Дезертиры. Часть первая. Глава 7

Под вечер  неприметная лесная тропка вывела к небольшой поляне. Приглядевшись, Тимофей заметил, среди высокой травы  крошечную избушку, срубленную из потемневших от времени брёвен. Скорее всего, это была чья-то  заимка, предназначенная для того, чтобы обогреться и скоротать ночь на зимней охоте.

Выждав время и убедившись, что никого рядом нет, он  прихромал к избе и осторожно приоткрыл дверь. В нос ударил смрадный запах гниющего мяса и человеческих экскрементов. Присмотревшись к полумраку, вздрогнул, увидев как шевельнулась куча тряпья,   валяющаяся на дощатых нарах.

- Тёма, браток, помоги мне, помираю… - раздался знакомый голос. Тимофей ахнул. В избе был его земляк Спирька!  Первым желанием было немедленно захлопнуть дверь и бежать прочь, но  он пересилил себя и неловко перешагнул через высокий порог, стараясь не потревожить больную ногу.

 Спиридон лежал на нарах, широко раскинув ноги и бессильно запрокинув голову.  Лицо его распухло  до такой степени, что стало почти неузнаваемым. Дерзкие глаза спрятались в узких щелочках набрякших век и только знакомый голос едва слышно доносился из полумрака:

- Худо мне, Тёма. Огнём всё брюхо жгёт. Покалечила-таки меня та проклятущая баба. Так куснула ,  что на одном лоскутке кожи мой  мущинский орган сейчас болтался. Загноилось всё, заживо гнию, а теперь зараза в кишки перешла.  Как огнём  в брюхе жгёт! Ни по большой, ни по малой нужде сходить не могу. Помираю…  Дай, браток,  водицы напиться, тут недалече родничок пробивается… Будь ласка, сходи с котелком….

От холодной ключевой воды Спирьке слегка полегчало. Он  цепко схватил Тимофея за руку и не отпускал:

- Ты посиди со мною, земляк! Посиди рядышком. Чую, помру я скоро. Огнём весь горю, рук и ног почти не чувствую. Это Бог меня так наказал, за то, что баб я сильно любил. Ох уж, сколько я девок перепортил за свою жизнь! И с замужними бабами тоже баловал…. Грешной любви их учил…, а вон как  вышло-то…  Ты, если доберёшься на родину, никому не говори, отчего я смерть принял. А может я ещё и оклемаюсь? Ты посмотри, посмотри как у меня там под животом-то? Может, подживает?

Тимофей осторожно высвободил руку и приподнял вонючее тряпьё. Увиденное заставило содрогнуться. На месте  спирькиного мужского достоинства лежало что-то кроваво-синюшное, покрытое коркой засохшей крови,  из-под которой вытекал вонючий гной.  Большие багровые пятна расползались по  вздувшемуся животу и ногам.

Тошнота подступила к горлу. Не в силах сдержаться, он отскочил  к порогу и его жестоко вырвало. 

Спать прошлось устроиться на куче  еловых веток возле избы – смрад внутри стоял совсем невыносимый. Было слышно, как за стеной Спирька всю ночь стонал, плакал,  в бреду звал какую-то Марию. К утру затих. Когда Тимофей зашёл взглянуть  на него, то поразился неожиданно побелевшему и вытянувшемуся лицу.  Нижняя челюсть безвольно отвисла,  а по бескровным губам ползала большая зелёная муха.  Робея,  тронул за руку и  тут же отдёрнул - землистая почерневшая кожа была странно холодной. Заглянув в открытые неподвижные глаза, он вдруг понял – Спирьки больше нет...

Нельзя сказать, что Тимофея особо тронула смерть земляка. За последнее время с ними произошло столько страшных событий, что все чувства притупились.  С трудом, надрываясь, он смог оттащить  тяжеленный труп совсем недалеко от жилья, только к краю поляны. Штыком от трёхлинейки и крышкой кастрюли,  нашедшейся в избе, выкопал неглубокую яму-могилу, спихнул туда покойника и кое-как завалил комьями земли. На большее сил не хватило.

С утра моросил нудный осенний дождик и, волей-неволей, Тимофею пришлось  укрыться в вонючей избе. От тяжёлой работы страшно разболелась раненая нога,  и он снова едва мог передвигаться.  Выкинул на улицу тошнотворно пахнущее тряпьё, как  мог,  оттёр с нар засохшие экскременты, отворил дверь, чтобы проветривалось. Пристроившись в углу, забылся в тяжёлой дреме,  наполненной кошмарами и непонятными видениями.

Сон не принёс облегчения. Нога болела по-прежнему. Неприятный запах вроде бы стал менее ощутимым, а может быть Тимофей просто притерпелся к нему. Вновь проснулось чувство голода. Под нарами он нашарил  те самые два узла, с которыми Спирька убегал из деревни и обнаружил там целое богатство: с десяток  крупных картошин, кусок сала величиной с ладонь и заплесневелую, надкусанную краюху хлеба, завёрнутую в домотканое полотенце. Тут же была  берестяная солонка полная соли.  В другом узле лежала женская беличья шубка,  большой роскошный платок из козьего пуха, серебряное обручальное колечко и пара золотых серёжек.
Он растопил крошечную печурку и вскоре  в большой, слегка тронутой ржавчиной, консервной банке, заменявшей котелок, булькала  похлёбка из картошки с салом.

Впервые за несколько недель Тимофей наелся досыта. От еды опять начало клонить в сон. Преодолев брезгливость, он бросил шинель на нары, где совсем недавно лежал Спиридон, и  блаженно растянулся в  жарком тепле, щедро источаемом раскалённой печью.