44. Билет в будущее

44. Билет в будущее

 Приближался день отъезда Ивана и Серёжи. За два дня до этого Мавра Анисимовна уходила от лишних встреч с Иваном, потому что её глаза сразу наполнялись слезами. Серёже она тоже не показывала вида, что постоянно плачет в одиночестве.
Он заметил это сам, сказав:
-«Бабушка, почему у тебя мокрые глаза»?
Она отвернулась и ответила:
-«Я водичкой лицо протирала».
Иван всё понимал и с вопросами не приставал, а утром в день  отъезда обнял её за плечи и сказал:
-Я приеду к вам скоро, мы с Серёжей будем приезжать. А потом и вы к нам приедете. Не плачьте, мама, внуку ведь надо учиться в Ленинграде. Там его ждёт вторая бабушка, Надежда Петровна. Мы будем помнить вас и помогать. Сохраняйте память о Машеньке в чистоте».
 Об отъезде Ивана и Серёжи стало известно всей округе, поэтому здесь уже рано утром были Татьяна с детьми и появившиеся на своих участках соседи.
Емельян Иванович жал руку Ивану и говорил:
-«Я так беспокоюсь за Серёжу, сможет ли он привыкнуть к камням Ленинграда. Теперь ты за него в ответе, и мы на тебя надеемся. Пусть Серёжа вырастит хорошим человеком, заботься о нём. У него есть только одно будущее. Подумай об этом. Не забывайте и нас».
 Потом он крепко обнял внука, поцеловал его, сказав:
-«Слушайся папу и новую бабушку. Научишься писать, напиши нам письмо. Приезжай к нам, мы тебя будем ждать всегда».
Мавра Анисимовна обняла Ивана и сквозь слёзы сказала:
-«Мы любим тебя, ждём всегда тебя домой, мы хотели бы видеть у нас и Надежду Петровну. Береги Серёжу, он наше солнышко». Потом долго не отпускала от себя внука.
Крепко обняла, тесно прижавшись к Ивану и Татьяна, обещая постоянно помогать старикам.  Соседи тоже тепло прощались с Серёжей и Иваном, чем вызвали уважительные взгляды к ним стариков.
Иван же пожелал всем здоровья, обещая приехать в Почеп на следующее лето, и отказался от услуг Емельяна Ивановича отвезти их на вокзал, сказав:
-«Мы сильные и здоровые, дойдём до станции сами»,- и с сумкой за плечами, взяв за руку Серёжу, направился по переулку к верхнему шоссе.
Все собравшиеся у дома долго смотрели им вслед, а сами они, оглядываясь несколько раз, в свою очередь поднимали руки и про себя говорили «до свидания».   
  Отец с сыном уходили в новый мир будущей жизни. Шагая по каменистому шоссе, отец переключал внимание сына  на окружающие виды и предметы. Вот и школа, в которой не пришлось учиться Серёже, вот и бывшая Покровская церковь, ставшая пепелищем памяти о крещении сына, вот и Ильинский собор с фреской святого Ильи, устремлённого к небесам. Ландшафт удивлял своей изменчивостью, а домики на пригорках вызывали у Ивана некоторое чувство одиночества, ведь большинство окошек в них были разбитыми.
В то же время, маленькая ручка сына, находившаяся в большой и сильной руке отца, была послушной, и Иван понял, что он сейчас полностью доверялся ему, стараясь гордо идти с ним в ногу. Несколько раз, когда Серёжа уставал, отец брал его на руки, ведь путь до вокзала был неблизким для пятилетнего мальчугана.
Иван подумал, что этот маленький родной ему человечек, уже имеет свой внутренний мир, в который ему так хотелось заглянуть. Он попробовал представить его себе сейчас, как детскую мечту деревенского трудолюбивого и заботливого мальчика, для которого пока главной ценностью в жизни были его мама, бабушка и дедушка. Они формировали круг его привязанностей. Теперь для него открывался новый мир, который должен формировать уже он, его отец.
Наконец, они добрались до железнодорожного вокзала, где их уже ожидал знакомый дежурный по вокзалу Николай Иванович. Иван за день до отъезда уже побывал у него, поэтому тот знал об их прибытии, но Серёжу он увидел первый раз, поэтому сразу обратился к нему:
-«Здравствуйте, молодой человек»,- и подал ему руку.
Серёжа руку протянул, но вместо ответа прижался к отцу. Ему ещё не приходилось так общаться со взрослыми людьми, поэтому за него ответил Иван:
-«Здравствуйте, Николай Иванович. Вот и мы, это мой сын Серёжа».
-«Хороший мальчик. Билет для вас готов, получите»,- сказал железнодорожник и вручил Серёже  шелестящую бумажку.
-«Пусть он послужит для него пропуском в лучшее будущее»,- добавил он.
-«Да, мы отправляемся в своё первое путешествие по нашей родине»,- подтвердил Иван.
Ожидая поезд, сын крепко держал руку своего отца, был естественен и свободен.
Когда же услышал шум колёс и пронзительный свист гудка, его свободная рука, как бы защищаясь, невольно потянулась к своему лицу, которое на мгновение от неожиданности странно сжалось. Ему показалось, что огромная махина движется прямо на него.
 Иван, осознав это, двумя руками обнял его и прижал к себе, отпустив только тогда, когда поезд остановился, при этом успокоил его словами:
-«Не бойся сыночек, это поезд. Он идёт строго по путям и никуда свернуть не может».
Сам же подумал: «Привыкай, мой маленький. Ты находишься только в начале своего путешествия. Впереди – целая жизнь».
А потом взял Серёжу на руки, поднялся по ступенькам, войдя в вагон вслед за другими пассажирами.
 Отец поднялся с ним на площадку, и откуда попрощался с  Николаем Петровичем. Просвистел гудок, и поезд тронулся в путь.  До свидания Почеп,  ставший для Ивана дорогой точкой на карте, где он нашёл свою любовь к женщине, обрёл отцовство, до слёз прочувствовал уважение к старикам. 
Путь до Ленинграда Серёжа перенёс легко, и дорога действительно стала для него открытием нового мира.

 Война словно растревоженный улей собирала людей в свои деревни и города, и ребёнок за всю свою жизнь не увидел столько незнакомых ему людей, сколько здесь, в поезде.
Когда все уселись на места, к нему подходили дети, но Серёжа их боялся и молча, словно настороженный ёжик, сидел у окна рядом с отцом.
 Он ещё продолжал жить близким ему миром родных людей, до конца не понимая, куда его везут. Присутствие отца немного успокаивало, но тревога не отступала.
Иногда он задавал свои детские, но рассудительные вопросы, выдававшие его тревожное состояние.
Так, когда Иван на минутку вышел из купе, чтобы узнать точное время, он забеспокоился и спросил:
 - «Папа, а ты не оставишь меня здесь одного»?
Другой вопрос «Мне очень жалко дедушку с бабушкой, и как они будут жить без меня? Умрут, наверное?» поставил его в тупик. Он не знал, как на него ответить, но пояснил, что ему тоже их жалко, но у них есть дом, соседи, тётя Таня и её ребята, обещавшие помогать им.
В голове сына постоянно жила мысль и о маме, а его вопрос «Когда мы поедем обратно к маме?» вновь переключил Ивана на мысли о его покойной жене.
Он обнял сына и сказал:
-«Дорогой мой сынок, я так любил нашу мамочку. Мы обязательно вернёмся к ней в Почеп, но скоро ты увидишь Ленинград, который она тоже любила, дом и квартиру, где мама жила»,- и стал рассказывать ему о городе и о том времени, когда они вместе с женой в Ленинграде радовались их совместной и счастливой жизни.
Этот разговор добавил Серёже уверенности в его отношениях к отцу.
Больше в пути таких вопросов он не задавал, хотя при подходе поезда к Ленинграду всё же спросил:
-«Папа, а я в Ленинграде не заблужусь»?
Иван обнял сына и сказал:
-«Нет, что ты. У тебя есть я и ленинградская бабушка Надя, которая любила твою маму, очень любит и ждёт тебя. Мы не дадим тебе заблудиться».
И вот двое суток пути оказались позади, за окном лес сменился домами, появились пригородные станции, уже целые городские улицы подступили к железнодорожным путям и, наконец, появилось заветное слово «Ленинград».
За окном стояла пасмурная погода, хотя было тепло. Серёжа не отходил от окна, наблюдая за мелькавшими домами, улицами, людьми, проходившими по тротуарам города.
 Иван смотрел на сына и был доволен тем, что купленный костюм хорошо смотрелся на нём и соответствовал погоде.
Но вот поезд остановился, и все пассажиры засуетились, направляясь к выходу.
Иван тоже взял сына за руку и сказал:
-«Серёжа, мы приехали в Ленинград».
На вокзале их никто не встретил. Виноват в этом был сам Иван, не сообщивший Надежде Петровне в своём письме о дне приезда.  Иван вместе с ним направился на Невский проспект к остановке троллейбуса. Пока они шли, Серёжа, держась за дорожную сумку, с любопытством разглядывал дома. Они ждали троллейбус совсем немного времени, а когда он подошёл, и дверь огромной машины отворилась, Иван радостно сказал:
-«Серёжка, залезай, поедем домой»!
Малыш с опаской вошёл внутрь машины, уселся за водителем и до половины пути наблюдал за его действиями. О чём думал он в этот миг, осталось только ему известно. Иван в свою очередь наблюдал за сыном и в душе радовался его детской серьёзности.
 По дороге к дому он вспомнил, как шесть лет назад вместе Машей они также добирались  домой, но тогда их встречала мама, и у них было много вещей.
С тех пор прошло ровно пять лет. Как быстро бежит время, которое оказалось непредсказуемо тяжёлым для всей страны, а для него самого таким трагическим.
Не хотелось верить в то, что не стало его любимой Машеньки и что вместо неё с ним возвращается в Ленинград их сын, сосредоточенно смотревший на городской мир через мутное окошко движущейся машины.
 Иван тоже стал вглядываться в очертания мелькавших за окошками видов, про себя восклицая:
«Здравствуй, город мой дорогой, измученный голодом и бомбёжками, неисчислимыми страданиями людей. Я вернулся к тебе не один, а с сыном, с которым мы и разделим все трудности будущей жизни».
Вскоре они уже шли к невысокому старинному дому на Крюковом канале, который отныне станет и для Серёжи родным на много лет вперёд.
-«Серёжка, пришли. В этом доме живёт твоя бабушка и моя мама. Она так давно хотела тебя увидеть»,- сказал отец.
 Иван вдруг поднял глаза и в окнах второго этажа неожиданно увидел Надежду Петровну, смотревшую на них через стекло.
Не успели они открыть парадную дверь их подъезда, как она уже спустилась вниз и торопилась к ним.
-«Моя душа сегодня чувствовала ваш приезд, я целый день не отходила от окошка. Такая радость явилась ко мне, здравствуйте, мои родные сыночек и внученек»,- говорила она.
 Схватив Серёжу на руки, бабушка прижимала его к себе, целовала и продолжала говорить:
-«Моё самое сильное желание было увидеть вас, я измучилась такой надеждой, теперь я буду жить ради вас».
Иван обнял её, поцеловал и сказал:
«Мамочка, здравствуй. Мы так рады, что видим тебя здоровой и красивой».
  Бабушка не отпустила внука и на руках внесла его на второй этаж. Иван шёл позади неё, сознательно замедляя ход, потому что очень сильно билось его сердце, почти на пять лет разлучённое с родными людьми, домом и близким его сердцу городом.
Но вот и заповедная дверь, ведущая в мир их семьи, где теперь будет вершиться и судьба его сына.
Зайдя в квартиру, он первым делом взял сына за руку и повёл в спальню, где мог бы появиться на свет он, Серёжа, если бы тогда его беременная жена не уехала в Почеп.
Комната была словно законсервирована, ничего не изменилось, и на высоком комоде стояла фотография, изображавшая Ивана и Машу, его жену. Это было единственное совместное фото, запечатлевшее в Ленинграде миг их счастья.
Серёжа, узнав свою маму, схватил фотографию и, прижав к себе, закричал:
-«Мамочка моя, это ты. Папа, это ведь мама. Ты и мама. Узнал, узнал её», - а потом прижался к отцу и заплакал.
На слёзы внука вошла Надежда Петровна:
-«Что произошло? Серёженька, почему ты плачешь? Не надо плакать, твоя мама жила здесь вместе с нами. Пойдёмте все за стол, я приготовила вам поесть».
Двухдневная дорога всё же сказалась на состоянии Ивана и Серёжи, поэтому после обеда примерно через час они уже лежали на кровати и после короткой беседы незаметно для себя уснули.
Иван спал недолго, а проснувшись, встал, подошёл к маме, обнял её и сказал:
-«Мамочка моя, дорогое и бесценное сокровище, ты без меня провела все эти дни в лишениях и тревогах. Несмотря на такие испытания, ты сохранила в неприкосновенности нашу комнату. Спасибо тебе за это. Я так хотел приехать к тебе и помочь, но меня не отпустили. Расскажи мне об этих днях. И о папе, ведь я ничего о нём не знаю».
На что Надежда Петровна ответила:
-«Очень трудно рассказывать, мне надо заново всё это пережить. А про твоего отца скажу, что погиб он нелепой смертью. В октябре месяце сорок первого года записался в дивизию народного ополчения, которая заняла оборону в районе Автово, надо же ему было оказаться в ненужном месте и в ненужное время. Фашистский самолёт, неожиданно налетевший на их позиции, сбросил бомбу, которая попала прямо на участок, где находился отец. Его тяжело ранило. Он попал в госпиталь, куда я ходила каждый день. Но он умер, ночью, о чём мне сообщили уже тогда, когда я пришла к нему на следующий день».
Надежда Петровна заплакала. Сын тоже расстроился, обнял её, поцеловал в мокрые глаза и просил как можно скорее показать ему его могилу.
Желая успокоить свои чувства, Иван решил погулять по улицам города, сказав маме, что он очень по ним соскучился.
 Она согласилась с его решением, сказав:
-«Будь осторожен, с домов часто сыплется штукатурка, ведь дома содрогались от взрыва снарядов и их никто не ремонтировал».
 Потом он зашёл в спальню  и, убедившись, что Серёжа спит, вышел на набережную Крюкова канала.
После долгой разлуки с городом послевоенный Ленинград показался Ивану строгим и даже суровым. Монолитные стенки гранитных берегов канала напряжённо сдерживали воды, отражавшие деревья и тяжёлые тучи, проплывавшие над ними. Было такое ощущение, будто бы им подчинились и стоявшие как гвардейцы на параде охристые старинные дома.
Один только Мариинский театр бирюзовым барином раскинулся на большой площади и как бы небрежно тыльным фасадом прикоснулся к каналу.
Иван обошёл его полукружие, вышел на Офицерскую улицу и по ней направился к знаменитому «Дому сказки». Ранее он часто приходил туда, чтобы посмотреть на замысловатый мир причудливых окон, балконов, многочисленных башенок, придававших дому романтический вид.
Иван особенно любил его парадный фасад со стороны Английского проспекта, украшенный высеченной из камня птицей Феникс, и яркой облицовкой стен природным камнем с красочными майоликовыми панно.
Всё это создавало на фоне рядовой застройки старой Коломны волшебное зрелище, напоминавшее вид театральной декорации, соответствовавшей настроениям работников и актеров Мариинского театра, живших в нём. Многие называли его «Домом Анны Павловой», в память о великой русской балерине, имевшей в здесь свои комнаты.
Он шёл в предчувствии увидеть это красочное зрелище. Однако, подойдя поближе, сказки он не нашёл, а вместо неё взору представилась картина, повергшая его в оцепенённое состояние. Знаменитый дом превратился в обгорелый каменный монстр, в котором с угла второго этажа нависал обрушенный эркер, а под ним тёмной дырой открывался подвал. Возле него на тротуаре валялись и каменные крылья разбитой птицы.
Потрясённый видом разрушенного здания, он с состраданием сказал себе:
- «Ещё одна моя порушенная сказка» и, желая улучшить своё настроение, направился в сторону Невы. Он шёл по Английскому проспекту, вышел к реке Мойке, затем перешёл реку по мосту и зашагал к реке вдоль Ново-Адмиралтейского канала.
Дух захвалило от увиденного простора, где широкие гранитные берега удерживали в себе мощный напор ладожской воды.
-«Вот она, моя малая и великая родина, красавица Нева и её исторические здания»!- воскликнул он.
Перед ним открылась необыкновенная, ставшая торжеством искусства красота камня, о которой он постоянно думал.   
В его подсознании мелькнуло сравнение этой искусственной каменной красоты с уральской и почепской природной красотой, доставивших много трепетных минут в его жизни.
 С такими мыслями он шёл по набережной, заметив, что она была в этот миг почти безлюдной. Ему же захотелось видеть много людей, и он подумал о том, что скоро ленинградцы начнут возвращаться в свой город и набережные станут свидетелями всему этому. Уверенный в том, что вскоре так и будет, он захотел ускорить эти события и нарисовать себе многолюдную живую картину, чтобы вот сейчас из всех зданий на набережную вышли люди, когда-либо жившие в этих дворцах и особняках.
И силой его воображения уже ожил первый угловой дом, из которого важно вышли в длинных своих одеяниях предки купцов Демидовых, ставших с петровских времён столичными жителями. 
И из соседнего окрашенного в солнечный свет высокого дома выходила большая группа нарядно одетых людей.
Чем дальше он шёл по Английской набережной, тем больше он видел нарядных людей. Шефствовали многочисленные чиновники вплоть до камергеров, прославленные генералы и адмиралы, бароны и князья со своими свитами, среди которых ему представился знаменитый князь и министр Николай Румянцев, вышедший из своего величественного дворца.
Он увидел писателя Фонвизина, важно открывавшего двери углового дворца, и выходившего из министерства иностранных дел молодого поэта Александра Пушкина со своими литературными героями.
Радовались за свои творения архитекторы, возводившие вдоль Невы прекрасные особняки, художники и скульпторы, украшавшие их.
Трудно сказать, сколько блистательных лиц из разных времён и сословий могли предстать здесь, всех их знать он не мог.
Иван совершенно отвлёкся от реальности, рождая пока неведомый ему самому театральный спектакль, и чувства его наполнялись гордостью за этих людей, и он подумал:
-«Таких талантливых людей, сотворивших эту историю и красоту, невозможно победить».
Потом вышел на Сенатскую площадь, где, как заключительный аккорд его размышлений, перед ним открылся Медный всадник, гордо взметнувшийся над скалой и устремивший свой взор к далёкому северному горизонту.
Огромная махина памятника императору Петру Великому возвышалась и над ним и всеми теми людьми, которые усилием его воображения только что выходили из небытия и бродили вместе с ним по набережной.
Такая сила энергии этих людей и красота видов города возбудила в нём веру в будущее ленинградцев, и из его уст тихо сами собой сформировались слова, как бы исходящие от Петра:
-«Ничего, Иван, мы пересилим всё. Набирайся мужества, чтобы преодолеть испытания. Иди домой, дари радость своим дорогим людям. Они ждут её от тебя».
Вскоре он был уже дома. Серёжа продолжал спать в своей постельке, так отозвалась ему долгая дорога, а мама готовила ужин для сына и внука.
 Она уже не плакала, а ждала Ивана, и когда тот вошёл, спросила:
-«Как тебе показался город? Мы старались сделать его чистым и опрятным. Жаль, что многие жители не дожили до победы».
Иван обнял её и сказал:
-«Я получил хороший заряд энергии, вот только «дом-сказка» порушилась. Жаль, без неё Коломна осиротела. Я заметил, что и город почти вымер, на набережных почти нет людей».