Город влюбленных маньяков

Город  мой  - совсем обычный город. В нем все что-то делают, куда-то спешат, за чем-то гонятся, но редко куда успевают. Его несложно отыскать на карте, но легко заблудиться в трех соснах тщедушного леса. Здесь все следят друг за другом, но никому, ни до кого нет дела. Это напоминает игру в мафию: в одной компании пьют богачи и воры, святоши и вероотступники, легковерные девицы и манерные леди, благородные полисмены и серийные убийцы. На улицах моего города можно встретить живого маньяка и даже в него влюбиться.

Первым был крановщик. Он достраивал девятый этаж и уже поднялся на четыре пролета выше моей пятиэтажки, подавал мне знак включенными фонарями. Мой лысоватый и толстый крановщик неизменно грустный. Ему не меньше пятидесяти, у него есть  жена и двое детей. Наверняка, толстяк в кабине башенного крана  представляет меня горничной в белом переднике и  черном коротеньком платьице, обязательно на голое тело. Мои волосы гладко зачесаны, на них кружевной чепчик. Я приношу мужчине из двадцать седьмого номера  крепко заваренный кофе, двести грамм коньяка и сигары. Жестом радушного хозяина он приглашает присесть на колени и я, как хорошая девочка, поправляю свой передничек, краснею, шепчу «не надо», «нет-нет-нет». Учащенно «да! Да! ДА!!!!!»,  когда пальцы прирожденного пианиста нарушают границы ватерлинии.  Господин с проседью обещает на мне жениться, клянется  в вечной любви на не висящем над кроватью распятье, кладет на тумбочку хрустящие купюры  на новые серьги и чулки. Прощается со мной, словно в последний раз. А потом я, зажав рот ладошкой, размазывая тушь и помаду,  плачу  в ванной, ведь знаю наперед, что он  на мне не женится, и я никогда не уеду из этого проклятого города. О нашей связи доложат начальству, меня переведут на кухню, где румяные женщины чистят лук и картошку, болтают о мужьях, сериалах и подорожавшей гречке. Этой гречкой можно начинять похожих на крановщика пузатых карпов. Я впопыхах выйду замуж за нервного электрика, который будет ревновать меня  к каждому столбу, пропивать зарплату, запретит носить юбки и красить губы. Я растолстею, подстригусь под мальчика и  наконец-то научусь вязать крючком и спицами. И все потому, что однажды в доме вышибло пробки.
 
Симпатичный  электрик живет с мамой в тесной  квартире. Комнаты смежные, мама шаркает тапками из одной в другую, серые  гамаши на отечных ногах сползают гармошкой; поверх рыжего байкового халата надет второй – летний, без рукавов и с выцветшими полевыми цветами. Мама крякает на погоду, жалуется на несварение и газы, незлым тихим словом вспоминает подружку Люську, что увела из семьи мужа. Потом он  бросил и эту курву, но сюда все равно не вернулся. Мама глядит в воду, оберегает своего пупсика от необдуманных поступков,  чтоб не дай бог не женился на первой попавшейся  б л я д и, но б л я д е й в округе – раз и обчелся. Уединиться моему герою негде: дверь в туалете села и не закрывается на щеколду. Когда мама дремлет в кресле под включенный телевизор, пупсик дрочит за ее спиной на проходящих по улице женщин. Выбирать не приходится – в расход идут и девочка-школьница, которая еще даже лифчик не носит; толстенная хозяйка бакалейной лавки; синеглазка с метлой Зинка, на ней тугое трико, не прикрывающий зад куртец, и это вдохновляет.
Я решаю купить новые розетки и снова зову в гости симпатичного электрика.  Деньги он, конечно, не берет. Так начинается эта нелепая история. В загс мы попадаем по инерции. Маме я, естественно, не нравлюсь.

По той же ленивой инерции я езжу каждое утро в переполненном автобусе со счастливой цифрой тринадцать. Слушаю чужой психоз в плеере,  не уступаю места старухам с авоськами потому, что и себя чувствую такой же старухой. На этом маршруте работает прирожденный маньяк. Анорексичный мужчина в очках близоруко щурится, щелкает суставами суетливых пальцев; на худощавом, выбритом до синевы лице блуждает кривая улыбка. Можно его принять за обычного ботана, но в глазах у кондуктора – космос, в голове  лабиринт Минотавра, в душе – черная весна, а «сердце его двулико: сверху оно набито мягкой травой, а снизу – каменное-каменное  дно». Кондуктор  лет пять  в разводе, и потому вечерами грешит в одиночестве. Живет возле депо и никогда не опаздывает на работу. Наверняка,  в морозилке  у него рядом с пачкой пельменей и початой бутылкой водки лежит отрубленная голова какой-нибудь глупой девчонки, слишком громко болтавшей по телефону, когда он ее обилечивал. 

Мясник на рынке пытается меня откормить. Все удивляется,  в чем душа  моя держится. У мясника золотые фиксы, волосатые руки, зычный голос и пышные усы. В усах вся его сила и обаяние. Но есть в этой грязной рыжеватой  лохматости что-то от разжиревшей нутрии. Нутрия сыта и довольна. Нутрия алчна и прожорлива. Нельзя гладить ее против шерсти, пахнуть слишком сладко, иначе – съест. Даже косточек не оставит. Местный потрошитель  причмокивает губами, когда отрезает мне филейной части. Для него я сахарный ягненок или нежная крольчишка. Мясник хочет выглядеть добрейшим дядюшкой из деревенской пасторали, приглашая на фестиваль пива и шашлыки. Но я-то знаю, что перекрученный фарш в мясорубке -  это бездомные дети, дворняги и попрошайки. В немецких колбасках – приправленная солью и перцем плоть соперников. Из жилистого инспектора налоговой получится наваристый суп, а из ворчливой торговки зеленью сочный гуляш по-венски. Ночами мяснику не снятся летящие бараньи туши, говорящие свиные головы, танцующие фокстрот коровы с перерезанной глоткой. Большое тело дышит спокойно, но под подушкой тесак.

Аптекарь взвешивает на весах свою ненависть. В темных бутылочках – серная кислота под видом микстуры, вместо аскорбинки – цианистый калий.
- Следующий, - выпрыскивает наружу яд цикуты. Нет, это очередь не за пластырем и аспирином, а прямиком  в застенки гестапо. У аптекаря  бессонница и мигрени.  Хочется ему изобрести вакцину, способную убить одним махом все человечество. Заговори он со мной,  первым делом спросил бы, думала ли я когда-нибудь заморозить себя в криокамере или хотела бы  переспать с Гитлером? Лицо аптекаря  завораживает  нежной красотой и благородностью. Такие лица любили писать фламандцы, а вот тельце – хилое, словно он все еще не вырос из нескладного подростка. На книжной полке  -  Майн Кампф, Маркиз де Сад и сборник поэзии Серебряного века. Готова поспорить, маленький фриц до сих пор невинен.

Неопрятный старик в парке думает обо мне плохо. Кажусь я ему-то почему-то нечистой.
- Грязная девчонка! – слышу я себе вслед или  это деревья скрипят от ветра. Старик  не играет в шахматы -домино -карты - шашки, а просто сидит и смотрит. Поганки на длинных узловатых ножках – это его пальцы,  что держат газету. Газету, которую он никогда не читает. У старика нет собаки и старухи. Старик обитает в ночлежке, где в приятелях клопы, тараканы, мокрицы. На грузинский чай с серым хлебом  приходят и  крысы. Первую крысу зовут гордость. Это самая молодая и спесивая крыса. Она подбивает старика называть людей сбродом и швалью.  Вторая  - сребролюбие. Старик обирает до нитки выпивох, случайно заснувших в зарослях парка.  Третья –  блуд. Старик все еще поглядывает на девочек в гольфах и клетчатых шортах скачущих через скакалку. Любовно поглаживает сквозь истертую ткань когда-то твидовых брюк свою бесполезность. Четвертая – зависть. Что-то похожее на зверя скребется и просится наружу. В глотку насыпали стеклянного песка, зверь кряхтит и чихает. Пятая – чревоугодие.  Трупные черви вылезают из бесцветных глаз, тянутся ко всему, что тепло на ощупь. Отравляют чужую кожу смрадными парами. И жрут, жрут, жрут...  Шестая – гнев. Старик плюет в небо, проклиная бога. Посылает нахуй дьявола. Мечтает, чтобы услужливые черти подпалили церковь, детский дом и хоспис. Будет он тогда на пепелище перекатывать во рту камешки воспоминаний, цокать языком, да приговаривать: «Все прошло, пройдет и это…» Седьмая – уныние. Старик встречает рассвет и знает, что и в аду ничего не изменится. Тот же город, тот же парк и  на третьей лавочке  всегда будет сидеть он, неопрятный старик в болоньевой куртке и смешном детском петушке. 

В этом же парке  бегает мужчина в желтых спортивных трусах и зеленой майке - борцовке. Дождь, непогода, слякоть, снег или  плюс сорок, а спортсмену  все нипочем. У нас с ним разные маршруты, но общие точки пересечения. Придумала я себе, что от марафонца исходит угроза. Вот он догоняет меня, улыбается, подмигивает, а потом один точный удар, и все -  конец фильма. Ведь в  кармане  канареечных шорт  гаечный ключ. Я оборачиваюсь и жду, пока здоровяк пробежит мимо. Он же уверен, что у меня к нему личный интерес, и разговор можно продолжить в горизонтальной плоскости.

Задолго до календарной даты  в моем городе наступает зима.
Оранжевые жилетки ставят на главной площади  елку – металлический каркас, который потом наполнят сосновыми ветками, настоящими вперемешку с искусственными. Люди хотят праздника сразу и для всех. Праздника с предсказуемым сценарием. А, если начинить себя взрывчаткой прямо посреди народного гуляния, то твой фейерверк будет самым красочным и ярким. Отыскав свои части тела на другой стороне улицы, приклеив  их наскоро скотчем, можно взять себе в женихи маленького ампутанта.

Парни в синих  комбинезонах  выпускают всю воду и высушивают бассейны, бросают в бледно-голубую пустоту облезшей краски рыжеватые окурки. Крепкие и хилые, но одинаково скучающие,  затирают следы своих преступлений. Ржавчина по бокам ничто иное, как засохшая кровь. На бортиках – отпечатки пальцев и царапины от ногтей. В гулкой пустоте голого бассейна все еще слышатся хриплые  крики. Прислушиваюсь. Нет, все же, кажется. Я размеренно вышагиваю по дну, черчу классики, бросаю монетку и выбираю, кто будет следующим моим героем.


Рецензии
Потрясающе.
"Аптекарь взвешивает на весах свою ненависть."...шикарно

Лунная Девушка   05.06.2014 09:51     Заявить о нарушении
Спасибо, Лунная Девушка!

Ирма Зарецкая   05.06.2014 21:42   Заявить о нарушении
На это произведение написано 14 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.