Зимняя сказка

 Я сидел после обеда за кухонным столом, слушая рассказ о Наталье Гончаровой и Ларионове (её муже) по телевидению. Проникновенный голос из ящика и элегические мелодии завораживали и уносили в сказку 19 века, в котором расцвет литературы, живописи, музыки и т. д. (я устану перечислять, а вы слушать) кажется нам неповторимым и далеко ушедшим от нас счастьем, о котором мы боимся даже помечтать. В такой необыкновенно мягкой и умиротворённой атмосфере я выглянул в окно и поверх среза застеклённого балкона увидел то, что иначе, как белой сказкой не назовёшь.

           С высоты 13 этажа, то есть с высоты птичьего полёта я увидел белые, как из слоновой кости, волны, напоминающие то ли облака, то ли сказочный клубящийся туман. Было ощущение, как будто эта картина застыла на мгновение специально для того, чтобы изумлённый счастливчик мог увидеть в конце декабрьского дня в Подмосковье это чудо, оторвавшись от теле ящика и неотступных мыслей о безнадёжных для понимания результатах мониторинга землетрясений. Теперь уже было невозможно оторваться от этого фантастического зрелища, а интуиция подсказывала, что такое счастье даётся ненадолго. Постепенно, но довольно быстро белизна вытеснялась хорошо знакомым художникам-пейзажистам зимним, чуть золотистым светом, который можно увидеть над слегка мглистой и чуть сероватой окологоризонтной облачностью. Этот свет чрез серовато-золотистые оттенки по мере удаления от горизонта вверх плавно переходил в голубоватые тона, затуманенные полупрозрачной облачностью того самого цвета, который почти вытеснил белизну и превратил чуть сглаженные белёсым покрывалом вершины деревьев у самого горизонта в застывший в волнении сказочный океан.

          А на переднем плане этого почти миража возвышались обычные кубические коробки кирпичных девятиэтажек, пользовавшихся большой популярностью, а точнее, пределом мечтаний у очередников квартирного счастья 70-х годов прошлого, отягощённого событиями 20-го века. Правые стены этих кубов, благодаря светлому кирпичу, своими правыми граням, обращёнными  на юго-запад, отражали также тёпло-золотистый свет заходящего солнца, который передавал тяжесть зданий, был несколько плотнее и рассекался штрихами оконных полос, ловивших последние лучи уходящего дня. Но пока я писал эти строчки картина существенно поблёкла: надгоризонтная область стала темнее, а её граница с небом, очистившимся от туманной пелены, стала уже явной и почти обычной, так что сказочное покрывало было безжалостно снято вместе с лёгкой мглистостью, порождавшей бархатистую загадочность этой картины, подаренной мне случаем всего один раз в жизни, и этот подарок я очень ценю.

          Но…увы, довольно неожиданно мгновения сказки стали исчезать с трагической быстротой, доказывая быстротечность нашей жизни, а тем более сказочных подарков. Непрерывный световой океан стал рассекаться затемнёнными торцами далёких вертикальных прогалин с неровными тенями, на фоне которых оставались лишь отдельные белёсые гряды, всё более укорачивающиеся снизу из-за падающих теней.

        Картина обречённо потеряла свою загадочность и торжественную праздничность, и чтобы не видеть её неизбежную безжалостную смерть, я решительно оторвался от умирающей сказки. Только поднимающаяся луна, перехватывая уходящий к горизонту бледно-золотистый свет, делала отчаянную и обречённую на неудачу попытку сохранить это великолепие света.  И этот лунный реквием вернул на мгновенье торжественность минуты расставанья с быстротечным чудом.