Храм

Над бесконечным полем ржи висели полупрозрачные облака, держащие на своих невесомых ладонях упругий небесный свод. Ангел стоял в центре поля и молился всем сердцем. Его сияние сливалось с победным блеском созревших колосьев. Изредка он поднимался в небо и ложился на туманное густое облако, любуясь временами года, снегами, ростками или плодами этой земли.

В картине величия природы, распахнутой для его любования, очень не хватало деревянного храма с резными наличниками и золотым крестом на маковке. Ангел видел, ощущал, помнил и предчувствовал его долгие годы. Глаза закрыть – и вот он, красавец, радостный в Пасхальные дни. Колокольный звон, куличи, платочки белые, звонкие детские голоса… Ангел служил в храме от момента его освящения и был предан ему, и клиру, и приходу его в тишине уединенной молитвы и в наивысшие моменты Литургии.

Храм Воскресения Господнего стоял здесь до 1927 года, а потом его сожгли пьяные люди с диким безумным воем бесовской своры. Ангел молился о каждом из них, с верой и надеждой заглядывал в изувеченные страстями лица и не находил ничего человеческого. Он отступил тогда, светлый прекрасный Ангел, перед выбором людей, отказывающихся от Господа, Милости и помощи Его.

Следующей ночью похолодало градусов на пятнадцать. Была середина сентября. К утру неровными полосами выпал снег, и худые голенастые мальчишки Петруша и Павлик, дети вдовы диакона из соседнего села, на пепелище отыскали кусочки окладов, кое-какую утварь и несколько медных крестиков. Большой крест с купола и колокол устроители пожарища забрали на переплавку. Никто не думал, что в пожаре с заревом на полнеба может что-нибудь уцелеть.

Петруша разгребал руками золу, когда услышал тоненький крик брата: «Нехристи! Богородицу пожгли!» Он подбежал и увидел, что Павлик плачет, утирая слезы левой рукой, а на правой ладони держит маленький образок Богородицы «Умиление». Края образка обугленные, краски темные, но Богородица смотрит на них из-под опущенных ресниц и улыбается. Ангел погладил мальчишек по вихрастым затылкам, и они понеслись, обрадованные, домой. А дорога – верст двенадцать по холоду.

Мать их Лидия крестилась всю ночь, молилась и плакала, глядя на них, спящих, и на Матерь Божию, которая смотрела проникновенно, словно сочувствовала. Лида сидела в сорочке, поверх которой накинула на плечи шерстяной платок, горестно подпирала рукой голову и говорила с Пресвятой Богородицей на языке материнского сердца. Лидия была женщиной скромной, знаний больших богословских не имела. Но речь ее была достойна стать подлинной проповедью, произнесенной с амвона: «Матерь Божия, как же Ты Сына Своего руками собственными с Креста приняла? Как Твое сердце не лопнуло пополам от боли невыносимой? Воистину Ты Матерь Бога Живого! А как нам, простым, грешным, немощным, принять на руки распятую Церковь нашу? Ты нам помоги, на Тебя надеемся и Тобою хвалимся. Мы Твои рабы, да не постыдимся…»

Ангел стоял над ней и вливал ей силы, потому что Павлик скоро покинет ее и пойдет искать обитель, чтобы стать иноком Вениамином и пострадать за Веру в 1938 году. А Петруша пойдет на войну с найденным образком в кармане, и не возьмет его ни снаряд, ни пуля, ни хворь никакая. Он вернется с орденами, пойдет учительствовать в школу, женится, нарожает детишек, и всю свою жизнь, презирая клевету и порицания, будет хлопотать о восстановлении Воскресенского храма.

Храм так и не восстановили. Даже поклонный крест установить не позволили. Ангел вспоминал это, нет, не с тоской, а со смирением, потому что люди – это очень сложно. Самые сильные из них зачастую оказываются всего-навсего марионетками в лапках хищных зверьков с повадками мелких бесов-пакостников. Таким и был председатель колхоза Дмитрий Иванович – громогласный, с героической биографией, преданный партиец, забывший о своих корнях, о земляках, о деде-пономаре и прадеде-иерее. Он днем говорил умные вещи, звал всех к «светлому будущему», а ночью избивал и насиловал несчастную жену. Таких врагов церкви, как он, надо бы еще поискать. Слава Богу, времена уж были не те, чтобы расстреливать Петра с семейством или в Сибирь ссылать, а то бы он разошелся!
Дмитрий Иванович распахал эту землю и стал целенаправленно сеять зерно. Сначала колос был пустым, но вдруг в трудный год поле, которое колхозники так и называли «Храмовым», выдало невиданный урожай. Старушки тихо сказали: «Господь накормил». А Дмитрий Иванович запил на радостях и умер.

Его хоронили с оркестром. Все время похорон лил мерзкий дождь, временами расцвечивая небо сполохами корявых молний. Кое-кто крестился, а его вдова, благодарная Богу, что от мужа-дебошира избавил, бледнела и держалась за сердце, потому что женской чувствительной натурой ощущала, что хоронит богоотступника и богохульника, и добра ему не будет. Ангел храма видел, как длинные черные тени взяли под руки маленькое кривляющееся создание, еще недавно бывшее человеком, ответственным работником, героем.
Ангел не смотрел, что было дальше, потому что было много работы. Земля очищалась от скверны. Плодородие почвы не могло свидетельствовать о том, что место храма нынче занято кормлением людей и скота. Плоды земли были, как всегда, во Славу Божию. Значит, и Ангелу время потрудиться.

В любую погоду Ангел становился на месте алтаря и молился Господу славословиями из ангельского пения и литургическими распевами. Сладчайшее «Иже херувимы…» поднимало над пашней столб горячего воздуха, защищающий от мороза и лютых ветров. Здесь рожь поднималась выше, а колосья наливались тучнее.
Временами Ангел ходил по селу, заглядывая в души людей, играл с детьми, утешал готовящихся к Господу стариков, унося их выпестованные молитвы к алтарю Воскресенского храма, а оттуда они уносились ввысь. Он видел своих собратьев – ангелов-хранителей. Это очень красиво, когда встречаются два ангела. Словно сноп разноцветных искр пролетает между ними. Но если присмотреться, кажется, что они целуют друг друга в плечо. Не случайно иногда так ведут себя при встрече братья-монахи, ведь монашество – это форма земного ангельского служения.

Хранители склонялись перед Ангелом храма, почитая его старшинство над ними, потому что это разный труд – опекать человека или держать своим крылом золотой мост, соединяющий во время Богослужения в  храме Церковь земную с Небесной. Ангел храма поддерживал хранителей всем своим любящим братским сердцем, ведь верующих среди людей становилось все меньше и меньше, и богатое село скоро пойдет прахом, ведь безбожие не созидает ничего, оно может только разрушать. Иллюзия грандиозных строек и прожектов отвлекала от духовного ничтожества, но не могла заменить собой веру. Значит, она бессмысленна.
Ангел летал над землей невысоко, лишь изредка поднимаясь к густому облаку, чтобы получше рассмотреть с высоты не только храмовое поле, но и окрестности. Обстановка вокруг была неприглядной – погибающие от страстей люди и, как отдельные вспышки, материнская любовь, забота, терпение, страдание, милосердие, осколки веры. Ангел вздыхал и продолжал молиться о каждом из людей, которые в иные времена могли стать прихожанами Воскресенского храма.

От Пасхи до Троицы было благодатное время молитвы и труда. Торжество Веры осветляло самые потаенные черные закутки человеческих душ. Бесы сидели по норам притихшие, испуганные, потому что в селе, несмотря на советское безбожное время, все равно жила молитва.

В один из дней накануне Троицы Ангел увидел, что по полю бежит мальчик лет шести, над которым парит его Хранитель.  То был младенец Алексей – сын смиренной Любови и бесноватого Ивана. Ангел храма знал его в болезнях и шалостях, а теперь к нему летела его жгучая боль. Полщеки Алексея багровели от пьяной отцовской пятерни. Он уже не плакал, просто всхлипывал и дрожал всем телом. Наконец, он добежал до места алтаря, упал перед ним на колени и зарыдал чистыми серыми глазками и всем сердцем. Его Хранитель прикрыл своим крылом, а Ангел храма вознес его простую мольбу к Господу. Это была первая молитва в Воскресенском храме за долгие годы, значит, началась новая эпоха его жизни.
Алексей молился: «Папа, не пей больше никогда! Мама плачет, и я плачу! Помогите мне кто-нибудь! Мама Бога с маминой картинки, и ты мне помоги!» Мать его Любовь молилась у образа Божьей Матери «Умиление», которую ей оставила в узелке ее покойная мать вместе с документами, с похоронкой на отца и золотыми сережками-капельками. Ангел возрадовался Промыслу Божьему, ведь с иконы «Умиление» и началось возрождение сожженного храма. И теперь детская молитва вместе с пролитой Алексеем ангельской слезой поднялась так высоко, что вскоре будет на нее нужный ответ. Его Хранитель плакал вместе с ребенком. Над местом алтаря поднялся золотистый туман или дымка, скручивающаяся в форму колокола, обращенного широкой частью к небу.

Через месяц Ивана, Алешиного отца, отвезли с прободной язвой в район. Сделали операцию, отрезали две трети желудка. Он чудом выжил, потеряв литра полтора крови. Четыре месяца он питался кашами и бульонами. Когда вышел из больницы, попробовал выпить, но желудок скрутила острейшая боль. Иван никогда больше не пил и больше никогда в жизни не ударил сына.

Вскоре у одной из жительниц села погибла в городе дочь. Старушка не могла осилить путь в действующий храм, расположенный в десяти километрах. Тихая верующая Пелагея помнила очень хорошо Воскресенский храм, всегда крестилась, глядя на храмовое поле. А тут она стала регулярно ходить к нему. Садилась Пелагея напротив алтаря и молилась о своей новопреставленной заблудшей дочери, променявшей деревенскую жизнь на шумную городскую. Ее Нина каждый год приезжала к матери с новым «мужем» и не хотела слышать никаких материнских наставлений. А тут смерть без веры и  покаяния. Ангел-хранитель Пелагеи сидел рядом с ней и давал ей утешение в том, что так много может сделать молитва матери –неустанная, истовая, горячая. Ангел храма уносил ее молитвы ввысь, а что происходило далее – Тайна великая.

Потом стали к Воскресенскому храму похаживать молоденькие девчонки, чтобы женихов просить. Они с полусмехом и полунадеждой, но с уважением к храму, неумело говорили что-то. А потом одна из них посмотрела на молодую зеленую рожь и словно почувствовала святыню, потому что сказала очень серьезно: «Господи, прости меня. Я с мужиком женатым путалась. Жене его беды желала. А мне бы мужа и деток. Я бы хорошо их воспитала». Так прозвучала в храме первая исповедь за долгие годы. Ангел слушал и умилялся.

Унося молитвы вверх, он сетовал, что не звучит в храме Литургия, не совершаются Таинства, ведь тогда путь молитв к Богу более прямой и плодоносный. Ангел помнил каждой клеточкой своего светоносного существа как звучало Пасхальное: «Христос воскресе!» Он помнил «Символ Веры», который слаженно пел полный храм народа, исполненного трепета духовного. Ангел лежал на мягком седеньком облаке и видел ясно, сквозь года, что храм будет восстановлен, и люди принесут в него свои иконы. И внучка Петра Машенька принесет дедушкин образок, на котором улыбается Богородица, глядя на нас из-под опущенных ресниц с бесконечной Любовью и покоем. Слава Богу за все!