Привыкание к горю Глава 7, 8

7

Мамочка, когда-то ты носила меня в себе. А теперь я ношу тебя в себе. Мысли, чувства, душу. А она носила моё тело.

В Барнаул въехали уже в темноте. Декабрь. Ероха прозевал поворот на Новый мост и пришлось поблуждать по темным улочкам. Через сорок минут выбрались к дороге на посёлок Южный, где и жила Вера Сафроновна. Но мы умудрились прозевать ещё один поворот - и уехали по дороге на Рубцовск. Хорошо, позвонили Катины друзья, они встретили нас на машине. Маму пересадили, довезли. Она причитала, ругала незадачливого таксиста. Наконец мы прибыли к дому Катиной тёти. Подъём на второй этаж занял минут двадцать.

Вера Сафроновна нас ждала. Интеллигентная, доброжелательная, очень спокойная. Такое ощущение, что она привыкла в жизни ко всему и ничему не удивляется.

Мама села в старое советского производство кресла. И больше не хотела вставать – так оно ей понравилось. Ей было очень удобно, она даже спала в нём. Мама вообще не могла больше спать лёжа. С Верой Сафроновной, они, как люди одного поколения нашли общий язык, обсуждали кроссворды, блюда, болезни.

Мама каждый час мерила давление, и каждый результат записывала в блокнот. По часам принимала таблетки. Боль приходила волнами. Мама всё время извинялась, что Вере Сафроновне приходиться слушать стоны, что она мешает ей спать. Вера Сафроновна уверяла маму, что в соседней комнате спит, как убитая.

А я спал на диване в одной комнате с мамой. Сидел в Интернете, пытался отвлечься. Выяснил, кстати, всё про опухоль, которую подозревали у мамы. Весь механизм, как гормоны ведут к разрушению костной ткани, как вызывают депрессию, перепады настроения.

А утром Катины друзья отвезли нас к диагностическому центру. Большое здание, народ снуёт. Десяток окон в раздевалке. И везде очередь, но везде двигается быстро. Оставил маму сидеть у входа, а сам в регистратуру. Сначала нас почему-то не хотели принимать  с нашим республиканским направлением, потом всё-таки отправили к эндокринологу. Мы немного опоздали. Но всё-таки попали к врачу. На шестом этаже. Хорошо в центре был лифт. Я вошёл вместе с мамой. Врач, красивая женщина, решительно начала осмотр, дотошно вникала во всё, быстро диктовала медсестре за компьютером симптомы, жалобы, диагноз и назначения. Ничто не ускользнуло от внимания: и диабетические стопы, и плачевное состояние зубов, и вздутый живот. Была выписана кипа назначений на анализы и исследования. Договорились с доктором, что анализы и исследования пройдём сегодня, а через неделю, когда результаты будут готовы, я приеду снова, и тогда она поставит окончательный диагноз и сделает назначение.

Врач маме очень понравился. Когда мы вышли из кабинета, она только об этом и говорила.

Одно из исследований крови надо было сделать в другом, платном диагностическом центре. Спускаемся на первый этаж. Такси, со всей процедурой посадки-высадки. Пошёл снег. Маленький диагностический платный… даже не центр, а крохотный кабинет со стеклянными дверями прямо на улицу. Две женщины – администратор и врач, они же – медсестра и директор. Пациентов – никого. Долго не могут найти вену. Синяки у мамы на обеих руках. Наконец берут кровь где-то из кисти. И там теперь синяк.

Мама отдыхает на железном стуле. Она жалуется, что хочет есть. Но есть ей нельзя – не все анализы мы ещё сдали. И, в то же время, с диабетом нельзя голодать. Что выбрать? Говорю: «Потерпи, мамочка, ну нельзя тебе сейчас кушать. Если поешь сейчас, то всё, вся наша поездка будет зря». Снова такси, возвращаемся в центр. Скорее сдать анализ крови. Опять поиск вен. Но тут, видимо, медсестра опытнее, попадает сразу. Наконец-то маме можно сухарик.

Дальше мама заходит в туалет, я приношу ей пластиковый стаканчик. Через несколько минут она выходит со стаканчиком. Несу в лабораторию. Представляю, как мама меняла мне пелёнки, когда я только появился на свет.

Далее надо пройти МРТ – Магнитно-резонансную томографию. Мама так много слышала разного неприятного про эту «машину». Она боится замкнутого пространства, боится, что её поместят в какую-то капсулу и ей станет плохо, она начнёт задыхаться, боится боли, которая будет, когда ей придётся ложиться на спину. В результате волнения повышается давление. Ей плохо. Присаживаемся. Проходящая медсестра обращает на нас внимание и взывает врача. Тут, оказывается, есть отделение для  экстренной помощи. Маму на каталке везут туда. Там кладут в палату, ставят укол.

Я сижу рядом с палатой. Жду. Врач, молодой совсем парень, сказал, что ничего страшного, скоро можно будет двигаться дальше.

Сижу и вспоминаю своё детство. Как я боялся первый раз в жизни делать рентгеновский снимок. Одному остаться в комнате со страшным аппаратом, от которого тянулась пугающая труба. Меня не могли уговорит, наверное, целый час. А как  я боялся зубных врачей. Прокусил доктору палец. После этого меня пятилетнего держали в кресле несколько человек.

Наконец, ослабевшая мама выходит. Мелкими шажками мы продвигаемся к кабинету МРТ. Там очередь. Там вообще очередь на недели вперёд. Но медсестра нашего доктора уже побывала здесь и договорилась, чтобы нас приняло сегодня. Мы пропускаем одного человека за другим. Они записаны, а мы нет. Мама сидит, упершись головой в свою палку, которую держит двумя руками перед собой. Когда поднимает голову, она спрашивает только одно: «Ещё не скоро?», а потом добавляет: «Неужели они не понимают, как мне плохо. Я инвалид первой группы. За что мне такие мучения?» Иногда она обращается к соседям: «А вы проходили МРТ, не страшно?» Я устаю успокаивать её. Мне не хватает терпения, я нервничаю.

Объявляется перерыв на обед. Мы ждём. Какая это пытка для мамы – трудно представить. Но она то впадает в забытьё, то стонет. Только когда хочет заплакать, я беру её за руку. Я ничего не могу сделать, и бессилие меня выводит из себя. Внутри закипает злость, но я терплю, терплю. В динамиках играет успокаивающая музыка. Не зря, ох, не зря.

Обед заканчивается, маму уводят. Мне идти вместе с нею не разрешают. Даже из-за двери я слышу как мама ругается и стонет. Но через десять минут она выходит из кабинета почти счастливой. «Они положили меня на спину! – заявляет она. – Но МРТ – это не больно! И совершенно не страшно. Я сжимала грушу в руке, и если бы стало плохо, я  бы нажала её, и всё бы прекратилось. Но я не нажала. Потому что не испугалась. Я всем расскажу, что это не страшно. Зря меня все пугали».

Двигаемся медленно дальше.

8

Из маминого дневника

Октябрь 1977 г.
Шли утром в садик. Шёл снег. А первый снег выпал несколько дней назад.
Сын спрашивает:
-А первый снег был?
-Был.
-А теперь, значит, задний идёт.

31 октября 1977 г.
Сыну – 4 года!
До этого дня как-то не приходилось ему лакомиться тортом. И вот за два дня до дня рождения купила торт, поставила в холодильник. А он у нас стоит «вмонтированный» в кладовку в сенях. Утром упомянули про день рождение, а сын и говорит:
-А я уже ел торт.
Пришлось ему немного мои нотации послушать.
А после работы пришли с Серёжей домой. Поставили лимонад в холодильник, я зашла домой, а сын остался во дворе. Вдруг слышу, что в сенях что-то зазвенело. Выхожу. А именинник сидит на корточках и обсасывает варежку – залез в торт. Накричала. Обиделся, убежал. Стало жалко. Откуда ему знать, что такое «завтра», «надо подождать». Пошла к нему, помирились.

7 декабря 1977 г.
Наверное, наши разговоры о квартире, тесноте не прошли мимо малыша. Всё спрашивал: «Ну, как мы в такой квартире жить будем?» А сегодня начудил. Вечером, играя на полу с солдатиками, сказал: «А я у двух дядек квартиру попросил». Мы не поняли. А вечером зашла свекровь и прояснила: Серёжа катался на лыжах, мимо проходили два мужика, о чем-то поговорили с сыном, уходя, они очень хохотали. А сын подозвал бабушку и сказал: «А я дяденькам сказал, чтобы квартиру дали, а то мне кроватку негде ставить».

11 декабря 1977 г.
Воскресенье, девять вечера. Сказал отцу, что знает, как его ученики называют: «Элехвино Михайлович».
Лежа в кровати, сын жалуется: «Сердце печень колотит». Это, наверное, из-за моих слов – то сердце болит, то печень.

30 марта 1978 г.
Смотрели фильм «Испытание верности». Там муж пришёл поздно домой от другой женщины. И вот сынов вывод: «Такой обидный пришёл».

31 марта 1978 г.
Сын провинился. Просил прощения. Я отказала, думаю, пусть хоть немного осознает свою вину. А он, видимо считая, что хороший рассказ способствует прощению: «Мам, ну хочешь, я тебе расскажу, как мы в больнице просыпались?»
Он нынче весной целую неделю лежал в больнице.
Его рассказ: «В больнице я просыпался и думал, что я дома сплю». Малыш, малыш, скучал по дому!

26 мая 1978 г.
Пятница. Сидели на крылечке. Я обложилась учебниками, на носу – сессия. Ругала комаров, что мешают и кусают. Сын: «А меня они не трогают. Они меня бояться, потому глазами я гляжу на них».

7 июня 1978 г.
Приехал Олег. Упал с велосипеда и сломал ключицу. Сын (видимо желая утешить) принёс лимонад и говорит, видимо о пузырьках: «Послушай, как шепочет».
И ещё одно новое сыновье слово – «свидахвировать» (сфотографировать).

13 июля 1978 г.
Последний день перед отпуском вера сходил в садик. Пришли за ним. По дороге домой: «А наша воспитательница не родила себе сына, а взяла из малышовой группы» (сын воспитательницы ходит в младшую группу).
Мечтал о кедах давно и вот сегодня ему купили.

(продолжение следует)

На фото - мама.