VII. Стыд

  Из цикла "Хрустальные осколки детства"
  Фото из интернета       


   Известно, что ребёнок – это  маленький человек, который в силу возраста может чего-то не понимать, но чувствует порой острее и ярче, чем взрослый. Наверное, поэтому эпизод детства, о котором я хочу рассказать,  сохранился в моей памяти настолько отчётливо и первозданно, как будто это случилось вчера.
   …У нашей  соседки по коммуналке, тети Зины, сегодня опять громко играет радиола и один за другим по дощатому полу длинного коридора гулко топают гости. Непонятно, почему они веселятся, ведь дядя Жора, отец Сережки, теперь далеко – я знаю, что он  уехал работать в Германию. Нашему папе тоже предлагали поехать, но  он отказался. Помню, как он сердился, обсуждая эту новость с мамой:
  -  Без семьи никуда не поеду! -   говорил папа,  – Что за нелепость предлагать такое назначение военному, у которого трое детей? “Годик  поживете, а потом, может быть, и семью выпишите к себе” – передразнил он кого-то  не своим голосом.
   - Леша, да ведь многие только мечтают об этом, а тебе предложили, - слабо возражала ему мама. –  У нас семья большая, как мы детей растить будем?   Смотри, только тебе да Жорке предложили ехать, а больше никому из нашего подъезда…Нам с Зиной уже все обзавидовались…
   - Да всё очень просто -  хорошие связисты  им нужны, поэтому нам двоим и предложили...
   -  Может, подумаешь еще? Вызовем к себе маму пожить, она поможет,  а год быстро пролетит…
 Но папа был неумолим.
   - Еще чего придумали! Если я им так нужен, пусть отправляют вместе с семьей…
   На этом всё и закончилось. А дядя Жора вскоре уехал и буквально через месяц после этого тётя Зина стала получать  посылки, о чем Сережка с удовольствием  докладывал мне, когда мы катались с ним по коридору на велосипеде.
   - Ой, я сегодня обожрался шоколадом,  – театрально держась за живот, сообщал он мне. - Шоколад, знаешь какой? – облизывался он, - ну вот прям тает во рту,  положишь кусочек на язык и он растекается… вкусно! Ты такого и не ела… Зря твой папка отказался ехать в Германию. Сейчас бы тоже присылал вам посылки…
   - Он просто не захотел без нас ехать,  - оправдывалась я.
   - Подумаешь! -  по-взрослому сплёвывал Сережка на пол, - Всего-то год подождать… Не страшно...Зато денежки у нас завелись…
   Да,  это  правда. Наша мама теперь всё время  у тети Зины в долг деньги берёт.   А  недавно были  мы у Сережки на дне рождения.  Ради такого случая мы с сестрёнкой нарядились в новые байковые платья – синенькие в мелкий красный цветочек. В подарок мы несли Сереге толстую книгу сказок и очень красивую коробку конфет. Но он почему-то даже не заглянул в книгу, где были такие прекрасные картинки про Сивку Бурку, Кощея Бессмертного и  про молодильные яблочки… А   коробку с конфетами  сразу куда-то в сторону отложил:
   - Я теперь наши конфеты не ем…  Мне немецкий шоколад нравится…
  В общем, как-то мы с сестрой  неловко себя почувствовали.
   -  Где  мама? – заканючила Татьяна, - я к мама хочу…
   - Пошли в другую комнату, - сказал Серега, - они там, наверное, папины подарки смотрят..
   И правда – тетя Зина  как раз показывала  отрезы на платья.
   - Вот это пан-бархат,- развернула она что-то ярко голубое, на котором поблескивали маленькие серебряные звездочки.  Я не удержалась и протянула руку к этому чуду. Ткань была такая мягкая, приятная, я никогда ничего подобного не видела.  И почему-то сразу  представила себе маму в платье из  такого голубого бархата. Она была бы самая красивая на свете! Я заворожено смотрела на голубое полотно, но тетя Зина быстро его сложила в стопочку и развернула другой кусок – черный с золотыми звездочками.  Этот пан-бархат тоже был красивый, но голубой … просто поразил меня в самое сердце.  Потом Сережка хвастал своими новыми игрушками, потом мы пили чай с тортом,  а тетя Зина все время почему-то боялась за свои фарфоровые чашки – как бы мы с Татьяной их не  разбили…
  Нет, не понравился мне этот день рождения.
   Но зато в эту ночь мне приснился  очень красивый сон, в котором мама была похожа на сказочную  волшебницу   в длинном платье из голубого пан-бархата с серебряными звездочками. Я твёрдо решила, что как только вырасту,  сразу же подарю маме такое платье.
   И вот сегодня у них опять какое-то торжество.  Сережка носит  тарелочки с закуской, которую готовит на нашей общей кухне тетя Зина. Наконец, их двери закрылись и в нашем длинном коридоре стало тихо.   Все соседи разошлись по своим комнатам, только  Иван Иванович, по прозвищу “танкист”, прохромал   в туалет и обратно.
   - Что загрустила, красавица? – потрепал он меня по голове своей огромной ладонью – Не приглашает тебя жених-то в гости?  У них теперь другая компания… всё больше торгаши.  А мы другой породы…Э-э-х, жизнь наша малина…
  И, поскрипывая протезом,  он  скрылся в своей маленькой, похожей на кладовку, комнатке.
  Мне было грустно и,  походив по коридору,  я заглянула на кухню.   На столе тети Зины был беспорядок – лежали недорезанный хлеб, обрывки бумаги и большая деревянная доска, на которой янтарно желтели  крупные  сырные обрезки.  Они так вкусно пахли! Я подошла поближе и у меня даже слюнки потекли от этого запаха. Почему мама никогда не покупала такого сыра?
  Непроизвольно рука моя потянулась к кусочку,  на котором даже круглая дырочка сияла, такой большой был обрезок.  Я засунула его в рот и быстро- быстро прожевала.  Это было так  вкусно!
Опасаясь, что кто-нибудь из соседей войдет на кухню, я стала быстро засовывать в рот эти сырные обрезки, обломки, крошки…
  И вдруг почувствовала,  что на меня кто-то смотрит.  В дверях кухни стояла мама с таким  лицом, как будто у нее болит зуб.  Я чуть не подавилась,  потому что рот у меня был набит битком. Горячая волна стыда сделала в один миг  мои щеки  горячими и  красными, как бывало в бане,  куда мы ходили обычно по пятницам.
   Мама прошла к нашему столу,  взяла с него эмалированную миску и присела около меня.
   - Выплюнь эту гадость, - сказала она, -  Выплюнь и никогда больше так не делай…Как же ты могла?  Ведь  ты моя главная помощница, ты старшая… Я должна тобой гордиться… А если бы соседи это увидели?
   Я стала старательно сплевывать в миску остатки сыра, глаза  мне застилали  слезы.   Мама достала платочек из кармашка фартука и вытерла мне глаза.
   - Ну всё, всё,  успокойся … Ты же больше так никогда не сделаешь?
Я  кивала головой, но  не могла даже поднять глаз от стыда.   
   - А мы  завтра утром пойдем гулять с Мишенькой и зайдем  в магазин, хорошо?  – вдруг предложила мама, -  Ты мне покажешь, какой сыр тебе больше нравится.   И будем  пить чай с бутербродами.
 - Так ведь папа  на службу уйдет?
 - А  он вечером  с нами будет чай пить…
 - Правда? Как ты хорошо придумала,  мама!
  Я представила,  как завтра мы все вместе будем пить чай с сыром за нашим большим круглым столом.  – А мы постелим скатерть, ну,  как у тети Зины? – спросила я.  – А то на  клеенке нашей уже и цветочков не видно...
   - Обязательно!  - чмокнула меня в щеку мама – ишь,  какая у меня хозяюшка растет! Для такого случая у меня припасена очень красивая скатёрка с вышивкой, сама завтра увидишь, какая красота… А теперь пошли укладываться спать, уже поздно…
   В этот вечер я засыпала с желанием, чтобы поскорее наступил следующий день.
И все-таки   мне снова и снова снилось, как я торопливо запихиваю обрезки сыра в рот,  а мама укоризненно смотрит на меня из дверей  кухни…
   Пройдут годы,  и во  взрослой моей жизни мне не раз будет  стыдно за свои проступки.   Но никогда это не будет так мучительно остро,  как в детстве.  Многое забылось, исчезло без следа, однако,  как я ни старалась, мне не удалось   изгнать из памяти этот  эпизод  нашего смоленского коммунального бытия.  Зачем- то он был нужен моему сознанию…