ХОЧУ ЕЩЁ... Рассказ

О том событии, позорном самом, я могу поведать только тебе, мой любимый дневник.
 Прежде о том расскажу, что испытала. Иначе..., как сможешь ты, мой молчаливый дневник, понять меня?!
 Мне плохо, ужасно плохо.. Как ушли подружки, Анька и Ириша, стало ещё хуже - места себе не нахожу! Хочется, чтобы кто-то, более сильный, прижал мою голову к своей груди, нежно провёл по волосам и успокаивающе прошептал:
 - Всё хорошо, моя маленькая! Всё хорошо! В том, что произошло, вины твоей нет!..


1.
 Я шла в школу. До неё оставалось всего ничего, повернуть за угол и пройти по проспекту метров сто, как, вдруг, около меня затормозила большая чёрная машина с затемненными стёклами. Может БМВ, новейшей модели, а может... да, скорей всего это был “Мерс”.
 Ты же знаешь, я не особо разбираюсь в машинах. Для меня они делятся на три категории - красивые, не очень и чумошные. “Жигули” всех моделей, а так же все те убогие коробки и гробы на колёсах, которые производил в прошлом веке наш российский автопром - мусор на улицах. Они нужны для того лишь, чтобы на их фоне красавицы ”иностранки” смотрелись ещё более изящно.
 Ах, да! Есть повод посмеяться, пока не перешла я к основному рассказу. Ещё недавно мечтала прокатиться на допотопной “копейке”.
 "Жигули” первой модели есть у папули Вики, моей одноклассницы. Организовать поездку на той дребезжащей развалине, у которой ржавчина, словно зверь хищный, изрядно изгрызла днище и крылья - плёвое дело. Только в рыдван тот сама не сяду. В нём почётно ездить мешкам с картошкой, яблокам и овощам из сада. Фокус в том, что в “копейку” сесть надо случайно. Только тогда исполнится примета: встретишь парня своей мечты, полюбишь его, а он ответит взаимностью.
 Жаль, в городе таких машин осталось… - раз два и обчёлся!
 Вика примету эту высмеяла.
 - Вот уж не думала, что у папы столь значимая машина! - заявила нам. - Девки, гоните по сто баксов. Завтра же любофф вам начну поставлять!
 Смех смехом, но летом трижды голосовала на проспекте. Делала, согласно инструкции, семнадцать неторопливых шагов по обочине, (число означает мой возраст), резко разворачивалась и… руку призывно вверх. Первым бомбист попался, дедуля… кажись, на “Таврии”. Для него не я, сотенная важней была. Пришлось проехать пару остановок, обратно на своих двоих топать - деньги-то тю-тю! Вторым тормознул…, ах да, вспомнила, “Фольксваген”. За рулём тётка расфуфыренная, ровесница мамы. До центра довезла. И от денег отказалась. А третий… - урод тот ещё!
 - Детка, тебе повезло, - рассмеялся весело. - Мне как раз такая, как ты, нужна. В качестве подарка.
 У меня глаза круглее стали, чем колёса у тачки этого козла.
 - Какого подарка? - невольно произнесла.
 - У дружбана день рождения, а от него тёлка вчера свалила, - затараторил он. - Если услуги твои не запредельно большие, то….
 - Я не проститутка! - выкрикнула гневно.
 - Значит, пассажирка, - улыбнулся он. - Тоже неплохо. Куда едем?
 - До “Дом моды”.
 - Парочка стольников, как ветер домчу!
 - Ско-о-олько?!
 - Всего лишь пара стольников.
 - Но у меня…, денег таких нет.
 - Так какого хрена ты стоишь тут, руками машешь!
 Придурок этот, (кстати, красивый парень), захлопнул дверцу. Так газанул, что горелой резиной запахло.
 Деньги у меня были. Только не для урода этого, а для водителя копейки…. Прости дневник, я отвлеклась немного. Наверное…, а так и есть: о тех событиях даже тебе рассказать трудно. Вот, оттягиваю время.
 “Мерс”, который притормозил около меня в тот день был самим совершенством. В него мир смотрелся, как красавица в зеркало.
 Боковое, тонированное стекло плавно опустилось.
 - Девушка, подскажите пожалуйста, где улица Володарского? - обратился ко мне водитель, степенный господин с седым ёжиком волос.
 В улыбке его и глазах было что-то хищное, отталкивающее. И в то же время, он был очень красив. Таких мужчин остерегаются умные женщины, но даже они порой теряют рассудок. Бросаются в их объятия, словно в омут, А чаще, опьяненные запретными мыслями и тайными надеждами, летят к любовному приключению на крыльях мечты, словно глупые бабочки к огню свечи, чтобы затем, если повезёт, обжечься по настоящему.
 Сгореть в любви…, наверное, мой милый дневник, это очень сладко, сгореть в любви. И быть опалённой, мучиться и страдать - сладко!
 Снежинки кружились в воздухе, залетали в открытое окно машины, но мужчина этого не замечал. Он смотрел на меня и обворожительно улыбался.
 - Володарского? Я не знаю где улица Володарского, - промямлила я.
 Мужчина кивнул головой. А ко мне подскочили два парня, которые шли до этого следом. Один заломил руку, а второй задрал подол шубы, выхватил шприц и, через ткань брюк, вонзил его мне в ягодицу.

2.
 Очнулась я в вертолёте.
 Винт взбивал небо с белоснежными кусками облаков, словно миксер коктейль с мороженым. Он наполнял салон гулом, вибрацией и тревогой. Знал бы ты, дневник, как мне стало страшно. Знал бы ты, что я испытала, когда обнаружила, что правая рука прикована к подлокотнику кресла. Представь только, настоящими наручниками!
 Дверь в кабину вертолётчиков была закрыта. Кроме меня в салоне никого не было. От страха, наверное, я начала икать.
 Вертолёт летел над обширной водной поверхностью. И тут, чуть сознание не потеряла. Увидела крошечный островок внизу, а на нём… пальмы.
 Пальмы?!
 Икоту, как рукой сняло.
 Не в Москве я заснеженной. И даже не в московской области. Где-то на юге…. Вертолёт начал снижаться. Он приземлился чуть выше узкой полоски песчаного пляжа. Кроме волн, песка и пальм я ничего не видела. Как только смолкли двигатели, из кабины вышли… два здоровущих негра. Оба согнулись в полупоклоне.
 - Госпожа соизволила проснуться?! - дебильно заулыбался один.
 - Простите госпожа, за наручники! - залопотал второй верзила, пряча взгляд. - Это была вынужденная мера.
 А первый, торопливо и подобострастно произнёс:
 - Мы думали, что Вы не проснётесь до посадки. Пожалуйста, не держите на нас зла!
 Сказать, что я была ошеломлена…, значит - ничего не сказать!
 Негры ещё что-то балаболили, не уставая слово дурацкое “госпожа” повторять, улыбаясь заискивающе и кланяясь так, словно... была я принцессой взбалмошной и капризной, с которой опасно жить не в ладах.
 Разумного объяснения происходящему дать не могла. Беспрекословно выполняла команды вертолётчиков, больше похожие на уговоры,
 - Госпожа, прошу на выход!
 - Госпожа, трап не очень удобный. Осторожней, пожалуйста!
 Не удержалась, фыркнула:
 - Я вам не фарфоровая кукла!
 Замедленно, словно во сне, я шла по красной ковровой дорожке, которую кто-то заботливо раскатал от вертолёта к расписному деревянному терему на взгорке. Тупо смотрела на низко кланяющихся мне людей, в основном чернокожих. Было их около пятидесяти. Выстроились они по обе стороны от дорожки. У вертолёта находились те, что одеты победней. На некоторых, особенно юношах, из одежды были только набедренные повязки. Чем ближе подходила я к замку, тем больше одежды было на встречающих. Тем богаче на одежде становились пуговицы, ремни, пряжки, всевозможные застёжки.
 На площадке, у распахнутых деревянных ворот, метра три высотой, надменно вскинув голову, стояла дородная белокожая старуха, одетая в костюм столбовой дворянки из знаменитого мультфильма о рыбаке и золотой рыбке.
 - Здравствуй госпожа! - поклонилась она низко, коснувшись рукой земли. - Здесь, в тереме этом, будешь ты жить отныне. Знай, госпожа, любой твой каприз для нас закон.
 - Верните меня домой! - потребовала я и даже... ой, вот тут за достоверность не ручаюсь, вроде бы топнула ножкой.
 - Любой каприз, в пределах дозволенного, - улыбнулась заискивающе старуха и, вдруг, бросила строгий взгляд. - Во всём остальном моё слово для тебя закон. С улыбкою привечать буду, ублажать и потчевать, как госпожу любимую. Как сведу брови сурово, знай, слушаться меня беспрекословно должна.
 Дурдом этот начал меня забавлять.
 - К чему такое двуличие?
 - Не мной придумано, не мне отменять, - буркнула старуха, но улыбнулась и представилась: - Марфа я, так и зови. Я здесь распорядитель. Главная, значится. А это, - она окинула холодным взглядом застывших в полупоклоне людей, что замерли под жарким солнцем, словно бездушные статуи, - это твои слуги. Имен их тебе знать ни к чему. И им ни к чему знать твоего имени.
 - А тайны тут нет никакой! - с вызовом сказала я.- Меня Настей зовут. Настя Чатанова. Школьница. 17 лет. Родилась и выросла в Челябинске.
 - Большую ошибку ты допустила госпожа, - натянуто улыбнулась старуха.- Повезло, из низшей челяди, кто расслышать тебя мог, лишь двое знают русский язык.
 - Могли бы всех обучить! - брякнула я.
 Старуха сердито поджала губы. Гортанно произнесла несколько фраз на незнакомом языке, обращаясь неизвестно к кому. Взглянула на меня, словно ужалила, и... заулыбалась притворно-приветливо.
 - Следуй за мной, госпожа! - Она окинула взглядом негров-вертолётчиков, холодно приказала: - С нами пойдёте!

3.
 Не в терем повела меня старуха. По извилистой тропинке мы пошли вдоль высокого деревянного забора, сделанного из заострённых вверху брёвен, такой же высоты, как ворота. Тропинка была широкой, утоптанной: по всему выходило, что ходили по ней часто часто. Как поднялись на холм, я рот открыла от удивления. Внизу, среди пальм, неподалёку от океана, метрах в трёхстах от нас увидела деревню. Дома и домишки стояли с той и другой стороны улицы, штук по двадцать с каждой. Стены бревенчатые. Крыши деревянные. На окнах наличники и ставни…. Ха, для сходства с русской деревней не хватало огородов, штакетником и горбылём огороженных, мусора, зарослей крапивы, луж вековых, в которых купались бы свиньи.
 - Куда Вы меня ведёте?
 - Узнаешь.
 - Почему я не могу узнать это сейчас?!
 - Можешь, - пожала плечами старуха. - Только смысла нет балаболить о том, что вскоре само известным станет.
 - Кому всё это принадлежит?
 - Господину нашему.
 - Кто он?
 - Он наш господин.
 - Как зовут его.
 - Господин. И хозяин!.
 - Хотя бы имя у него есть?!
 - Я не знаю его имени. Как не знаю, и знать не хочу твоего!
 - Я представилась.
 - А я успела забыть.
 - Зачем меня привезли сюда?
 - Полагаю, на этот вопрос ты вскоре сможешь ответить сама.
 - Я не буду принадлежать вашему господину!
 - Поживём - увидим! - усмехнулась старуха.
 - Я не проститутка!!!
 - Ты очень красива, госпожа. - заулыбалась старуха. - Ты будешь украшением гарема моего господина.
 Марфа направилась к самому большому и высокому дому с резными наличниками. У двери буркнула вертолётчикам:
 - Здесь ждите! Не отлучаться, чтоб!!!
 Встретил нас полуголый мужик, лет сорока. Глазки его, маленькие, поросячьи, беспокойно бегали из стороны в сторону..... Ха, встретил! Он стоял, покачиваясь, посередине просторной комнаты, в которой из мебели был всего лишь стол с тремя стульями. Огромный живот вываливался из спортивных штанов, словно бурдюк с вином. Маленькие бурдючки свисали с дряблых щёк, и с безобразно жирного подбородка. Лысина отливала желтизной, словно её канифолью натёрли.
 - Нажрался! С утра нажрался! - напала на него старуха. - А ведь предупреждала, говорила тебе, не пить сегодня, трезвость блюсти! Ведь говорила же!!!
 - Мам, отстань!
 - Сдохнешь от спирта своего! Тебя же, дурака, жалко!
 - А мне не жалко. Мне уже никого не жалко, - пробормотал толстяк, хотел ещё что-то сказать, но махнул рукой и заковылял к двери, ведущей вглубь дома.
 - Халат не забудь одеть! И руки помой! - крикнула ему вслед старуха.
 Марфа отвела меня в туалет. Заставила одну баночку наполовину наполнить мочой, в другую положить немного…, ты и сам понял, дневник, что именно.
 - Это Ваш сын, - попыталась я разговорить старуху.
 Она не ответила, лишь поджала губы.
 В одной из комнат, заставленной каким-то оборудованием и приборами, толстяк, одетый в белоснежный халат, а оттого выглядевший чуть более презентабельно, взял у меня кровь из пальца и из вены. Я подчинилась, но не смогла скрыть на лице выражение брезгливости. От него пахло, как… от помойки.
 В другой комнате, где стояло гинекологическое кресло, этот хмырь, эта пародия на давшего клятву Гиппократа врача, потребовал от меня раздеться до гола.
 - А вот это видел! - сунула я ему под нос кукиш.
 Свиные глазки лекаря полыхнули яростью дикого кабана.
 - Госпожа, лучше тебе подчиниться, - елейным голосом пропела старуха. - В противном случае, я вынуждена буду позвать негров.
 Я смирилась. Стоит ли обострять отношения с тем, кого, быть может, вижу в первый и последний раз.
 - Краса-а-авица! - пропела старуха, как только я разделась полностью..
 В глазах "доктора" малюсенькой икоркой интерес сверкнул, тотчас погас: смотрел на меня... хм, словно на восковую фигуру.
 - Так-с, несколько прыщиков картину не портят. Зад тяжеловат, но хозяину такие нравятся. Повернись... Ещё повернись.... Руки за голову.... Да, неплохой экземплярчик попался!
 - Советы, рекомендации будут?! - спросила старуха.
 - Силикончика не мешало бы в груди добавить, - ухмыльнулся коновал этот.
 - По существу говори! - строго сказала старуха.
 - Отвара ей дашь, как придёт время, моего знаменитого отварчика, предстанет перед хозяином, как Афродита из пены, - Он издал пародию на смех. Лениво взмахнул рукой: - Залезай-ка, в кресло!
 Мне зубами скрежетать хотелось от злости, но я, лишь вспомнила о неграх, послушно залезла в гинекологическое кресло. И тут же металлические браслеты защёлкнулись на руках и ногах. Старуха и её дебильный сынок сработали слаженно.
 Толстяк склонился надо мной и... захохотал. Дико и оглушительно.
 - Снова та же проблема! Мам, где он берёт их, таких?!
 - Не балаболь! Делай своё дело! - сердито отозвалась старуха.
 - Деточка, ты уж прости, но хозяин не любит возиться с девственницами! - проблеял толстяк и выставил вверх большой палец правой руки. - Вот твой первый мужчина!
 До меня не успел дойти смысл сказанного. А он резко воткнул свой толстый палец мне во влагалище. Я закричала от боли, а урод этот засмеялся, не спеша взял с маленького столика белоснежный баллончик, придавил кнопку и, с брезгливой ухмылкой, словно тараканов травил, обрызгал промежность. Стало ещё больней.
 - Поздравляю, - пьяно ухмыльнулся урод этот. Вдруг, вытянулся по стойке “смирно!” и провозгласил: - Ты стала женщиной!
 - Мог бы без придури этой, - буркнула старуха.
 А сынок её сник, протянул капризно:
 - Мам, уста-а-ал я, спать хочу-у-у!
 Дальнейшее смутно помню.
 Помню..., руки дрожали, когда сползала с гинекологического кресла. Помню, пуговицу кофточки застегнуть никак не могла.... Помню, снадобье какое-то, горько-сладкое, больше горькое, чем сладкое пила, а зубы о стакан стучали....В чувство привели слова старухи:
 - Хобби у него такое, целки пальцем ломать. Не обижайся, в душе он добрый.- И добавила, тяжело вздохнув: - Потому и пьёт.
 Я задохнулась от ужаса.

4.
 Боли не было, но, когда шли к терему, противно стекало что-то тонкой струйкой по правой ноге…. Дневник, мой милый дневник, я полагала, что ничего более жуткого в жизни моей не случится. Как я заблуждалась!
 За воротами, у входа в терем я увидела виселицу. Передвижную. Четыре деревянных колеса, окованные железными обручами, держали на себе небольшую, деревянную платформу. На ней, на балке, упирающейся в круглые столбы, висели, чуть покачиваясь от ветра, молодой негр и худощавая мулатка.
 - Что это?! - прошептала я, холодея от ужаса.
 - Те двое это, из челяди, которых убила ты словом неосторожным. На их беду, они знали русский язык.
 - Но это же….
 - Всё верно, госпожа, это наша предосторожность, - холодно сказала старуха и ухмыльнулась ядовито. - Не расстраивайся, госпожа, тебе не пристало жалеть челядь. Прошу в терем, госпожа!
 Как только мы поднялись на крыльцо, сзади раздался скрип. Я испуганно оглянулась. Скрипели, противно и нудно, деревянные колёса виселицы. Два негра катили её в сторону небольшого строения, похожего на сарай. Тела повешенных мотались из стороны в сторону словно куклы.
 Старуха молча смотрела на меня, в упор, позволив “насладиться” зрелищем.
 “Это розыгрыш, чей-то глупый розыгрыш, - упрямо твердила я себе. - Не может быть, чтобы меня в женщину превратил врач алкаш! И чем?! Пальцем!!! И жизни лишать двоих…, только за то, что известно им, где я живу и как меня зовут... глупо. Розыгрыш, конечно же, это розыгрыш. Какой-то чудовищный розыгрыш, а вокруг актёры….”.
 Я почти убедила себя в том, что никто никого не убивал! Что врач не сделал меня женщиной! Всего лишь, чокнутые телевизионщики обкатывают новую программу и…. Дальше воображение буксовало.
 Да, есть такая телевизионная программа “Розыгрыш”. В ней подшучивают над знаменитостями, не всегда милостиво. Но я… - я же не “звезда”!!!
 Сознание моё словно бы разделилось на три части. Одна его часть продолжала выискивать разумное объяснение происходящему. Другая, волком на Луну воющим, вопила от ужаса. А в третьей части сознания, словно огромная, жирная муха в паутине, отчаянно билась мысль, что мне всего семнадцать лет, и, без разрешения родителей, никто не вправе подвергать меня такому чудовищному испытанию.
 Огромным усилием воли мне удалось собрать себя воедино, не поддаться сумасшествию. С трудом удалось подавить истеричный смех. Он ядовитыми пузырями вспухал в груди и рвался к голосовым связкам. Я, закрыв ладошкой рот, словно окаменела, но, под окаменелостью этой, извивалась от жуткой душевной боли, от жуткого страха. А слёзы текли и текли. Сами. Не спросясь.
 - Привыкай, госпожа, - сказала старуха, сопроводив слова свои многозначительной улыбкой. - Свыкнешься, счастливой будешь. Как сыр в масле кататься станешь. Жизни иной ведать не захочешь.
 Мне захотелось её удавить.
 Старуха привела меня в маленькую комнату. Посередине стоял стол, заправленный льняной скатертью, накрытый по ресторанному, на две персоны. На стенах гобелены, тончайший шелк, искусно собранный в причудливые складки. Маленькое оконце узорчатой решеткой из стали забрано.
 - Госпожа позволит с ней отобедать? - пропела старуха подобострастно. Не дождавшись ответа, она села за стол и дважды хлопнула в ладоши. Выскочил из-за занавески верзила залихватского вида со смуглым худощавым лицом, с улыбкой, которой позавидовала бы Джоконда и... в смокинге.... Ха, на нём он смотрелся, как эротические трусики на обезьяне.
 - Вот-с, пожалуйста-с, меню-с, - отвесил верзила поклон.
 - Без меню-с обойдёмся! - холодно сказала старуха. - Что есть в печи, на стол мечи!
 Вскоре стол ломился от яств.
 Когда взволнована чем-то, не в силах унять обжорство. А тут... словно бы пряталась в нём. Руками рвала куски мяса, игнорируя вилку и нож. Жрала и шмыгала носом.
 Старуха брезгливо поморщилась, слегка. Я запустила пальца в какой-то соус, ядовито-красный, и, демонстративно, измазала им щёки.
 Старуха словно бы не обратила на это внимания. Елейно заговорила:
 - Госпожа не желает попробовать вино, выдержки….
 - Предпочитаю водку! - перебила я.
 Старуха окинула меня насмешливым взглядом, дважды хлопнула в ладони. Тотчас нарисовался горилла в смокинге. призванный изображать официанта.
 - Госпоже водку, графин! - приказала старуха.
 Я налила её в самый большой бокал. До краёв. И... ужаснулась. Лишь раз пила этот напиток, на спор, на дне рождения подруги. Но там... с водкой не рюмка была, рюмочка.
 Разум боднулся с безрассудством, последнее победило. Я схватила бокал и, захлёбываясь, выцедила самый противнейший в мире напиток. До конца.
 "Боже мой, что творю я?! Зачем?!" - подумала ошеломлённо.
 Старуха посмотрела на меня насмешливо.
 - А ты упрямая девочка. Ты понравишься господину, - сказала она и добавила:. - Если будешь благоразумна.
 Я снова наполнила бокал водкой.
 - Благоразумны пусть те будут, кто похищает людей. Марфа, за этот тост тебе обязательно нужно со мной выпить.
 Ответить старуха не успела. В комнату вбежал юноша, одетый пажом, с каким-то щитом в руках, к которому был приколочен… черенок от лопаты. Он шагнул к стене, приподнял над головой щит и…, от дебильности такой у меня глаза на лоб полезли. На куске фанеры, зелёной краской, печатными буквами намалёвано было:

“Приятственного аппетита-с!”.


 Старуха и та открыла рот от удивления.
 Мальчишка замер, поедая меня глазами. А я смотрела на это удивительное творение природы и любви родителей, на его золотистые волосы и... о том думала, что если есть ангелы, то юноша - ангел. Небесный или земной - не важно. Когда отправлялись отважные аргонавты за золотым руно, они ведать не ведали, что оно уже похищено и волею судьбы и богов Олимпа передано в вечное пользование далёким предкам этого мальчишки.
 "Он…, он прекрасен? - подумала я, стремясь справиться с головокружением. Схватила салфетку, чтобы стереть соус со щёк, и повалилась на пол, вместе со стулом.
 Встать не смогла.
 - Госпожа устала, перенесите её в спальню, - проскрипела старуха.
 Чьи-то руки подхватили меня, бережно приподняли. Прежде чем потерять сознание, (вернее - в отруб уйти!), услышала:
 - Федька! У тебя чо, не все дома?! Вот отчудил, так отчуди-и-ил!!!

5.
 Проснулась я на рассвете.
 Послышалось, что меня кто-то зовёт. Причём необычно - госпожа!
 Тотчас вспомнила вчерашние события, но... как сон. Когда увидела зеркальный потолок и себя в нём, одетой в пышный оранжевый пеньюар, и это восприняла, как сон.
 "Ну да, сначала был страшный сон, а сейчас начинается хороший", - подумала я, зевая,
 - Госпожа. Госпожа-а-а! - снова услышала тихий голос.
 Сползла с кровати, на цыпочках прокралась к окну.
 - Госпожа-а-а! - настойчиво повторил голос.
 Вышла на небольшой полукруглый балкончик, увитый зеленью, перегнулась через перила и… увидела внизу юношу-ангела. При виде меня он заулыбался радостно, замахал рукой.
 - Чего тебе?
 - Мне полюбоваться на тебя захотелось, госпожа.
 - И ради этого ты припёрся ни свет ни заря?!
 - Так..., - юноша замялся, - давно уж солнышко радостью в небе плескается.
 - Ну ты даёшь! - только и смогла я сказать.
 - Не гневайся госпожа! Я не думал, что ты спишь. Ты уснула вчера так рано и так неожиданно.
 - Отрубилась, как дура.
 - Что означает слово это, “отрубилась”?
 - То же самое, что и уснула, - усмехнулась я.
 - Не пойму тебя, госпожа, - произнёс юноша. Смущённо улыбнулся и добавил: - И ты…, ты не дура!
 - Приятно слышать! - рассмеялась я. - Иди-ка ты, верный рыцарь, сны досматривать!
 - Не уходи, госпожа, позволь хотя бы ещё несколько минут на красоту твою полюбоваться! - с жаром произнёс мой воздыхатель, картинно приложив руки к сердцу.
 И тут, я сделала то, о чём мысли до этого не было. Перемахнула через перила и, цепляясь за лианы и выступы каменной кладки, стала спускаться вниз.
 Юноша в смущении отвёл глаза в сторону. Я спрыгнула на землю и ощупала рукой бедро: уф, трусики были на месте - перед чудиком этим не сверкнула голым задом!
 - Госпожа, тебе нельзя… быть… здесь, - побледнел юноша.
 - Ага, как же, держи карман шире! Тебе под окнами моей комнаты серенады петь можно. А я, выходит, в тряпочку помалкивать обязана?! Стоять на балконе и белым платочком махать, так?!
 - Госпожа, я не пел серенады. И не просил махать мне платочком. Я не пойму тебя, госпожа! Как можно молчать в тряпку? И почему я должен держать карман шире. Ты хочешь мне подарить что-то, госпожа?!
 - Держи карман шире! - воскликнула я и расхохоталась. - Как зовут тебя, наивное дитя природы?!
 - Я твой преданный слуга, госпожа.
 - У преданного слуги есть имя?!
 - Есть.
 - Так скажи его!
 - Я не хочу, чтобы имя моё осквернило слух твой, госпожа. Зови меня слугой, госпожа.
 - Интересно…, очень интересно! Кто, и ради чего, вас так оболванивает?!
 - Что означает слово последнее, госпожа?
 - Интересно знать мне, кто тупыми вас делает?!
 - Я не нож, госпожа, чтобы тупым быть! - возмутился юноша. - Я не нравлюсь тебе, госпожа?!
 - Ты очень красив, - сказала я. - Но если ты немедленно, тотчас, не назовёшь мне своё имя, я рассержусь и обижусь!
 - Фёдор, - потупил глаза юноша. - Фёдором меня кличут.
 - Замечательное имя! Ты русский?!
 - Нет, госпожа. Я принадлежу хозяину. Русскими были мои родители.
 - Были?!
 - До того, как попали в кораблекрушение. Хозяин спас нас, сделал своими слугами.
 - Они здесь, живы?!
 - Они познали счастье смерти, госпожа.
 Час от часа не легче. Я поняла, что нахожусь рядом с зомбированным и, возможно, с очень опасным человеком. Он называет меня госпожой, но ради хозяина…. Хотя, это же сон!
 - Кто твой хозяин?
 - Хозяин.
 - Как зовут его?
 - Хозяин.
 - Имя у него есть?!
 - Я не знаю его имени, госпожа.
 - Хоть что-то ты знаешь о нём?!
 - Не гневайся, госпожа! Я одно знаю, он господин мой! Он мой хозяин…. Госпожа, не серчай госпожа…. Я слышал раз, как Марфа назвала его новым русским. Но я…, я не знаю, что значат слова эти!
 Вмиг стало всё ясно. Дошло наконец, что не сон это, а продолжение вчерашней страшной реальности. Мне захотелось руками и зубами рвать тех, кто счастье своё строит вопреки законам разума и человечности. Путь к счастью для отморозков - унижение всех и вся. Самые выдающиеся умы - коврик, о который приятно вытереть ноги. А женщина… - да, игрушка!!! Игрушка, которая рано или поздно надоест.
 - Фёдор, - сказала я, очень серьёзно сказала. - Можно, я тебя поцелую?
 Он смотрел на меня, широко раскрыв глаза. А я знала, я почувствовала это интуицией женщины, что всего лишь одним поцелуем, одним ничего не значащим поцелуем, могу сделать его счастливым на многие годы. Я прильнула к его податливым губам, я впилась в них, словно вампир…, вот только не я выпивала его жизненную энергию. Это мне хотелось сделать его чуточку счастливей.
 Я могла бы ему отдаться. Одарить его теплом своей души. Если бы уверена была, что наполню его ещё большим счастьем…. Сегодня ему хватит поцелуя. Одного единственного поцелуя.
 Я открыла глаза и… окаменела. Из кустов привидениями крались два негра-вертолётчика. А по тропинке, чуть поодаль, ковыляла Марфа.
 Ангел мой, увидев ужас в моих глазах, оглянулся и упал на колени.
 - Я ни в чём тебя не буду винить, госпожа! - воскликнул он и прошептал трагически: - Прощай, госпожа! Я буду помнить тебя и любить!
 Один из негров пнул юношу в живот. Мой милый мальчик закричал страшно, повалился на землю. Дикой, разъяренной кошкой я прыгнула на негра, располосовала его лицо ногтями, но тут подоспел второй негр, сгрёб меня в охапку.
 - Немедленно отпусти её! - прокричала старуха.
 - Прости, госпожа. Я не хотел тебя обидеть. - зло сказал негр, бережно ставя меня на ноги.
 Второй размазывал ладонью кровь по лицу и опасливо поглядывал в мою сторону, готовый в любое мгновение отпрыгнуть от меня, а то и сигануть в кусты.
 Старуха подошла, остановилась в трёх шагах, окинула нас холодным взглядом.
 - Я разрешала его бить?! - спросила спокойно.
 Негры молчали, опустив головы.
 - Если хотя бы один волосок упадёт с его головы по вашей воле, велю плетьми бить. Отнесите его в острог. Проследите, чтобы без хлеба и воды не остался, - сказала она и повернулась ко мне. - Иди за мной, госпожа!
 Она привела меня к океану.
 Она остановилась у кромки, где волны заканчивали лизать песок. Долго смотрела вдаль. А когда повернулась ко мне, на глазах её были слёзы.
 - Не знаю, какая ты дома, но здесь я желаю тебе смерти. - сказала она.
 - Но я…, в чём виновата я?!
 - Вчера ты убила двух человек. Сегодня лишила жизни ещё одного. Хозяин не простит Фёдору твою измену. Даже если бы её не было, не простил бы….
 Она заплакала, навзрыд.
 - Чего, не простил бы?!
 - Произнеся всего два слова, "новый русский", Феденька подписал себе смертный приговор. Он…, ох, глупец! Он влюбился в тебя и забыл об осторожности.
 - Откуда ты знаешь, о чём мы говорили?!
 Вместо ответа, старуха вытащила из нагрудного карманчика тонкий проводок с горошинкой микронаушника.
 - Подслушивала?!
 - Если бы только я подслушивала, беда стороной обошла. Кроме моего дома, этого места, и ещё пары мест, весь остров под присмотром видеокамер.
 - А подглядывает кто, бандиты?!
 - Ты бы, Настя, беспокойная ты моя Настя Чатанова, воздержалась бы глупости творить до приезда хозяина. Как определит он тебя в гарем, вот там, хоть на голове ходи. Девки сами из тебя дурь лишнюю выбьют. И евнухи, коль ослушничать будешь, спуску не дадут.
 - Не хочу в гарем! - крикнула я, Брызнула слюнями: - Не хочу!!!
 - До приезда хозяина в комнате своей посиди, не высовывайся, - устало заговорила старуха. - Кормить буду, как на убой. Зелья этого, водки, вёдра по углам поставлю.
 - Да я… я терпеть её не могу!
 - Видик тебе велю принести и телевизор. Книг, хоть сотню. Только, вот оказия какая, девонька. Инициатива эта от тебя исходить должна. Я тебя взаперти держать не вправе.
 - Но я….
 - Полагаю, согласиться тебе надобно. Знай, кого ещё убьешь, сама на тебя погибель накличу. Найду способ.
 Я задумалась.
 - Фёдор, он кто тебе?
 - Вместо сына. Растила я его, с пор тех, как родители его погибли.
 - Марфа, ты меня… прости меня. Я не знала, что всё это настолько страшно.
 - А ты и сейчас этого не знаешь.
 - Когда прибудет хозяин?
 - Ждать долго не придётся. К пассии очередной он обычно поторапливается.
 - Марфа, не держи на меня зла. Я же… плохого не хотела.
 - Завтра приедет хозяин. Завтра! К полудню!
 - Мне…, что делать мне?!
 - Смирись. Встреть празднично. А сегодня…, хочешь, собутыльницу тебе найду.
 - За кого ты меня принимаешь?! Я не алкашка!
 - Знаю. Поди, водку в первый раз пила?
 - Во второй.
 - Бог троицу любит. Ты напейся сегодня. Обязательно напейся. Иначе, от мыслей с ума сойдёшь. В комнате своей можешь хоть про что говорить, в ней нет подслушивающих устройств и видеокамер охраны. Только я знать буду, что чудить станешь. Я обязана за тобой пригляд иметь. И не вздумай с собой что сделать. Этим не только себя убьешь.
 - Марфа….
 - Всё, хватит лясы точить. Идём в терем.
 После того, как я пару часов “покапризничала”, (как договорились мы), Марфа выполнила обещания. Две женщины, опасливо поглядывая на меня и беспрестанно кланяясь, внесли в комнату огромную сумку с книгами. А затем, официант, эта горилла в смокинге, принес небольшой телевизор, видик и внушительную коробку с дисками.
 - Показать, как включается?
 - Сама разберусь! - зло выкрикнула я. - Что уставился?!
 А он улыбнулся слащаво и спросил:
 - Какие ещё приказания будут?
 - Понадобишься, позову! - озверело выкрикнула я. - Исчезни, придурок!!!

6.
 В сторону книг и телевизора я не взглянула даже. К столу с фруктами, с какими-то закусками, с нарезками из мяса и с экзотической рыбиной, длиной в полметра, запеченной целиком до золотистого цвета, подошла для того лишь, чтобы водку взять.
 Сидела на полу. Сжимала в руке горло литрового графина, время от времени делала глоток, не ощущая ни вкуса, ни запаха этого мерзкого пойла, и удивлялась тому, что не хмелела.
 Наверное, я все же была пьяна. Я говорила сама с собой, то плакала, то смеялась, и только ближе к полуночи, когда графин опустел изрядно, свернулась калачиком на ковре и забылась тяжелым сном.
 Утром Марфа отпаивала меня рассолом. Насильно заставила съесть внушительный кусок варёной говядины. Следом мной занялись две негритянки. Лопоча что-то на своём языке, они провели меня в сауну, прилегающую к небольшому бассейну. Массаж, который они сделали, несколько необычно и виртуозно, отчасти вернул меня к жизни.
 Они натирали меня какими-то кремами и бальзамами. Полчаса колдовали над ногтями рук и ног. Подстригли, подровняли волосы на лобке. Следом усадили в парикмахерское кресло.
 Я увидела в себе красавицу.
 Трусики, которые они заставили меня одеть, уместились бы в напёрстке. Бюстгальтер представлял собой две ниточки, с полупрозрачной, серебристой тканью между ними. На бёдра накинули поясок с множеством серебристых, развевающихся от малейшего движения, нитей. Дополнили наряд серебристые, словно бы инеем покрытые, бальные тапочки - пуанты…. Ан нет, вскоре негритянки на голову мне водрузили маленькую корону, искрящуюся драгоценными камнями. И позвонили в колокольчик.
 Вошла Марфа. Несколько секунд бесстрастно рассматривала меня, приказала:
 - Следуй за мной, госпожа.
 Мы остановились перед огромной, деревянной дверью, состоящей из двух половинок.
 - Жди, твоё время ещё не пришло, - сказала Марфа и, вдруг, притянула мою голову к себе, жарко зашептала в ухо: - Возможно, мы больше не увидимся. Доченька, вопреки тому, что натворила ты, я успела тебя полюбить. Умоляю, глупостей не наделай! Каждой из нас мужика иметь суждено. Он не из самых противных, поверь. Перетерпи. Он иногда по полгода здесь не появляется. Житьё твоё в гареме сладким будет. А сейчас, как призовёт, страсть свою в танце показать постарайся. Импровизируй. Он любит это, красивую женщину в движении красивом боготворит. Ну, ни пуха!
 - К чёрту! - одеревеневшие губы не желали повиноваться.
 - Выпей-ка, это, - сказала старуха и протянула мне малюсенькую склянку.
 - Нет.
 - Это взбодрит тебя, поможет ему понравиться.
 - Не нужно!
 - Зря ты так. Я к тебе с добром.
 Зазвучала быстрая, незнакомая музыка, двери медленно раскрылись.
 - Иди, - сказала Марфа и чуть подтолкнула меня в спину.
 Я увидела за дверью негров-вертолётчиков. Они одеты были в латы римских легионеров, стояли по обе стороны от двери, широко расставив ноги, в руках держали алебарды. Физиономию одного из них украшали живописные шрамы от моих ногтей.
 Помещение напоминало амфитеатр. На возвышении девушек двадцать, почти голых. Небольшая, круглая арена покрыта домотканым ковром. А на нём…, в голом, полном мужике, которого ласкали-целовали две девицы, едва признала того солидного господина, который спрашивал у меня из окна авто про улицу Володарского.
 - Танцуй! - властно произнёс он.
 Я стояла истуканом, не могла вспомнить ни одного движения. Я знала в совершенстве много различных танцев, в областном смотре заняла второе место, а тут..., почувствовала себя маленькой девочкой, которую впервые вывели на ярко освещённую сцену.
 - Танцуй!!!
 А я смотрела на голых девиц, с жалостью смотрела, и не могла не только танцевать - пальцем шевельнуть!
 - Ах ты, маленькая шлюшка! - прорычал голый мужик и приказал: - Иди ко мне!
 Я не сдвинулась с места.
 Он легко вскочил на ноги и подошёл сам. Секунд пять смотрел мне в глаза. Схватил за руку и потащил за собой, к ковру, с которого поспешно ретировались две наложницы.
 - Не трогай меня! - выкрикнула я и вырвала руку.
 И тут, он на меня замахнулся. Я поднырнула под его руку, дождалась, когда он развернётся, и влепила ему звонкую пощёчину. И только тут осознала, чем это может мне грозить.
 Если бы осознала….
 - Взять её! - приказал урод этот.
 Негры отбросили алебарды, скрутили мне руки за спину.
 - В камеру её! Приготовить клетку! И палача сюда, быстро!!!

7.
 Примерно через час, мои “любимые” негры вывели меня на площадь перед дворцом. И тотчас впихнули в железную клетку, метра три на четыре. Я прильнула к прутьям.
 Ублюдок этот, который возомнил себя моим господином, сидел на деревянном, украшенном резьбой троне. Позади него молча стояли те, кто недавно торжественно встречал меня, как госпожу.
 Негры выкатили из сарая деревянную платформу, аналогичную той, на которой была виселица. На сей раз на ней лежал неохватный чурбак, с воткнутым в него топором с широким, плоским лезвием, с ручкой длинной, как у колуна. Откуда-то сбоку, пошатываясь, вышел палач. Красная мантия. Красный колпак на голове, с прорезями для глаз. Он с трудом забрался на платформу. Комично приплясывая, качаясь и изрыгая какие-то проклятия, выдернул лезвие топора из плахи.
 Вертолётчики притащили упирающегося Фёдора. В одно мгновение закинули на платформу. Вывернув руки, приложили его голову к плахе. Сверкнул топор….
 - Не-е-ет!!! - запоздало прокричала я.
 Палач отбросил топор в сторону, спрыгнул с платформы, сорвал с головы колпак и, покачиваясь, пошел с площади. Это был… врач, сын Марфы. А Марфа… более страшных глаз я не видела. Они словно бы остекленели, в них застыла такая боль, что….
 - Сука ты, не господин! - проорала я, сотрясая прутья клетки. - Скотина! Урод! Мразь! Будь проклята мать, которая родила тебя!
 Четверо мужчин, сгибаясь от тяжести, подтащили к клетке деревянный ящик, в котором кто-то копошился и глухо рычал. Один из негров-вертолётчиков открыл в клетке небольшую дверцу, а другой, как только ящик прильнул к железным прутьям, выдернул в нём заслонку. В клетку вбежала пантера. Она крутанулась, нервно ударила хвостом по земле и…, в следующее мгновение уже тащила зубами из моего распоротого живота кишки. Боли, чрезмерно большой, я не почувствовала. Скорей тошноту. Сознание меркло, меня окутывала чернота. И в ней, из тысячи искорок, выплыла кроваво-красная надпись: “КОНЕЦ ФИЛЬМА”.
 Дневник, мой милый дневник, ты не представляешь, как трясло меня, когда стащила с головы нейрошлем виртреальности.
 - З-з-зач-ч-чем? - едва выговорила я, не осознавая, к чему задала вопрос этот, бессмысленный и страшный.
 А следом, журчание услышала. Представляешь, дневник, я сидела в кресле перед компом, держала в руках шлем и не могла остановить этот естественный процесс. Я писала. Прямо в джинсы! В своей комнате! За собственным компьютером!
 Я вспомнила подруг и, не понимая ещё до конца истоков нахлынувшей внезапно лютой ненависти к ним, процедила сквозь зубы:
 - С-с-суки!
 Не помню, сколько продолжалась истерика. Помню лишь, как упала, как кулаками молотила пол. Когда поднималась, показалось, что тело стало тяжелее килограмм на сто.
 Только успела переодеться и пол подтереть, раздался звонок в дверь. Так и знала, Анька и Иришка вернулись.
 - Ну, как?! - с порога спросила Ирка.
 - Потрясно! - вымученно улыбнулась я.
 - Смотри, проболтаться не вздумай! - показала кулак Аня. - За нейровидик этот срок получить реально. Брата подставлю.
 И без неё знала, что нейровиртуальные реальности под запретом. Придумали технологию эту лет восемь назад - ох, и шума понаделалаи Всего за полгода мест в психушках увеличилось на всей Земле втрое. Втрое больше, чем было до этого.
 Только "счастливчики" могут испытать сейчас необычные ощущения. Почти все нейрошлемы заводского изготовления изъяла и уничтожила полиция. Боролась с ними жестче, чем с наркотой. Тот, который принесла Анька, изготовлен был кустарно. Был вдвойне опасен, чем палёная водка.
 Девчонки допытываться стали, что я видела. Как рассказывать начала, от охов и ахов бетонные стены зашатались.
 Артисты в фильме лишь основной сюжет задают. А вот что воображение собственное выкинет, попробуй-ка догадайся. В этом же фильме Анька умирала не так, как я. Её в песок закопали. Полдня от жажды мучилась. Повезло, змея в нос ужалила.
 А Иришка - вот так тихоня! - официанта обольстила. Того самого, гориллу во фраке. Потом хозяин её зверски изнасиловал. И вместе с официантом в бассейн с пираньями бросил. Жуть!
 Я об одном лишь не сказала подругам. О позорном самом. О том, что описалась. И о страхе, леденящем душу, не желающем отпускать, сжимающем сердце ледяными колючками, не стала говорить.
 И вдруг, мне захотелось изведать ещё раз нечто подобное.
 Всего лишь ещё разочек!
 Ведь это же…, это же..... Жизнь - серая обыденность. В ней почти нет места для настоящих приключений. А тут....
 И я спросила:
 - Ань, у твоего братца нет хотя бы ещё одного нейрика?
 - Боюсь, бесплатно не даст, - ответила она. И пояснила: - Это его бизнес.
 - Бабки найдём, не проблема, - сказала я, накатив на лицо радостную улыбку. И небрежно бросила: - Только, знаешь, Ань, хочется испытать что-то покруче, позабористей!…