Уговор дороже денег

Недоедания таинственный оскал иль пляска костоправов удалая. Строчка о таинственном оскале недоедания, неизвестно зачем вынырнувшая из мёрзлой  проруби сознания, да и проруби ли, вселяет в меня некоторую толику страха. Ведь я вовсе не об этом собираюсь писать. Совсем не об этом. Отбросив страх и пляску костоправов, я ринуться спешу на чудный ринг. Что за ринг? Чем он чуден? Зачем мне спешить на него? Стихи, стихи, не путайтесь под ногами, изыдите. Созреете - возвращайтесь. Пробил час прозы. И хотя никакой час прозы не пробил, будем считать, что он пробил. Чтобы не спугнуть заветные закоулки заповедного пространства, полные неисписанной бумаги и разноцветных радужных карандашей, спокойно примемся за работу. Не будешь работать, умрёшь. Правда, если будешь работать, тоже умрёшь, но это уже, как говорится, детали, хотя и мрачноватые. Неизвестно почему, вспомнились вдруг карандаши фабрики Сакко и Ванцетти. 30 – годы. Какие это были карандаши! Чудо – карандаши. Загляденье. Пиши, не хочу. Даль прозрачна и мертва. Это я точно подметил. Что лучше, умереть, работая, или умереть в праздности? Смотря, как на это посмотреть. Умереть, работая, вроде бы попрестижнее, зато в праздности - поавантажнее. Что кому ближе. У дядюшки Якова товару много всякого. Смертей на всех хватит. Кончится, ещё подбросят. Без товару не останемся. Налетай. Говорят, уговор - дороже денег. Согласен. А что такое уговор? Чем уговор отличается от сговора, приговора и других радующих глаз и душу симпатичных вещиц? Сговор – темнейшая прорубь на свете солнечном, и в льдистую прорубь эту бесследно уходят не только люди и события, но и самые лучшие и светлые минуты бытия земного, о которых мы не раз всплакнём, бережно ступая по блаженным аллеям того света. Давайте  на время забудем Стикс, Харона, Бёклина и прочих важных учёных, имеющих прямое отношение к тому свету, так или иначе, воспевающих смерть. И как ни светел Пушкин, а и он пел смерть. «И смерти мысль мила душе моей». Не скажу за Стикс и за Харона, но забыть бёклинскую литографию я не в силах. Хватит, о загробных речках. Надо, чёрт возьми, поговорить о приговорах. В смысле, и о приговорах тоже. Что такое - приговоры? Какие мы знаем приговоры? Существуют ли приговоры, не смертные? Как ни странно, но кроме, как смертных приговоров, на негодяйском свете нашем, пожалуй, не существует никаких иных. Ну, что ж. Никаких, значит, никаких. Особо рыдать не будем. Смертных приговоров от начала рабской жизни нашей, была вынесена такая бесчисленная прорва, что никаких сил, чтобы рассказать обо всех, в наличии не имеется. Человек не обладает силой мамонта.  Приговор. Слово - то,  какое. Не слово – мёд райский. Уж кому их только не выносили. И Иуде Искариоту, и Емельке Пугачёву, и Осипу Мандельштаму. О, всех разве расскажешь? Не знаю, как Вы, но я, на всю процентов тыщу золотую, уверен, смертный приговор, живущим и здравствующим, давно вынесен и подписан. Лежит в чудной канцелярии чудная бумажка, и поджидает часа своего. Как и все мы. С той только разницей, впрочем, не столь существенной, как это может показаться. Вот она, эта дивная разница. Наше время ограничено, а время бумаги, несущей смерть - нет. Смертная бумага - бессмертна. Как ни странно, но скорбные и более, чем печальные рассуждения эти, дают нам, как говорят жучки на ипподроме, некоторый дополнительный шанс. Хорош шанс, когда удавка уже изготовлена. Того и гляди, набросят.  Да здравствует Юлиус Фучик! То, о чем я пишу, не есть репортаж с петлёй на шее. Думаю, будет правильнее всего, окончить эту работу, поскольку главное сказано, а нечто недоговоренное, не столь важно. Нет на свете вещи, важнее, чем смерть. Но это уже не раз было сказано. И сказано, задолго до меня.      

                Андрей Товмасян Акрибист
 
                31 Августа 2012 года.