привет, Буковски

Я лежал на полу посреди бесконечных кусочков остатков еды, бумаги и всякого другого дерьма, пялясь с весьма поэтическим видом в потолок. Я пытался себя заставить подняться и сделать что-то путевое. Пусть это будет даже пару прочитанных глав, пару глотков воды из под крана ну или что-то там в этом роде, да что угодно. Иногда на вас нападает странная штука, вы, словно умалишенный дебил, сверлите какую-нибудь точку или рисуете ебучие квадратики в тетради, при этом ваш поток мыслей переплетается так, что вы не в силах вычленить из него хоть что-то стоящее. Все по-старому, братцы. Раздался телефонный звонок. Спасибо тебе, кто бы ты там ни был. Ты, мать твою просто спас меня. Я сказал в трубку «алое», на что мне ответили, мол, этот ублюдок, что сейчас с ними говорит, вполне себе может упаковать себя в тряпки, вытряхнуть свои телеса на улицу и отправиться в клуб. Будут выступать ребятки, соберется творческая богема там, все дела. я подумал, что это должно быть весьма нетипично для местных пространств и для местных обитателей, и что было бы верхом тупости и зажратасти упускать эту возможность. На что я сказал « буду мол, все дела». я повесил трубку, отряхнулся от мелкой дряни, прилипшей ко мне с пола и пошел обнюхивать футболки, пытаясь отыскать среди них наименее явно говорящую о своей степени нестиранности.  Нашел. Ну в принципе, день начинает обретать краски. Ты идешь по пустыне, верблюжья колючка, ящерицы, засохшее дерьмо стервятников. Ты хочешь пить, причем даже очень. Срань господня. Луч света, и прямиком с неба на обгоревший красный песок медленно опускается холодная баночка коки. Ты рад, все дела, и естественно, изливаешь сей божественный нектар, под звуки небесных арф в свою грешную мирскую глотку. Со мной случилось примерно нечто из той же серии, и хоть у меня были очень важные и большие дела, насколько у такого неважного и мелкого ублюдка, как я они могут быть, я решил взять выходной и пойти на сию оргию. Все слишком уныло, мать вашу, каждый новый день встречает меня все той же старой задницей, словно я пью невкусный чай, доливая из чайника новую порцию воды,  а он вкусней не становится, а лишь еще менее насыщенней и ощутимей. Ты просыпаешься, выплевываешь в унитаз вчерашнюю мокроту, чтобы освободить место для новой, которая будет все той же. Бывает, ты отправляешься ночью в магазин, вокруг которого разместилась компания, предающаяся возлиянию не отходя от кассы, и ты идешь обратно злой и голодный. Вокруг одна глупость. А глупость нужно остерегаться. У нас слишком мелкие потребности и слишком глупые воззрения, в симбиозе этих двух вещей, мы не слишком то долго будем колебаться прежде чем наложить кучу дерьма на дороге у кого-нибудь. И тут, среди огромной черной кляксы ты замечаешь маленькое бело пятнышко, чего же я жду.

Я высочился сквозь дверной проем на улицу, раздавив кошачью какашку, я выругался и пошел дальше. Я наткнулся на соседку. Она сказала мне, что ****ские кошки повадились оставлять кусочки коричневой радости у нее под дверью. Вначале, мол, они срали под чужими дверьми, и хоть они находились в непосредственной близости от ее, ей в общем-то было плевать, но теперь, молодой человек, давай-те что- то делать. Я облил ее сердце бальзамом, сказав, чтоб она спала спокойно, что кошки решили вернуться к моей двери и поспешил в магазин. Мой желудок заворачивался в трубочку. Я купил себе кефира и булочку, все по-старому братцы, еще я расщедрился на пирожок с мясом. Не знаю почему, видно хотел досадить кошкам. Я ускорил шаг, радостно вливая в себя свежий кефир и трамбуя булочку в рот. Сытый человек – это многое уже значит. Американские пуритане еще тогда секли, что организм должен быть сытым, задница должна быть в тепле,  и тогда то место, к чему у вас приклеены уши начнет нормально мыслить , пускаясь на софисткие поиски истины и пути просветления. А если ваш зад настолько гол, что проходящий через его отверстие сквозняк, дует из-за рта, не натыкаясь в вашем пищеварительном тракте ни на что съедобное, тогда вам представится крайне сложным думать о возвышенном. Я добрался до места, где должен был происходить концерт. дожевав пирожок, я достал сигарету и закурил. И, братцы, я и не сомневался,  черт возьми, хотя очень хотелось. Начнем по порядку. Полуподвальное помещение, тщательно укрытое от обывательских глаз в подвале магазина, словно здесь должны происходить тайные собрания христиан. Крайне милый интеръерчик. Маленькая сцена. Кресла, столик с чаечком. Проектор. Приходи, смотри ненормальное кинцо, которое не покажут в кинотеатре, обсуждай ненормальные книги и будь в кругу таких же ненормальных. Мечта забитого под завязку спермой юного интеллектуала, обсуждающего эксцентричное пение Кертиса, цитирующего Колдена Хлодвига, высказывающего свое мнение, на предмет того « так что же это была за пропасть», интеллектуала, на которого всем плевать, который видится чем-то странным и непонятным, интеллектуала, который может прийти сюда и быть собой. Но, братцы, я и не сомневался,  черт возьми, хотя очень хотелось, как я вам уже успел сообщить. Перед входом образовалась кучка тех, кои считали, что досуг, это такая штука – которая обязательно связана с алкоголем. Честно сказать, в моем городе – все развлечения сводятся к попойке, но, если ты ничем другим себя не можешь занять, проблема лишь в бедности твоей фантазии. Один олдфаг сосал пиво. Из его телефона доносился Гэри Мур. Олдфаг плевался говном из того места, из которого должна была раздаваться нормальная человеческая речь. Его не смущал тот факт, что вокруг были женщины и то, что он выглядел, мать его, просто убогим в свои взрослые года. К нему присоединилось  существо, по-видиму приходившееся ему собратом. Возраст существа также с лихвой переваливал за тридцать. Оно принялось выклянчивать пару глотков, ведя душещипательную тираду на предмет того, что «чо ты бля, меня же сушит, дай глоток». Оба олдфага отпускали колкости и остроты, которые по их мнению, несомненно зримо увеличивали их члены в глазах рядом собравшихся мужчин, и делали их(олдфагов) эталоном мужественности и успешности в глазах женщин. Рядом стоял патлатый итальянец, который испытывая совершенно альтруистичные желания, сподвигшие его на бесплатное выступление и свой попутный визит к нам, вел беседу со своими коллегами. Два олдфага услышав звуки чужой речи, облепили его и принялись опорожнять из своих дырок в башке все английские слова и ругательства, которые они знали. Они тыкали ему перед носом пивом и вызывали прочую сотону.  Я сидел рядом, наполняясь рэйджем, но, мирно попыхивал сигаретой. В такие моменты, я всегда жалел о том, что природа не наделила меня врожденным умением выносить на раз-два-три чьи-то заслуживающие сего щи и врожденной смелостью. Она наделила меня ненормальными взглядами. Именно поэтому,я наполнял губку внутри меня тем, что поступало к ней извне, пребывая в самом пекле стереотипности, колорита, типичности, и нормальности – так как, происходящее было совершенно нормальным, и никого уже не удивляло. Итальянец, вконец опухший от происходящего, высказал вкратце, олдфагу свои намерения и свою оценку происходящего. Олдфаг мало, что понял, но слово «факинг», ему было знакомо. Время поджимало, и мы спустились вовнутрь. Итальянец и его коллеги принялись исполнять. Я плюхнул свое седалище на пол и предался слушанию. Пришла ты. Ты сказала, что тебе нравится. Я подумал, что, черт возьми, как мало я могу тебе предложить. Бесплатный концерт, мы сидим на подушках на полу, а рядом в недалекой близости тусуются пьяные олдфаги. Тебе понравился итальянец. Мне в общем-то тоже. Ты хлопала, как ребенок в цирке. Я сидел рядом и обнимал тебя. Вскоре мы ушли. Мы решили прогуляться по ночному городу. Это была не самая лучшая идея, но мы пошли. Мне нравился один кусок города. Плитка, дорогие витрины, освещение. Если абстрагироваться от людей, то можно было представить, что ты даже не в этом городе. Мы принялись обсуждать наш побег, который вряд ли когда-нибудь будет. Ты сказала, что я был бы хорошим отцом. Я сказал, что эт вряд ли, хотя и хочу им быть. Я сказал, что всякое может случиться, нужно лишь верить в будущее и жить настоящим, по мере возможностей не упуская те самые возможности и меньше отказывая себе в смелости своих желаний. Я подумал, что это было бы все прекрасно. Детишки. Мы. Нормальный город. Но почему-то мне это казалось, уж слишком далеким и несбыточным. Ты сказала, что не хочешь идти домой. Ты не любила отца, когда он выпьет. Однажды, ты нагрубила ему, и он чуть не придушил тебя, схватив за горло. Я сказал тебе, что я, если и стану, то буду хорошим отцом. Тебе нужно было идти. Мы сидели недалеко от твоего дома на пустом стадионе, смотрели на луну. Я проводил тебя и ушел. Все было как-то не так, как хотелось. Я хотел, чтобы все было как в фильмах и книгах, но на то они фильмы и книги, судя по всему. Я вернулся к себе домой. Открыл дверь. Коротышка притащил кучу народа. Он принялся оправдываться, что они сами увязались за ним. Во что мне мало верилось. Все забились в кухню-ванну. Двое стояло у плиты. Они вытрусили в макароны майонез и кабачковую икру. Я откусил кусок батона, достал себе ложку и, потеснив их, принялся запихиваться макаронами. Притащили хоть еды. Хотя лучше бы эти ублюдки убрались куда-подальше. Среди прочих я увидел субъекта, коего я возненавидел и влюбился в него одновременно. Харизматичный чувак, странный, привлекающий внимание остальных. Он говорил дельные вещи, удачно вплетая в них моменты из книг и фильмов.  Проблема была в том, сей субъект до сих пор жил с родителями, а ему было уже тридцать, он получал скудный заработок, за скудную работу при университете, который он закончил, и скорее всего свято верил в то, что эта работа будет временной. Он тратил, что имел на выпивку и тех юных и глупых вагиноимущих, которых был способен склонить к слиянию своими дельными речами, в которые он умело вплетал моменты из книг и фильмов. Почему его присутствие вызвало у меня такую реакцию? Я себялюб и себя ненавистник. Все очень просто. Я встретил себя, того же себя, только он был еще ближе к концу и еще дальше от своих надежд и желаний.. .
Я пошел за бутылкой вина. Гости попросили. Не знаю, почему я согласился. В магазине я увидел старую пару. Они ругались. Она говорила, мол «ты скупой сукин сын, давай добавим еще немного и купим литровую, не волнуйся, мы растянем ее, а скоро следующая получка» , он говорил « нет мы возьмем пол литра, ты и так сегодня без меня выпила целую бутылку». Я почему-то вспомнил, что, когда мне было лет четырнадцать мой дядька брал меня с собой на пьянки. Мы отвисали в основном по квартирам его друзей. Многих я помню по детству. Дядька с ними по молодости гонял в баскетбол. Они говорили на своем языке, упоминая разные случаи и разных людей. Один его друг умер от цирроза печени. Его (друга)младший брат был истошно худым, с цветом кожи земельной глины. Вы бы дали ему все сорок, хотя ему не было и тридцати. У него была маленькая дочь. Жена. Обычная страшная бабища, которая выносила ему щи и ложила его спать, когда он хватал лишка, а хватал он его больше чем просто часто. Они ютились в одной комнатке, рядом в кухне жила старая мать, которая содержала их на свою пенсию. Мы  с дядькой обычно притаскивали бутылку водки. Его друзья всегда были рады. Они скребли по всем загребам, готовив закуску. Дядька говорил мне, что бы я ел, чтобы не обидеть их. Я покупал себе стекляшку пива и арахис. Он говорил мне, что они на эти деньги купили бы на точке вина или спирта, и угандошились до потери пульса. Один его знакомый откинулся из тюрмы. Маленький, щуплый парнишка. Вы бы дали ему не больше 17. Огромные голубые глаза. Отрешенный взгляд. Все его друзья приходили на склад, где продавалась доска. Я ходил с ними. Помнится, я копил на гитару. Свою первую гитару. Они не копили.
Я купил вино и вернулся. На кухне остался только один. Этот чувак весил выше сотни и отличался умением заливать в себя одну за одной. Он курил. Мне тоже хотелось. Я держался. Я поспорил с коротышкой, что меня хватит на месяц. Мы принялись осушать бутылку, закусывая орехами, кидая скорлупу прямо на пол. Он рассказывал мне, как работал в каком то магазине сторожем. Его выгнали от туда, за то, что он украл бутылку водки, пригласил друзей и залился вместе с ними прямо в магазине. Малыш –худыш, частенько объедал этот магазин, но он не забывал при этом удалить все с видеокамер. Еще он говорил про другую работу. Зима, все дела. он каждый день выходил на улицу и видел одну и ту же картину. Человек со своей гармонией стоял по колено в сугробе. Он вливал себе в глотку залпом бутылку самого дешевого пойла, сделанного из производственных отходов, потом отрывал зубами пленку и выливал туда же пачку майонеза. Малыш-худыш шел, крепившись от холода, далее следовал подземный переход. Из-за сырости зима была еще холоднее, а в подземке было вообще невыносимо. Там была точка, открывающаяся в шесть утра. Очередь. Рабочий класс. Они покупали то же пойло, опрокидывая его в себя. Малыш-худыш шел и ютился дальше. Троллейбус. Он проезжал мимо магазина со спиртным. Рядом были кусты. Даже, когда наступала зима, и кусты были голыми, они прятались за ними. Привычка, что уж тут. Под каждым кустом собиралась два-три человечка с пластиковыми стаканчиками. Малыш-худыш ехал дальше.


По мере того, как вино приблизилось к своему  критическому завершению Малыша-худыша потянуло на ****астрадания. Он заливал мне про свою тян, которая бросила его. Он вспоминал прошлое, когда все было иначе, когда в общем-то и он выглядел иначе. Он заверял меня, что все изменится. И он и его фигура и наличие денег в его кармане. Он ее вернет и все станет по старому. Малыш-крепыш заплыл. Я оттащил его в комнату и устроил на полу. грустно. Уныло. Печально. Все по старому, братцы. Я отправился в комнату и укутался с головой в одеяло. Иногда мне совсем не хочется просыпаться.