Забытые

Тяжелый сон закончился.
Было холодно. Очень холодно.
Он открыл глаза и посмотрел наверх, где в полутьме были видны ржавые подтеки обшивки. Вся комната была наполнена синкопами стука – это дождь встречался с металлом. Место это казалось до странного знакомым, но другим, память отказывалась его признавать, и отвернувшись от стены уже не можешь вспомнить, как она выглядела, какая клепка металла отлетела и где были вмятины, никакие ощущения не отзывались в воспоминаниях холодной и гладкой поверхности, пахнущей солоноватым запахом ржавчины и тлена. Но нужно было куда-то идти, хотя сформулировать точно, куда, он был не в состоянии.
Он встал с кровати, заправил постель, расправив скомканные серо-белые простыни и накрыв их покрывалом – в жирных пятнах, с подтёками той же ржавчины, очевидно, от соприкосновения с обшивкой. После, он направился прочь из комнаты, в тускло освещенный коридор - в котором, казалось, он уже бывал неоднократно, но зачем, доподлинно ему было не ясно - повернул направо, прошел прямо до второго ответвления, повернул туда. Комната, куда его привели ноги, была наполнена людьми. Все они сидели молча и смотрели на потолок, где периодически вспыхивали две лампочки, норовя погаснуть, но, в самый последний момент, все-таки решая светить. Пройдя в комнату, он услышал в коридоре шаги – шаркающие, тяжелые шаги – обернулся и увидел, как по коридору идет пожилого возраста сутулый человек со старым керосиновым фонарем, покачивающемся в его дрожащей руке.
 - Заправляйте кровати!.. – голос сутулого человека пронесся по коридору, шурша кое-где отставшим металлом, - заправляйте кровати!.. время заправлять кровати!...
Шаркающие шаги ушли за поворот, а за ними скрылся и свет фонаря.
 - Скоро дождь станет сильнее… - произнес задумчиво один из сидящих в комнате с барахлящими лампами под потолком, - очень скоро…
 - Почему? – спросил вновь пришедший. Все, кто сидел в комнате, посмотрели на спросившего.
 - А… Первый… - протянул тот, что говорил только что, - ты заправил свою постель?
 - Да.
 - Молодец. Чего теперь ищешь?
 - Я не помню своего сна…
 - Печально… А вчерашний день помнишь?
Первый оперся о дверной косяк. Помнит ли он вчерашний день, когда не может вспомнить даже то, зачем он здесь. Было по-прежнему очень холодно.
 - Нет, - сказал он, подумав, - и его не помню…
 - Так и не заморачивайся над сном.
Люди в комнате снова стали смотреть на две лампочки, которые еле давали свет, и под мутным стеклом можно было беспрепятственно разглядеть бордовую спираль.
Надо было идти дальше, и Первый вновь направился по коридору, слушая, как гулко перемешиваются удары дождя со своим эхом. Где-то вдалеке послышался отголосок слов:
 - … время заправлять кровати… заправляйте…
Ещё через несколько поворотов, слева от него послышались голоса, и он направился туда, откуда шло непонятное смешанное невнятное бормотание.
 - Это на руку было намотано…
 - Не примеряю, не примеряю, синее не идёт, а желтое промокло. Каждому по желтому, и оно все высохнет…
 - Это уже кто-то одевал, сразу передо мной.
 - Возьму этот лоскуток, пришью новый лоскуток, но не хватает веревки, только не хватает веревки…
В большой комнате, пол которой был явно ниже коридора, от чего создавалось впечатление ямы, было навалено много разного тряпья, среди которого ходили, опустив вниз голову, люди. Они подбирали какую-нибудь грязную, оборванную часть гардероба, характеризовали её и отдавали следующему, сами шли дальше, пока кто-нибудь другой не даст новую  охарактеризованную тряпку.
 - Какой был фрак! Какой был фрак…
 - Простите, - произнес Первый, но никто не откликнулся.
 - Каждой вещи свой возраст, но не хорони то, что еще можно подобрать…
 - Простите! Что вы делаете? – вновь обратился к людям Первый,
 - Какие глупцы, нет меха здесь… нет меха… совсем…
 - Вы меня не слышите? Что вы делаете? – голос Первого несколько раз отразился от стен комнаты, частично поглотился тряпьем, устилавшим толстым слоем пол, а затем ушел в коридор, где и затих.
 - Слышим, слышим… - пробормотал, так же отрешенно, как и все остальные, какой-то человек, шея которого была обмотана грязным красным шарфом, - слышим… всё слышим… а делаем то, что и другие делают…
 - Но зачем?
 - И тебе советую делать то же, что и все делают… Вон, вентиляцию почисть, - человек в шарфе протянул Первому длинную швабру, стоявшую среди других в углу комнаты, и, убедившись, что рука Первого взяла инструмент, пошел дальше приговаривая: - много там развелось червей, ох, много… и двадцати людям не справиться… совсем не справиться…
Черви… в сознании Первого что-то шевельнулось, само подобное маленькому червю. Надо. Туда надо идти, взяв в руки швабру. И он даже знал, куда надо идти, не известно откуда, но знал.

В черном зияющем отверстии, темнота которого ограничивалась гофрированными металлическими стенками огромной вентиляционной трубы, по очереди копошились люди. Одни заходили туда, проходили дальше, так, что их уже нельзя было разглядеть, за ними шли следующие, и следующие, а последние подставляли под конец этой огромной трубы тележки, на которые, по цепочке, люди в трубе выметали швабрами толстых белых червей. Черви извивались, копошились и сплетались в узлы. Некоторые из них, застревая между морщинами металла, уже были выметены в виде серых комков – бездвижных и неоформленных.
И здесь тоже царил мертвенный неподвижный холод, не разгоняемый теплом человеческих тел.
 - Волосатый! Хватит на меня блевать! – раздался хриплый грубый голос. В дальнем углу комнаты напротив худого сутулого человека с длинными волосами и жидкой щетиной, смотревшего исподлобья взглядом забитого зверька, стоял пузатый лысый мужчина и стряхивал со своей рубашки коричнево-зелёную жижу.
 - Ты от Волосатого подальше держись, - тихо сказал кто-то, стоящий рядом с Первым, - он молчит все время. И блюет.
Человек, что стоял радом с Первым, взял свою швабру повыше, вынул из своего живота нож, который по рукоять ушел в брюшину, и стал счищать налет с черенка швабры. И это как-то привычно не удивило Первого.
Надо было чистить вентиляционную трубу. Первый вошел в туда последним и начал работать шваброй.
Тележки укатывали и прикатывали вновь, в вентиляционной трубе гулял ветер, смешанный с запахом пота и пыли. Это продолжалось очень долго, пока из дальнего конца трубы, из непроглядной темноты не донеслись два удара шваброй по металлу. Эти два удара подхватили следующие, следующие, пока стоящий перед Первым человек не стукнул свои два раза черенком швабры о потолок вентиляции. Тогда все потянулись к выходу. Последнюю тележку уже куда-то увезли.

Первый, несколько раз поворачивая в узкие проходы, подошел к двери – тяжелой, с большими клепками и массивным засовом. Засов был отодвинут. Навалившись плечом на дверь, он открыл её, и холодный мокрый воздух ударил ему в лицо. Он вышел на большую площадку.
Было темно. Черное небо  бездной уходило ввысь, откуда сплошной стеной срывался густой холодный дождь. Оно было объемным и далеким, и от него исходило тусклое сияние темноты, в котором было видно все, но лишь в темных, черно-серых тонах. За спиной высился металл здания, холодный и мокрый, по которому барабанили капли, а на дальнем краю площадки был виден силуэт, сидящий спиной к зданию. Первый направился туда, не обращая внимания на тонущие по щиколотку в лужах ноги, ветер бил его холодными водными плетями по лицу.
На краю террасы сидела девушка. Она свесила ноги в пустоту, раскрывающуюся под ней, и всматривалась вдаль, где, словно нарисованные, просматривались очертания угловатых скал.
 - Эй! – окликнул её Первый, - что ты здесь делаешь?
Девушка не сразу обернулась на его голос, но через несколько мгновений её лицо, перечёркнутое несколькими прядями вымокших волос повернулось к Первому.
 - Что я здесь делаю? – спросила она. Глаза её необычно блестели, скулы и губы её были напряжены, - я пытаюсь вспомнить…
 - Что вспомнить? – Первый возвышался над ней, будто порождение глубокого неба, - что ты хочешь вспомнить здесь, под этим дождем?
 - Скажи мне, ты помнишь вчерашний день? Помнишь?
 - Я… я не помню даже собственного сна… - Первый сел рядом с девушкой. Та вновь повернулась к неясным очертаниям далёких скал.
 - И не вспомнишь… Никто не помнит… Но все всегда знают, зачем они здесь…
 - Зачем же ты?
 - Я делала все то же, что и все, но я хочу вспомнить! – девушка резко обернулась и посмотрела на Первого, её взгляд был полон отчаянья и тоски, словно вся безысходность открылась в нем перед собеседником.
 - И что ты хочешь вспомнить?
 - Я не знаю! Не знаю!!! – вскрикнула девушка, резко запустив тонкие пальцы в свои вьющиеся волосы, а потом продолжила уже тише, - я давно пытаюсь вспомнить, но оно ускользает… Если бы я знала, что это, было бы легче… Гораздо легче…
 - Но так зачем…
 - Ты что, не понимаешь?!! Какого черта здесь все это происходит?!! Кто ты? Кто я? Зачем мы здесь? Ты хоть раз задумывался над этим… - девушка уронила голову на скрещенные руки.
 - Что значит помнить?
 - Не знаю… я даже не знаю, как это - помнить…
Девушка встала, за ней встал и Первый. Струи холодной воды стекали с её волос по одежде. Девушка подняла красные испуганные глаза на своего собеседника и внимательно посмотрела на него, словно желая разглядеть что-то знакомое в нем или в своем отражении, стоявшем в его глазах. Затем она молча развернулась и пошла к двери.
Первый остался на террасе один, обдуваемый ветром, а потом тоже пошел внутрь.

Металл снова и снова принимал на себя барабанную дробь капель, Первый лежал у себя и смотрел в потолок, разглядывая подтеки ржавчины. Сон не шел. Совсем. Мягкий стук дождя сменился на жесткие удары, звонко и резко отзывавшиеся по всему телу здания. Град. Так Первый пролежал до тех пор, пока в коридоре не раздались шаркающие шаги и хриплое “Заправляйте кровати!... Время заправлять кровать…”
 - Снаружи град, - задумчиво произнес толстый небритый человек, сидящий в комнате, с так и не перегоревшими лампочками. Остальные, не отрывая взгляда от бордовых спиралей, одобрительно закивали. Первый тоже посмотрел на лампочки.
 - Долго ли вы на них смотрите? – спросил он,
 - Так же как и все… - отозвался кто-то.
Первый пошел от них прочь, прошел по коридорам, наткнувшись один раз на сутулого старика с керосиновым фонарем, кто-то вдалеке спутанных коридоров снова ругал Волосатого, в ответ на что было только молчание.
Снаружи действительно был град, вперемешку с мокрым снегом, они срывались из темного глубокого серого неба, но на террасе стояла она. Снег забился среди её мокрых волос, градины били в лицо, кидаемые ветром, но она стояла и смотрела на силуэты гор.
 - Я не спал, - произнес, подойдя к девушке, Первый, - я не смог увидеть сны…
 - Здесь никто не спит, - отозвалась она, не отрывая взгляда от серой дали.
 - Ты вспомнила?
 - Нет… нет…
 - И я…
 - Послушай, - она повернулась к нему и её красные глаза вновь внимательно обратились в его глаза, - ты никогда не думал, что за пределами базы?
 - Там? – Первый кивнул, морщась от пронзительного ветра, пытающегося буквально сорвать с него одежду.
 - Да, - коротко отозвалась девушка, - и не только там. Я знаю, что в темноте есть горы. Я вижу их силуэты, но за горами тоже что-то должно быть… я почти уверена…
 - Но...
 - Давай убежим? Посмотрим, что там?
 - Зачем? Ведь мы…
 - Мы даже не помним, кто мы! Здесь никто этого не помнит… Так что же нам тогда терять? Нам ведь только посмотреть, и вернуться обратно, понимаешь?
Первый некоторое время смотрел на девушку. Молча. Он пытался подумать, решить, взвесить, но этого у него не получилось, и смог он лишь произнести:
 - Хорошо. Завтра.
 - Завтра…

Ветер теперь с воем нес лишь мелкую морось, которая не то падала вниз, не то неслась вверх, в черную бездну.
Девушка перелезла через перила террасы и выжидающе смотрела на Первого.
 - Нельзя! – крикнул он ей сквозь свист ветра,
 - Почему?! – искренне непонимающие глаза смотрели на него с преданностью.
 - Очень высоко! Там, внизу, там камни!
 - Можно все! Поверь… Ты не сможешь себя никак поранить! Попробуй!
Перед Первым вдруг предстала картина, которую он, возможно, видел совсем недавно, а может быть, просто придумал – как человек достал из своего живота воткнутый туда нож и начал что-то им делать… Но может быть, это была всего лишь игра воображения.
Тогда Первый тоже подошел к перилам, перекинулся через них, и они вместе с девушкой нырнули в черную мглу. Вниз? Наверх? Лишь ветер сильнее стал свистеть вокруг…

 - Очень холодно, - сказал Первый пожилому худому человеку, зайдя в комнату, где люди перебирали старую одежду.
 - Ох уж вы… - пробормотал тот в ответ, не понятно к кому «им» относя Первого. Покачав головой, худой направился к шкафу, стоявшему справа от входа, порылся в нем и протянул Первому потертое пальто, - на, примерь.
Первый взял тяжелое пальто из рук худого. От одежды пахло сиренью и слегка тухлой рыбой – знакомый запах, пробудивший целый ряд смутных образов, нечетких и неявных, о которых было лишь известно, что они есть. Он поднес пальто к носу и понюхал.
 - Осторожно, - недовольно сказал худой, - Волосатый тоже его однажды понюхал. С тех пор все время молчит. И блюет не переставая… Так и не подошло ему пальто.
После этого худой вернулся к своим делам, поднимая с пола вещи и бормоча что-то себе под нос. Первый поблагодарил человека, хотя, скорее всего, тот его и не услышал.

Удара не было. А может быть, он и был, да только Первый потерял сознание в первые же мгновения его. Но он сидел на камне. Рядом на четвереньках стояла, тяжело дыша, девушка. В темноте её лицо просматривалось лишь скупыми очертаниями, но даже так были видны её глаза. Глаза, говорившие о надежде.
Беглецы пошли прочь от базы – неизвестно, искали их там, или вообще не заметили их пропажи – по камням, гладким и скользким от оседающей на них мороси. Кое-где в ложбинках лежал снег, мокрый и серый, как и все вокруг. Идти было тяжело, ветер сбивал с ног, и скользкие камни не могли служить надежной опорой.
Горная гряда оказалась ближе, чем виделась с террасы базы, и гораздо ниже. Но уступы ее и торчащие из голой породы срезы камня были острыми и угловатыми. Ветер усиливался. Обоим приходилось держаться за камни, расцарапывая кожу и плоть, но девушка упорно двигалась вверх, не обращая внимания на пару предложений Первого повернуть назад. Вскоре, он перестал даже думать о возвращении.
 - Знаешь, - крикнула ему девушка, хватаясь окровавленными пальцами за очередной уступ, - мне однажды стало интересно, что значит боль… - она подтянулась, скользя, забралась на камень и остановилась, выискивая следующую опору, - и я порезала себя. Сильно. И знаешь что? – девушка подалась вперед и обеими руками схватилась за широкий валун, почти полностью исторгнутый породой, - я знала, что испытываемое ощущение, скорее всего, боль, но мне было все равно. Не было ни радости, ни страдания… Ничего! Тебе не кажется это странным?
 - Возможно, - глухо отозвался Первый, идя по тому же пути, что и девушка.

За горной грядой тянулась равнина, усыпанная мелкой галькой, изредка перемежающейся с большими валунами.
 - Ты говорил, что не можешь вспомнить сон, - девушка бодро шагала по гальке, ее волосы слиплись от влаги и прижались ко лбу и щекам, - зачем тебе это?
 - Я не знаю, - отозвался, тяжело дыша, Первый, - я просто чувствовал, что мне это нужно…
 - Ты видел других?
 - Других? Видел, а что?
 - Они все не помнят. Они потеряны, но не желают найти себя. Лишь ты хочешь этого. И еще я… Другие все тоже гложимы такой же тоской, но молчат. Все они не говорят ничего, а только делают, каждый свое. И стараются не задумываться над тем, что было…
 - Может быть, они просто счастливы?
 - А ты счастлив?
 - Если бы был, не шел бы сейчас с тобой…
 - Смотри! – девушка резко остановилась и указала пальцем куда-то в темноту. Первый присмотрелся внимательнее, и из темноты проступили очертания базы. Такой же, как и та, из которой они вышли.
 - Мы пришли к нашей базе? – спросил Первый, прищуриваясь.
 - Нет. Мы не могли. Это другая база! Я знала, что наша база не единственная здесь! Я это чувствовала!
Девушка ускорила шаг, а за ней припустил и Первый.
База стояла холодным, мокрым и неприветливым монолитом, и наверх, к террасе вела узкая металлическая лестница, ржавая и местами погнутая.
 - Давай заберемся?! – глаза девушки почти что светились в темноте.
 - Зачем? – Первый окинул видимую часть лестницы, конец которой был плохо различим в темноте, наполненной кружащейся моросью.
 - Я знаю. Мы должны. Мы обязаны туда подняться!

Ступени были ненадежной скользкой опорой. Холодный ветер норовил оторвать путников от тонких ступенек, но две маленькие фигурки в темноте не сдавались и медленно двигались вверх, до тех пор, пока из темноты не выплыла последняя ступень лестницы. Наверху была такая же терраса, но более ржавая и усыпанная мелкими камнями. В дальнем ее углу стояла человеческая фигура.
 - Эй! – окликнула стоящего девушка. На оклик фигура двинулась и направилась навстречу путникам.
Из темноты прорисовался подтянутый человек, одетый в темную одежду, покрытую длинным плащом, Первый и девушка ускорили шаг на встречу.
Первый не успел ухватить момент, когда в руке у незнакомца появился короткий меч с изогнутым клинком и длинной рукоятью, и когда этот клинок вошел по самую рукоять совсем рядом с левой грудью спутницы. Девушка какое-то время стояла неподвижно, пытаясь перевести взгляд с незнакомца на клинок, а затем на её лице проступила благодарная улыбка – и глаза закрылись, не в силах более смотреть в темноту.
С неизвестно откуда взявшейся силой Первый ударил незнакомца по руке, одновременно оттолкнув того от девушки. Тело убитой вместе с воткнутым в него клинком отбросило в сторону, и кровь с хлюпаньем проступила на ее губах и запузырилась из носа. Раздался тихий стон вырывавшегося из легких последнего вздоха.
 - Что ты сделал!!! – в ярости завопил Первый кидаясь на незнакомца, но тот лишь отошел в сторону, обратив мимо себя нападающего, - что ты наделал! Какого черта!
Первый вновь и вновь бросался на незнакомца и все так же промахивался мимо. Тот ждал, пока ярость Первого уляжется, разбавленная ветром, после чего резко шагнул навстречу и крепкой хваткой схватил его за плечи.
 - Ты знаешь, кто ты? – спросил вкрадчивым низким голосом незнакомец, - ты знаешь, как ты сюда попал? Слушай меня.
 - Ты…
 - Слушай меня! Скажи, помнишь ли ты свои сны?
 - Да как…
 - Скажи мне, помнишь ли ты свои сны?!
 - Нет! И что с того? Кто тебе дал право убивать?
 - Убивать? – незнакомец ослабил хватку, и Первый стряхнул его руки со своих плеч, - что ты видел на лице этой несчастной девушки? Что?!
Улыбку. Первый видел улыбку счастья и облегчения, но не мог этого выразить словами.
 - Знаешь ли ты, когда люди улыбаются? – продолжал незнакомец, - тогда когда исполняются их желания и мечты… Подумай и ты, чего хотела твоя спутница? Чего ей не хватало в жизни, что отличало ее от остальных?
Да, Первый знал, что это – желание вспомнить. Такое же, как и у него самого.
 - Так зачем? – спросил Первый. Ярость ушла, отразившись слабостью во всем теле,
 - Ты когда-нибудь умирал здесь? – спросил спокойно незнакомец, - или, может быть, видел, как умирали другие?
 - Нет…
 - Это все потому, что мало кто помнит, что значит смерть. Страдание. Радость. Надежда… Ты, наверняка, даже не знаешь, что это за место, и что за его пределами!
 - Не знаю! Я не помню…
 - И не вспомнишь! Память нужно заслужить, отвоевать!
 - Как?!
Незнакомец быстрыми шагами подошел к холодному телу девушки и привычным движением вытянул клинок из ее застывающей плоти. Опять Первый упустил момент, когда в руках незнакомца оказался клинок. Второй.
 - Держи, - незнакомец кинул Первому клинок.
 - Зачем?
 - Память нужно заслужить! Чем ее ты можешь заслужить как не ставкой величиной в свое существование? А потому дерись! Дерись, и может быть, ты победишь меня!
Незнакомец взял меч двумя руками и стал наступать на Первого. Тот выставил свой клинок вперед и руки, словно сами вспомнили нужные движения. Ставка величиной в само существование.
 - Скажи, ты ощущал здесь когда-либо голод, жажду? – очередной выпад меча, почти в горло,
 - Нет. Зачем мне это?
 - Тебе незачем. И другим тоже. Вы просто не помните этого. А кто-либо пытался вспомнить, как здесь оказался? Помнишь ли ты, как ты здесь оказался?
 - Я помню лишь свое пробуждение!
 - Счастливый! Иные и этого не помнят, - серия ударов, один за одним, обрушились на Первого, но все они были отбиты точными выверенными движениями, -  Там, - незнакомец поднял голову к темной бездне неба, - там все по-другому, ибо там есть Его воля, Его память. Но Он не может помнить всего… Ты не знаешь что это за место? Я отвечу тебе. Это место забыто Богом. И те, кого Он забывает оказываются здесь… Это забытое Богом место!
 - Я тебя не понимаю! – Первый провел удар снизу вверх, но лезвие прошло лишь рядом с плащом незнакомца, ничего не задев.
 - Поймешь. Тебе всего лишь надо вспомнить.
 - Как?
 - Отвоевав память! Как отвоевывал ее я!
 - Убивая других?!
 - Ты думаешь это смерть? Нет, ты ошибаешься… Они просто вспоминают…
 - И я должен убить тебя?
 - Либо быть самому убитым.
 - Зачем?
 - Каждый раз, когда убиваешь, ты чувствуешь Память, она возвращается к тебе. И тогда все дерьмо и золото мира изливается на тебя. Потому не спеши вынимать меч из сердца твоего противника. Не спеши. Кто убит – тот вспомнит, кто убивает – видит, каково это помнить… Наша с тобой ставка – само существование каждого из нас, выигрыш – Память.
 - Как? Как ты дошел до этого?
 - Не спрашивай. Это единственное, чего я не помню.
 - Почему ты вызвал меня на бой, а не убил? – Первый все больше и больше шел в наступление.
 - Потому что память надо отвоевать и получить лишь в честном бою. Однажды я проснулся с этими двумя клинками. И первый же убитый мною человек дал мне понять своей смертью, что значат эти клинки. Кто-то может обрести частичку памяти, но это станет для него лишь тошнотворной обузой. Но все хотят вспомнить, и, быть может, эти клинки и есть наше воплощенное желание. Если я себя попытаюсь убить, у меня ничего не выйдет, но если меня убьет кто-то, кто сражается со мной на этих клинках, я вспомню. И ты окажешь мне честь. Но тебе придется убивать и дальше, снова и снова. Пока не останешься один, как это произошло со мной. Тогда и ты вызовешь кого-либо на бой, передав ему меч. Если ты не убьешь меня, я награжу тебя, проткнув твое сердце…
 - Не дождешься, - зло ответил Первый, - я еще хочу жить!
 - Жить? А живешь ли ты, не помня вчерашнего дня? Не помня, зачем ты здесь и кто ты? Как ты можешь утверждать, что хочешь жить, когда даже умереть нормально не можешь?! Вас всех сковывают страхи, которые словно черви перекрывают вам воздух!
 - Может быть я и не живу, - клинок Первого указал острием в черное небо, - но я не хочу проигрывать!
Незнакомец застыл. Замахнувшийся было меч медленно опускался, не в силах отбить уже вошедший в сердце клинок противника.

Свет солнца и теплый воздух. Весна. Во всех дворах расцветала сирень, её запах разносился над городом, все дальше и дальше, мимо людных улиц, размеренно текущих рек и каналов, сквозь рынок, где под теплым солнцем слегка подгнивала рыба на прилавках. И голоса. Много переговаривающихся людей шли, смеялись, улыбались друг другу.
Лето. Городское марево разгонялось покачивающимися листьями деревьев. Воздух над асфальтом слегка дрожит. Иван Алексеевич шел радостно через сквер и радовался жизни. И радовался он от того, что в больнице ему дали три месяца жизни. Не два, как раньше, ведь опухоль, разъедающая его жизнь, решила приостановить свое развитие. Пройдет лето. Иван Алексеевич успеет встретить осень, с ее золотым покровом листьев… Но нет, не получится Ивану Алексеевичу встретить осень, поскольку Петр Андреевич уже нажал со злой силой педаль газа своего автомобиля, приближаясь к светофору. И причина этой злости была не в том, что его уже больше недели не возбуждает ни одна вызванная им проститутка, и не в том, что его фирма не может продлить аренду офиса в Уфе, а в том, что механизм светофора просто не совсем вовремя переключил зеленый свет на желтый.
До самой осени с ее золотым покровом листьев Петр Андреевич будет ждать свою машину из ремонта, на капоте которой долго еще не могли исправить вмятины от тела Ивана Алексеевича, разъедаемого опухолью, слегка затормозившей свое развитие.
Зима, раскинувшаяся белыми снегами, покроет золотые листья, утонувшие в раскисшей земле, перемешанной с собачьим дерьмом, и которые сохранятся золотым до самого начала весны, запачканные фекалиями…

«Все дерьмо и золото мира…»
Первый стоял перед осевшим на колени незнакомцем, на лице которого играла счастливая улыбка.
 - Спасибо тебе, - произнес незнакомец, - я смог вспомнить. Но не забывай, что с каждым убийством это будет повторяться, хоть и слабее. Потом ты не сможешь без этого существовать… Пока не поймешь, что твое время кончилось… Я давно убил всех на этой базе… и ждал… очевидно, тебя…
Незнакомец закрыл глаза, и его голова упала на грудь.
«Все дерьмо и золото мира…»
Первый еще какое-то время стоял над неподвижным коленопреклонным телом незнакомца, и зачинающийся дождь бил ему в затылок, направляемый холодным ветром. Тело девушки лежало совсем неподалеку – неподвижное и холодное, как и все вокруг.
«Это место забыто Богом…»
Нет, не все забыты. Не все забыли. Можно вспомнить все заново. Можно.
Первый вытянул клинок из застывающей плоти незнакомца, подхватил его клинок. Теперь Первый направлялся в обратный путь, к оставленной некогда базе, держа в руках два клинка.
Он шел назад.







Н.Цветов
Санкт-Петербург
Октябрь 2010г.