Огородники

ОГОРОДНИКИ


В этом году, согласно неприятной, но прочно установившейся традиции, Шурик и Жора не осилили сдачу последнего экзамена и остались на осень. К сожалению, Елена Афанасьевна не любила ни грибов, ни рыбы (а если и любила, то не пожелала почему-то в этом сознаться), поэтому решить проблему испытанным способом – преподношением  экзаменатору подарков – Шурик и Жора не могли. Проблему предстояло решать способом неиспытанным, ни разу не опробованным, а потому пугающим и заранее  вызывающим  сильнейшую антипатию, – нужно было старательно изучать учебный материал.
– Пятьдесят четыре билета, и в каждом – по два вопроса. Итого – сто восемь вопросов, – подсчитал Жора. – Задача для вундеркиндеров, старик. Нам не справиться.
– Да, но зато учебник – один, – возразил Шурик. – И не слишком толстый. По две-три странички в день – за лето осилим.
– Попробуем… Хотя, если честно, я бы лучше ещё раз на рыбалку съездил.*
Разговор происходил поздним вечером у Шурика на кухне. Поскольку разговор сопровождался дегустацией различных напитков из домашнего бара папы Шурика, то в этот день решено было ничего уже больше не дегустировать, в том числе и содержимое учебника. Но перед сном Шурик и Жора торжественно поклялись, что завтра же с самого утра начнут готовиться к экзамену. И так они всё лето, ежевечерне, ложась спать, давали себе торжественную клятву утром взяться наконец за учебник, а каждое утро убегали из дома по совершенно неотложным делам, чтобы возвратиться только вечером и перед сном вновь произнести слова своей торжественной и лицемерной клятвы. Осень, разумеется, наступила совершенно неожиданно и застигла Шурика и Жору подготовленными к экзамену не более чем в начале лета.
В университете обоих ожидал полнейший провал.
– Ну как вам не стыдно, ребята? – укоризненно покачала головой Елена Афанасьевна, убедившись, что Шурик и Жора не знают по её предмету ровным счетом ничего. – Неужели за два месяца нельзя было выучить хоть что-нибудь?
– Понимаете, Елена Афанасьевна, – начал лживо оправдываться Шурик, – всё лето мы с Жорой, для того чтобы помочь родителям, проработали... м-м... на стройке…
– А потом, сами понимаете, – огород, картошка, – добавил Жора, который за всю жизнь ни разу не был на огороде своих родителей и ни разу, следовательно, не помогал им копать картошку, но который от природы был наделен лицом и сложением честного труженика.
– Огород, картошка, – повторила Елена Афанасьевна, продолжая укоризненно качать головой. – Я, между прочим, сама никак свою картошку выкопать не могу. В будни у меня лекции, в выходные – задолженники, вроде вас… А ещё за мамой больной ухаживать надо…
– Елена Афанасьевна! – подскочил с места радостно взволновавшийся Шурик. – Что же вы раньше молчали? Да мы с Жорой завтра же выкопаем всю вашу картошку и доставим, куда скажете!..
– А я, значит, должна буду за это поставить вам по троечке? – сердито нахмурилась Елена Афанасьевна.
– Ну что вы! – притворно обиделся Шурик. – Мы вашу картошку выкопаем совершенно безвозмездно. Просто потому, что больше некому вам помочь… А что касается экзамена, то мы с Жорой обязательно его сдадим… недельки через две.
– Если только вы согласитесь принять его у нас, – скромно добавил Жора.
– Ну что же, – беспомощно развела руками Елена Афанасьевна, сраженная столь ярким проявлением благородства. – Экзамен я, конечно же, у вас приму. А картошка… Если вас это не слишком…
– Нас это нисколько не затруднит! – поспешил заверить её Шурик. – Завтра же выкопаем.

...На следующий день, рано утром, Шурик и Жора, вооружившись лопатами и нагрузив тележку аккуратно сложенными холщевыми мешками, отправились в путь. Путь предстоял не близкий – сначала километров пять по шоссе (автобусы в такую рань ещё не ходили, да и на тележку не всякий кондуктор правильно отреагирует), потом два-три километра по проселочной дороге. Но погода была чудесная, настроение – под стать погоде. Да и что такое семь-восемь километров, когда вам – не многим более двадцати и вы ещё не успели обзавестись ни артритом, ни одышкой, ни солидным брюшком? Полтора часа дружеской беседы, и только.
Говорили, разумеется, о злободневном.
– Как ты думаешь, сможет Афанасьевна поставить двойку человеку, который копал её картошку? – спросил Шурик.
– Думаю, не сможет, – ответил Жора. – Но на всякий случай учебник надо будет всё-таки почитать.
– Это само собой. Я уже повесил у себя над столом памятку: «Вечером во что бы то ни стало прочесть первый параграф».
– Я тоже повесил. Два месяца назад… Бумага пожелтела, надпись выцвела почти. Надо будет новую памятку написать…
– Ты её лучше на принтере отпечатай и в рамочку вставь, под стекло, как я. Моя вот памятка уже два месяца висит – и ничего, почти как новенькая…
Когда тема себя исчерпала, Шурик затянул песню. Жора подтянул. В результате многие жители деревушки, расположенной вблизи дачных участков, проснулись гораздо раньше своих будильников. А тамошние коровы, и особенно телки, беспокойно зашевелились в хлевах: голос Жоры, когда он пел, очень напоминал мычание молодого бычка.
– Ну вот, кажется, пришли, – сказал Шурик, когда  из-за деревьев, окружавших  дорогу, выглянули первые дачные домики. – Как там она говорила? Крайний участок, зеленая ограда, маленький кирпичный домик…
– Всё сходится, – сказал Жора, указывая на ближайший участок. – И с краю, и ограда зеленая, и домик кирпичный.
– Причем маленький, – язвительно заметил Шурик, не без зависти разглядывая внушительную двухэтажную хоромину, в которой было не менее четырех-пяти комнат на каждом этаже.
Ребята прошли за калитку, обогнули густой малинник, скрывавший от глаз картофельные грядки, и на мгновение застыли – с выражением тоски и обреченности на лицах.
– Шурик, – с трудом проглотив застрявший в горле комок, чуть слышно произнес Жора. – Шурик, это…
– Это… – Шурик также с немалым трудом избавился от комка в горле и полез в карман за сигаретами.
– Черт меня побери, но это…
– Да, это… Это просто… я даже не знаю, как это назвать, потому что это…
– Шурик! – Жора наклонил голову вперед, как бык, собирающийся атаковать тореадора, и исподлобья гневно сверкнул на Шурика глазами. – Шурик, ты не помнишь, случайно, в чью мудрую голову пришла идея копать картошку?
Шурик покраснел, как застигнутый врасплох напроказивший первоклассник.
– Хочешь сигаретку? – смущенно спросил он.
– Нет, – ответил Жора, но сигарету взял.
Оба закурили и задумались.
Они стояли на узкой тропинке, протоптанной вдоль малинника. От этой тропинки и до конца участка тянулись ровные ряды картофельных кустиков. Общая площадь, отведенная под картофель, на глаз составляла соток шесть, а то и семь.
– Афанасьевна сказала: «Там совсем чуть-чуть», – вспомнил Шурик.
– Она и домик свой назвала маленьким, – напомнил Жора.
– А может, всё-таки… может, всё-таки мы участки перепутали? – с надеждой спросил Шурик. – Участок должен быть крайним, но краёв тут несколько…
– Да нет, – махнул рукой Жора. – Всё сходится. И ограда, и…
– Она ещё говорила, что ставни на окнах красные в белый горошек!
– Точно!
Оба с надеждой обернулись к дому. И дружно вздохнули.
Ставни на окнах действительно были выкрашены в красный цвет, и в центре каждого ставня находился большой белый круг.
– Красные, и в белый горошек, – констатировал Жора.
– Это, конечно, не горошек, а пушечные ядра, – заметил Шурик. – Но если учесть, что Афанасьевна на всё смотрит чересчур свысока, если шесть соток для неё – «чуть-чуть», а двухэтажные хоромы – маленький домик, то, естественно, и пушечные ядра ей видятся горошком…
– Ладно, чего уж теперь, – Жора метнул окурок за ограду и решительно закатал рукава рубашки. – Здоровья у нас хватит, справимся. Но нужно поторопиться, а то придётся остаться здесь на ночь.
– Ты прав, – согласился Шурик и с лопатой в руке уныло поплелся к ближайшей грядке.

...К двум часам дня они одолели половину участка. Двенадцать наполненных под завязку мешков стояли рядком вдоль ограды. Рядом, в тени малинника, лежали отобедавшие одними ягодами и потому голодные ничуть не меньше, чем до обеда, Шурик и Жора. Оба держали во рту по сигарете, и оба не могли решить, что легче: поднять руку или мотнуть головой – чтобы стряхнуть с сигареты пепел…
– Жора, – слабым голосом произнес Шурик, когда пепел с его сигареты упал ему на подбородок. – А может, плюнем на всё, к чертовой бабушке, и пойдём домой, а?.. По-моему, на тройку мы уже заработали.
– Ты забываешь, – возразил Жора, – что Елена Афанасьевна на  всё  смотрит чересчур свысока. Если вон те шары на ставнях – это горошек, то можешь не сомневаться, мы ещё ни на что не заработали.
Четверть часа спустя они кое-как поднялись на ноги и вновь взялись за лопаты. Шурик безбожно матерился, перемежая ругань стонами и тяжелыми вздохами. Жора отчаянно скрипел зубами. Но работу довели до конца. И к восьми часам вечера вдоль ограды выстроились в ряд двадцать три полных мешка, а в конце шеренги был помещен двадцать четвертый, последний, наполненный на одну треть. Приблизительно...
Когда полумёртвые от усталости Шурик и Жора завязывали последний мешок (тот самый – двадцать четвёртый, маленький, наполненный на одну треть, приблизительно), позади них кто-то негромко кашлянул. Обернувшись, они увидели старичка в армейских кирзачах и засаленном ватнике. Старичок был низенький, тщедушный, с виду вполне безобидный, но в руках он держал охотничий дробовик, курок которого был взведен, а стальное дуло, поблескивавшее в лучах заходящего солнца,  впивалось своим единственным чёрным оком попеременно то в пасмурное лицо Жоры, то в кислую физиономию Шурика.
– А теперь, хлопцы, – сказал старичок, старательно хмуря брови, чтобы  придать  себе как можно более воинственный вид, – руки за голову и лицом к ограде! И не озорничать мне, а то пристрелю обоих!
– Мама, – сказал Шурик.
Жора оказался более многословным.
– Успокойся, дед, – сказал он. – Мы не воры.
Шурик повторил, чуть слышно, но очень жалобно:
– Мама...
Жора продолжал объяснять ситуацию:
– Мы студенты, учимся в университете, где Елена Афанасьевна работает. Ей самой некогда было картошку выкопать, вот она и попросила нас помочь ей...
– Елена Афанасьевна, значит, попросила? – не без сарказма произнёс старичок. – Учителка ваша?
– Преподавательница, – поправил Жора.
– Понятно, – кивнул старичок и снова усмехнулся, причем снова – саркастически. – Странно только, что ваша учителка попросила вас выкопать картошку на чужом участке.
– Мама, – снова подал голос Шурик.
– Мама, – на  этот  раз  согласился  с  ним Жора и спросил: – А этот участок разве не Елене Афанасьевне  принадлежит?
– Нет, хлопцы, – ответил старичок. – Хозяев этой дачи я всех хорошо знаю: шесть годов уже, как у нас с ними участки соседние. Никакой Елены Афанасьевны среди них нету.
– Не может быть!
У Шурика и Жоры одновременно подкосились ноги, и они вынуждены были присесть на мешки с картошкой. Причём Жора так и остался сидеть на мешке, а Шурик постепенно сполз ниже – на травку. Он охотно сполз бы ещё ниже, да, к сожалению, ниже сползать было уже некуда.
– А вот мы сейчас узнаем: может или не может, – сказал старичок. – Я уже отправил племяша за хозяевами. Скоро будут.
– Шурик! – простонал Жора, с высоты своего мешка  уныло глядя на распростёртое внизу, на травке, тело друга. – Шурик! Это что же получается? Это же, блин, такое получается, что и подумать страшно! Выходит, мы тут весь день корячились, из сил выбивались, вкалывали, как два стукнутых по голове папы Карлы, а теперь за все эти мучения, за весь этот адский труд получим не по троечке, а, в лучшем случае, по морде?!
Шурик не ответил и даже не пошевелился. Он лежал  на траве, раскинув руки в стороны, с широко открытыми глазами, и, не моргая, смотрел вверх, на серое вечернее небо.
– Шурик! – испуганно позвал Жора, наклонился и аккуратно потряс друга за плечо. – Шурик, что с тобой? Ты в порядке?
Словно выведенный зовом и прикосновением Жоры из забытья, Шурик вдруг порывисто вскочил на ноги и метнулся к нервно топтавшемуся на месте старичку.
– Старик! – крикнул он не своим голосом. – Ты понимаешь, что произошло? Ты понимаешь, что это – конец всему, и даже ещё хуже?! Ты понимаешь, что я сейчас от злости готов сожрать всю эту картошку вместе с мешками и даже с их холщевыми завязочками?! Понимаешь ты это или нет?!
– А ну... Не балуй! – Старичок, не на шутку перетрусив, сделал несколько шагов назад и нацелил на Шурика свой дробовик. – Вернись на место, не то пристрелю! Ей-богу, пристрелю!
– Стреляй! – Шурик рванул на груди рубаху и застыл в позе гордого Мальчиша-Кибальчиша перед расстрелом. –  Стреляй, старик! Не трусь! Иначе я отберу у тебя ружьё и сам застрелюсь!!
– Шурик!! – В одно мгновение Жора подскочил к другу и поволок его к мешкам с картошкой. – Успокойся, Шурик! Плюнь! Не конец же света всё-таки...
– Чокнутые! – пробормотал старичок, отступая ещё на несколько шагов назад. – Ей-богу, чокнутые!..
В этот момент негромко скрипнула калитка, послышались чьи-то торопливые шаги, и сочный мужской бас произнёс:
– Добрый вечер, Платон Платоныч. Что случилось?
На тропинку, огибавшую малинник перед домом, вышли двое мужчин и девушка.
– Наконец-то! – кинулся к ним просиявший от радости старичок. – А то уж я не знал, что и делать! Воры попались – ненормальные какие-то! Особенно вон тот – видите, с разорванной рубахой? Сидит сейчас и плачет, оттого что я его подстрелить не захотел!..
– Мы не воры! – подскочил с места Жора. – Тут недоразумение вышло. Я сейчас вам всё объясню. Понимаете, мы с другом...
Тут он перевёл взгляд с незнакомых мужчин на девушку, стоявшую рядом с ними, икнул от неожиданности и тотчас умолк.
Девушка смущенно улыбнулась ему и дернула за рукав одного из мужчин.
– Пап, – сказала она. – Успокойся. Это действительно не воры. Это мои однокурсники.
– А-а! – расплылся  мужчина в  широкой улыбке. – Понимаю! – Он лукаво подмигнул злосчастным огородникам и не без удовольствия оглядел участок. – Спасибо, ребята! Отлично поработали. С меня причитается... И вам спасибо, Платон Платоныч, – он крепко пожал руку смущенно топтавшемуся на месте старичку и повлёк его к дому. – Пойдёмте, посидим, наливочку мою фирменную опробуем. Наливочка в этом году вышла – первый сорт!..
Мужчины и Платон Платоныч скрылись за кустами малины, на тропинке осталась только пунцовая, ликующая в глубине души девушка. Ещё вчера у неё не было ни одного поклонника, а сегодня вдруг появились – целых двое! Как тут не возликовать!
Девушку звали Наташей, а фамилия у неё была – Сорокина. Если раскрыть секрет Шурика и признаться, что точно так же звали и его даму сердца, то станет понятно, почему он, внезапно раздумав во цвете лет кончать жизнь самоубийством, стоял сейчас, беспечный и сияющий, близ мешков с картошкой, радостно поблёскивая глазами и негромко насвистывая какой-то весёленький мотивчик, игриво теребил пальцами завязочки последнего (двадцать четвёртого, наполненного на одну треть, приблизительно) мешка и бросал лучезарные, полные нескрываемого восторга взгляды то на мешки, то на Жору, то на вскопанные грядки, – куда угодно, только не на Наташу, хотя, разумеется, именно она и была виновницей столь резкой перемены в его настроении.
Жора, который не был посвящен в сердечную тайну своего друга, смотрел на Шурика недоуменно и слегка встревожено.
– Шурик, – спросил он наконец, убедившись, что все признаки  сумасшествия  в поведении его приятеля – не галлюцинация. – Ты чего?
– Ничего, – беспечно отозвался Шурик, улыбаясь так, словно только что нашёл битком набитый деньгами кошелёк и сумел незаметно сунуть его в свой карман.
– Ты себя хорошо чувствуешь?
– Превосходно.
Жора нахмурился, как врач, всерьёз обеспокоенный состоянием своего пациента, и начал торопливо складывать в тележку инструменты.
– Пойдём, Шурик, – сказал он. – У меня сейчас дома никого. Посидим, водочки выпьем, расслабимся. Тебе сейчас грамм двести пятьдесят – триста будут очень кстати.
– Я не против, – сказал Шурик. – Двести пятьдесят или триста, да под хорошую закуску, – это здорово. Только... знаешь, что... – Он вплотную приблизился к Жоре и с таинственным видом зашептал ему на ухо: – Ты сейчас иди пока один, прими ванну, стол накрой... и всё такое... А я попозже подойду. Ладно?
– Почему? – удивился Жора.
– Объясню, когда встретимся у тебя, за столом, – шепнул Шурик.
Жора  подчинился – не  слишком,  впрочем, охотно – и, по-прежнему ничего не понимая, покатил тележку в сторону города.
Шурик пришёл к нему только под утро. И всё объяснил. И Жора от души за него порадовался, но потом, когда они выпили уже по третьей рюмке и закурили по первой сигарете, спросил, не сумев справиться с терзавшими его обидными подозрениями:
– Шурик, скажи честно, как настоящий друг настоящему другу: мы ведь действительно случайно попали не на ту дачу?
– Отвечаю, как  настоящий  друг  настоящему  другу, – торжественно произнёс Шурик. – Мы попали не на ту дачу абсолютно случайно, но при этом... очень удачно и как нельзя более кстати!


*   *   *

Следующие три дня Шурик и Жора вынуждены были провести в постелях. Ноющие мышцы и негнущийся позвоночник позволяли им лишь трижды в сутки добрести кое-как до кухни, чтобы подкрепиться. Папа Шурика, узнав о причине недуга, хохотал до слёз. Папа Жоры, напротив, был очень серьёзен и даже мрачен: его, всю жизнь проработавшего на сталелитейном заводе, огорчало отсутствие у сына привычки к физическому труду.
– Мне, – сказал он Жоре, когда тот, держась за стену и кряхтя, как старик, брёл на кухню обедать, – всё равно, станешь ли ты филологом, профессором или даже академиком. Прежде всего, ты должен стать мужчиной. А поэтому, начиная с сегодняшнего дня, вся ответственность за то, что  будет  расти  и  вырастать  на нашем дачном участке, целиком и полностью ложится на тебя. Наша с матерью помощь будет заключаться только в даче тебе ценных указаний. Понял?
– Понял, – вздохнул Жора: он знал, что пытаться переубедить папу так же бесполезно, как пытаться уговорить свернуть в сторону едущий тебе навстречу локомотив.
Папа между тем продолжал:
– Ты можешь выращивать на участке, что пожелаешь. Но летом у нас в доме всегда должны быть в достаточном количестве ягода и свежая зелень, а осенью в наш подвал должны поступать двадцать, минимум – шестнадцать-семнадцать мешков с картофелем. Понял?
– Понял, – вздохнул Жора навстречу локомотиву, и он действительно кое-что понял, а именно: этот локомотив, пытайся улизнуть или не пытайся, непременно его задавит.


*   *   *

Пока мышцы и позвоночники Шурика и Жоры отдыхали от праведных трудов, сами Шурик и Жора времени даром не теряли. Не имея возможности заниматься всяческими привычными делами, они рискнули заняться непривычными – и за три дня очень неплохо подготовились к экзамену. Елена Афанасьевна поставила каждому из них «хорошо» (причем оценку эту и тот, и другой получили вполне заслуженно), после чего с несколько смущенным видом вручила им какую-то коробку и произнесла с благодарностью:
– Спасибо вам, ребята, огромное! Вы... просто молодцы!
Дело в том, что накануне пересдачи Шурик и Жора отыскали-таки наконец дачный участок Елены Афанасьевны и выкопали всю картошку. И даже доставили её Елене Афанасьевне на дом. Но зайти в гости и отужинать с хозяевами наотрез отказались.
«Молодцы» попытались было отказаться и от коробки, но Елена Афанасьевна поспешно вытолкала обоих за дверь и обратно в кабинет не впустила.
В коробке оказался огромный шоколадный торт, собственноручно испеченный Еленой Афанасьевной и украшенный надписью из разноцветных кусочков мармелада: «СПАСИБО!»
Шурик и Жора аккуратно разрезали торт на две равные части, половинку с буквами СПАС вручили родителям Шурика, другую  половинку – с буквами ИБО и восклицательным знаком – отдали родителям Жоры, а сами, воспользовавшись хорошей погодой и наличием у них в карманах некоторой суммы денег, отправились в парк – пить пиво с вяленой рыбкой. И пока родители Шурика наслаждались своей половинкой торта, недоумевая, кто, кого и от чего СПАС, а родители Жоры наслаждались своей половинкой, строя различные догадки относительно того, что может означать загадочно одинокий союз ИБО, да ещё вкупе с подчёркивающим его одинокую важность восклицательным знаком, – их дети тоже недурно проводили время, греясь на солнышке, жуя рыбку и запивая её умеренно холодным пивом.
Но, увы, ничто не вечно! Пиво закончилось, солнце спряталось. Эйфория, вызванная сдачей экзамена, постепенно сменилась хандрой, вызванной тем, что пиво закончилось, а солнце спряталось. В голову полезли нехорошие мысли. И самой нехорошей из них оказалась та, что настойчиво лезла в голову Жоры, – мысль о «локомотиве», шести сотках земли на папиной даче и о двадцати мешках картошки, которые каждую осень любой ценой должны появляться в папином подвале.
Жора поделился своими огорчениями с Шуриком.
Шурик внимательно выслушал его и дружески потрепал Жору по плечу.
– Не трусь, старик! Я всегда с тобой! Вырастим мы тебе и клубнику, и зелень. И картошку выкопаем – не привыкать!
– Спасибо, – с чувством произнёс Жора.
– Да ладно, чего там! – махнул Шурик рукой, слегка смущенный преждевременной благодарностью. – Что нам с тобой какие-то шесть соток! Нам теперь и десять нипочём! Смотри, как у меня руки уже загрубели. Скоро буду копать не хуже трактора!
Жора внимательно посмотрел на его руки.
– Они у тебя и вправду загрубели?
– А то!
– И не болят уже?
– Да нисколечко! Чему болеть-то? Мозоли уже сошли...
Жора вдруг отчего-то смутился, нервно заёрзал по скамейке, открыл было рот, собираясь что-то сказать, но передумал и, ничего не сказав, сунул в рот сигарету.
– Ты чего? – удивился Шурик.
– Да так... – Жора чиркнул спичкой, пламя разметало сумрак вокруг его лица, и Шурик с изумлением обнаружил, что щёки его приятеля красные, словно два спелых помидора.
– Да что с тобой такое? – спросил Шурик.
Жора капитулировал.
– Понимаешь, – сказал он тихо и с опаской поглядел по сторонам, словно боялся, что их подслушивают, – мне... нравится одна девушка...
Шурик рассмеялся.
– Старик! Я давно в курсе! Ты уже полгода, наверное, бросаешь на Светку Игнатову такие красноречивые взгляды, что, откровенно говоря, весь университет должен быть уже в курсе!..
– Правда? – взволнованно спросил Жора, но тотчас же взял себя в руки. – Ладно. Пусть знают. Чего уж там... Но я с тобой не об этом хотел поговорить.
– Не об этом? А о чём?
– Видишь ли... мне нужна твоя помощь. У Светки на даче картошка ещё не выкопана. А её отца некстати в командировку отправили. Вот я и подумал, что, если руки у тебя и вправду уже не болят и загрубели, как ты говоришь, то мы с тобой вместе могли бы...
Шурик закатил глаза и издал странный, глухой и протяжный звук. Звук этот более всего напоминал стон. Но когда Жора вслух высказал предположение, что звук, только что им услышанный, и впрямь был стоном, Шурик воззрился на него с неподдельным, казалось бы, возмущением.
– Стон? Глупости какие... С чего мне стонать, старик? Я просто зевнул.
– Правда? – обрадовался Жора. – Ну, вот и хорошо. Значит, я могу на тебя рассчитывать?
– Ну конечно! Я же говорю: руки у меня вон как загрубели, да и у тебя как будто тоже. Так что нам теперь и десять соток нипочём! И даже больше!..
– Это хорошо, что нам нипочём и больше, чем десять, – сказал Жора. – Потому что у Светки на даче под картошку отведено двенадцать...
Шурик вытаращил глаза и распахнул рот, явно собираясь что-то сказать или даже крикнуть (что более вероятно). Но передумал. И вместо этого только ещё раз закатил глаза и ещё раз глухо и протяжно... зевнул.

__________________________________________
*Отсылка к рассказу «Графы Монте-Кристо»