Иван да Марья. Сказ

Это было давно. Когда сказки были еще живыми, реальными, обычными, а чудо, чудесники и чудовища жили бок о бок,  вместе с людьми, попросту,  иногда по-доброму, а иногда и не очень.
Итак, в одной лесной деревушке, да в уютненькой избушке, на самом краю леса, жили-были дед да баба. И все у них было, все у них ладилось, да вот только детей у них не было. Бог забрал деток, когда были они еще маленькими. И приняли к себе старые – Иванушку, сиротинушку, и был он им вместо сына родного.  И хоть и непоседой рос, зато родненький.
 А как стал он статным парубком, одолела его неодолимая жажда странствий.
 –Душно мне здеся!
 –Хочу, мир увидеть, свободу попробовать!
Не могли понять родители, почему девки все за ним гурьбой, как трава по ветру стелятся. А ребята сельские, на него злобу затаили лютую, и давно уж грозилися расправою. Вот и подался Иванушка в края дальние, неизвестные. Вот уж  год прошел, как Ивана нет, нет от молодца домой весточки…
Однажды, когда дед и баба родню в деревне проведывали, загляделися, залюбовалися  на ядреных детушек, на веселых ласточек.
А как домой пришли, сели на пороге, и стали смотреть как заходит солнышко. Горько вздыхают дед да баба:
- Как бы мне хотелося  таких детушек, такого счастья, на закате лет.
- Да уж, - ответил дед. – Да нам бы хоть одного. Подумав, добавил: - Мальчика.
 Баба себе:
- А, может, девочку.
Они посмотрели друг другу в глаза, да вместе и ойкнули. Точно:
- Завтра же с утра в лес пойдем к самому Чудеснику, дедушке лесному.
Ни свет, ни  заря засобиралися, засуетилися. Дары нехитрые дедушке приготовили: рушничок вышитый, да крынку масла топленного и грабельки, хоть маленькие да ловкие.
Встало Солнце-Ярило, свет божий озарило. А они уже давно дороге. Поспешают,  ноги не  жалеючи
А вот и поляна заветная. Ясная, дубовая, величавая. А посреди ее дуб вековой. Перуна дерево. Весь он увешан лентами, желаниями, дарами. Положили старые перед ним дары свои нехитрые и до земли Богу поклонилися. Шепчут тихонечко молитву-желание.
Вдруг перезвон серебряный позади них разлился. Оглянулися, а перед ними старичок смеется- тешиться, руки в боки, стоит-улыбается, над дедом и бабою усмехается:
- Да не бойтесь вы меня, почтенные голуби сизые. Говорите, люди добрые, с чем пожаловали.
- Ой же ты еси, добрый батюшка, благодетель наш, родной дядюшка. Тоска сердечная истомила нас, иссушила нас дума дивная. Любви сердце хочет- жаждает. Нам бы деточку, нам бы мальчика. Нам на старости лет утешение.
Хлопнул в ладоши Дух лесной, и сразу что-то вокруг сдвинулось. А он сам смехом залился. Зазвенели серебром колокольчики, заискрился воздух над поляною. Ветер в верхах внезапно поднялся. Загудела под ногами  земля-матушка.
- Так и быть, будь по-вашему. Все исполнено, уже сделано. И сам задумался…
- - Хоть не молоды Вы, но не старые, потому что духом светлые. Можно вам доверить дитя малое, непослушное.
Оба просителя в ноги старичку поклонилися:
- Ой, да и не знаем, как и благодарствовать. Как тебе, любезному, благо отпраздновать.
А лесовик им и отвечает:
- Я немногое с вас потребую. Отдадите лишь то, что дома не знаете, что во дворе своем не ведаете.
Переглянулися дед с бабою, улыбнулися. «Как же мы в своем хозяйстве да чего-то и  не ведаем?»
Поклонилися, распрощалися и домой на крыльях радости, ожидания помчалися. И на радостях не заметили, как на опушке своей оказалися.
Что за чудо чудное. Никогда сколько народу к ним в подворье не собиралося. Кричат люди, руками машут, деда-бабу зовут. Первым староста навстречу им выступает, белый куль к груди прижимает. А из куля белого плач детский раздается. А дед с бабою дитя приняли, куль белый развернули, а там – не один, а двое младенчиков. Исполнилось их обоих желание – мальчик и девочка. А вокруг народ гомонит, радуется, дивиться. Оказывается, это Иван-удалец еще год назад расстарался. Как в поход идти, у вдовицы молодой  где столовался, там и породнился. Как прощался, на пороге в уста целовался.
А вдова сердечная родами померла.
Староста им и говорит:
- Вот вам, старые и подарочек.
И дает бабе внучку, а деду внука…
Долго ли коротко ли, а промелькнул год как сон в заботах и радости.
И вот однажды на заре явился ОН! Зазвенели опять колокольчики, замерцал воздух вокруг, а Дух лесной уже на пороге:
- А вот и я. Здравствуйте, почтенные, голуби сизые.
- Мир вам, мы к вам. Пришел я за обещанным, по уговору нашему.
Ойкнули дед с бабой, онемели. Руки ихние опустилися. Дед схватил внука, а баба внучку пригорнула к груди. И заголосила дурным голосом:
- Ой, да что же это делается? Ой, да как же это так? Хоть режь меня, хоть ешь меня. Не отдам, не отдам. Они ж мои родные.
Дед Иван набычился молча и злым глазом на Лесовика косится. А тут и тут его бабка  Евдокия затихла, задумалась. Как же горюшку помочь? Криком,  силою да дарами делу не поможешь. И уже с поклоном Чудеснику молвила:
- Ты прости нас, сирых, неразумных, дедушка лесной, человече добрый. Нежданно-негаданно, вот как дело наше повернулося.
И сказал Он в ответ:
- Я обещал вам внучка-сыночка. И это исполнено. А про девочку-внучку вы не ведали. Моя она стало быть получается.
- Истинно так, истинно так, - закивала Евдотья. – Только как же ты дитя малое в дикой чаще лесной вылюбишь -выходишь. Без тепла-молока и материнской любви.
Задумался дух лесной, бороду курчавую вокруг пальца завивает. И подумал, кивнул головю крепкою:
- Ладно. Правда ваша. Трудно выходить мне одному младенца в лесу. Но как исполнится срок семнадцать годков, я вновь приду за обещанной.
Зазвенели колокольчики, а старичка как и не было. Истаял.
И вздохнули старики с облегчением. Миновало. Обошло стороной  лихо дивное, нежданное. Дед сидит у печи, все кручиниться. А Явдотья мудрая  мужа успокаивает, гладит по голове седой да приговаривает:
- Не горюй, богатырь ты наш, все сладится. За шестнадцать годков все измениться. Много воды утечет за шестнадцать годков. Глядь, и дух тот лесной где и денется.
Счастьем и щебетом, детским лепетом звенит каждый день горница. А дед с бабой помолодели и солнышку раннему душой молятся.
Дети росли славные, рослые, тугие, как зерна золотые. Дед с бабой как могли их баловали. А детки росли почему-то неизбалованные. Что соседи не попросят, всегда помогут.
Идут Иван да Марья  на озеро гусей пасти так всегда песни поют. Сами сочиняют и сами и поют. Далеко слышно. Иван да Марья всегда вместе, как нитка с иголкой. А как вошли в лета отроков, стали люди их  на свадьбы приглашать, людей потешить, песней порадовать. Иванушка ладно на гуслях играет, а Марьюшка поет так , что сердце тает. Да так, что всех зачаровывают. Звуки гуслей и голос сливались в единый лад и задевали струны души. И казалось, что не на гуслях играет Иван и поет Марья, а рождает музыку прямо в глубине, в самом корне человека. И ни разу не было, что б на свадьбе той кто-нибудь дрался или упился- бранился. Что в деревнях часто водится.
Текли года как вода. Рос Иван сильным и честным, как дуб. А Марья стала совсем раскрасавицей. И что дивное, что могла смотреть она вглубь людей и видеть истинно.
- И как же это у тебя так получается? – спрашивали у нее подруги.
- Просто смотрю сквозь человека как сквозь воду в ясный день на озере. Солнышко лучи пускает и все дно людское освещает. И у каждого там свое припрятано. А волны-слова я  вовсе не замечаю, внимание не обращаю, сами льются и сами в мысли сливаются.
Даже староста иногда приходил к ней посоветоваться когда сеять, что и где, как тяжбы людские лучше развязать. Привели как-то лихого человека к Марье на суд, обвиняя, что украл он из храма чашу старинную, и потому драгоценную.
- Нет, - сказала Марьюшка.
- – Много есть у него на дне всякого, но чаши я не вижу. Одинокий он и живет в страхе, бедствует. Вот и гонит его судьба по дорогам лихим. Вижу, что скотину он понимает легко. Да и она его. Пастухом он будет хорошим.
- А чаша, то чаша где? – люди все спрашивают.
Закрыла Марья очи и замолчала надолго. А после и молвила:
- Вижу горит она огнем алым в подполе схоронена. В овчину завернута. Сын старосты давно ею марил. Думал в город податься, да с помощью чаши в люди выбиться. А тут случай такой, человек чужой прибился. На него легко будет списано.
Нашли чашу, благодарили Марью. Потому что чаша была не простая, а заветная. Даже князь не мог на нее позариться, люди не давали. А на сходе, на вече, на заре порешили. Чашу ту заветную Марье отдать. Достойна. 
Поднимет Марья чашу над головой, наполнит ее водой родниковой солнечным соком да любовью своей, да Ивану дает, чтобы передал он воде силу земли, силу дуба. Говорят, что вода эта целебная стала человека хворого возвращала в цельный образ, как яйцо разбитое становилось целым. Если деток болезных ей приносили – омоет она их водой солнечной, в лоб поцелует, да на ушко что-то шепнет слово тайное, слово светлое. Засмеется ребенок, и враз разравняется. И заснет-забудется сном целительным. А наутро, чуть свет проснется, а хвори и в помине нет. И незнамо куда и сгинула.
Но вот опять  пришел срок. Явился Лесовиук по весне. Зазвенели серебром колокольчики, и  предстал  чародей вовсе годами не тронутый. Стоит, руки в боки, улыбается. Иваном да Марьей любуется.
- Ну, здравствуйте, уважаемые.
- - Славные, славные детки выросли. Вам в утешение, людям в восхищение. Вижу, Божьей благодатью их душа отмечена. Вот они и выросли такие – и рукой повел.
- Какие?
- Солнцеликие. Думал взять их к себе в обучение. В края далекие, в земли северные. Да вижу опоздал. Сами они выучились. Коли в голове ясно, а в душе жарко  да милость к живому есть, то будет такой знать ответ  на любой вопрос и не надобно ему никакого учителя. Как нельзя разделить небо и землю, день и ночь, так нельзя разделить Ивана да Марью. Засмеялся старичок радостно, в ладошки хлопнул звонко. Гул по земле далеко прокатился. И оказалось у него в руках зелье-трава - Иван-да-марья.
- Благословляю вас на дела добрые и жизнь славную и вручил им траву волшебную.
И ходили они по земле древней, Русской, былинной. Музыкой помыслы злобные изгоняли. Песней душу тешили. А водой солнечной хвори изгоняли. А молва о близнецах впереди летит. И учили Иван да Марья людей Музыке да Песне, которая в каждом человеке живет. А еще танцевать, хороводы водить. Из парней круг-коло направо бежит, а их девушек налево внутри. По началу медленно, а затем все быстрей  и быстрей. Пока в душе, в груди зазвенят  колокольчики. И в глазах все закружится-смажется. И смех радость из ног в живот и оттуда волною наружу хлынет. Вот уж крику-то, вот уж смеху-то. Из многих молодых волхвы получалися. Вот так учили Иван да Марья людей да и дальше шли. Дорогою своею, нечужою. И никто не мог их не купить, не испугать, ни с дороги-правды сбить.
Так и остался в веках сказ про Ивана да Марью и траву их целебную, которая и поныне растет и лечит, а чутких еще и учит.