражали, восхищали, смешили и снова удивляли, но это только сначала. Потом даже чопорные англичане во фраках, перчатках и цилиндрах смотрелись элегантно как истинные джентльмены, несмотря на то, что вместо брюк на них были обычные семейные трусы.
 Участники карнавала ходили по саду, смотрели выступления различных групп, а в сумерки всех ждал приятный сюрприз. Словно звезды, зажглись свечи, их было великое множество: от тоненьких церковных до огромных декоративных. Черный карнавал обрел свой истинный смысл: темные фигуры в отблесках живого огня казались бесплотными тенями, наводящими мистический ужас. Но чудесная музыка, песни, смех, шутки превращали все в старую добрую сказку. Винченцо зажег свечу и в своем фонаре.
 - Как ты догадался, что твой фонарь будет так кстати? – спросила Милка.
 - Мне сегодня на удивление все удается.
 В это самое время к ним подошел высокий худой старик в длинном звездном плаще и остроконечной шляпе.
 - Бойтесь красного цвета, розы и запаха гвоздики, - с тревогой произнес он, глядя в глаза Винченцо.
 - Что? Что он говорит? – забеспокоился итальянец.
 Подыгрывая старику, Милка трагическим шепотом перевела его слова.
 - Почему роза? Гвоздика? И красный цвет любви?
 Но спрашивать уже было некого, таинственный предсказатель растворился в толпе.
 Не успела Милка задуматься над странными словами, как вдруг прямо перед собой увидела ту, которую меньше всего хотела здесь встретить. Необычно веселая и кокетливая Зинаида с цветами в руках, громко смеясь, шла навстречу в окружении мужчин, по всей видимости, иностранцев. На ней был наскоро сделанный костюм Арахны: маленькая шляпка с вуалью, темное платье с расклешенной юбкой годе, на плечи накинута дорогая кружевная шаль с бархатным пауком на спине. Все это смотрелось элегантно и необычно.
 Милка хотела спрятаться за широкую спину Винченцо, но Зинаида уже увидела ее и с криками радости бросилась обнимать «подругу».
 - Вот привезла на карнавал американцев. Вожусь с ними почти месяц, - с внешним пренебрежением, но явной гордостью сообщила она. – А как ты проводишь лето? Опять ездила заграницу?
 - Да. Ездила работать в Италию.
 - Работать? Что это вдруг? Мать отказалась помогать?
 - Мама не отказалась. Это я так решила.
 - Ну, у богатых свои причуды. Ты здесь одна?
 - Нет, со знакомым.
 Ничего не подозревающий Винченцо расплылся в улыбке и поздоровался. Милке это было неприятно. Ей так не хотелось знакомить Зинаиду еще с одним мужчиной: слишком горьким оказался первый опыт. Но та уже протягивала руку высокому красивому итальянцу, улыбаясь, как ей казалось, неотразимой улыбкой, совсем забыв об обязанностях гида. Американцы терпеливо, сбившись в кучку, ждали, когда она обратит на них внимание.
 - Винченцо, нам пора, - требовательно произнесла Милка. – Зина, до встречи в Питере.
 - До скорой встречи, - уточнила Зинаида и протянула Винченцо красную розу из своего букета. Быстро развернувшись, она направилась к своим американцам, паук на ее спине зловеще засучил мохнатыми лапками.
 Тут Милка уже не смогла скрыть раздражения:
 - Брось! Сейчас же брось! – испуганно закричала девушка.
 - Почему? Это же твоя подруга.
 - Я прошу тебя!
 Винченцо, так и ничего не понимая, покорно положил розу на край первой попавшейся скамьи.
 Так хорошо начавшийся вечер был окончательно испорчен. Слова предсказателя слишком быстро начали сбываться.
 Случайная встреча с Милкой дала Зинаиде почувствовать, что костюм паука она выбрала не случайно. Вся ее жизнь последнее время была похожа то на долгую осаду, то на молниеносное сладостное нападение. Вот и сейчас она начала вынашивать новый коварный план. Милкины испуганные глаза сами подсказали, где искать жертву. Она не знала, долго ли иностранец пробудет в России, но это был знак, что новая увлекательная интрига не за горами: подаренная роза – пролог к очередному приключению.

 Глава тридцать седьмая
 СИРЕНЫ "ЗАГОВОРИЛИ"

 Таша и Милка решили этот день провести в Петергофе. Ровно год назад Зинаида привела их к Сиренам. Сегодня так же ласково светило солнце, зеленые еще деревья были тронуты первой позолотой, в прозрачном воздухе чувствовалось легкое дыхание осени…
 Девчонки всматривались в каждое женское лицо, ожидая вновь увидеть знакомые черты, но напрасно. Ни Лопухина, ни Жанна Эбютерн, ни Дама с горностаем не встретились на аллеях парка. Прежде чем подойти к своему фонтану, долго сидели на скамье, говорили, вспоминали события пролетевшего лета. Ташин рассказ о семейном предании Бориса заставил Милку задуматься: вдруг и ее болезненная привязанность к Георгию тоже предопределена сто лет тому назад…
 Таинственный фонтан сегодня ничем не отличался от остальных: тихо журчали струи, по-прежнему грустно вглядывались вдаль неподвижные сирены.
 - Милка, какое ненасытное существо человек! Ему всегда мало того, что он имеет.
 - Да. Не можем разобраться с одними чудесами, а уже хотим новых, хотя прекрасно понимаем, что ожидаемых чудес не бывает, они всегда неожиданны.
 Вдруг подруги услышали знакомую пророческую фразу: «КОГДА В ТЕБЕ ЖИВЕТ ОНА»… Тихий шепот доносился то ли из-за ветвей деревьев, то ли выпевался журчанием воды, то ли звучал в душе самих девушек…
 - Таша, ты слышала? – спросила испуганная Милка.
 - Да…
 - Неужели сирены заговорили?
 - Только не надо бояться, - пыталась успокоить подругу Таша.
 - Это был зловещий шепот, у меня до сих пор мурашки по коже, - словно ища защиты, Милка достала из сумочки заветное зеркало.
 Таша опустила голову, стараясь не смотреть на чужой магический предмет, но голос Гала услышала отчетливо: «Справа за кустами – Зинаида. Она напугала вас, вы напугайте ее». Гала засмеялась и пропала.
 Милка, успокоенная, улыбнулась, набрала побольше воздуха и утробным голосом проговорила: «За бескорыстие – радость. За зависть – одиночество».
 - Ты слышала? Ты слышала? Кому-то из нас мудрые сирены предрекают радость, а кому-то одиночество, - эмфатическим* тоном произнесла Таша.
 - Давай спросим у сирен, кто из нас погряз в зависти, - продолжая игру, серьезно отозвалась Милка.
 - Девочки, девочки! Что это? Сирены заговорили? – выбегая из-за кустов, взволнованно спросила Зинаида.
 - Да. Мы хотим узнать, кого ожидает одиночество.
 - Кто из нас завистник? – вторила Таше Милка.
 - Зачем такие частные вопросы? Если спрашивать, то что-то глобальное. И какая разница, кто из нас кому позавидовал? – нервно поучала Зинаида.
 - А я озабочена только частными вопросами. Очень хочу знать, как оказался Георгий в твоих объятиях. А Таша интересуется, как попал веер под подушку Бориса, - не ожидая от самой себя, выдала Милка. Таша в знак согласия кивала головой.
 - Вы все еще сердитесь на меня? А я считала, что с Борисом и Георгием вы давно без сожаления расстались.
 - Да. Да. По твоей милости, - подтвердила Милка.
 - Ну, предположим, с Борисом у меня вообще ничего не было. А Георгий проявил минутную слабость.
 - Вот именно, минутную, потому что я вошла не вовремя, - распалялась Милка. – Кто дал тебе право вмешиваться в нашу жизнь?
 - Разве мы просили тебя об этом? – вступила в разговор Таша.
 - А проверкой твоей двигала элементарная зависть. Об этом нам сказали сирены. Хочешь, теперь мы устроим тебе проверку? Сирены готовы ответить на любой вопрос, - наступала Милка.
 - Ладно, признаюсь вам во всем: я была не властна в своих поступках, мною руководила Юдифь. Она живет во мне, она использует меня, я устала с ней бороться, - со слезами оправдывалась Зинка.
 - Значит, как делать подлости, так в тебе живет Юдифь? И не стыдно? Они же пришли нам помогать, защищать, учить радоваться… Видно, и впрямь, ты никого не любишь. Нет около тебя ни близкого человека, ни подруг, - вздохнула Таша.
 - Я душу вам открыла, а вы готовы меня растоптать, - разозлилась Зинка. Ей вдруг стало так жалко себя, что она разрыдалась в голос.
 Сердобольные девчонки, забыв об обидах, стали утешать несчастную, запутавшуюся подругу.

 Глава тридцать восьмая
 ВОСТОРГ ИТАЛЬЯНЦА

 Уже несколько месяцев Георгий пребывал в творческом кризисе. По-прежнему продавались его работы, устраивались выставки, то там, то тут появлялись статьи. Но все это не радовало художника. Он часто размышлял о том, что же происходит. Внешнее течение жизни казалось таким успешным и безоблачным. Но не приносили ему удовлетворения ни хорошие заказы, ни большие гонорары, ни лестные отзывы. Сравнение с великим Дали раздражало.
 Не сразу понял Георгий, что это разрыв с Милкой лишил его внутренней силы, веры в себя, вдохновения. Единственная картина, которой он дорожил, - портрет Людмилы. С холста смотрела живая, счастливая девчонка, нежная девушка, страстная, притягательная женщина. Как ему это удалось, он и сам не знал. Портрет писался легко, в один прием, с каким-то странным чувством, которому Георгий никак не мог найти определения. Работа не выставлялась, словно художник ревниво прятал ее от любопытных глаз.
 ………………………………………………………………
 Сегодня «русский Дали» проснулся поздно. После вчерашнего болела голова. На творческий настрой он не рассчитывал: последнее время ночевал в мастерской, много пил кофе и не только, почти ничего не ел.
 Когда к нему постучали, он наскоро пригладил непослушные волосы, застегнул широкую, всю в красках блузу, отряхнул помятые брюки и, не спросив кто, открыл дверь. На пороге стояла Милка, рядом с ней какой-то мужчина. Георгий сразу узнал ее, хотя она очень изменилась: по-прежнему изящная и элегантная, она показалась ему горделивой и неприступной.
 - Здравствуйте, Георгий. Если вы не заняты, то, пожалуйста, уделите нам несколько минут, - до боли официально сказала Милка.
 Растерявшийся Георгий что-то невнятно пробормотал, жестом пригласил войти и скрылся за ширмой. Ничего не понявший Винченцо с интересом стал рассматривать картины. Милка, боясь войти из роли, перевела дыхание и усилием воли настроила себя на дальнейшее общение с когда-то самым дорогим человеком на земле.
 Через несколько минут преображенный Георгий уже стоял перед девушкой.
 - Мы не виделись почти восемь месяцев. За это время что-нибудь изменилось в твоей жизни? – не глядя в глаза Людмиле, робко спросил художник.
 - И да, и нет.
 - Этот человек имеет к тебе отношение?
 - И да, и нет.
 - Ты все еще обижаешься?
 - И да, и нет.
 В этот момент бурный восторг Винченцо заставил их вспомнить, что они не одни. Итальянец размахивал руками и то на родном, то на русском языке хвалил и портрет, и оригинал.
 - Превосходная pittura! Mia cara! Ты здесь божественна! Sei bellisima! Это твои occhi, твоя улыбка. Твой знакомый – grande художник! – растроганный Винченцо бросился обнимать Георгия. – Я куплю этот портрет за любые деньги! Ваша цена?
 - Он не продается.
 - Я готов заплатить большие деньги! Вы – гений! Мила – необыкновенная женщина! Вы почувствовали и сумели передать это! Она – счастье! Она – радость! Она – праздник! Она – нежность! Она – любовь!
 Поначалу удивленный и обрадованный, Георгий теперь был готов убить влюбленного итальянца. Но неимоверными усилиями сдерживая эмоции, Георгий спокойно и твердо повторил:
 - Портрет не продается. Он принадлежит Людмиле. Она вправе распоряжаться им как считает нужным.
 - Дорогая, что же ты сразу не сказала мне об этом?
 Удивленная Милка только пожала плечами. Когда восторженный Винченцо стал целовать ей руки, Георгий не выдержал:
 - Я очень занят и не могу вас больше задерживать. Портрет Людмила может забрать с собой.
 Не дожидаясь ухода гостей, он выбежал из мастерской.
 - Прекрасный художник! Какая тонкая натура! Какое чувство модели! Давай закажем ему еще один твой портрет, теперь уже для меня.
 Но вместо ответа Милка вдруг горько заплакала.

 Глава тридцать девятая
 ДАЙТЕ ХОТЬ КАКОЙ-ТО ЗНАК

 Об этом Таша стала думать два месяца назад, после того, как узнала семейное предание Бориса. И вот сегодня, никому ничего не сказав, она отправилась в Эрмитаж.
 Большой рубенсовский зал она знала хорошо, но обилие роскошных нагих тел никогда ее не привлекало. Огромные полотна в золоченых рамах казались слишком помпезными. Маленький скромный портрет камеристки, казалось, был случайным на этом празднике плоти.
 Таша долго всматривалась в грустное светлое лицо придворной дамы… Манера письма, безусловно, рубенсовская, а вот настроение?
 До закрытия Эрмитажа оставалось полчаса. В зале не было ни единой души, даже смотрительница куда-то вышла. «Лучшее время для разговора», - подумала Таша. В нерешительности она стояла у портрета, не зная, как начать. Она не ждала ответа от камеристки инфанты Изабеллы. Ей хотелось высказаться самой.
 «Через двадцать дней правнук Анны станет моим мужем. Он считает, что я ему предназначена судьбой. Но так ли это? Я люблю его и не хочу совершить ошибку. Только вам известно, надо ли нам быть вместе. Если это возможно, дайте хоть какой-то знак». Таша пристально всматривалась в лицо камеристки, но на портрете ничего не менялось. Девушка закрыла глаза и стала прислушиваться. Но было тихо. Сколько она так стояла, трудно сказать… А когда открыла глаза, то очень удивилась: свет в зале был погашен, за окнами сгущались осенние сумерки, а ведь несколько секунд назад горели софиты и мягкое вечернее солнце клонилось к закату.
 Размышления Таши о странном течении времени прервали веселые голоса, плеск воды, конское ржание, призывные трубные звуки. На ее глазах пространство картин расширилось и углубилось, ожили фигуры, бил копытом белоснежный конь Персея, смеялись маленькие Пути, стонал в изнеможении старый римлянин…
 Удивленная девушка переводила взгляд с одного полотна на другое. Каждая из картин жила своей жизнью. И только маленький портрет по-прежнему безмолвствовал.
 Осмелевшая Таша ходила по залу и с любопытством осматривала ожившие полотна. Вдруг кто-то дотронулся до ее плеча. Девушка вздрогнула и обернулась. В темном зале она увидела белый воротник и, словно сияющее, нежное лицо молодой женщины. Таша просила намека, сигнала, знака, но никак не ожидала встречи с живым человеком. Персей, Андромеда, Земля и Вода, молодая римлянка жили как будто на экране, никто из них не сошел в зал. Только камеристка в своем черном платье, сливаясь с темнотой, стояла с ней рядом.
 - Милая девочка, вот уже несколько столетий я жду настоящей любви, а вместе со мной ее ждут Анна и Девушка с веером. Да только ли они? Вы, живые, даже не подозреваете, какая миссия выпала на вашу долю. Н все озарены любовью, не каждого она коснется своим трепетным и жарким крылом. Ты – избранная. Не Богом, а нами, женщинами, испытавшими только на миг сладостное взаимное чувство.
 - Почему я? За что мне такое счастье?
 - Это большая радость, но и огромная ответственность. Будь счастлива за нас. В иное пространство, время, измерение попадают натуры чуткие, открытые добру и свету.
 Камеристка протянула Таше два серебряных обручальных кольца. Она зажала их в правой руке, но не успела произнести слова благодарности, как вдруг услышала резкий голос смотрительницы: «Девушка, через пять минут музей закрывается».
 В зале по-прежнему горели софиты, и мягкое вечернее солнце клонилось к закату.

 Глава сороковая
 Ну уж дудки!
 Встреча на карнавале с приятным итальянцем не выходила у Зинки из головы. Измученная одиночеством, она думала то об очередной интрижке, то о большой любви.
 На сентябрьской кафедре ей больше всего хотелось увидеть Милку и расспросить об итальянце. Говорить о приземленном ташином счастье она не собиралась: это казалось мелким и скучным. Правда, для приличия все же сказала:
 - Рада вас видеть, девочки! Когда же мы сможем поздравить счастливую чету?
 - Четырнадцатого октября.
 - На Покров? День выбрали не случайно?
 - Да. И прабабка, и бабка и мама Бориса – все венчались в этот день, - сдержано ответила Таша.
 - А твой итальянский друг в Питере? – без перехода обратилась Зинаида к Милке.
 - Да, но очень хочу, чтобы тебя это ни в коей мере не касалось.
 - Обрати внимание, Милка, ты заводишься первой.
 - Ты, Зина, считаешь, что у нее нет повода? – вступилась за подругу Таша.
 - Этот итальянец тебе так дорог? – не слушая Ташу, решила все выяснить Зинаида.
 - Ты опять что-то затеваешь? – поинтересовалась проницательная Милка. – Так вот знай, Винченцо директор фирмы, в которой я работаю.
 - Ты хочешь сказать, вас связывают только деловые отношения?
 - Считай, что так.
 Милка многозначительно замолчала, Зинаида поняла, что продолжать расспросы бессмысленно.
 …………………………………………………………………
 Желаемая встреча произошла словно сама собой. Винченцо на Невском выбирал цветы, видимо, для дамы. Он так тщательно это делал, так внимательно рассматривал каждый цветок, что радостная Зинаида вмиг нашла тему для разговора.
 - Здравствуйте, не нужна ли нашему итальянскому гостю консультация?
 - О, Черный карнавал, Зинаида? – как всегда расплылся в улыбке Винченцо.
 - Си. Си, - исчерпала свой итальянский Милкина подруга, - по какому поводу букет?
 - По воду? – не понял итальянец.
 - Кому цветы? – не унималась бестактная Зинаида.
 - Цветы любит Мила. А эту розу возвращаю вам, - Винченцо протянул девушке белую голландскую красавицу.
 - Спасибо, - поблагодарила Зинка, а про себя подумала: «Хорошенькое дело! Мне один-единственный цветок, а Милке целая охапка!»
 - Ариведерчи, красавица, - попрощался Винченцо и быстро направился к ожидавшему его такси.
 - Помогите! Я сейчас упаду! Мне плохо! – лихо схватив мертвой хваткой итальянца, громким шепотом простонала хитрая бестия.
 Наивный итальянец довел ее до такси, спросил адрес и твердо решил доставить несчастную девушку домой. Сидя в машине и изображая полуобморочное состояние, Зинаида судорожно соображала, как заманить Винченцо в свои сети.
 Опираясь на его плечо, она медленно поднялась на второй этаж. К счастью, мать была на работе. Когда он усадил ее на диван, Зинаида умирающим голосом попросила своего спасителя налить ей бокал красного вина. Винченцо с готовностью выполнил просьбу, хотел даже вызвать врача, но «умирающая» его остановила:
 - Посидите со мной. Сейчас мне будет легче.
 - Простите, но меня ждет Мила, - соблазняемый явно начинал нервничать. Он не мог допустить, чтобы его богиня засомневалась в его пунктуальности. Ни томный взгляд, ни жалобный голос не остановили сердобольного итальянца. «Деловые отношения? Ну уж нет, дудки!» – зло подумала Зинаида, когда закрылась дверь за Милкиным боссом.

 Глава сорок первая
 Я УБЬЮ ЭТОГО ИТАЛЬЯНЦА

 Долго и пронзительно звонил телефон. Ольга, чертыхаясь, встала с уютного дивана и взяла трубку.
 - А-а-а… Гениальному художнику – мое почтение! Борис обещал быть через час. Хорошо. Передам.
 Только положила трубку, как на пороге появился Борис.
 - Георгий тебя домогается. Чует мое сердце – чем-то взволнован. От обычной спеси и следа не осталось. Позвони бедолаге.
 Борис быстро набрал знакомый номер.
 - Что случилось, Георгий?
 - Только что у меня была Мила с каким-то богатым итальянцем.
 - Ну, и что тут такого?
 - Он обнимал ее, целовал руки. За любые деньги хотел купить ее портрет.
 - Расстроился, что продешевил?
 - Такой цинизм не в твоем духе. Я совсем о другом!
 - Да объясни, что все-таки произошло! Насколько я помню, Милка не была женщиной твоей мечты.
 - Счастливые несчастных не поймут! Я убью этого итальянца!
 - Георгий, прекрати! И дай возможность Людмиле строить свою жизнь, как она хочет. Ситуацию я понял: что имеем, то не ценим, потерявши, плачем. Советую успокоиться и позвонить Эмме, Виктории, Марго…или как там ее… Ты ведь всегда так легко утешался.
 - Ты ничего не понимаешь! – с несвойственной ему горечью в голосе произнес художник и положил трубку.
 Расстроенный «гений» нервно ходил по мастерской, курил сигарету за сигаретой. Никогда ему не было так муторно, так паршиво на душе. Если бы можно было вернуть то счастливое время, когда он впервые встретился с Милой. Это он должен говорить ей то, что говорит тот, кого он ненавидит всеми фибрами души, это он мог бы целовать ей руки, а она вдохновлять его, и он пошел бы дальше, чем Дали…
 Вдруг открылась дверь – на пороге стоял улыбающийся итальянец.
 - Георгий, я потрясаюсь! Belissimo! Мила – богиня! Умоляю, напишите ее портрет! Напишите для меня.
 - Я работаю по вдохновению, а не по заказу.
 - Значит, вы меня поймете: я влюблен, она - мое вдохновение, - наивный итальянец распалялся все больше и больше, с восторгом говоря о Милкиных достоинствах.
 Георгий был обезоружен такой откровенностью, его ненависть постепенно сменилась сначала любопытством, а потом искренним интересом, словно пришедший открывал для него все новые и новые черты в, казалось бы, знакомой женщине.
 - Скажите, Людмила любит вас так же пылко?
 - О нет, она истинная женщина! Она не хочет притуплять мой охотничий инстинкт. Она лишь иногда позволяет любить себя.
 - Что-то я не совсем понимаю характер ваших отношений…
 - Когда я с ней рядом, я тоже ничего не понимаю. Девочка пережила какую-то душевную травму: то ли подлец, то ли глупец не смог оценить ее по достоинству, а вы как художник сумели это сделать.
 Георгий задумался: «И надо же, чтобы какой-то итальянец учил меня жизни! Но факт остается фактом – Милка, явно, не сгорает от любви к нему».
 - Георгий, умоляю, напишите еще один ее портрет! Вашим подарком она очень дорожит и ни за какие деньги с ним не расстанется.
 - Ну, что ж … Я попробую, стараясь скрыть радость от услышанного, ответил художник.
 Влюбленный Винченцо бросился обнимать русского гения, тот, в свою очередь, с удовольствием похлопывал по плечу еще несколько минут назад ненавистного соперника.

 Глава сорок вторая
 Я ТИХО УМИРАЮ

 Когда Борис пригласил Георгия на обед, он сразу же согласился.
 - Таша завтра будет стряпать свои знаменитые голубцы, приходи, немного развеешься.
 - Спасибо за приглашение. Так хочется побыть среди счастливых людей! Ждите. Ровно в 14-00 буду.
 Георгий надеялся на встречу с Милкой, но за обеденным столом его ждали Борис и Таша, даже Ольга ни разу не заглянула. Впервые за несколько месяцев Георгий ел вкусную домашнюю пищу.
 - Борис, в субботу Мила зовет нас на новоселье, - сообщила Таша.
 - Она больше не будет жить в общежитии? – не скрывая удивления, спросил Георгий.
 - Представляешь, Жорка, итальянская фирма, в которой она работает, предоставила ей отличную квартиру на Литейном. Все мебеля и хрусталя подбирали лучшие дизайнеры, - пояснил Борис.
 - У нее замечательный шеф: деловой, энергичный, очень веселый и интересный человек. Первый раз вижу, чтобы начальник так заботился о своих подчиненных, - с явным восхищением произнесла Таша.
 - Не надо о подчиненных. Там совсем иной характер отношений.
 - А ты откуда знаешь? – в один голос поинтересовались Борис и Таша.
 - Имел счастье познакомиться. Итальянец влюблен в Милку до безумия.
 - Так порадуйся за нее. Настоящее чувство – теперь редкость, - подколол друга Борис.
 На этом Милкина тема была закрыта, хотя от глаз Таши не скрылся внимательный взгляд Георгия, с каким он изучал адрес на пригласительной открытке.
 На следующий же день исстрадавшийся художник решил отправиться к Милке на Литейный. Этот пиджак покупала она ему, эти туфли ей особенно нравились, этот галстук они выбирали вместе…
 Долго крутился у цветочных киосков: банальных букетов Милка не любила. Вангоговское сочетание желтых тюльпанов с синими ирисами девушка должна будет оценить.
 Когда Георгий увидел консьержку в просторном вестибюле, цветы и ковровые дорожки, то еще раз убедился: «Итальянец всерьез решил покорить сердце своей секретарши».
 - Здравствуйте! Вы к кому?
 Георгий, заикаясь, произнес фамилию.
 - Госпожа ждет вас?
 - Да, - покраснел он.
 Позвонив в дверь, услышал такой знакомый голос:
 - Кто там? Бегу! Минуточку! – удивленная девушка, молча, несколько секунд смотрела на Георгия.
 - Здравствуй, проходи, раз пришел.
 Георгий, переминаясь с ноги на ногу, теребил в руках букет, не зная, что с ним делать.
 - Цветы, видимо, мне? – пришла в себя первой Милка.
 - Да, да, конечно, - все еще смущаясь, проговорил Георгий.
 - Чай? Кофе? – предложила Милка, когда молодой человек, поборов смущение, оказался в просторной гостиной.
 - Да, - невпопад ответил он.
 Но словно не слыша его, да и себя тоже, Милка машинально налила в чайные чашки минералку. В висках стучало, мысли путались, она не знала, с чего начать разговор, она была к нему не готова. Видимо, и Георгию трудно было заговорить, а ведь когда шел сюда, то заливался соловьем, конечно, мысленно…
 - Я должен тебе все объяснить, - наконец выдавил он из себя.
 - Можешь, но не должен. Ты мне ничего не должен, - холодно произнесла Милка совсем не то, что хотела сказать.
 - Я люблю тебя. Я это понял.
 - И тебе потребовалось полгода на обдумывание? – грустно, чуть не плача, спросила Милка.
 - Нет, я понял почти сразу, как мы расстались. Знаешь, я тихо умираю… Как мужчина, как человек, как художник. Неужели ничего нельзя вернуть?
 - Не знаю.
 - Хоть иногда ты вспоминала обо мне?
 Милка встала, медленно достала из письменного стола общую тетрадь (свой дневник) и прочитала: «Мне невыносимо. Одиночество просто убивает. Не знаю, почувствовал ли ты, но вчера весь вечер с тобой разговаривала – видишь, до сумасшествия рукой подать. Я говорила тебе, что силы на исходе, что хочу быть рядом, что готова любить тебя целую вечность. Я шла по улице, плакала и разговаривала с тобой вслух. Кто-то покупает кому-то цветы, а мне никто не подарит ни одной хризантемы, ведь до 8-го Марта еще далеко. И потом… Эти влюбленные парочки, вечно целующиеся на эскалаторе… Они доведут меня до самоубийства. Но почему мы не вместе? Почему ты не хочешь позвонить мне? Такое ощущение, что жизнь ускользает из моих рук. Я никак не могу поймать ее. Весь трагизм в том, что со мной происходит это не в первый раз. Слова так и остались словами, мечты не сбылись, и вся моя нежность никому не нужна…»
 Она продолжала читать, а когда закончила, Георгий, встав на колени, обнял Милкины ноги. Он плакал и впервые не стыдился своих слез.


 Глава сорок третья
 ПРЕЖДЕ ПРИВЫЧНЫЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ЧУВСТВА

 Еще несколько раз Зинка встречалась с итальянским бизнесменом: то поблагодарить, то проведать Милку, то якобы случайно. Сколько она не пыталась обратить на себя его внимание, все было безрезультатно. Нет, конечно, он при встрече делал ей комплименты, был вежлив и предупредителен, но было видно: все его помыслы заняты только секретаршей. Он, нисколько не смущаясь, направо и налево, всем и каждому взахлеб и с восторгом говорил о своей любви к удивительной женщине.
 Ни короткая Зинаиды юбка, ни оголенные плечи, ни глубокое декольте не распаляли темпераментного итальянца. Любой русский увалень давно бы клюнул на ее женские прелести, а этот синьор оказался крепким орешком. «Надо искать новые средства и подходы. И все же, чего ради я прицепилась к этому иностранцу? Насолить Милке? Так нет. Влюбилась? Сомневаюсь. Видимо, мной движет оскорбленное самолюбие: меня предпочитают другой», - размышляла Зинка. Последнее время ее все раздражало, ей казалось, что все ополчились против нее: «Несколько раз являлась с нотациями Юдифь. Все стыдила и предостерегала. Мать заладила песню о замужестве и внуках. Отец по телефону интересовался карьерой. Как надоели наставления и расспросы! Я одна. Совсем одна… Никто меня не любит. По-настоящему я не нужна никому. Даже ночные страсти прекратились. Ничто не пугает, не возбуждает, не радует».
 …………………………………………………………………..
 Кафедра только и говорила о Милкином новоселье. Щедрый итальянец накрывает роскошный стол. Пригашены и кафедральные старики, и молодежь. Решила пойти и Зинка. Вина, сыры и даже овощи были привезены из Италии. Полдня Милка с двумя поварами провела на кухне, а вечером нарядная и веселая встречала гостей.
 - Нищая профессура в восторге! – услышала она голос вошедшего Бельведерского.
 - Аспирантки в белой зависти, - смеялась Таша.
 - Завкафедрой в обмороке, нет, как это сейчас говорят, в отпаде, - шутила Нина Александровна.
 Милка принимала цветы и подарки, показывала квартиру. Зинаида поймала себя на мысли, что хоромам не завидует, что-то другое тревожит ее…
 Когда все сели за стол, появился Винченцо. Он с удовольствием познакомился с каждым. Принимал участие в общих разговорах, много смеялся, пытался шутить. Все хвалили его русский, а он –  педагогические способности своей богини. Небольшой белый рояль оказался очень кстати. Таша пела романсы, все дружно ей подпевали.
 - Очарован вашей музыкой! Алябьев, Гурилев, Варламов… Не говорю о Чайковском, Мусоргском, Рахманинове, Скрябине…
 - А мы – вашей, - вступила в разговор Нина Александровна. – Италия – страна великих композиторов, а неаполитанские напевы ни с чем не сравнить. Кокетливо поправив седые локоны, сложив руки на груди, как солистка Большего театра, лукаво поблескивая карими глазами, она запела: «Скажите, девушки, подружке вашей»… Обрадованный Винченцо с удовольствием подхватил на итальянском: «Что я ночей не сплю, о ней мечтая»…
 Когда дело дошло до припева, вся дружная кафедра превратилась в слаженный хор. Не скрывая своих чувств, Винченцо смотрел на Милку, и всем было ясно, что пел он о ней и для нее.
 Как только радушная хозяйка вышла на кухню, Зинка улучила минутку для разговора с ней.
 - Конечно, все прекрасно, но ведь ты обыкновенная содержанка, - съязвила она.
 - Зиночка, милая, я необыкновенная содержанка, - спокойно и доброжелательно ответила Милка на выпад подруги.
 - Да ты не так проста, как я думала.
 - Я сложна и даже очень.
 Зинаида поняла, что ей не удастся вывести из себя на удивление спокойную Милку. «Мы пойдем другим путем», - решила коварная Зинаида. Как ни в чем не бывало она тут же подплыла к Винченцо.
 - Вы удивительный, интересный, образованный, щедрый человек! Вы тратите безумные деньги, но на кого? Людмила не любит вас, она только пользуется вашей добротой. Одумайтесь! Трезво взгляните на ситуацию.
 - Большое спасибо за беспокойство, но не стоит этого делать. Цветы для Милы – разве это безумство?
 - Я имею в виду роскошную квартиру.
 - Апартаменты принадлежат фирме. Мила на отрез отказалась принять их в подарок. Когда я увидел общежитие для научных сотрудников, бог мой, я пришел в ужас! Я не могу позволить, чтобы служащий моей фирмы спал на железной кровати, не имел собственного душа, кабинета… А грязь? Вы видели эту грязь? В коридорах, на кухне… Как жаль мне людей науки! Какое унижение!
 Зинка пыталась то так то этак очернить подругу, но Винченцо переводил разговор то в социальный, то в политический, то в культурный план, искренне переживая за русскую интеллигенцию. В принципе Зинка была с ним согласна, но судьбы русской интеллигенции ее сейчас мало интересовали.
 Больше всего ее поражало абсолютное спокойствие, с которым говорили с ней Милка и Винченцо. Это обескураживало, будило совесть, заставляло смущаться. Давно Зинаида не испытывала таких, прежде привычных, человеческих чувств. Да и при виде Винченцо что-то совершенно новое возникало в ее душе.

 Глава сорок четвёртая
 ВА-БАНК

 За день до свадьбы Таша показала Борису два серебряных обручальных кольца. Она призналась, что две недели назад была в Эрмитаже и с ней приключилась удивительная история. Ожившие картины, беседа с камеристкой, ее подарок и благословение – все произошло, как во сне. И если бы не эти два кольца, то и сама она в это никогда не поверила.
 - Это кольцо мне точно по руке. Примерь второе.
 - Какая ты у меня смелая! Не испугалась остаться одна в огромном темном зале, - говорил Борис, примеряя на безымянный палец правой руки подарок камеристки инфанты Изабеллы.
 - Я боялась не темноты, а ответа на мой вопрос.
 - Неужели ты сомневалась?
 - Когда обожжешься на молоке, то и на воду дуешь.
 - Вот тебе лучшее доказательство того, что мы предназначены друг для друга, - Борис протянул Таше руку с кольцом, которое пришлось ему впору.
 …………………………………………………………………
 Двенадцатого октября шумная веселая компания заполнила плацкартный вагон пассажирского поезда. Ехать на свадьбу изъявили желание родственники и друзья Бориса, подруги Таши и добрая половина кафедры. С удовольствием посмотреть на обычаи русской свадьбы согласился Винченцо.
 Зинаида личного приглашения не получила, но присоединилась к общему, кафедральному. Ни только ташины родственники и друзья ждали гостей из Санкт-Петербурга, во всеоружии оказались и соседи по площадке. Было решено никого не отпускать в гостиницу. Больше всех ждали приятных событий дед с внучкой. Шарами и цветами украсили квартиру, долго думали, что подарить, вместе с бабушкой обсуждали свадебное меню.
 Милка давно знала, что будет свидетелем со стороны невесты, и догадывалась, что со стороны жениха будет Георгий. Выбор новобрачных она обсуждать сочла делом нетактичным, хотя понимала – определенный дискомфорт придется испытать.
 Пока молодые готовились к свадьбе, дружная компания провела весь день на даче. Рукастый Петр Алексеевич сам выложил камин и большую русскую печь: камин – для удовольствия, печь – для тепла. Хозяином дома был назначен Алексей, он принимал гостей. С особым интересом брат Таши отнесся к Георгию. Некоторые его работы он видел, о его творчестве много слышал от Наташи. Да и Георгию «почеркушки» Алексея показались интересными. Они вдвоем разжигали камин и с увлечением обсуждали то картины профессионала, то – любителя.
 Нина Александровна распределяла роли, вела репетицию, готовясь к поздравлению молодых, и здесь она оставалась руководителем.
 Милка и Винченцо долго гуляли, наслаждаясь прозрачным воздухом и последним разноцветьем осеннего леса.
 - Пэчка, колодэц, - с удовольствием повторял вслед за Милкой ее прилежный ученик.
 - Деревня, телега, - подкидывала итальянцу все новые и новые слова строгая учительница.
 Когда Винченцо как бы невзначай попытался обнять Людмилу, она очень серьезно сказала:
 - Энцо, я очень люблю тебя, но это иная любовь.
 - Все знаю.
 - Я благодарна тебе, я восхищаюсь тобой. Но…
 - Не волнуйся. Одно твое присутствие делает меня счастливым.
 Зинаида, стоя на крыльце, наблюдала, как между деревьями мелькали алый шарф итальянца и белый свитер Милки.
 К чаю вся компания собралась у камина. Печенье, бублики, мед, пряники, самое разное варенье, а главное – самовар – привели в восторг иностранного гостя.
 - Это вам не электрический чайник, - посмеивался Алексей, - а раритет восемнадцатого века.
 На огромный дубовый стол Милка поставила глиняный кувшин с осенним букетом. Темное дерево стола, живописно рассыпанные баранки, яркое пятно цветов, отсветы пламени на самоваре – все создавало атмосферу уюта и тепла.
 - Черт возьми, какой натюрморт! – не выдержал Георгий.
 - Ловите момент! С вашим талантом, чутьем, виденьем вы сможете главное – передать настроение! – исходил восторгами Винченцо.
 «Ну и змеища эта Милка! Она сумела не только влюбить в себя итальянца, но и примирить двух соперников», - наблюдая добрые отношения Винченцо и Георгия, зло подумала Зинаида.
 После ужина Зинка решила пойти ва-банк: рассказать итальянцу историю Милкиной любви. Подкараулив Винченцо на крыльце (он вышел покурить), она начала:
 - Я еще раз повторяю – вы удивительный человек. Впервые вижу такую щедрость от влюбленного.
 - Вы все о своем, Зинаида?
 - Мила влюблена в Георгия, а вы словно ничего не видите!
 - А Георгий? Как относится к ней Георгий?
 - Какая разница? Не понимаете? Она влюблена в него, а не в вас.
 Винченцо бросил недокуренную сигарету и быстро вошел в дом.

 Глава сорок пятая
 ЕСТЬ О  ЧЁМ ПОГОВОРИТЬ

 Целый день Георгий внимательно следил за Милкой в ожидании пусть даже самого незначительного проявления внимания. Она была веселой и непринужденной: шутила, вместе со всеми пела, что-то репетировала, даже танцевала. Когда он заметил, что Милка с Винченцо пошли гулять в лес, жестокая ревность вспыхнула в нем с удвоенной силой.
 Хитрая Зинаида, чувствуя его состояние, стала язвительно подкалывать:
 - Бедный гений, как трудно иметь одну музу на двоих. И ладно соперником был бы сам Дали, а то итальянский бизнесмен средней руки.
 - А вы ни для кого ею не стали. Поэтому так злитесь?
 - Ну, это мы еще посмотрим! – с вызовом почти закричала Зинка.
 - Вы терпеть не можете Милу, ну, а я-то что вам сделал?
 - Ничего! Потому что и ничего и не можете сделать! Да что там мне? Даже своей любимой… А вот итальянец и может, и сделал.
 - Вижу, вас это волнует больше, чем меня.
 К удивлению Георгия Зинка вдруг покраснела и замолчала.
 Уже поздно вечером, когда Винченцо вышел покурить, Георгий подошел к Милке.
 - Долго ты будешь мучить и меня и себя? – спросил он, глядя на огонь.
 - Я устала любить безответно. Я хочу, чтобы любили меня. Я должна отдохнуть.
 В это время в дверях появился Винченцо. Несколько секунд он внимательно смотрел на Милку и Георгия. Потом, видимо, на что-то решившись, быстро подошел к ним.
 - Глупец! Настоящий глупец! – твердил он, жестикулируя так, что можно было подумать, что произошло что-то непоправимое.
 - Что? Что с тобой, Энцо? – встревожилась не на шутку Милка.
 - Так это он? – спросил Винченцо. – Это он причинил тебе столько страданий?
 - Я никогда не жаловалась. Откуда ты можешь знать о моих страданиях?
 - Об этом не надо говорить. Это написано в твоих глазах, отпечаталось в душе, болью отозвалось в сердце. А вы, Георгий, почему поступили так жестоко?
 - Да что вы можете знать о моих поступках, о наших отношениях?
 Не дав времени для ответа, Милка решительно произнесла:
 - Я любила его, Энцо. Но он ничем меня не обидел. Он просто не любил. Разве это вина?
 - Не любил тебя?! – чуть не задохнулся от возмущения итальянец.
 - Не любил, но люблю! Слышите, люблю! – тоже перешел на крик Георгий.
 Из соседней комнаты показалась заспанная Нина Александровна, в халате и бигуди.
 - Что случилось? Кому плохо? Какие нужны лекарства?
 - Не беспокойтесь, все нормально. Идет маленькая репетиция предстоящей свадьбы. Мы увлеклись. Ложитесь, нам тоже пора. Всем надо выспаться, - успокоила ее Милка.
 - Женщины отдыхают, а мужчинам есть о чем поговорить, - пристально глядя на Георгия, сказал Винченцо.


 Глава сорок шестая
 СВАДЬБА

 Догорал огонь в камине. Улеглись страсти. Мирно похрапывала Нина Александровна. Профессор Бельведерский видел себя во сне молодым и красивым. Заснула, наконец, взбудораженная Милка. Отошли ко сну и два соперника.
 Только Зинаида не сомкнула глаз. То и дело вставали перед ней страницы страшной книги. «Черную магию» она приобрела несколько лет тому назад по глупости. Ей понравился черный переплет с золотым теснением и леденящие душу иллюстрации. Отвары, настои, растирания: она представила себя Маргаритой, летящей над городом. Гвоздичное масло, роза и красный цвет, которых, как было предсказано, следовало бояться, теперь показались Зинаиде лучшими помощниками. «Хватит миндальничать! Свадьба будет незабываема. Уж это я обещаю!»
 ………………………………………………………………
 - Невеста скромна, но хороша, - судачили соседи.
 - Жених красивый, поставный, - отметила Марья Никифоровна, подъездные старушки с готовностью с ней согласились.
 - В свидетелях-то, говорят, иностранец… - проинформировал всех Фаддеич.
 - А я слыхала – знаменитый художник, - перебила его бабка Таисья.
 - Если что хотите узнать, у меня спрашивайте. И художник, и итальянец, и профессор Фишкин -–все в моей квартире сегодня ночевали, - с гордым видом заявила Евдокия Дмитриевна, по прозвищу Английская королева.
 - Везет же людям! А у меня расположились на ночлег одни бабенки, - разочарованно сказала дворничиха Татьяна.
 - Молодые! Молодые! – засуетились соседи. – Надо успеть всех разглядеть!
 Из подъезда вышли Борис и Таша. Жених в строгом светлом костюме, невеста в серебристом платье, мелкие живые цветы украшали длинные вьющиеся волосы. Милка и Георгий выглядели не менее элегантно. Под руку с Бельведерским выпорхнула Нина Александровна в гипюровом платье цвета морской волны, в ее высокой прическе, уложенной буклями, красовалась огромная хризантема. Но особое внимание любопытных соседей привлекли Зинаида и Винченцо. Огненное платье девушки, яркий макияж и букет красных роз делали ее особенно заметной. Итальянец был в ослепительно белой рубашке и безукоризненно черном смокинге. Последними вышли счастливые и нарядные родители и маленькая Саша в розовом атласном платье. Четыре машины уже ждали свадебную процессию.
 ………………………………………………………………
 Свадьба была веселой. Нина Александровна оказалась превосходным тамадой. Не только жених, невеста, свидетели и родители, но и каждый из присутствующих был втянут в свадебное действо. Алексей кукарекал под столом, Бельведерский , кряхтя, забирался на стул, Борис делал двадцать пять комплиментов невесте, свидетелей зачем-то прикрутили друг к другу тремя рулонами туалетной бумаги… Массовик-затейник в течение долгих пяти часов никому не давала покоя. Больше всех смеялись и радовались подружившиеся Сашенька и Винченцо.
 Все это время Зинка ждала своего звездного часа и злилась на неугомонную завкафу.
 Первым, кому предстояло испытать ее чары, был жених. Гвоздичное масло кружило ей голову, роза в зубах придавала отчаянную смелость, а силу заговора она была готова проверить немедленно.
 Но не успела она произнести первое слово, как прямо перед ней появилась молодая женщина в черном. Зинаида узнала: Это была камеристка инфанты Изабеллы. Она тихо, но отчетливо произнесла: «Забудь про Бориса и Наталью. Запомни: белая магия любви всегда сильнее черной магии злобы и зависти».
 Зинаида не испугалась и даже не удивилась, но желание пригласить жениха на роковой танец отпало само собой. Она уже не ощущала аромата гвоздичного масла, который еще минуту назад так кружил ей голову, а благоухающая роза, придававшая ей смелость, теперь источала сладковато-удушливый запах тлена. С раздражением Зинаида бросила на пол увядший цветок.

 Глава сорок седьмая
 ОТ СЕБЯ НЕ УБЕЖИШЬ

 Вернувшись в Питер, Милка ждала объяснений и с Георгием, и с Винченцо. Она знала, что между ними был серьезный разговор, но гордость, а может, и что-то другое не позволяли ей задавать вопросы.
 Винченцо был по-прежнему нежен и предупредителен.
 Георгий с надеждой ждал Милкиного расположения, о чем говорил неоднократно.
 Она сама не знала, чего хочет и кого любит. В минуты одиночества, дома и в Италии, она мечтала услышать от Георгия слова раскаяния и любви. Ей казалось, что это сделает ее самой счастливой женщиной на свете. И вот она дождалась, но, видимо, было поздно. Душа ее не отзывалась. К тому же начали сбываться уроки Гала: Милка, сама того не желая, легко манипулировала чувствами мужчин, оставаясь при этом совершенно равнодушной. Правда, счастья она не испытывала, а тешить самолюбие ей уже давно не хотелось.
 «Почему мужчины любят нас холодных, а не трепетных и готовых на все»? – этот вопрос она постоянно задавала Таше, то лишь пожимала плечами и ничего не отвечала, хотя прекрасно знала, что они любят разных.
 Неожиданно разговор с Винченцо произошел в его рабочем кабинете. Увидев ее грустные глаза, он взял Милку за руку и спросил:
 - Mia cara, что случилось? Кто тебя обидел?
 Милка не могла сдержать слезы. Она плакала навзрыд.
 - Одно твое слово, и я умру, если ты этого захочешь! Не плачь, давай уедем в Италию, я куплю тебе дом на берегу моря! Ты забудешь того, кто тебя обидел, кто не оценил тебя по достоинству! Одно твое слово!
 - Господи! Да зачем мне дом на берегу моря? Зачем мне Италия? От самой себя не убежишь! Понимаешь, я сама не знаю, чего хочу. Я никому не верю, даже себе. Конечно, когда ты рядом, мне хорошо, спокойно, но этого мало. Прости, но что же мне делать, дорогой мой?
 - Ты сказала «дорогой»? О, моя божественная, о моя драгоценная! Просто надо время, и все будет хорошо. Поверь мне! Я так хочу, чтобы ты была счастлива! – Винченцо еще долго что-то говорил, сначала громко, потом все тише и тише. Слезы были выплаканы. Милка испытывала давно забытое чувство, словно ее погладили по голове, как когда-то в детстве…

 Глава сорок восьмая
 НА ТЕБЯ ВСЯ НАДЕЖДА

 За неделю просторная комната в коммуналке превратилась в уютную двухкомнатную квартиру. Детская была расписана Георгием в волшебных сказочных тонах. Дядя Энцо для своей любимицы устроил игрушечный зоопарк: подушкой служила Саше большая добрая черепаха, одеялом – огромный белый медведь, распластанный во всю длину ее дивана, пушистые слоны, собаки и пони выполняли роль мягких кресел. Даже стол для занятий с длинной шеей – светильником, без сомнения, был похож на жирафа.
 Почти каждый день веселый итальянец брал с собой маленькую серьезную девочку. Куда они ходили? О, это был большой секрет, но всегда они возвращались с огромными свертками.
 - Дядя Энцо, давай эту куклу мы подарим твоей дочке.
 - Она уже не играет в куклы. Ей девятнадцать лет.
 - В куклы играют даже старушки! У моей знакомой, Марии Ильиничны Казас, их целая коллекция.
 - Моей дочери нравятся дорогие зеленые камни.
 - А вот тете Миле нравятся колокольчики, а ты даришь ей то кольца, то браслеты. Вы взрослые – такие невнимательные…
 Винченцо засмеялся, а потом задумался, как показалось Саше, совершенно серьезно.
 Таша и Борис пытались приостановить поток щедрых подарков.
 - Не мешайте мне радоваться, - со слезами в голосе тихо попросил строгих родителей Винченцо.
 …………………………………………………………………
 - Скоро Новый год… Итальянский Санта-Клаус готовит всем роскошные подарки. Как хочется и мне порадовать родных и друзей…
 - За новую программу мне обещали неплохо заплатить, так что не огорчайся – на подарки хватит, - поцеловал жену Борис.
 Перед сном Таша все еще продолжала думать о новогодних сюрпризах, вот только никак не могла решить, что же подарить Девушке с веером.
 «Как давно я не виделась с Великим Творением Ренуара», - виновато призналась самой себе Таша. Когда все заснули, она зажгла свечу и достала заветный портрет.
 Долго и взахлеб они говорили обо всем: О Ренуаре и Георгии, о новом платье и Милкиной стрижке, о модели мира и последней книге Гроффа… Как всегда Таша пошла на кухню ставить чайник, а когда вернулась, то увидела – напротив девушки сидел Борис. Они беседовали как старые знакомые. Без тени смущения они говорили о камеристке инфанты Изабеллы.
 - У нас она слывет гордячкой. Я очень удивилась, что эта дама помогает тебе и Таше.
 - Спасибо моей прабабке. Это она стала ее подругой.
 - А я – Ташиной. Ты не возражаешь?
 - Я только рад.
 - Но вот и познакомились, - вступила в разговор Таша. – А насчет камеристки ты не права. Она вовсе не заносчивая, а добрая и славная.
 - Мы такие, какими вы хотите нас видеть, - пояснила Девушка.
 - Среди вас только особы женского пола?
 - Отчего же? Просто у мужчин своя компания. Они редко приходят к людям: то ли по своей лени, то ли по робости, а может, они не видят в этом смысла…
 - Думаю, последнее… - сказал Борис, поправляя пламя свечи, которое, казалось, сейчас сорвется и улетит.
 Вдруг Девушка с веером привстала, вглядываясь в темную пустоту комнаты, и медленно и отрывисто произнесла: «Дорога. Гололед. Авария. Георгий в крови… Беда!»
 Взволнованная Таша, словно видя все, о чем говорит подруга, продолжила:
 - Несчастье произошло на Ленинградском шоссе, но я не понимаю, где именно?
 - На 115 километре.
 - Помоги ему, на тебя вся надежда!
 И прежде чем Борис понял, что произошло с Георгием, Великое Творение Ренуара словно растворилось в темноте.

 Глава сорок девятая
 В ГОСТЯХ У ТЁТКИ

 Предзащиту назначили на конец ноября. Времени оставалось мало. «Махну к тетке на дачу: никто и ничто не будет отвлекать от работы, да и Вероника Ивановна (Ника, как привыкла Зинка звать ее с детства) не только не помешает, но и даже поможет отредактировать почти готовую диссертацию. Прежде чем уйти на пенсию, Ника много лет была старшим преподавателем кафедры истории искусств. Водила студентов по Эрмитажу, знала все и обо всем – от «бизонов» до «барбизонов». Даже амбициозный Всеволод Иванович не решался подшучивать над не защитившей диссертацию сестрой. Часто обращался к ней за советом по любым вопросам, ценя ее мужской, категоричный ум. Как они были не похожи – эти родные по крови, но такие разные по духу брат с сестрой!
 Дачу тетка купила два года назад. Это место под Суздалем ей нравилось давно: свежий воздух, сосновый бор, лесное озеро. Синяя Осока когда-то была большим поселком, но лесоперерабатывающий комбинат закрыли, молодежь разъехалась, здание школы пустовало несколько лет. Его-то и купила Вероника Ивановна по счастливому случаю и очень дешево.
 - После питерской коммуналки ощущаю себя царицей. Дворец! Истинный дворец! Семь комнат, две кухни, три кладовки, три туалета… Ну, чем не дворец?! – говорила довольная тетка, показывая Зинке свои владения.
 - Ну и куда тебе все это одной?
 - Да ведь я одна-то и не бываю: то подруги детства, то коллеги по кафедре, то бывшие студенты заедут на денек-другой…
 - А сейчас у тебя тоже гости?
 - Нет, все свои: Фросенька и Женечка с сыном.
 - Фросенька все еще жива? Сколько ей уже стукнуло?
 - Восемьдесят шесть моей нянюшке отметили в мае месяце. А вот и ее комната, - Вероника Ивановна тихонько постучала.
 Из-за двери послышался бодрый и совсем не старческий голос:
 - Никушенька, что за китайские церемонии? Входи, родная!
 - Я не одна. У нас гостья. Узнаешь?
 В солнечной комнате в кресле сидела пожилая, но совсем еще не старая, статная женщина с длинной толстой косой, в цветастом байковом халате. Живыми, все еще голубыми глазами Фросенька внимательно с головы до ног осмотрела Зинаиду.
 - Красавица! Но вот имени, простите, не припомню.
 - Что ты! Это же Севкина Зина!
 - Фросенька встала, всплеснула руками, разохалась и крепко обняла девушку:
 - Вылитый Севочка! Вылитый Севочка! – причитала, чуть не плача от радости старая нянька. Всеволода и Веронику она любила как родных детей, воспитывала их с рождения. Очень переживала распад семьи своего любимца. Зинку видела редко, но любила не меньше.
 Растроганная Фросенька пошла хлопотать на кухню. Ее знаменитые драчены любили все.
 - Накормлю внученьку блинами, а то уж такая худенькая, такая худенькая! – приговаривала она.
 Зинке отвели лучшую комнату, с большой деревянной кроватью, над которой были развешены мешочки с пряными травами. «Зверобой», «душица», «мята», «чебрец» – читала она надписи, сделанные теткиной рукой. Тишина, запахи детства, забота двух пожилых женщин – все приятно расслабляло и успокаивало.
 …………………………………………………………………..
 Не было еще и восьми утра, как тихая теткина обитель наполнилась смехом и шумом.
 - Ну, показывайте свою красавицу! – услышала Зинка чей-то громкий голос.
 - Тише, тише, девочка еще спит, - урезонивала Фросенька раннюю гостью.
 - В деревне свои законы: кто рано встает, тому Бог подает.
 Зинка недовольно поморщилась, села, запустила ноги в мягкие шлепанцы, надела халат и с обреченным видом поплелась в гостиную.
 - Доброе утро, милые дамы. Кто тут хотел меня видеть?
 - Раз на красавицу отзываешься, значит, тебя и видеть хотели. Давай знакомиться! Я тетка Валя Кочнева. Ближайшая соседка Вероники Ивановны.
 - Зинаида, племянница Вероники Ивановны.
 - Уж прости, что разбудила, так хотелось на тебя взглянуть.
 - Взглянули?
 - Взглянула.
 - А вот элементарным правилам приличия вас, видно, никто не учил. Кричите в чужом доме, как отставной фельдфебель.
 - Ах, ты, етиловый спирт! Какие мы воспитанные старухам замечания делать!
 Онемевшая Фросенька крепко схватилась за рукав тетки Вали.
 - Простите, не хотела никого обидеть. Просто не выспалась.
 - Познакомились? Вот и хорошо. Умывайся, Зина, и пойдем завтракать, - сказала вошедшая в гостиную Вероника Ивановна.
 - Пойдем, Зина, я тебе теплой водички солью, - засуетилась Фросенька.
 Когда они вышли, Валентина не приминула поделиться своим мнением: «Красивая девка, но язычок-то змеиный, вы еще с ней хлебнете».
 - Что случилось, Валечка?
 - Да разбудила я вашу ненаглядную, а она меня приличиям учить начала.
 - Не сердись, не сердись, ты, видно, что-то не так поняла.
 - Да, ладно, проехали. Я ведь зачем пришла-то: племянницу посмотреть да про поездку в Молдавию рассказать, а то все не досуг было: то дела то случаи.
 - Пойдем, Валентина. За чаем нам все и расскажешь.
 - Молоко, сливки, творог – все деревенское. Ешь, девочка, не стесняйся, - угощала племянницу Вероника Ивановна.
 - Варенье земляничное, черничное, малиновое… Ты такого в городе не попробуешь, - поддакивала ей Фросенька.
 - Ну, рассказывай, как к дочери съездила. Молдавия – край благословенный. Понравилось, наверное?
 - Да уж, и персики, и груши, а винограду-то, винограду-то сколько!
 - Светланка твоя прямо в рай попала, - радовалась за соседку Фросенька.
 - Вот про Светкин рай и пришла вам рассказать.
 Зинка недовольно вздохнула, но выйти из-за стола постеснялась, не хотелось огорчать тетку.
 - Зять у меня хороший, трезвый, покладистый. Внуки умные, почтительные: мать, отца, бабку – всех на вы называют, - начала свой рассказ Валентина. – Сват – мужик положительный, но в доме всем верховодит сватья, баба вредная, пакости исподтишка делать любит. Большим человеком себя мнит: пузырьки в лаболатории моет. Придет с работы, нажрется, на кровать завалится. Три часа прохрапит, а перед приходом мужиков фартук напялит и с ухватами бегает. А Светка уж и скотину накормила, и убралась, и обед приготовила. Удивилась я такому делу, но промолчала. На другой день девка моя гору белья руками стирает, а новенькая машина в углу стоит. «Дочка, чего руки ломаешь? Заводи агрегат, мы с тобой быстро стирку провернем». А она мнется: «Не работает машина». «Зачем же такую купили?» «Да это мама пробку вывернула, хочет, чтоб я руками стирала».
 За ужином, когда все с работы пришли, ставлю вопрос ребром: «Эх, епишкина мать в синем сарафане, кто ж это мою девку так невзлюбил? Пробку из стиральной машины выкручивает? Технику новую жалко, а руки все стерпят?»
 «Это не я», - взвилась свекровь.
 «Эх, матушка, на воре и шапка горит. Вы уж меня простите, я баба прямая. Камня за пазухой не держу, все в лицо говорю. Ты, сватья, тоже баба умная, все поняла. А теперь, зятек, наливай вашего молдавского, проехали.
 «Ох, и молодец ты, Валентина. И скандала нет и все ясно», - одобрил меня сват.
 На следующее утро пробка была на месте».
 - Верно, верно, Валентина. Мать не защитит, никто не защитит, - закивала Фросенька.
 - Я тоже думаю, ваше поведение было абсолютно правильным, - согласилась с нянькой Зинаида, проникаясь чувством симпатии к не понравившейся сначала соседке.
 - Валентина у нас такая, ей палец в рот не клади, - заулыбалась Вероника Ивановна.
 …………………………………………………………………...
 После завтрака Зинаида села на старый теткин велосипед и отправилась на озеро. Благо, до него всего два километра и по хорошей лесной дороге.
 Солнце золотило стволы сосен, бронзовая листва на березах еще кое-где сохранилась, пахло сыростью и грибами, а воздух был легкий и по-осеннему прозрачный.
 Зинка остановилась, прислушалась – тишина… «Даже птицы не поют, - подумала она. – И я пустая, совсем пустая. Не хочется ничего»…
 Она медленно побрела по дороге, опираясь на руль велосипеда. Потянуло прохладой, запахом дыма. И прежде чем Зинка увидела озеро, она услышала гитарные переборы и негромкие голоса.
 «Очередной пикничок. Даже в ноябре никуда не спрячешься от, так называемых, туристов», - с досадой подумала Зинка.
 Холодные серые волны лениво плескались у ее ног. Она брезгливо указательным пальцем дотронулась до холодной и чистой воды. Песчаный берег был безлюден, только чуть поодаль несколько человек у костра о чем-то оживленно беседовали. Молодая женщина чрезмерно жестикулировала, ее собеседник, долговязый парнишка, кивал головой, а широкоплечий седовласый мужчина иронически улыбался.
 «Хоть не пахнет шашлыками, - с облегчением вздохнула Зинка. – Такая разношерстная компания. О чем они говорят? О чем спорят»?
 Невольно она подошла поближе.
 Долговязый горячился:
 - Сегодняшние девушки хотят видеть рядом с собой миллионеров. Корысть, только корысть движет ими!
 - Не надо обобщать! Видимо, у вас был печальный опыт. Я знаю женщин, которые щедры в любви и ничего не требуют взамен. Вы знаете, чего не хотите видеть в нас, а можете ли вы обрисовать идеальную женщину? – спросила собеседница, обращаясь к улыбающемуся мужчине.
 - Понимаете, Галя, до меня это уже сделали Пушкин и Тургенев, Толстой и Блок, Бунин и Куприн… Да только ли они?
 - Но, а что конкретно вы имеете в виду? – не унималась она.
 - Смелость и щедрость в любви, о которых вы говорили с Костиком, и даже «легкое дыхание» – этого еще мало.
 Помните, как у Куприна? «Ты царица, возлюбленная моя»…
 - Так вам не хватает надменности? – удивилась Галина.
 - Женская царственность не в надменности, а в самодостаточности. Она имеет все и не просит ничего. Ей не нужны материальные ценности. Она обладает духовными. Помните, у Булгакова: «Не ходите и не просите»? Женщина - существо высшего порядка. Она всегда над мужчиной. Он должен дотянуться до нее, а не она опуститься на его уровень.
 - Да, да! – обрадовался Костик. – Именно такую женщину я хочу встретить!
 - Для этого надо быть царем Соломоном, - заметила подошедшая вплотную к костру Зинаида.
 - Присоединяйтесь к нам, пожалуйста, - нисколько не смутившись, предложил Костик. – Конечно, надо быть, пусть не царем, но настоящим мужчиной, как наш Виталий Глебович. Давайте знакомиться!
 Все назвали себя и продолжили разговор уже вчетвером.
 - Знаете, я за равноправие. Зачем до кого-то дотягиваться? Ломать себя? Воспитывать других? Жертвенность, нежность, слабость… Им я предпочитаю силу и разум. Мы такие же воины, как и мужчины,- убежденно говорила Зинка.
 - Ну что вы! Нет! Нет! – возразил Костик. – Воинствующая женщина – это уже мужчина. Будьте такими, какими вас создала природа.
 Зинка передернула плечами, но промолчала.
 - Видимо, вам очень одиноко? – учтиво спросил Виталий Глебович.
 Девушка ничего не ответила.
 - Это категоричность молодости, это пройдет, словно заступаясь за Зинку, примирительно сказала Галина.
 Еще долго они говорили то о Прекрасной Даме Блока, о Вечной Женственности, то об эмансипации, то сегодняшних бесполых мужчинах и женщинах.
 Вернулась Зинка в хорошем настроении. Ей казалось, что сегодня она была особенно убедительна и несмотря ни на что одержала победу в споре.
 За круглым столом в гостиной тетка Фросенька, Женечка с сыном, и две деревенских соседки пели:
 Поедем, красотка, кататься,
 Давно я тебя поджидал…
 Ника махнула Зинаиде рукой: «Присоединяйся».
 Но ей этого не хотелось. Она так спешила рассказать тетке о встрече на озере, а тут опять совершенно чужие, не интересные ей люди.
 Фросенька тихо встала из-за стола и пошла кормить Зинку.
 - Зачем Ника привечает этих деревенских теток? Горланят во всю Ивановскую!
 - Да что ты, Зиночка, наши соседки – замечательные женщины, простые, открытые, добрые, во всем нам помогают.
 Не найдя понимания, Зинка поела и отправилась в свою комнату. Уже поздно вечером все еще раздраженная Зинка решила высказать тетке свое мнение:
 - Ника, я удивлена. Ты неразборчива. Собираешь в доме людей не нашего круга. Телега невежества когда-нибудь переедет тебя. Неужели ты ждешь от этого быдла благодарности?
 Вероника Ивановна строго посмотрела на племянницу:
 - На твоем месте, девочка, я бы не стала делать не только такие заявления, но и давать советы своей тетке. Простые деревенские женщины чище, добрее и мудрее многих образованных и считающих себя воспитанными людей. Форма и содержание не всегда совпадают.
 - Я смотрю, тетя, ты совсем опростилась. Раньше ты дружила с профессурой, пела романсы и вела интеллектуальные беседы, а сейчас готова петь частушки, слушать нецензурную брань деревенских баб и выслушивать байки про стиральные машины. Неужели ты не видишь, что твое мышление становится линейным? Мне стыдно за тебя.
 - Иди спать, Зинаида, - спокойно, но властно сказала Вероника Ивановна и вышла из комнаты.
 «Ну и, пожалуйста», - подумала Зинка. А уже в шесть утра она собрала вещи и, ни с кем не попрощавшись, села на московский автобус.

 Глава пятидесятая
 БЕДА

 Милка собиралась на работу, когда раздался настойчивый звонок в дверь.
 «Еще нет восьми, кого это черт принес в такую рань!? – подумала она.
 «Черт принес» Бориса, взволнованного и бледного. Он не успел ничего сказать, а Милка уже знала: с Георгием случилось несчастье.
 - Жив?
 - Трудно сказать…
 - Есть надежда?
 - Поехали. Он твердит твое имя.
 - Значит, жив, - выдохнула Милка.
 …………………………………………………………………
 - Только бы не расплакаться! Только бы не расплакаться! – твердила она, едва поспевая за Борисом по бесконечно длинным больничным коридорам.
 - Вы супруга больного? – строго спросил усталый врач.
 - Она, - ответил Борис.
 - Скрывать не буду, состояние крайне тяжелое: задет позвоночник, множественные травмы черепа…
 Милка не слышала, о чем еще говорил пожилой врач. Она смотрела в открытую дверь палаты и понимала, что странное существо в бинтах и трубках – это Георгий, единственный человек, которого она любила, любит и будет любить всегда.

 Глава пятьдесят первая
 ПСЕВДОНАУЧНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

 Зинкина предзащита шла блестяще. Бельведерский принимал поздравления, хотя как руководитель сделал очень немного для своей аспирантки. Зинаида была в ударе. Не только слушать, но и смотреть на нее было истинным удовольствием. Особенно это отметила мужская половина кафедры. И счастливая Таша и несчастная Милка обратили внимание на то, что сегодня их бывшая подруга уж очень была похожа на климтовскую Юдифь: черные пышные волосы, страстные блестящие глаза, чуть приоткрытый влажный рот…
 - Она превосходная актриса! – прошептала Милка на ухо Таше.
 - Кто бы прежде мог так подумать о ней…
 - Фурор, Зиночка, фурор! – обнимая девушку, громко говорила Нина Александровна.
 - Вы преувеличиваете значимость моей работы, - скромно потупив взор, отвечала польщенная Зинаида.
 - Теперь от вас, девочки, будем ждать не менее ярких выступлений, - обратилась завкафа к Таше и Милке.
 - А я не буду защищаться, - спокойно сказала Милка.
 - То есть как?! – возмутилась Нина Александровна. – У вас готовая работа. Сам Герман ее высоко оценил. Не валяйте дурака, голубушка!
 - Нина Александровна, не волнуйтесь. У Милы веская причина отложить защиту, - вступилась Таша.
 - Диссертация полностью готова, и я как руководитель заявляю это официально. Не может быть причин откладывать защиту блестящей работы!
 - Мила выходит замуж.
 - Неужели можно это считать причиной?!
 - Дело совсем в другом. Просто есть дела поважней моей псевдонаучной деятельности, - спокойно пояснила Милка.
 - Что значит «псевдонаучной»? – чуть не подпрыгнула разгневанная профессорша. – Вы плюете в лицо мне, да что там я!? Вы плюете в лицо всей кафедре, всему научному цвету университета, всей советской, то есть российской науке! Значит, наши статьи, монографии, диссертации, десятки лет упорной научной деятельности – по-вашему, фикция?!
 - Простите, но я говорила только о своей работе и никогда бы не взяла на себя смелость давать оценку преподавателям нашей кафедры, научному цвету университета и, тем более, российской науке, - раздраженно заявила Милка. – Простите за дерзость, но у меня совсем нет времени. До свидания.
 Девушка встала, прошла перед изумленной аудиторией и, стараясь не хлопнуть, медленно закрыла за собой дверь.
 Возбужденные кафедралы, уже забывшие о блестящей Зинкиной предзащите, обсуждали неслыханное поведение «сопливой девчонки», «провинциальной выскочки» и даже «итальянской подстилки». Больше всех усердствовала не в бровь, а в глаз задетая профессура и обласканная результатами сегодняшней предзащиты аспирантка.
 Когда затих гул возмущенных голосов, Таша официальным тоном попросила слова:
 - Уважаемые коллеги! Постарайтесь выслушать меня спокойно. У Людмилы большое горе. Ее любимый человек находится между жизнью и смертью. Диссертация по сравнению с тем, что сейчас происходит в ее жизни, - дело несущественное. Да и не нужно иметь много смелости, чтобы признаться самой себе, что наши работы не имеют никакого отношения к большой науке. Кандидатские – это лишь более или менее удачная компиляция уже написанного другими. Наши маленькие открытия, как правило, только раздражают Совет. Ни в коем случае не хочу умалять научного достоинства присутствующих. Все, о чем я говорила, имеет отношение только к моей и Милиной работе. Я очень благодарна, что дали мне возможность в тишине высказать свое мнение.
 - Юношеский максимализм и большое горе нашей аспирантки решительно меняют дело. И если честно признаться, то не каждая диссертация имеет отношение к науке. Но давайте не будем нарушать субординацию и забывать о чести мундира, - мудро подвела итог заведующая кафедрой.
 Страсти улеглись. Вернулись к повестке дня и закончили обсуждение.

 Глава пятьдесят вторая
 ЮДИФЬ -2
 Перед сном Зинаида снова вернулась к злосчастной кафедре. А ведь все так прекрасно начиналось: надев серое с золотыми нитями платье, она зашла в парикмахерскую, оттуда за цветами для завкафы, в Елисеевском купила бутылочку коньяка для руководителя, хорошего чая и пару свежайших тортиков для коллег.
 В успехе своей предзащиты она не сомневалась: работа структурирована прекрасно, написано все абсолютно гладко, да и библиография не только обширна и интересна, но и мало кому знакома (долгих полгода она переводила статьи с немецкого, французского и английского; в пору «великой дружбы» Милка успела перевести для нее две работы с итальянского).
 Но именно эта «итальянская весталка» ей все испортила. Потянула одеяло на себя, смазала восторженные отзывы и комплименты. Вторым расстройством стала болезнь итальянца, на которого она имела виды. «Чего бы это такому бугаю находиться между жизнью и смертью? – терялась в догадках Зинаида. – Еще бы Милке не сходить с ума! Уплывают деньги, престижная работа и мужское внимание… Ну, что ж… То, что не досталось мне, пусть не достанется и ей!»
 Зинаиде и в голову не пришло, что речь шла о Георгии, попавшем в автокатастрофу.
 Появление Юдифи ее не только не удивило, но скорее прибавило раздражения: в очередной раз придется выслушивать нотации, даже не ветхозаветной героини, а сошедшей с ума влюбленной дуры. Юдифь смотрела строго, но в то же время очень грустно. Опять призывала одуматься, не губить свою жизнь…
 Но неожиданно в душеспасительную беседу жестко и властно вмешалась климтовская Юдифь- 2:
 - Отстань от девчонки! Она знает, чего хочет в этой жизни! «Женщина создана для любви» – эта прописная истина смешна. Мы такие же воины, как и мужчины! Никто из них не сделает скидку на нашу слабость.
 Каждое ее слово словно принадлежало самой Зинаиде.
 - Вот та, которая живет во мне! – с гордостью заявила она. – А твое появление – чистая случайность! Ты – ошибка художника! Кто позволил ему переосмысливать Священное Писание? Ты не имеешь права на существование! Да, Климт сам все понял, потому и создал Юдифь другую, настоящую, готовую к славе и бессмертию!
 Тонкие, по-птичьи хищные, пальцы с явным одобрением пожимали Зинкину руку.
 - Нет, - с каким-то пророческим отчаянием заговорила Юдифь, - я не ошибка художника! Он понял, что женщина не должна быть убийцей. Женский воинствующий героизм – это миф. Женская сущность не в состоянии выдержать убийства, даже если оно совершено во благо целого народа. Рушится ее созидательное начало. Любовь, милосердие, целомудрие, жертвенность навсегда покидают ее душу. И что же остается?! Чем жить ей дальше? Что нести миру? Я была карающим мечом в руках старейшин. И мне удалось спасти свой народ. Но никто не подумал, какую цену мне пришлось заплатить за это. Мой рассудок не выдержал содеянного. А ты, Юдифь-2, хищная воительница, хочешь завладеть душой запутавшейся девчонки. Но разве ты сама не знаешь о собственном разрушении, которое идет изнутри тебя? Ты вся из осколков, острые формы вот-вот разлетятся в разные стороны. Ты есть, и тебя уже нет. Мудрый Климт долго думал над орнаментом, из которого лепил тебя. Не стало женского начала, и плавные, нежные линии заострились, треснули, разлетелись…
 Мерзкая ухмылка Юдифь-2 перешла в демонический хохот. Зинка влюбленными газами смотрела на свою героиню.
 Несчастная Юдифь поняла: она бессильна против двух глухих, жестоких женщин…
 …………………………………………………………………
 Все пропало так же, как и появилось. Но впервые Зинаида почувствовала радость от легкой боли в голове и тянущей – ниже пупка. Она поняла: Юдифь –2 снова вошла в нее, придав ей силы и уверенность.

 «Я не одна. Она живет во мне», - подумала Зинаида.

 Глава пятьдесят третья
 ТЫ СВОБОДНА, МОЛОДА И КРАСИВА

 Еще два месяца назад Милка приняла решение: Георгий будет ее мужем. Когда он вышел из комы, она кормила его с ложечки, ночи напролет дежурила у постели, заново учила говорить, радовалась, когда он впервые сумел пожать ей руку…
 Серьезный разговор она долго откладывала, но все получилось само собой.
 - Я так благодарен тебе, - с трудом, очень медленно произнес Георгий.
 - Не говори так! Забота о тебе мне доставляет только радость. Скоро, очень скоро ты встанешь на ноги. Вот тогда и произойдет то, о чем я так мечтаю, - загадочно улыбнулась Милка.
 - Что ты задумала?
 - Георгий, - официально начала Милка, - может, это смешно и совсем не по правилам, но я делаю тебе предложение. Согласен ли ты, взять меня в жены?
 - Нет!
 Милкины брови взлетели вверх:
 - Ты не любишь меня? Ведь еще совсем недавно…
 - Люблю, но пользоваться твоей жалостью не буду, - перебил ее Георгий. – Ты не захотела стать женой здорового и сильного мужчины, а теперь готова выйти замуж за калеку!
 Милка смотрела на него и улыбалась. Неважно, что он говорил, важно, что каждое слово теперь давалось ему все легче и легче.
 - Оратор ты мой, - засмеялась она. – Дай мне слово, что наша свадьба состоится раньше, чем ты возьмешь в руки кисть.
 - Что ты имеешь в виду?
 - Пока ты болен и слаб, у меня гораздо больше шансов завоевать твое сердце, - попыталась пошутить Милка. Но Георгий даже не улыбнулся.
 - Знаешь, я хочу тебе рассказать, почему я остался жив. Когда из тьмы на меня стало надвигаться что-то огромное, я понял – через секунду все кончится. Что это был грузовик, я узнал уже потом, а тогда тьму прорвали огненные сполохи, тело обожгло огнем… Душа моя стремительно понеслась вверх, к ослепительному свету. Страх прошел, стало легко, боль исчезла. И вдруг прямо передо мной появилась девчонка. Такое ощущение - я ее видел, знаю… «Мила любит тебя. Она поможет. Вы будете счастливы. Туда еще рано!» – твердила она, возвращая меня к жизни: с каждым ее словом мне становилось радостно и безумно больно. Свет, который так манил меня, угас, но появилась надежда…
 А когда я ощутил твою руку в своей, понял: буду бороться за жизнь всеми силами. Но пойми, любить тебя – это одно, а обрекать на роль вечной сиделки – совсем другое. Ты свободна, молода и красива.
 - Я видела это в каком-то фильме, а может, читала в дешевом романе? «Свободна, красива»… О чем это ты? Я люблю тебя и хочу быть всегда рядом - это мой выбор и единственное мое желание.
 Георгий пытался возражать, но Милка, смеясь, целовала его небритые щеки, делая вид, что не замечает его слез.

 Глава пятьдесят четвёртая
 ГНЕВ НА МИЛОСТЬ

 Новый год решили встречать в Ушкове, на даче у Георгия. Он быстро шел на поправку: Милкины забота и любовь сделали свое дело. Единственное, что его беспокоило, - это серьезная травма правой руки. Талант, призвание и даже ремесло – все было в прошлом. За время болезни Георгий не раз думал о том, что он обрел и чего лишился. Милка была рядом и не только из сострадания, она любила, и спутать это чувство с жалостью Георгий не мог. Он знал: только любовь вернула его к жизни, поставила на ноги.
 О нем еще писали в газетах и журналах, его картины выставлялись и продавались. Две из них купил Ватикан, по одной приобрели Третьяковка и Метрополитен. После аварии его работы активно скупались для частных коллекций, так что недостатка в средствах «русский Дали» не испытывал. Но это не приносило ему удовлетворения. Частенько он обсуждал с Милкой новые замыслы, забывая, что сбыться им не суждено. Она слушала его внимательно, задавала вопросы, интересовалась деталями, подсказывала интересные решения. Именно в эти минуты он жил как художник, правда, не кистью, а силой мысли создавая новые произведения.
 ………………………………………………………………….
 Борис чувствовал, что друг страдает, вернее, начинает страдать. Он был свидетелем того, как Георгий попытался сделать набросок, но рука не слушалась, и раздраженный, он бросил сангину об пол.
 Не раз они с Ташей говорили о будущем Георгия.
 - Знаешь, Ташка, я верю, что чудо возможно. Он снова сможет взять в руки кисть.
 - А я вспоминаю его статьи. У Георгия добрый глаз, острое перо, умная голова. Это может стать прекрасным выходом из положения.
 - Как ты себе представляешь? Разве скажешь настоящему летчику, что он может быть неплохим диспетчером?
 - Да… Ведь самое страшное – беду будет делить с Георгием и Милка. Влюбленный и счастливый сегодня, он может стать озлобленным и неудовлетворенным завтра.
 - Мужчине, безусловно, нужна любимая женщина, но не менее важно для него и любимое дело. Еще совсем мальчишкой Георгий знал, что будет художником. Он рисовал на песке, на асфальте, в учебниках и тетрадях, на обертках от конфет и салфетках, даже на своей белой рубашке, если ничего другого не было под рукой. Ему скоро тридцать, и двадцать шесть из них он не расставался с карандашами и красками. А ты говоришь, писать статейки! Да никогда он не променяет дар художника на словеса критика.
 - Первый раз слышу, чтобы молодые ругались, - в комнату заглянула Ольга, привлеченная громкими голосами.
 - Лучше бы, Оленька, ругались. Речь идет о Георгии. Всё его судьбу решаем, только что толку, - грустно отозвалась Таша.
 - К чему шел, того и достиг ваш гений! – констатировала беспощадная соседка. – А вот девку жалко. Добровольно в сиделки записалась. Это он сейчас дохлой овцой прикидывается, а как в силу войдет – так снова «где я – где звезды»!
 - Это в тебе обида говорит,- сказала Таша.
 - Ты же столько лет Жорку знаешь, сама его рисунки и акварели нахваливала, большое будущее пророчила, а теперь ворчишь,- покачал головой Борис.
 - У больших людей – большая душа. А он как в люди вышел, так «дверь, Ольга Юрьевна, с той стороны закройте», - не унималась она.
 - Оленька, а где вы Новый год встречать будете? – поинтересовалась хитрая Таша.
 - Промашка вышла: все Гаврилы Петровичи растаяли вдали, «как сон, как утренний туман»… Буду бабой-вековухой в одиночестве ночь коротать.
 - А вам Георгий с Милкой приглашение прислали, Таша протянула соседке яркую новогоднюю открытку.
 Та сначала удивилась, потом сосредоточилась на чтении и уже через мгновение расплылась в улыбке:
 - «Милостивая государыня Ольга Юрьевна!» Это, значит, он великий художник, ко мне, простой поварихе, так обращается?! Вот шельмец!
 - Простой поварихе? – удивился Борис. – Да ты у нас штучный товар, шеф-повар пятого разряда, 25 эксклюзивных блюд! Все столики расписаны на погода вперед!
 - Ну, предположим, не 25, 45 блюд и разряд у меня давно не пятый, а шестой, но что касается штучного товара, так это ты в самую точку попал! – захохотала довольная Ольга.
 Она сменила гнев на милость, хвалила Жорку, обставившего итальянского мачо, радовалась за Милку, добившуюся своего счастья, обсуждала с Ташей новое платье, которое теперь будет куда надеть.


 Глава пятьдесят пятая
 ТЫ ЕЩЁ ПОЖАЛЕЕШЬ

 Дневной свет приносил Зинаиде одни страдания. Она мучилась сомнениями, казалась себе слабой и одинокой. Только вечерние сумерки возвращали ей силу и уверенность. Но с тех пор, когда в ней прочно поселилась Юдифь 2, страхам и слезам не осталось места.
 Вот и сегодня она встала рано, ощущая какое-то возбуждение. Воспоминания детства, связанные с обидами и унижениями, последнее время не давали ей покоя: непроизвольно сжимались кулаки, и взрослая Зинаида твердила, как в те далекие времена: «Он еще пожалеет!»
 Шестидесятилетие отца решено было отпраздновать в стенах академии. По большевистской традиции оно напоминало торжественное собрание. В повестке значилось:
 1. Поздравление от ректората.
 2. Поздравление от коллег и студентов.
 3. Поздравление от родных и близких.
 4. Банкет.
 Зинаида усмехнулась, когда отец «ознакомил» ее с планом проведения юбилея. «Опять я на последнем месте», - подумала уязвленная дочь.
 «Зиночка, расписано все до мелочей: ты даришь цветы, произносишь короткую, но проникновенную речь (минуты на три-четыре). Не забудь рассказать всем, какая ты у меня умница: золотая медаль, диплом с отличием, блестящая предзащита. Мое скромное участие в этом отметь справедливости ради».
 Не успела Зинаида возмутиться, как вечно занятый отец уже положил трубку.
 …………………………………………………………………
 Актовый зал был заполнен на половину. Но это юбиляра не смутило: «Зато какие люди!» – довольно потирал руки Всеволод Иванович.
 Цветы, подарки, грамоты, дипломы и даже медаль – все шло по плану. Из родственников первой дали слово Розите Давыдовне, нынешней супруге юбиляра. Она пускала слюни, в захлеб хвалила своего благоверного за интеллигентность, большое и верное сердце, за светлую голову настоящего ученого. Зинаиду тошнило от неискренности: супруга явно переигрывала.
 Когда слово предоставили дочери, та почувствовала, с каким интересом десятки любопытных глаз с ног до головы рассматривали ее, пока она шла на сцену.
 «Дамы и господа! Уважаемые коллеги и студенты отца! Его родные и близкие! Большое спасибо за добрые слова, сказанные в его адрес! Но знаете ли вы, что он не только «крупный ученый», «талантливый педагог», «прекрасный муж» и «замечательный отец», а еще и мелкий пакостник, подлый завистник, амбициозный подлец, думающий только о своем реноме».
 Отец, тронутый первыми фразами дочери, вдруг привстал и замер с открытым ртом. Розита Давыдовна взвизгнула. В зале воцарилась мертвая тишина.
 Зинаида продолжала свою речь спокойно и даже с достоинством: «Доносы на коллег, поборы со студентов…»
 Всеволод Иванович схватился за сердце, покачнулся и с грохотом упал на сцену. «Любящая» дочь впервые за все выступление удостоила взглядом отца, брезгливо передернулась, поставила на столик для подарков цветочный горшок с красной розой, вокруг которой обвилась маленькая золотистая змейка Ая, рядом положила открытку с короткой надписью: «Ты уже пожалел».
 Когда она надевала шубку, по вестибюлю уже спешили врачи скорой помощи.

 Глава пятьдесят шестая
 ПОРТРЕТ ЛЮДМИЛЫ

 Милка с Винченцо виделась все реже и реже, а если и виделась, то говорила только о Георгии. Она несколько раз сама ему звонила и с радостью сообщала: «Он пришел в себя!»… «Врачи сказали: возможно, будет ходить!»… «Винченцо, он согласился стать моим мужем!»…
 Итальянец и прежде знал, что Мила его не любит, никаких признаний, никаких обещаний никогда не давала. Более того, он и сам все время подчеркивал, что она совершенно свободна. И все-таки надежда теплилась… Несчастье, случившееся с Георгием, расставило все точки над «i». Он прекрасно понимал: великодушная Мила никогда не оставит больного и слабого. «Почему я не он?» – в отчаянии задавал себе один и тот же вопрос влюбленный Винченцо. И все-таки он нашел в себе силы и принял решение, как ему казалось, единственно правильное: надо возвращаться домой.
 Проводы были веселыми. Никто и не заметил, как нелегко ему было видеть счастливой женщину, о счастье которой он так мечтал! Неожиданным был для него поступок супругов: они подарили ему «Портрет Людмилы». Уже дома, на родине, Винченцо не раз вспоминал прощальные Милкины поцелуи, дружеские объятия Георгия. Но не живая, веселая Милка, а ее неподвижный портрет стал для него буквально всем: с ним он разговаривал, спорил, шутил и даже советовался. Иногда ему казалось, что еще немного, и …
 Перед самым Рождеством позвонила Мила: «Ничего не бойся. Она всегда будет с тобой». Он нисколько не удивился, зная, о чем идет речь, и ответил спокойно: «Буду ждать».
 А когда она вышла из рамы, улыбнулась и протянула к нему руки, он знал, что счастье – это не чудо, просто очень надо его захотеть.

 Глава пятьдесят седьмая
 РАЗОБЛАЧЕНИЕ

 Георгий захандрил гораздо быстрее, чем предполагал Борис. Он чуть ли не каждый день перечитывал ядовитую статью о себе: «Русский Дали умер, не родившись!» Неизвестный критик, радуясь, писал о том, что «правая рука художника обречена на бездействие, и у него один выход – дарить свои сюжеты собратьям по цеху». Трудно было понять, от чего он страдал больше: от невозможности работать или от жестоких нападок критиков.
 Да и Милка все чаще и чаще занималась своими делами, куда-то уходила, о чем-то украдкой, как ему казалось, говорила по телефону…
 В одиночестве он строил догадки, мучался сомнениями, но в присутствии жены старался не подавать вида. А когда серьезный разговор все-таки назрел, Милка на все вопросы Георгия отвечала уклончиво. Последней каплей стал звонок из Италии. Перемены в настроении Милки Георгий связывал именно с ним. Прежняя ревность разгорелась с новой силой. Он даже решился на низость и позвонил частному детективу, но вовремя одумался, извинился и положил трубку.
 Единственный человек, которому он во всем признался, был Борис.
 - Я знал, что твоя травма принесет тебе много страданий. Ты художник, ты должен писать, но… А вот с Милой – это ты зря. Она любит тебя.
 - А вдруг не любит, а просто жалеет?
 - Ты сам-то веришь в то, что говоришь?
 - Но всегда такая открытая, она стала замкнутой, мало смеется, все о чем-то думает…
 - Скажу только одно: этому есть объяснение. Подожди немного, скоро ты все узнаешь.
 - Так и у тебя от меня секреты? – обиделся Георгий. – Конечно, что церемониться с калекой?!
 - Мой друг всегда был сильным человеком, настоящим мужчиной. Ты ничего мне не говорил – и я ничего не слышал. Минутные слабости бывают у всех. Возьми себя в руки.
 Но как можно было взять себя в руки, если любимая жена зачем-то уходила в мастерскую и проводила в ней полдня, ничего не говоря мужу? Иногда она возвращалась грустная, иногда чрезмерно возбужденная. На все вопросы Георгия она только неопределенно пожимала плечами. Несколько раз до него доносились обрывки фраз, смех и даже стоны. Что он должен был думать?! Но спуститься вниз по крутой винтовой лестнице он просто не мог: каждый шаг доставлял нестерпимую боль. И все же он решил: «Буду ежедневно делать три, четыре, десять шагов, но узнаю, что происходит внизу!»
 Нет худа без добра: уже через две недели он самостоятельно доходил до лестницы, еще через несколько дней он спускался и поднимался на три ступеньки.
 Милка была внимательна, нежна, но в ее поведении он улавливал какой-то тайный умысел. По его расчетам уже через несколько дней вожделенная дверь в мастерскую откроется, и он увидит, пусть страшную, но истинную картину. Со стыдом и болью вспоминались ему растерянное Милкино лицо, циничная ухмылка Зинаиды и собственное неубедительное оправдание. «За все в этой жизни надо платить, и цена чаще всего непомерно велика», - с безнадежной тоской размышлял измученный подозрениями Георгий. Он стеснялся своего недоверия, боялся задавать лишние вопросы…
 Да разве не сам он все время твердил Милке, что она свободна?! «Увидеть – и умереть!» – это было окончательное решение.
 В намеченный день он нервничал – сказались две бессонные ночи. Не обращая внимания на боль, Георгий быстро спустился по лестнице, подошел к двери, прислушался… Милка пела: «Под небом голубым есть город золотой…» Вдруг голос ее изменился, стал глуше, слова – неразборчивее. «Что это? Поцелуй?!» В отчаянии Георгий резко толкнул дверь.
 Вся перепачканная в красках у мольберта стояла Милка с карандашом в зубах. Не испуг, а неподдельная радость была в ее счастливых глазах:
 - Ты сам спустился? Ты уже так далеко можешь пройти сам? Тебе больно?
 Краска стыда багровыми пятнами проступила на его лице, но он знал – Милка никогда не догадается о его нелепых подозрениях.
 - Это сюрприз. Я готовил его для тебя больше трех недель, - смущаясь, проговорил Георгий.
 Счастливая, она обнимала и целовала мужа, восхищаясь его мужеством и силой воли, а потом сказала:
 - Ты знаешь, а я свой сюрприз для тебя готовлю уже несколько месяцев, - она с волнением показала на стену, где были развешены ее картины. Большие и маленькие, они, словно солнечные блики, освещали серую мастерскую.
 - Мне так хотелось тебя порадовать! Это совсем плохо? Да? Почему ты молчишь?
 Георгий не знал, что ответить. Сказать, что картины хороши, все равно, что ничего не сказать. Да и важнее для него сейчас было совсем другое.
 - Я люблю тебя. Я очень тебя люблю, - тихо произнес он, обнимая хрупкие Милкины плечи.

 Глава пятьдесят восьмая
 ИЗ ПУСТОГО В ПОРОЖНЕЕ

 После заседания ученого совета Нина Александровна пришла взволнованная. Ей не терпелось поделиться с коллегами, нет, не научными планами, не методическими рекомендациями и даже не кадровыми перестановками.
 - Возможно, дорогие мои, это сплетня, но она касается нашей аспирантки, поэтому я не могу молчать…
 - Нина Александровна, голубушка, слухи иногда бывают гораздо интереснее научных изысканий. Слушаем, слушаем с удовольствием, - загорелся профессор Бельведерский. Женская половина, не скрывая любопытства, устремила взгляды на заведующую кафедрой.
 - Скандал, коллеги, скандал! Небезызвестный вам профессор анатомии Академии художеств недавно отпраздновал свой юбилей. Да как отпраздновал! Море цветов, дорогие подарки, оды, оды, оды! А тут встает дочь и называет все своими именами: и насчет взяток, и порочных однополых связей, и доносов, и садистских наклонностей… Эх, черт! Не помню, что там еще. Надо было все записать.
 - И кто же этот Павлик Морозов? – наивно спросил Бельведерский. Остальные, казалось, пребывали в шоке.
 - Как вы еще не догадались? Хорош научный руководитель! Совсем не знает своих аспиранток! – удивлению Нины Александровны не было предела.
 - Ну, не Зиночка же, в конце концов?!
 - Не удивляйтесь, коллега! Наша умница носит материнскую фамилию. Да, да, именно она и есть дочь Всеволода Ивановича.
 - Не может быть! Зинаида, конечно, большая оригиналка, но не до такой же степени? - возразила лаборантка Оксана Алексеевна.
 - А вдруг это поступок? – с надеждой спросила ассистентка Танечка.
 - Да, поступок. Отец в реанимации: у него обширный инфаркт. Увезли прямо с юбилея. Честная доченька, ничего не скажешь! Конечно, возможно, это сплетня, но нет дыма без огня, - постучав по столу, язвительно произнесла заведующая кафедрой.
 Долго говорили о скандале, по косточкам разбирали юбиляра и его дочь. Досталось обоим.
 Таша с Милкой узнали обо всем из третьих уст. Сплетня обрастала все новыми и новыми подробностями. Главное, что поразило девчонок, - это неудержимое желание Зинаиды испепелять все на своем пути.
 - Знаешь, Ташка, а ведь она плохо кончит, - грустно размышляла Милка.
 - Это произойдет гораздо раньше, чем ты думаешь.
 - Давай попробуем вмешаться еще раз, в последний, - с надеждой посмотрела на подругу Милка.
 - Доставай свое зеркало, а веер всегда при мне.
 После долгих споров совет четырех женщин, таких разных и очень похожих, постановил: «Добрыми намерениями дорога в ад вымощена. Мудрая и сильная Юдифь не может повлиять на этого монстра. Нам бесполезно ломать копья».
 Никто из них даже не подозревал, что творилось в Зинкиной душе в эту минуту.


 Глава пятьдесят девятая
 СТОЯЩИЙ ПОСТУПОК
 
 Татьяна Максимовна на юбилей звана не была, но очень гордилась, что ее девочка присутствовала на торжестве и даже держала речь. Она с волнением ждала возвращения дочери, но та даже не сочла нужным что-либо рассказать о юбилее отца. А когда мать стала настаивать, Зинаида набросилась на нее с упреками и оскорблениями:
 - Ты всю жизнь смотрела в рот своему бывшему мужу, этому ничтожеству! Никто, кроме него, тебя не интересовал. И со мной ты возилась только потому, что я давала тебе возможность видеться с ним, хотя бы два раза в год. Бессмысленная привязанность превратила тебя в рабу. Ты ничего не достигла в этой жизни, ничего не добилась. Ты была, есть и будешь вечной медсестрой. И отец, и я использовали тебя, а когда обижали, ты только плакала.
 Татьяна Максимовна стала бледной, она молчала и трясущимися руками вытирала слезы.
 - Ненавижу, всех вас ненавижу! – с новой силой распалялась Зинаида.
 - Дочка, тебя отец обидел? – решилась спросить мать.
 - Я – не ты! Я не позволю вытирать о себя ноги! – это последнее, что выкрикнула Зинаида и, хлопнув дверью, скрылась в своей комнате.
 В голове стучало, она почти ничего не видела перед собой, ей казалось, что воздух раскален добела. Вдруг она почувствовала сильный озноб. Ее трясло до головокружения, до рвоты. Все ее тело испытывало чудовищные перегрузки, словно внутри шла какая-то непримиримая борьба. «Где я? Что со мной?» - подумала Зинаида. Вдруг в глазах потемнело, и она стремительно полетела вниз. Когда очнулась, то увидела: две Юдифи делят ее душу, этот маленький светящийся шар. Одна хотела вдохнуть в него Добро и Любовь, другая – Славу и Бессмертие. Но никто не спрашивал, чего хочет сама Зинаида. Они боролись не за нее, а друг против друга. Сама же она не хотела ни любви, ни славы. Покой, только покой…
 А перед глазами продолжала гореть ослепительным светом одна и кромешной тьмой зияла другая. «Каждая хочет властвовать надо мной, жить во мне, но я обману обеих», - подумала Зинаида.
 Собрав последние силы, она выхватила из их рук маленький светящийся шар и с размаху бросила его то ли в бесконечную бездну, то ли просто разбила об пол: «Может, это единственный стоящий поступок в моей жизни»…

 Глава шестидесятая
 ЖЕНСКАЯ ЖИЗНЬ

 Гала и Девушка с веером подружились. Опыт обрел нежность, а наивность – мудрость. Помогли им в этом Милка и Таша. Надменная Гала искренне признала свое поражение.
 - Девочка права, любовь – самый большой талант. Я внушала ей: «Позволяй любить себя, но никогда не увлекайся!» Мне казалось, что это единственно правильный путь. А все так просто! Только любовь дает импульс творчеству, а творчество делает жизнь настоящей. Сколько не крутись вокруг гения, талантливей не станешь!
 - Вы, Гала, умная и добрая. Вы сделали счастливыми многих мужчин, вы дали им тот самый импульс, который ведет к радости творчества. Вы оценили Любовь, полюбили Творчество, подружились с Милой…
 А что сделала я? – по-детски наивно рассуждала маленькая девочка, которая делала добро совершенно естественно. Она жила этим и иначе своей жизни не представляла.
 Все чаще и Гала приходила к Милке. Они много говорили, спорили и чисто по-женски немножко сплетничали. А однажды муза Дали попросила:
 - Ты могла бы дать мне несколько уроков живописи?
 Милка рассмеялась:
 - Но ведь я не Дали… Из меня вышла плохая ученица: я не смогла усвоить и половину ваших наставлений. Какой же я учитель?
 - Все поменялось, моя девочка. Я пришла поучать тебя, а сама получила прекрасный урок. Я должна была жить в тебе, а вместо этого ты проросла во мне, как цветок.
 - Ну, что вы… Мне хотя бы частичку вашего ума, воспитания, сдержанности…
 Женщины мирно спорили, но, в конечном счете, сходились в одном: они не похожи, но так нужны друг другу.
 Теперь они часто встречались вчетвером. Таша поила их чаем. Милка приносила любимый торт «Колизей». Гала тщательно сервировала стол, придавая их маленьким посиделкам некую изысканность. А Девушка с веером с удовольствием отправлялась мыть за всеми посуду…
 Она полюбила и Милку, и Гала, а в своей Таше просто души не чаяла. «Как это важно иметь женскую жизнь, женские дела и разговоры, свой женский взгляд на «мужские» проблемы. Теперь мне совсем не хочется, чтобы Таша звала меня Великим Творением Ренуара, пусть она даст мне самое простое женское имя», - думала Девушка с веером, когда Таша разливала ароматный чай.

 Глава шестьдесят первая
 СНЫ БЕЛЬВЕДЕРСКОГО

 После странного исчезновения аспирантки профессор Фишкин заметил, что с ним творятся странные

 вещи: готовясь к очередной лекции, он перелистывал большой альбом с репродукциями Климта; каково же было его удивление, когда он вдруг обнаружил, что Юдифь очень похожа на его соблазнительную ученицу! А уже в аудитории ему показалось, что Юдифь-2 просто смотрит на него глазами Зинаиды.
 С этого дня Бельведерский плохо спал по ночам, ему снились то страстные ласки и жаркие объятия, то жестокая кровавая расправа, а зловещий голос предупреждал: «Бойся розы, красного цвета и гвоздичного масла!»
 Семидесятипятилетний профессор в испуге прижимался к своей жене, просил у нее прощения и клялся в вечной любви. Эмма Герхардовна впервые за пятьдесят лет совместной жизни была покойна и счастлива.

 ЭПИЛОГ

 Все еще только начинается…
 Десятиклассница Сашенька и ее подруги решили в начале учебного года поехать на прогулку в Петергоф.
 - Девочки, я покажу вам любимый фонтан моей мамы и тети Милы. Когда-то он полностью перевернул их жизнь.
 Петергоф встретил их багряно-золотистой листвой, пронзительно голубым небом, радужными брызгами фонтанов. Все трое глубоко вдохнули осенний хрустальный воздух и, взявшись за руки, побежали к таинственному фонтану…
 Конец.

 2012год