Записки с Того Света. Кухня обитель Богов

Если центром городов считается площадь с ратушей, советом, или прочим культовым местом городской чиновничьей гопоты, то центром любого жилища, главным апартаментом любой семьи является кухня. Именно так – не спальня, гостиная или кабинет, а кухня, ибо зачастую именно там проходит большая часть жизни человека, и именно там решаются все жизненно важные для него вопросы, как и происходит большая часть событий. Кухня есть средоточие жизни общества в целом.
Именно на кухне сидело тело другана, последнее из оставшихся после вчерашнего тел, остальные разбрелись по своим делам.

Вы когда-нибудь видели только что поднявшееся тело с дикого бодуна, спавшее до этого не раздеваясь на полу?

Это надо видеть, ибо сложно передать всю гамму чувств, и всю палитру красок, которые вызывает явившееся глазу произведение человеческой глупости. Суриков и Репин бросили бы кисти, и изрезали холсты, расписавшись в немощи своей. Представьте себе изрядно помятого джентльмена, глядя на которого, заплакал бы утюг «от лучших производителей», со спутавшимися волосам, где нашлось место даже паутине - видать пытался проникнуть головой под диван, спасаясь от чьего-то храпа – с ярким рельефным рисунком ковра на щеке. Портрет дополнял кисло-рвотный перегар, исторгаемый из чрева тяжёлым дыханием. Иные мёртвые выглядят краше.

Он грузно восседал на табурете, и взирал на моё появление ничего не видящими глазами, пытаясь заставить голову мыслить хоть в каком-либо направлении, что давалось ему явно с трудом. Кривая гримаса должно быть изобразила улыбку, в которой читалась надежда. Поставив бутылку с оставшимися двухсот граммами на стол, и бросив мятую пачку сигарет, я наблюдал «рождение разума», при котором взгляд становился осознанным и почти счастливым.

Вот, много ли человеку для счастья надо? – двести грамм в тяжёлое утро и сигарету.

Хоть назвать нас человеками весьма сложно, но не торопитесь судить поверхностно – по прикиду лишь половой оценивает кредитоспособность клиента, а человек субстанция сложная, требующая тщательного изучения, но понять которого полностью не дано никому.

Я вылил все двести ему и закурил.

- А ты? – выдавил он с надеждой на отказ.

- Не боись, гвардия – ответил я и выставил ещё бутылку, что выдавил в кредит: - Отдать завтра нужно, но лучше сегодня.

- Сделаем – соврал друган, ибо ни фига он не «сделает», а испарится, или что-то за отмазку выдумает, вроде «бабушка заболела» как в школе. Шумно выдохнув он за пару глотков осушил стакан с пойлом, и откинулся на табурете, прислонившись к стене. Сейчас будет ждать долгожданного облегчения, что без повтора не возможно в принципе. Я плеснул по стаканам ещё, не дожидаясь вялой реакции визави выпил одним махом, и снова закурил.

Сейчас я ненавидел ту безвольную сущность, которая сидела во мне, это вялотекущее сопротивление, которое граничит с бездействием, и уже не ищу оправданий для успокоения разбушевавшейся совести. Заглушить это можно только водкой, придавив голос разума очередной дозой дурмана. Пора послать к чёрту тело, и упасть на дно, вот налью по третьей, и выставлю «гостя» на фиг, иначе я уже не в состоянии переваривать тот словесный понос, что несётся из уст, вдруг, воспрявших духом только что мёртвых тел.

Врут много и самозабвенно, врут одно и то же, часто путаясь и перевирая, врут и верят во весь этот бред, что они создали в своём сознании с помощью озёр и рек спиртосодержащей отравы. Я бы мог сам за них рассказать все их истории, пересказанные мне сотни раз, причём вернув их в первоначальное состояние. За эту способность моей памяти меня уже обещали убить, но если обещали, то значит не убьют.

К данным человеческим слабостям я отношусь снисходительно, ибо на фоне беспробудной грязи действительности, погрязнув в этом навозе по самую макушку, человеку нужно хоть воображаемое самоутверждение, хоть какой мнимый авторитет, основанный, в большинстве своём, на голых словах, которые подтвердить нельзя, а опровергать лень. Это, как спасительный мостик между быть и будет, висящий на жиденьких канатах прошлых явных, или вымышленных заслуг. Редко когда слова трансформируются в действие, чаще всякое действие тонет за потоком слов.

Чего греха таить, и у меня бывают редкие приступы словесного поноса, хоть здесь и имеется какой-то предохранитель, который не даёт врать напропалую, так или иначе я оставался верен правилу – не хочешь оправдываться не ври, молчание оправдать проще.

Ну вот, я упустил момент, и уже полилась яркая, жаркая речь о нас, о жизни, о дружбе, с обязательным обещанием порвать как Бобик грелку всякого, кто посмеет посягнуть на мою личность. Знаю я эти клятвы… разбегутся, как тараканы ежели что, а с нашей жизнью «ежели что» может наступить в любой момент.

Пьяная «дружба» ничего не стоит, даже той поллитровки, что я принёс, ибо кончится пойло – кончится и «дружба». Сколько уже подставляли, бросали, тишком подворовывали, то бишь крысятничали забыв всякие понятия, всё время норовят залезть в карман, тумбочку, в постель к жене, хлебнуть из твоего стакана.

И сколько раз снисходительно хлопали по плечу, когда я был в пике, и заискивающе заглядывали в глаза, с плохо скрываемой завистью, когда ты, преодолевая сопротивление спирта, обстоятельств и воздуха устремлялся вверх, и сколько раз предавали, когда не раскрывался парашют?.. Сколько раз?.. – Не счесть. Да и стоит ли…

Бог милостив, и я вытолкал последнее тело. Теперь можно свободно вздохнуть, хоть дышать этой спёртой смесью воздуха, паров перегара, кислятины не мытых тел, застоявшейся пепельницы, и давно не стиранных носков, есть испытание организма на прочность. Ну, да ладно, хоть нет никого.

Видать произошёл перебор, и тяжесть похмелья сменилась на тяжелое опьянение, когда не чувствуешь уже лёгкости в теле и голове, и плечи тянут к земле.