Из Крестового. Ливень

- Ой, гляди-ка. наш домик рисуют!
От неожиданности я вздрогнула и подняла голову. Предательница Чара молча махала
хвостом.
Меня ели комары и я спряталась в длинную шею свитера, натащив ее на голову и
оставив маленькую щелку для глаз. На кисти рук натянула рукава. Вид был более
чем странный, но бабушка меня почему-то не испугалась.
- Вот поди ж ты! И что красивого в этой развалюхе? - Это старый наш дом. А новый -
эвонта стоит. Пошли, я чай вскипятила. Давно за тобой, девонька, наблюдаю. Уж часа
два тута стоишь. Да и стемнеет скоро. В доме и переночуешь.

Но на самом деле "развалюха" была живописнейшая: из покосившейся крыши голодными
ребрами торчали балки, сиротливо тянула кверху худую шею труба, в щели между
бревнами пыталось пробиться красное закатное солнце. А за редким забором торчал,
упруго наклонив большую голову, подсолнух...
 
Вот так я и оказалась в гостях у Пелагеи Ивановны и ее дочери в селе Подстепное,
что на Алтае.
Хозяйке было лет восемьдесят, дочери лет на двадцать меньше. Но они были одинаковые,
как сестры.
Я с удовольствием умылась под рукомойником и поела нормальной еды.
Бабулечки растопили баню, а когда я вернулась, уложили, как королеву - на
широкой деревенской кровати, на перине.
А сами же легли на сундук и топчан. Я пыталась возражать, но добрые мои хозяйки
даже слушать не стали,- лишь сказали, чтоб я их не позорила:
- Где это видано, чтоб гостей на сундук класть...

Проснулась я под шум ливня.
Он лил так, словно крышу поливали из шланга.

Пелагея моя сидела у окна - и пряла.
Это было завораживающее зрелище: руки ее двигались, как в танце: плавно,
неспешно, бесконечно повторяя одно движение, выверенное десятилетиями - одна
рука скользила по нити, вторая скручивала ее на веретено.
Я откровенно залюбовалась: нет ничего прекраснее,- вдруг подумалось мне,- чем
этот неспешный танец двух рук, которые словно очерчивали в воздухе сложную
округлую фигуру и парили, парили, как пара неразлучных птиц...

Три дня ливня пролетели, как в сказке: меня всячески баловали. нянчили, холили,
лелеяли и сдували пылинки.
Целых три дня у меня была самая заветная мечта детства - бабушка. Даже целых две
сразу.
Тихие, скромные - необыкновенно прекрасные в своей доброй, чистой помыслами и
праведной старости.
В то же время, двум старушкам было очень одиноко и они были несказанно рады
юной путешественнице, случайно попавшей в их глухомань.

Но вот выглянуло солнце и мне пора было идти дальше. За время короткого отдыха
рюкзак мой стал совершенно неподъемным. С трудом взгромоздив его на спину,
попрощалась с моими хозяюшками.

Чара всем видом показывала, как она благодарна мне, за то, что привела ее сюда.
За время путешествия из крошечного лохматого черного колобка, который выкатился
мне под ноги в Тайшете, а потом просто так и остался возле ноги, она превратилась
в длинноногого крупного щенка, который обещал стать если не кавказской овчаркой,
то чем-то не менее большим.
Чара проводила меня до поворота и поспешно вернулась назад, обретя, наконец, свой
дом и настоящих, оседлых хозяев...

На первом же привале я поняла тяжесть своего рюкзака: сердобольные мои бабулечки во
все свободные места наложили мне всякой снеди.

Вернувшись из похода, я нашла дома открытку: Пелагея Ивановна спрашивала, здорова ли
их художница. Я отправила хозяюшкам подарок: бандероль с шерстяными чулочками, о которых
они мечтали.

Мы переписывались еще несколько лет...