Банька

   Витька не то чтобы любил природу. Он не думал об этом. Она была всё время рядом с ним. Он жил, можно сказать, в ней, и, наверное, считал себя её частью. Хотя был всегда не многословен и кто его знает, что он там на самом деле, считал.
  Его родной посёлок, Красная Яма, стоящий  в двадцати километрах от Города, когда-то утопал в зелени. Посёлок опоясывали с одной стороны  сосновый бор, с другой поле. В середине Красной Ямы  было небольшое озерцо, на берегах которого, проходили счастливые летние дни Витюхи и его ровесников.  А за железной дорогой было красивейшее место, со множеством прудов, связанных между собой речушкой, тёкшей среди лужков и кустарников. В прудах водились караси.  В небе заливались жаворонки.  Пахло свежескошенной травой.
  Но было это очень давно, в Витюхином детстве.  Теперь, когда Витюха уже стал взрослым, всё стало совсем не так. Лес вырубили. Неподалёку от посёлка устроили химический полигон. Вырыли огромные ямы и сливали туда отработанные химкаты, которые стали свозить со всего света. В воздухе навечно повис кислый запах. Жаворонки и прочие пичуги убрались из этих мест. Лишь вороньё и зимой и летом кружит над полигоном и всем посёлком, да развелось множество сорок, которые из лесных птиц превратились в помойных вороньих коллег.  За железной дорогой, устроили садоводство. И теперь к ставшим частной собственностью прудам и к речушке не подойти.  Некоторые и вовсе засыпали. Садовые участки перемежались с устроенными садоводами помойками. По глинобитным дорогам круглый год стали ездить на подпрыгивающих, на кочках машинах или топать пешком  неутомимые дачники, везя  сумки на колёсиках. Витюха недолюбливал дачников. И за то, что они заселили прекрасное место и просто за то, что дачники.  Раздражали они его.  Одна грязь от садоводов этих. Один вред. Гнать бы их с земли, чтобы не уродовали её своими убогими  безвкусными дачами и парниками с вечно рваным и шуршащим на ветру полиэтиленом.
Хотя в последние годы и местные стали ничуть не лучше дачников.  Красноямское озерцо,  например, летом заваливали пластиковыми  и стеклянными бутылками, содержимое которых выпивали на берегу. А зимой приносили на лёд мусор в мешках  Весной лёд таял и мешки тонули. Рыба там давно передохла, а если рискнуть и искупаться, то тело после, начнёт сильно чесаться.
Как-то постепенно всё это наступало, и поэтому незаметно для всех. Но если бы перенестись в одночасье из Витюхиного детства, моментально в наши дни, то можно было бы, легко тронуться рассудком, увидев, в каком состоянии Красная Яма, теперь.
 Витька шоферил на автобусе в совхозе, жена работала там же в бухгалтерии. Платили мало. Были годы, когда и вовсе не платили. Все ругались, кляли начальство, но продолжали работать. Всё-таки иногда перепадали и премии, а мясо, картошка и молоко,  считай бесплатно. Опять-таки бензин для «Жигулёнка» всегда есть где слить.   Жить можно.
 Жили они, как и многие совхозные,  в квартире, на окраине посёлка, в трёхэтажном панельном доме, который построил  совхоз для своих работников очень давно. И пришла же,  в своё время, кому-то в голову идея поселить деревенских жителей в квартиры?  Но тяга к земле и к подсобному хозяйству у людей в этих квартирах не пропала, поэтому в полукилометре от совхозных домов, выделили им кусок поля для того чтобы построить сараи и погреба для хранения овощей. Так появилась «нахаловка». К своим  сараюшкам  прирезали себе совхозники,  каждый кто сколько смог, участки под грядки. Размежевались заборами. Сараи у некоторых превратились в маленькие домики,  появились баньки, закудахтали куры  у многих захрюкали свиньи и заблеяли козы. Расширялись без разрешения, нахально. Вот потому и «нахаловка». Усилиями местного энергетика,  тоже содержащего там подсобное хозяйство,  в своё время удалось даже столбы поставить, да свет провести, а те, кто посноровистей, вроде Витюхи, так ещё и к своим сараям и банькам свет кинули. Без счётчиков, правда, тоже нахально, случись какая проверка из района, и обрежут там свет. Однако годы шли, но никто не проверял и не обрезал.
Тянулись люди из своих квартир в нахаловку. Вечером  на грядках поработать. С утра перед работой козу подоить. Ну и выходные естественно там проводили. Что твоя дача получилась.
   В тот осенний день, Витюха, как обычно, оставив автобус в гараже, на своём кособоком, дёргающимся на малых оборотах «Жигулёнке», приехал с работы домой, пообедать и слегка подремать. Вставал он рано, к пяти часам утра надо было везти доярок на ферму. Потом ещё пару рейсов для механизаторов. В обед снова везти доярок и вечером снова. И так почти всю неделю без выходных, потому что сменщик практически всё время был пьяный, и доярки наотрез отказывались с ним ездить.
Похлебав супчика  и выпив стакан чаю. Витька растянулся на диване и включил телевизор. Дремота уже начала окутывать его, как вдруг раздался выстрел. Прозвучал он как-то не чётко. То ли во сне, то ли наяву. Но потом раздался второй и Витюха, вскочив с дивана,  подошёл к окну. С третьего этажа видно.  Неподалёку в поле, возле рощицы шли трое мужиков с ружьями. Охотники.
-Зайцев бьют. Вот мерзавцы. У самых жилых домов. Ведь нельзя же возле посёлка. Ведь тут и дети гуляют.
Витька прыгнул в сапоги, натянул куртку и быстрым шагом направился в осеннее поле.
-Что вы делаете, мужики, дома ведь рядом!- закричал он им ещё издали, - Здесь нельзя стрелять!
Парни были не местные. Да местные и не стали бы тут охотиться. Разве уж когда зайцы совсем одолеют  в своих набегах на огороды.  Но последние лет пять такого не случается. Зайцев  тут теперь почти не осталось. Ещё охотиться приехали. Ну, ехали бы дальше куда. В Люботино, что ли, или в Новгородскую. Так ведь нет.  Совсем обалдели.  Скоро в Городе охотиться будут.
Парни были лет на десять помоложе Витьки, одеты в защитные комбинезоны и вообще экипированы по полной, словно прибыли в тайгу.
-Ты ччё, мужик, разоряешься? – спросил один.
-Здесь нельзя стрелять. Здесь люди живут.
-Где? Здесь? Вот это что ли? – показал один из парней на Витькин дом, приютившийся на окраине поля. – Чё то мы тут людей не видели. Ты что ли человек?
Парни заржали.
-Вы не имеете права охотиться в населенном пункте.
-Вали отсюда! – заорал на него другой. Всю дичь распугаешь. -Человек.
-Здесь дети ходят, собаки. Здесь вообще не охотничьи места.
-Вали отсюда, - повторил один из парней и сунул Витьке под нос красную книжечку.
Не успев её рассмотреть, от удара прикладом в спину, Витька полетел вперёд. Тот, что показывал удостоверение, резко подставил ногу и, потеряв равновесие, Витька полетел лицом в мокрую траву. Все снова заржали.
От нескольких неожиданных пинков сапогами, сдавило грудь, стало трудно дышать.
-Всё, успокоился? – нагнувшись, спросил один из охотников, дыша на Витьку водочным перегаром. – Вали на хрен отсюда и не мешай нам. Ещё появишься, пулю получишь.
Шаги затихли. Витька встал и, пошатываясь, пошёл к своему дому. Рёбра болели. Охотники ушли в сторону рощи, громко переговариваясь и похохатывая.
-Вот сволочи, - пробормотал Витька и в бессильной злобе погрозил им кулаком.
С силой, хлопнув дверью, он влетел в квартиру, пнув стоявший в прихожей бидон, с грохотом покатившийся по полу. Скинув сапоги, вошёл в кухню. Руки тряслись от обиды и злости. Витюха достал из серванта бутылку водки, не думая, свинтил ей шею и приложился. Потом ещё и ещё. Жуя, отправленный вслед водке, кусок сала он прошёл в комнату и достал из-за шкафа свою старую двустволку, а со шкафа снял коробку с патронами.
Ружьишко держал он давно. По молодости ещё купил. Думал, станет охотником, но так и не стал. Не захватывало это его - ходить и стрелять в зверей и птиц. Что в этом интересного? Напоминает, как безмозглые пацаны из рогаток бьют лягушек. То же самое. Если вы крутые, так идите с рогатиной на медведя или с копьём на кабана, а то засядут с оптикой, с прибором ночного виденья. Герои хреновы. Убийцы. Такие же, как и эти в поле.
Выскочив на улицу, он направил было ружьё в поле, но охотников не было видно. Нет стрелять смысла нет. Да и соседи удивлённо поглядывали на него из окон.
-Всё равно дробь. Дробью то я их не возьму.- Витька матерно выругался, вернулся домой и, зашвырнув ружьё назад за шкаф, думал ехать на работу, но потом передумал и, глотнув ещё водки, рухнул на диван.
-Подождут, чёртовы доярки, пешка дойдут.
Через час его разбудил звонок телефона.
-Здорово Витюха.
-Привет, Михалыч.
-Слухай, Витюх. Такое дело. Тут племянник ко мне из Питера приехал с друзьями. Пошли погулять, да поохотиться. Потом в баньке попариться хотят. Любят русскую баньку. А у меня в бане-то как раз всё разобрано, и потолок, и пол. Да и печь-то варить надо, прогорела же. Ну, да ты ж знаешь мою печь. Так можно они у тебя попарятся. Дрова наши, само собой. Ну и пузырь с нас.
-Валяйте, топите, там открыто,- пробормотал Витюха, и положил трубку. Спросонья не сразу вспомнив, что произошло он, вскочил и глянул на будильник.
-От чёрт, проспал.
Доярки уже давно ушли пешком или их увезла попутка. Ну и чёрт с ними.
Вместе с болью в рёбрах вновь зажгла обида, и Витька вновь отправился на кухню, подошёл к столу и, глотнув ещё водки, снова улёгся на диван.
Сын Пашка примчался со школы и, заглянув в комнату, потом на стол, на котором стояла бутылка, произнёс:
-Понятно.
Сын то что, а вот до прихода жены бутылку всяко надо было  прикончить.
Витюха перебрался на кухню, хмуро глотал водку и смотрел в окно, на поле. Обида продолжала жечь. Вдобавок, словно гады, один за другим выползали вспоминания обид и неудач за всю его прошлую нелёгкую жизнь. И как вечно недоплачивают на работе. И как у него украли в своё время мотоцикл и как жена Наталья по молодости под Новый год пришла пьяная с работы, а придурок Колбаскин провожал её, и как грузины обокрали его на рынке. Да мало ли чего было.
 Наталья ворвалась комнату словно вихрь. Схватив недопитую бутылку, мгновенно, куда то её унесла, потом вернулась и с силой дёрнула Витьку за воротник, да так, что он слетел с табуретки.
-Ты, почему на работу не пошёл с обеда, ах ты сволочь такая! Ты, почему нажрался? Что сегодня праздник? Или горе у тебя?!
Объяснять Наталье, что и как, тем более в таком её возбуждённом состоянии смысла не было. Оставалось лишь взять и уйти.
-Переночую в бане,- буркнул Витька и, прыгнув в сапоги и натянув ватник, хлопнул дверью.
-В бане. Так в бане же Михалыч,- вслух прошептал Витька уже на лестнице. И вдруг фразы Михалыча выплыли откуда то из глубины отравленного водкой сознания:
«….Тут племянник ко мне из Питера приехал с друзьями. Пошли погулять, да поохотиться. Потом в баньке попариться хотят… из Питера приехал с друзьями…. погулять, да поохотиться…погулять, да поохотиться… погулять, да поохотиться…в баньке… в баньке. Любят русскую баньку… русскую баньку»
-Так это ж они! Охотнички хреновы. Так это ж они!
 
    В нахаловке участки тоже были разные. У Витюхи был почётный. Высокий, сухой.  И ручей неподалёку. Пересох, правда. И банька почётная. Настоящей осиновой вагонкой изнутри  обшита, не то что у других, тарной доской от ящиков.
Печь большая, хоть и не замысловатая. Металлическая, сваренная из толстой листовой стали. Она быстро нагрела парилку, а в баке, приваренном к ней, уже кипела вода. Горячая вода, брошенная на горячие камни, шипела. Трое голых парней, время, от времени выходя в маленький предбанник выпить по рюмке и покурить, уже час как провели здесь, изрядно разморив себя жаром и вениками. Михалыч париться с ними не стал, а отправился домой, утром вставать рано.
Навалившаяся тяжесть пришла незаметно. Сидели вроде спокойно на полке, болтали, а как надо вставать, то сил не оказалось. Головы закружились, слабость парализовала тело, ноги подкашивались. Во рту появилась горечь.
-Блин, кажись, угораем, мужики,- племянник Михалыча спрыгнул с полка и толкнул дверь в предбанник, она не поддалась.
-Да что же там! – с силой толкнул он плечом дверь. Потом толкнули все вместе.
Один открыл дверцу печки. Тяги не было. Языки пламени рвались внутрь парилки.
-Туши, - крикнул кто-то. Один из парней плеснул водой в огонь, потом ещё и ещё. Страшно зашипело. Уже не просто угар, а кислый дым повалил внутрь. Ело глаза. Свет вдруг погас. Темнота усилила панику. Никакого окошка в парилке не было.
-Похоже это мы зря…
-Эй есть там кто?!
-Откройте, бля дверь!
Глухие удары в дверь и в стены участились, но ничего не помогало. Парни кашляли. Двое легли на самый низ. Один продолжал метаться и стучать в дверь. Он первым потерял сознание и рухнул на пол, по пути задев тазик с горячей водой и облив ноги племянника Михалыча.
-УУ! - взвыл тот. К угару прибавился шок от горячего кипятка. Парень вскочил. Голова кружилась, тошнило. Он вновь рухнул на пол, не переставая стонать от дикой боли.
Парни лежали, не двигаясь, минут пять, может десять, а может все полчаса, дыша в самый пол.
Когда дверь в предбанник открылась, племянник увидел лишь, чьи-то ноги и попытался встать. Глухой удар с лёгким звоном отправил его в темноту и в тишину. Он уже не слышал, как от удара кувалдой хрустнули шейные позвонки одного его приятеля, потом другого, не услышал как кто-то откинул подальше от бани бревно, которым была подпёрта дверь парилки, не слышал как кто-то карабкался по лестнице к трубе и снял с неё железный лист, не почувствовал запах бензина.
Кто-то бросил подожженный свёрток старых газет, и резкий хлопок обдал всё нестерпимым жаром.
Дверь в парилку закрылась.
 Витюха огляделся. В нахаловке, тишина. По крайней мере, по соседству точно никого нет . Лишь на том конце кто-то колотил молотком. Слышно было, как пламя с гудением лижет баню изнутри. Струйки дыма потянулись  сквозь щели бани.  Витюха усмехнулся и нырнул в октябрьскую темноту.

-Ну и что ж ты не остался в бане, алкоголик проклятый, - встретила его Наталья.
-Да ладно тебе, завязал я уже. А в бане Михалыча племянник, с приятелями парятся. Они попросили, за бутылку.
-Ах ты хроник… да ты за бутылку всё готов отдать. А если они баню спалят по пьянке. Ты соображаешь что делаешь. У Михалыча что своей бани нету? А если они туда  ****ей  понаведут… Испоганят всё. Да я больше, в жисть, мыться там не буду…
Самодовольный  Витюха, на ходу раздеваясь, поплёлся в спальню и вскоре, под Натальину ругань,  словно под музыку, сон одолел, его, почти уже протрезвевшую голову.

Весна 2008г