Москва-Петушки

Временами кажется, что все идет коту под хвост, разваливается к черту, оставляя после себя горечь потерь, тяжесть нерастраченного, пустоту развеянного по ветру и печаль несбывшегося. А потом и этого не остается, не остается ничего. И такое ощущение, что это не жизнь, а какое-то идиотское кино, где ты единственный наблюдатель, и смотреть его вроде как и не очень интересно, но не смотреть невозможно. Так вот бредешь себе и даже не спрашиваешь уже ни о чем, потому что любой ответ будет бессмысленным или фальшивым. Потому что ты лучше всех знаешь, что его нет. Махнешь рукой…и просто пойдешь пока дальше, кто его знает, что еще впереди?

Мы бежали к электричке. Очень скоро она должна была уйти. На табло висело – время отправления  - минута назад, но поезд еще ждал. Звеня бутылками, влетели в первый тамбур с криками:
- Петушковская?
- Петушковская-петушковская – залезай, ехать-то куда?
- Да в Петушки и ехать!
- А! Ну так поехали, время есть…
Располагаемся. Места вроде и немало, но все толпятся в тамбуре, да и нам в общем в тамбуре приятнее. Дело так обстоит – решили мы, как можем, повторить опыт Венички в путешествии в Петушки. И хоть ехать нам и не и к кому, но цель есть, времени – вся жизнь впереди, настроение соответствующее. Как ни раздумывали – не рискнули на Веничкины коктейли, но опыт у нас немалый – поэтому взяли с собой набор внушительный. Была бутылка водки, бутылка шампанского, бутылка красненького, бутылка беленького, две бутылки портвейна 777…вроде все – на путь в Петушки. Конечно, была с собой и книга-путеводитель.
Процесс пошел. С водки плавно перешли к шампанскому… винам… портвейну… Закладки в книжке затерялись. Пейзажи приобрели сначала особенно яркие краски и четкость линий, а потом замешались  в общий круговорот. Диктор что-то говорил искусственным голосом из репродукторов, двери открывались, двери закрывались, люди входили и выходили. Утекали километры, сливались голоса, речи то  доходили до крика, то рассыпались на шепотки, или вовсе прерывались. Движение стало самоценным, а цель его отодвинулась далеко, за туман. Окружение менялось. Кто-то прекрасно знал, зачем мы здесь и чем мы здесь занимаемся. Мы говорим о дороге, о километрах, о людях, даже о жизни – искрой промелькнуло слово «трансцендентность». Человек в приличном костюме время от времени достает аккуратную водку из аккуратного портфеля, аккуратно же ее пьет и кладет ее обратно. Взгляд через заляпанное зарешеченное стекло меняется. Не становится более осмысленным, или радостным, или агрессивным, или успокоенным, тупым – нет, скорее, как пейзаж вокруг. Теряет четкость, но сохраняет краски и дух. Некоторые искренне удивляются – зачем мы пьем вперемешку столь самозабвенно и как-то бессмысленно. Мы улыбаемся в ответ. Не знаю, что уж такого в подобной улыбке, но вопросы потом отпадают.
Иногда наугад открываем книгу – читаем какой-нибудь отрывок, на минуту вживаемся  в него, и скоро вновь к своему, как из одной комнаты в другую. Время одновременно явственно длится и летит в неистовой гонке…
Хлопок по плечу:
- Все – вылазим – приехали!
Как-то даже не заметили, как переместились в вагон, в нем на лавки, а на них в полулежащее положение. На выходе зачем-то машу с лесенки на платформу, как первый человек на Луне своей далекой планете. «Петушки». Народ струйками расходится с платформы, электричка не торопясь отходит, мы остаемся одни. Солнечно, тихо… желтый вокзал, серые заборы, коричневые дороги, столбы с подпорками, разномастные дома, трава по буеракам. Вот и Петушки…а дальше то что?
Такое ощущение, что ехал вот в придуманный город, который живет специально для тебя и таких как ты, приехал как на представление. Но нет, скорее всего, это ты здесь как уже сто раз виденный спектакль. Но солнце ласково, зелень такого оттенка, который бывает только в мае, когда она не достигла ни грубости зрелости, ни жалкости увядания. Почему-то решили, что надо идти к речке. А, с другой стороны, куда еще идти?
По дороге хотели взять еще настойки и шампанского, и какой-нибудь снеди – вроде сухарей с сосисками. Но забыли. Шли долго. С остатками портвейна. С привалами. Иногда, для разнообразия, босиком – с песнями, плясками. Издалека мерялись с машинами правами на дорогу, но чаще выбирали вежливость. Людей не встречали или не отличали от пейзажа вокруг. Блуждали… и как-то все это было правильно. Нашли наконец реку – и в воду! Самое подходящее, именно то, что нужно.
Вода – своя стихия. Изначально чуждая телу, она часто обостряет его порывы. Вода не позволяет расслабится, но дарит ни с чем не сравненный отдых. Именно в воде я внезапно понял, что мы все-таки должны, просто обязаны немедленно отправиться все-таки за клюквой и шампанским. Друга буквально выхватил из воды, так как заминки терпеть было невозможно, по-моему, не все предметы одежды после реки заняли свои места на наших телах.
Магазин нашли быстро, прямо моментально, ворвались туда как в крепость после долгой осады. Почему-то хотелось чувствовать себя гусаром. Черт возьми, да мы и были гусарами! Мне кажется, не все это одобрили, но, по крайней мере, на нашу честь никто не посягнул, это точно. Выходили довольные – с наливками и едой.
Потом начался какой-то бедлам. Решили срезать путь, запутались, попали то ли в компостную, то ли в навозную яму. Несколько раз приходилось становиться партизанами, или лазутчиками – так, как мы это представляли. Вернулись на реку мы сильно потрепанные и здесь уже и действительно мир чудес и грез сросся вплотную с происходящем. Были песни, костры, борьба, длительные разговоры, выкрики. Высказаны самые сокровенные желания, рассказаны самые темные и вряд ли  правдивые истории, озвучены надежды и упреки, ни раз кулак ударялся в дерн в подтверждении слов…было выпито все…И где-то здесь единая нить теряется, остаются фрагменты, осколки эмоций и отдельные зарисовки.Помню, где-то ближе к концу пойму сотрясал крик: "Кельнер, шампанского!". Кельнера не помню.
Я проснулся ночью. Холод был ужасным. Спал на земле, вроде вниз головой, пепел по кофте. Я думал, засну вновь и может досплюсь до утра, а там станет тепло. Но даже мысль о сне улетучилась – редко когда я так мерз. С высокой травы при малейшем движении я стряхивал на себя огромные капли росы. Если не стряхивал – они сами текли ко мне, а потом по мне. Казалось, конденсат из дыхания осаждается на лице. О разбитом теле, колючках, присохшей грязи, головокружении и говорить не приходится. Друг признаков жизни не подавал.
Вокруг все отсырело, отсыревшие спички не разжигали гниловатые дрова. Скрепя сердцем дрожащими руками вырвал первые и последние страницы из «Москвы-Петушки» - загроелось. Времени – около пяти утра. Прикорнул на часок у костра. А потом – в шесть мы уже проснулись оба и побрели в город. Все закрыто никого нет. Как раз тот самый час, когда ничего не купить, некуда зайти, нечего делать. Самый неприглядный час России. Радоваться рассвету почему-то не хотелось. Все еще было очень холодно.
В девять открылся магазин – и первое пиво! И – непонятно – но мороженое! И уже почти тепло, и в общем даже отлично. И даже особая прелесть смотреться так, как будто в овраге месяц жил. Да и вообще замечательно. И никто тебе не указ. Пришли на вокзал. А там столовая – с борщом, пюре, котлетами, с компотом и чудесным лимонадом из воды, лимона и сахара. Особенно лимонад и борщ! И водка в стаканах, и люди вежливые и почему-то подмигивают. День только начинается!
Вышли на перрон, посмотрели расписание – полтора часа до выезда. Прилегли на солнышке, рюкзак под головой, теплый и с виду даже чистый перрон под спиной – замечательно. Вокруг кружил служитель станции. Кружил, кружил, подошел все же.
- Ребят, вы не хулиганите?
- Нет вроде, а что-то не так?
- Да не то что бы, но вот так лежать…и народу никого…
- А от чего не полежать-то, погода хорошая.
- Ну да, а все таки, ну хорошо – вы только ничего не замышляете?
- Неа, зачем нам – лежим себе и лежим.
- Ну ладно электричка через час. А, да, а покурить не найдется?
- Да не, не курим мы, спортсмены!
Вот и электричка подтягивается, садимся. В полудреме смотрим в окно. Там вновь пейзаж сливается в яркую полосу. Только теперь это какое-то свое, родное. Что-то, что имеет конкретный и завершенный смысл, хотя и не имеет четкой формы. Контролеры нас уже не будят. Проходят мимо. Да и вообще.
Я сижу и думаю – а вот нафига нам все это было нужно? По большому счету, чего хорошего мы достигли? Бред ведь какой-то весь этот выезд, придумали тоже. Но думать много тяжело и нет желания, и я вновь отхожу к более высоким материям...
Разошлись. И вот я уже в своем городе, иду по дороге, по которой хожу уже два десятка лет, и на том же самом участке в тот же самый миг открывается угол моего дома. Дома, где я рос, взрослел, испытывал радость, грусть, думал о будущем, искал понимания, решался и не решался. Откуда много раз уходил, но всегда возвращался. Вот мой двор. Раньше здесь играли дети и гуляли собаки. Иногда взрослые вечерами устраивали футбол и мы смотрели на это все и прикидывали - а что если главный здоровяк со всего духу всадит в тебя мячом. Я плохо играл, но мне нравилась игра, хотя бы даже вдвоем-втроем. Сейчас здесь машины, а в колеях, которые они прокатали стоит вода. Из-за моего дома, возвышаются новые двадцатиэтажки. Как я когда-то ликовал, что у нас их строят. Думал – это подтверждение, что у нас хорошо жить и к нам хотят люди. Потому что у нас хорошо, потому что мы хорошие. Так мило и нелепо.
Я возвращался, и мысли эти пролетали не членясь, фоном под мысли о не сделанном, об ошибках, об упущенных возможностях. Под мысли о победах, об улыбках родителей, о тех, кто стали мне друзьями, о тех, кого я любил. Я шел и думал, что жизнь идет своим чередом и всегда по-разному. Что нельзя все продумать и придумать, что этого и не стоит добиваться. В конце я улыбнулся. Меня посетило чувство – я был уверен – все еще впереди.

Во многом нет смыла, во многом мы никогда не увидим смысла. Жизнь проще, но глубже, чем кажется. Зря? Нет, не зря. Ничто не зря, не глупи.