Мой маленький Вудсток

Андрей Слюсарь. Мой маленький Вудсток.

 
Начало.
 
А начать, пожалуй, нужно с дороги. Нет, не какой-то там абстрактной дороги, или понятия пути как такового, а с определенной, конкретной дороги. Дороги, которая берет свое начало в маленьком захолустном шахтерском городке Енакиево и тянется до одного из крупнейших городов нашей страны. Именно эта дорога проходила прямо напротив моего дома, и с самого детства я любил наблюдать как по ней денно и нощно проносятся большие красивые автомобили, как они стремительно исчезают за горизонтом, чтобы потом появится где-то там, в мире более прекрасном и совершенном, чем наш. В мире ярких неоновых реклам, умных и воспитанных людей, высокой культуры и технологий. Не знаю, вырос бы я именно таким, если бы возле моего дома не было этой дороги. Но она там была, и я вырос именно таким.
Так вот, как я уже сказал, на одном конце этой дороги был маленький  шахтерский городок, душный и очень неухоженный.  По правде сказать, он мало чем отличался от деревни, как  по количеству проживающих в нем людей, так и по их качеству. Я не очень люблю этот город и похвалить его, честно сказать, не за что. Единственное, что было в нем хорошего – это дорога. А дорога эта, другим своим концом уходила туда, где огромным сытым бегемотом на берегу реки Кальмиус раскинулся город  Донецк. Сильный и неуклюжий,  святой и грязный. В этом городе было что-то мистическое, что-то притягательное. И дело тут было не в количестве неоновых реклам или театров.  Не знаю. Возможно, причина таилась в ширине улиц, или в высоте памятников.  А быть может - в легком  восторженном головокружении, которое возникало, если посмотреть на него с высоты. Наверняка известно одно - что-то в этом городе таки было.
И вот я – белокурый паренек 17-ти лет отроду, в меру смазливый и ужасно тощий  приехал учиться в техническом  университете в город  Донецк.   
Девятка.
Сызмальства я решил для себя, что коль скоро поступлю в университет, жить буду, непременно, в общежитии. Ни мама, ни сто миллионов ее соседок и родственниц с ужасающими историями, которые так любят рассказывать домохозяйки, не могли меня переубедить.  Ни дедовщина, ни наркомания и, уж тем более, беспорядочные половые связи меня не страшили. Напротив, в моем юношеском сознании рисовались чудесной красоты картины, яркие и психоделические. Мне грезилось некое подобие хипповской коммуны где нет рамок и правил, где все люди открыты друг для друга, где все общее, а вокруг царит атмосфера дружбы и взаимовыручки.
Селили наш факультет в 9-е общежитие, одно из самых комфортабельных общежитий нашего университета. Хотя, лично я сомневаюсь, что слова «комфортабельный» и «общежитие» могут встречаться в одном предложении. Высокое двенадцатиэтажное знание, в самом центре города.  Общежитие претендовало на звание самого лучшего общежития Донецка, поэтому порядки там были, мягко говоря, строгие.  У каждого этажа был свой староста, помыкал старостами предстуд, а над всем этим хаосом возвышался комендант общежития Екатерина Петровна.  Женщина стальная, уже в возрасте, всю жизнь свою проработала комендантом общежития, хотя поговаривали, что когда-то она работала в то ли в суде, то ли в местах не столь отдаленных. Петровну боялись все!  От зеленых первокурсников вроде меня, до матерых опухших от пьянства аспирантов. Ее холодный проникающий взгляд ввергал в смятение, как самих студентов, так и их родителей. Никто сильно не удивился, если бы узнал, что Петровна продает первокурсниц в рабство или, не знаю, ест детей. В общем, человек был твердый и волевой, не всегда справедливый и абсолютно непробиваемый. 
Само же общежитие было просторным, по светлым его  коридорам всегда гулял сквозняк  и пахло жаренной картошкой.  На каждом этаже была общая кухня и балкон. Вечно не работал лифт и ворчливые бабушки на проходной торговали пепсиколой и сигаретами поштучно. Система комнат была блочная, блок включал в себя две комнаты с общим балконом, душ и туалет. Поражало количество полуголых девиц в домашних тапочка и халатах , а так же  количество лифчиков висящих на балконах. Для меня, человека доморощенного и женским вниманием не избалованного, такие виды были  сладки и волнительны. 
Поселился я на два дня раньше остальных и первую ночь спал в комнате один. Перед сном я молился Богу и просил у него силы остаться собой, чтобы не произошло. Несмотря на все испытаниям, что выпадут на мою долю, пройти их с честью, не растеряв себя по дороге.
Утром следующего дня в соседнюю комнату поселился первый житель. Я перебросился с ним парой слов, однако надоедать постеснялся и вскоре ушел в свою комнату. Вечером он зашел сам и пригласил к себе на бутылочку пива. Мы сидели на балконе, к слову сказать, комната была на 11 этаже, наслаждались видом фейерверка по случаю Дня города и болтали о разных пустяках. Не сказать, чтобы новый сосед мне сильно понравился, но и плохого в нем ничего не было. Позже, к нам зашел в хлам пьяный выпускник, сел посреди комнаты и оглядел нас нетвердым отцовским взглядом. Из всего бреда им произнесенного, я выделил одну фразу.  «Общага»- сказал он,- «Это такое место, где каждый найдет себе то, что ищет». Его слова прозвучали как некое пророчество, торжественно и фундаментально! Как будто некий знак. Потом повествование его стало сбивчивым и сумбурным, он что-то бубнил о сиськах, мясе и паленой водке, а после облевал туалет и заснул.
Каждый найдет себе то, что ищет, - думал я укладываясь спать, - хорошо бы. Что я искал? Наверное, новых друзей, тех, с которыми я смогу понять кто я такой на самом деле, возможно первую свою любовь, а может людей, у которых есть чему поучиться, таких себе духовных гуру в пределах общежития. Не знаю, возможно, об этом я не думал, просто затаился в предверии чего-то совершенно нового, неведомой до сих пор для меня жизни, в дали от родителей и старых друзей. А еще я ждал появление моих новых соседей, ребят, что на ближайшие пять лет, станут для меня новой семьей.
 Из-за перенаселения общежития в комнату вместо положенных трех, поселили четыре человека. Андрей – о нем сложно вообще что-то сказать. Олег – симпатичный, но ужасно затурканный, молчаливый паренек, и Сергей. Сергей был на пару лет старше нас, да и к тому же занимался боксом. Посему он решил, что в комнате главный он и к остальным относился с отцовским снисхождением. С каждым днем, проведенным в обществе моих новоиспеченных соседей, грезы о хипповской коммуне становились все призрачнее. Ребята так и норовили втихаря съесть какой-нибудь деликатес привезенный из дома или зажать сигареты, неохотно делились своим, зато с готовностью брали чужое, обижали Олега, который был так задавлен, что даже пел шепотом, да и вообще не умом своим не мировоззрением на хиппарей явно не тянули. Олега я защищал как мог,  мне было непонятно как можно так относится к своему соседу, парню с которым тебе жить 5 лет в одной комнате. Но все, и Олег в том числе, относились равнодушно к моим  аргументам. В общем, в комнате я не прижился.
С учебой все шло тоже не так гладко как хотелось бы.  В школе учился я не слишком прилежно, однако дал себе твердое обещание исправить ситуацию в институте. К первому сентября готовился я особо тчательно, отчего-то именно этот день казался для меня невероятно важным, определяющим дальнейшее бытие мое в качестве студента. За день до этого я накупил тетрадок, ручек и карандашей, узнал рассписание, приготовил чистую одежду, и даже помыл голову. Однако вечером 31 августа, в нашу дверь постучали, и угрбмый немногословный староста сообщил мне, что первого сентября я дежурный по общежитию. Студенты первых трех курсов обязанны были раз в месяц нести дежурство по общежитию, в основном в обязанности наши входила уборка территории и мелкие ремонтные работы. Мои робкие аргуметны по поводу первого сентября староста проигнорировал. Так что, в день, когда тысячи студентов в первый раз пошли на пары,  дрожащей от волнения рукой, выводили каждое слово в своем первом конспекте, присматривались друг к другу с легким недоверием и восторгом, радостно гомоня на переменках,  я мыл пожарную лестницу. С двенадцатого этажа по первый.
Второго сентября мне показалось, что я уже все пропустил. Вот он, тот ожидаемый миг вожделенного счастья, вот он миг великих событий и свершений, протяни руку и прикоснись. Но нет!  Счастливый билет в кармане джинсов, а стиралку уже не остановить! Звучит Прощание Славянки и поезд  уже вдалеке. А ты стоишь на перроне и думаешь  - «дался мне этот утюг».
Я все пропустил! Мои одногруппники весело и раскепощенно  общались друг с другом, травили байки и смеялись. Возникало  ощущение, что они знают друга друга вот уже целую вечность, меня же все игнорировали и даже немного сторонились. Что это за полудурок, который умудрился прогулять первое сентября?!  Позор! Позор товарищи!
Все мои попытки завязать разговор с новыми друзьями терпели полное и безоговорочное фиаско. Круг интересов молодых людей был ограничен программированием и преферансом. Потому как, что за программист, который не играет в преферанс? Честно сказать, я обладал довольно скудными знаниями в обеих темах. А еще каждый студент считал своим долгом припереть из дома тяжеленную книгу по программированию дабы похвастаться друзьям, и вскоре хождение на пары превратилось в занятную игру «принеси самую огромную книгу, докажи что ты лучший программист». Книжек по программированию у меня тоже не было. Плюс моя нерешительность в общении была крепко сдобрена моими собственными комплексами.  Я очень пасовал перед дончанами. Мальчиками и девочками, закончившими специальные лицеи, классы с углубленными изучением математики,  ребятами, занявшими призовые места на олимпиадах или поступивших в университет по рейтингу, что для обычных смертных невозможно. Они все были почти как нормальные люди, только немножечко лучше, в них было что-то тонкое и неосязаемое, то, что сразу выделяло их из общей толпы.  И какой-то легкий слегка различимый налет высокомерия по отношению к нам, лимите из области.  Хотя может это мне просто казалось. 
Донецких в группе было больше половины. Иногородних же, студентов из дальних городов, которых положено было селить в общежитие всего семь человек. В нашем общежитии жило шестеро. Из парней трое– я, Говно и ****ец.
Говно
 
Митя парнем был официозным. Официозным и с претензией. В отличие от меня, приехавшего в Донецк постигать жизнь, Говно приехал, чтобы учится и в будущем зарабатывать деньги. К своим 17 годам он имел твердую уверенность в том, что хочет быть программистом и желание обучаться этому непростому делу.  Меня же он, как и остальные старался игнорировать, как упыря прогулявшего первое сентября. Вполне возможно мы так и не стали бы общаться, если бы не одна пикантная деталь.
Все дело было в унитазе. Керамический подлец дал течь. Фекальные воды просачивались сквозь толщу бетона и капали на головы внизу живущих. Они нажаловались коменданту и она, как женщина волевая и решительная, незамедлительно приняла меры. И вот в одно погожее сентябрьское утро в дверь Какахиного блока постучали. Угрюмый пахнущий перегаром сантехник молча снял унитаз и заделал дырку в полу бетоном. «Купите новый, позовете»,- резюмирован он и удалился. А Говно остался, он, еще пятеро таких же бедолаг,  забетонированная дырка в полу и непреодолимое желание опустошить кишечник. Кроме меня, знакомых в общежитии у Мити не водилось, так что, с полной уверенностью, можно сказать, что общаться со мной Говна заставила нужда. Большая нужда.
Но кличку свою он получил не по этому. Как-то вечером, изрядно стрессированный поведением своих соседей, я зашел к нему в гости. Мы заварили по чашке черного чая и уселись на балконе поболтать о жизни. Болтали мы до семи утра. На удивление, Говно оказался очень разносторонне развитым человеком, был не дурак выпить и увлекался агни-йогой.
- А куда вы по маленькому ходите, - спросил я, после третьей чашки чая проблема эта стала актуальной.
- Ты знаешь Андрей, - отвечал он задумчиво, - многие люди утверждают, что никогда не мочаться когда принимают ванную или душ, так вот, скажу тебе, все они, как один, кривят душой. Он зашел в душ, расстегнул ширинку и направил струю в сливное отверстие. Я сразу понял, что мы подружимся.
Под утро наше общение зашло в такие философские дебри, что припомнить все обсуждаемые темы, мне не удасться и под гипнозом.
- Порой мне кажется, что жизнь моя похожа на кусок дерьма, - пожаловался Митя.
- Ой, ну полно вам, - духорился я, - знаете ли, я вот думаю, что все мы, и все что нас окружает всего лишь еще одно звено в гиганской пищевой цепи, все это перевариться, пройдет через вселенский кишечник и станет иным в конце. А может быть уже прошло, и мир наш лишь отходы космического пищеварения. По сути, вселенское говно. И улица эта, и фонарь, и я, и ты, друг мой!
- И я? - усомнился он.
- И ты!

С тех пор мы стали в шутку называть друг друга говном. Делать мы это старались нарочито громко, чтобы и другие смогли отценить наше остроумие.
Возможно, это была своеобразная попытка выделиться, соригинальничать любой ценой, показаться умнее, чем ты есть на самом деле, но разве не так ведут себя все юноши и девушке в этом возрасте?

В общем, общение заладилось. Мы стали вместе  ходить в институт, а вечерами пили пиво в приобщажной кафешке. На парах же строили из себя этаких хулиганистых интеллектуалов выросших в гетто. К тому же мы оба жили в общежитии, и это только добавляло  нашему имиджу некоторую пикантную загадочность.  Мы постоянно о чем-то спорили или обсуждали, как нам тогда казалось, вопросы сугубо  высших философий.  Почти все свободное время проводили вместе.
Мой экзистенциальный вакуум начал потихоньку заполнятся.
С одногруппниками я тоже потихоньку налаживал отношения, правда общался больше с девочками, так как в отличие от парней их волновали более приземленные проблемы, отличные от программирования и преферанса.  Лед стеснения начал таять и у остальных ребят, все стали крайне дружелюбны и пытались поскорее узнать друг друга.
В общем, все шло к одному...
 
 

Таня, ****ец и рвотные массы
Ничего не объединяет людей лучше общих проблем. Схожие интересы, родственность душ или одинаковый взгляд на мир ерунда по сравнению с этим. Общие проблемы — вот что на самом деле объединяет людей. Общие проблемы ну и конечно хорошая пьянка!  Сколько совершенно чужих друг другу  людей после пьяных  душевных откровений становились лучшими друзьями, сколько угрюмых нытиков, основательно приняв за воротник , становились вдруг озорными поэтами или вечно молодыми рок-звездами, каким чудестным образом приобретали красу юные девы, чей облик до трехсот грамм водки вызывал апатию.
Идея общей пьянки витала в воздухе. Сначала едва различимой бестелесной субстанцией, но с каждым днем все более обретающей массу задумкой. Вслух высказана эта идея была нашей одногруппницей Таней. Таня мне понравилась сразу. Невысокая симпатичная блондинка, в модной просторной одежде, в ботинках на высокой платформе и вся обвешенная фенечками. К слову, Таня была Донецкая.
Идея была встречена с большим энтузиазмом. День был выбран, деньги были собраны. Говно, правда, накануне отравился арбузиком и в торжестве участвовать отказался, но я был исполнен решимости!  После окончания занятий мы дружной гурьбой устремились в прилегающий к территории университета парк с озером, нашли местечко поукромнее и предались, умеренным, кстати сказать, возлияниям. 
Предприятие наше проходило в высшей степени культурно  пока, одна из девочек в попытке показаться старше и опытней, чем она есть на самом деле, не дала лишку. Вероятно, пила она  первый раз в жизни, так как чудотворное влияние алкоголя на ее растущий организм повергал ее в бурный восторг. Не заметив границы Вика плавно перешла из состояния «Хорошо-то как» в состояние «Ребята ну наливайте» а после а вообще в «Яп ик мой бл как бл плхо».   Сперва, ужасно шумела и раздражала  всех, а после успокоилась и погрузилась в себя.
Солнце уже неспешно клонилось к горизонту, спокойно и мерно покачиваясь на едва заметных  волнах, в озере плавали разноцветные осенние листочки, где-то рядом разожгли костер и пахло дымом. Все умиротворяло и располагало к откровенной беседе. И беседа, подобно реке, текла легко и плавно, лишь изредка прерываясь звуками рвоты, что доносились со стороны Вики. Рвота, нужно сказать, была отчаяна и неудержима, приступы то нарастали переходя в страстное крещендо, то резко обрывались сменяясь нежной икотой  и лишь изредка завершающим квадрат аккордом звучало смачное «тьфубля» . Неумолимо близился вечер. С Викой нужно было что-то решать. Одногруппники,  предвидя грядущие проблемы, незаметно ретировались, и вскоре, мы остались втроем. Я, Таня как заводила и Арсений. Звучную кличку ****ец Арсений получил гораздо позже описанных событий, но для удобства изложения я впредь буду называть именно его так.
Пареньком ****ец был, мягко говоря, странноватым. Канонический программист, какими их видят обычные люди. Вечный серый свитер, растрепанные волосы, блуждающий взгляд и врожденная  неряшливость. Лицо Арсения идеально подходило для карикатуры «Гимназист Ванюша пишет манифест Троцкому».  Торчащие уши, длинный нос и вытянутые губы безошибочно определяли ****еца, как человека глубоко мыслящего и интеллигентного.  К тому же, как выяснилось, он уже учился по нашей специальности и был отчислен со второго курса. Неизвестно почему, ****ец не ушел с остальными, то ли, хотел посмотреть, чем дело кончится, толи просто не успел улизнуть, а может, как и я, просто жаждал общения.
В общем, мы остались втроем. Волевое решение было принято, Вику нужно было везти домой, а везти к слову было не близко. Жила Вика с соседнем городе, на самой его окраине, добираться туда нужно было тремя видами транспорта, да и сам процесс транспортировки организма был нелегким. Виктория то и дело норовила упасть, вырвать на прохожих или плюнуть Арсению на штанину. Экранируя себя от осуждающих взглядов сограждан, я спрятался за сморкающуюся в пакет Вику, и всю дорогу отрешенно смотрел в окно.
Нам повезло, и дома у Вики никого не оказалось. Мы аккуратно водрузили ее на диван и поспешили прочь из квартиры. Выйдя из подъезда, все облегченно вздохнули, покурили и направились в обратный путь.
Отныне все изменилось! Теперь мы втроем были уже не просто одногруппниками, теперь нас объединяли общие проблемы, ну и конечно хорошая пьянка. Весь следующий день мы бурно обсуждали минувшие происшествия, немного приукрашивая факты  и бурно жестикулируя.
Так зародился маленький, но очень крепкий костяк нашей будущей компании.
 
805, Зверская и вынужденные путешествия
Женская часть нашей группы, проживающая в общежитии,  была представлена тремя девушками. Клава — маленькая полноватая девушка, нарочито дружелюбная и немного истеричная. Полина — высокая и симпатичная, чересчур простая с легким налетом деревни, но без сомнения умненькая. И конечно Аня! Аня — маленькая стройная девочка, обладала детским лицом и копной кучерявых рыжих волос. Наперекор кукольной внешности Аня обладала редкой и благозвучной фамилией Зверская и, справедливости ради, стоит заметить, фамилия в некотором роде отображала основные черты ее характера.  В отличии от  внешности содержание было отнюдь недетским. Общалась Аня, в основном, со взрослыми, подозрительного вида, парнями, частенько приходила домой в нетрезвом виде и к учебе относила с пренебрежением. В отличие от парней, девочкам повезло больше, их всех поселили в одну комнату. Комнату №805.
Полину Аня с Клавой почитали за деревенщину и не особо приветствовали. Такая ситуация меня возмущала и мы с Говном решили взять над Полиной шефство. Теперь мы все чаще появлялись в 805, морально поддерживали Полину и строго пресекали все колкости в ее адрес. Постепенно мы сдружились и с остальными жительницами комнаты. Так наша маленькая, но уже достаточно дружная компания обрела полигон для будущих студенческих вечеринок. Отныне, почти все вечера мы проводили в обществе наших новых подруг, вместе ходили на занятия, вместе изучали Донецк, вечерами вместе учились и конечно иногда вместе пьянствовали. Такое тесное общение с женским полом было для меня в новинку, для девочек, ну, кроме Ани, вероятно тоже. Как профессор энтомологии изучает новооткрытый вид какой-нибудь тли, мы бережно и осторожно изучали быт и повадки друг друга.
 
Постепенно я начал привыкать и к общежитию. Хоть найти общего языка со своими соседями так и не удалось, за то появилась возможность почти не бывать дома. И вот у меня даже почти  пропало ощущение того, что я лежу в больнице и на горизонте слегка различимым пятнышком начало маячить подобие домашнего уюта, как концентрация абсолютного зла на земле, комендант девятого общежития Екатерина Петровна нанесла свой первый сокрушительный удар.
Меня выселили из комнаты. Напомню, что ввиду перенаселенности общежития, в комнате нашей, вместо положенных трех, жило четыре человека. Постепенно лишних людей из таких комнат отселяли в другие. Лишним в этот раз оказался я. Не знаю, по какому принципу комендант выбирала кого отселись, но тогда мне казалось что мои зловредныу соседи провели маленький междусобойчик и с молчаливого согласия Олега решили, что в комнате лишний я, как человек совершенно не вписывающейся в гоп-антураж комнаты.  Я был очень зол! Очень. Взяв в помощь Говна мы устремились в комнату. Нервно покидав свои вещи в тумбочку и разобрав кровать, я, на прощание, рассказал, бывшим уже, своим соседям все то, что на самом деле о них думаю. Не так откровенно, конечно, как хотелось бы, все-таки немного опасался Сергея, но достаточно доходчиво. Красноречиво хлопнув напоследок дверью мы с Говном, тумбочкой и кроватью направились в мою новую комнату.  Настроение было ужасным, перспектива заново проходить все прелести бытия с незнакомыми тебе людьми  не радовала, но то, что я увидел в новой комнате, превзошло все мои ожидания. Из-за путаницы с поселением, в комнату было уже поселено шесть человек, я пришел седьмым. Кровать моя просто физически в комнату не влезала.  Мы поставили ее в коридоре, уселись сверху и многозначительно закурили. Дело близилось к вечеру, комендант уже ушел домой, а вопрос ночлега  с каждой минутой становился все более актуальным. После такой эффектной сцены прощания назад возвращаться было как-то неуместно, с соседями Говна мы тоже особо не ладили, а в коридоре спать было страшновато.  Оставался единственно правильный  вариант из всех возможных. Преодолев неловкость,  я постучал в дверь 805 комнаты.  «Девочки у меня одна просьба есть, вы только не пугайтесь»- с милой улыбкой произнес  я, входя в комнату. Сзади, с ехидной улыбкой, за мной прятался  Говно с кроватью. Девочки, на удивление, к просьбе моей отнеслись спокойно, даже с некоторым энтузиазмом.  Идея завести домашнего мальчика их забавляла. Дождавшись ночи, я разложил посреди комнаты кровать и попытался уснуть. Спал я не очень хорошо, всю ночь прокручивал в голове будущий диалог с Екатериной Петровной, как строго и возмущенно я буду с ней разговаривать, как неуклонно буду требовать от нее нормальных условий для жизни. Проснулся я раньше всех, разобрал кровать и вынес ее на балкон, матрац спрятал под кровать Клавы, чтобы ничего не напоминало о моем несанкционированном ночлеге. Напомню, общежитие было очень строгим, и за подобное своеволие девочек легко могли выселить.   Вместо похода на пары я спустился к кабинету коменданта и занял очередь на прием.  Принимать Петровна меня не торопилась, сперва раздавала наряды дежурным, потом принимала родителей, старост, куда-то постоянно выходила. За два часа ожидания пыл мой поостыл и превратился в легкий неуверенный мондраж.  Наконец подошла моя очередь и меня приняли. Я описал Петровне ситуацию, пытаясь, насколько это возможно, изображать возмущение. Выходило возмущение, честно сказать тухленьким,   при виде суровой властной женщины оно уходило куда-то в район пупка и там сжималось в ноющую точку. Так так,- сказала Петровна, -шесть человек, возмутительно…  ага… кровать не влезла…. Да да…  понимаю…, - и вдруг внезапным выстрелом, – И где же ты спал?  Пауза. Пара маленьких глаз колючим прицелом винтовки целят мне аккурат в переносицу.  Мороз по коже. Будто кто-то злой ухватил тебя ледяными руками прямо за член. - У друга,- отвечал я расплывчато.  - Ага, ну поживи еще пока у друга, а проблемы твои мы непременно решим, - с хитрым прищуром ответила мне комендант и указала на дверь. В этот момент я понял, что у девочек придется немного подзадержаться.  - Я думаю ненадолго, мне Петровна пообещала, день-два максимум, -неубедительно  успокаивал я девочек собирая вечером кровать.
Спал я этой ночью тоже неважно. Мне снился кошмар. 805-я была наполнена незнакомыми мне девицами,  вероятно хозяева устроили  женскую вечеринку. Пати была в самом разгаре, когда Зверская выключила музыку и потребовала от гостей всеобщего внимая.  - Ой девчонки,- воскликнула она,- мы же вам совсем забыли похвастаться кто у нас теперь живет! Анруууууша, Андрууууууша!!! 
Под восторженный визг девушек я на четвереньках вылез из-под кровати и, преданно виляя, копчиком начал лизать Зверской ноги.
- Ууууух тыыыы, Какооой милыыыыый! Где вы его нашли?  А сколько такой стоит? - наперебой кричали девушки, обступив меня со всех сторон, восхищенно лохматя мне волосы и теребя за щеки. 
- Он у нас еще и не так может, - с гордостью  сообщила Клава, - Андруша, чайник!!! 
Спустя долю секунды я с гавканьем несусь по коридору на кухню. Звук цокания ногтей об линолеум затихает, но тут же нарастает снова, и вот уже я стою на пороге комнаты с кипящим чайником в зубах.  Проснулся я в холодном поту и долго успокаивал себя, прежде чем снова заснуть.
Через несколько дней меня нашел староста 2-го этажа и сообщил что отныне я живу в 205-ой комнате. Я поблагодарил девочек за гостеприимство забрал кровать и пошел селиться в новую комнату. В новой комнате проживало три  пятикурсника, которые доходчиво мне объяснили, что это какая-то ошибка и в комнату меня не пустили. Я нерешительно потоптался на пороге, покурил напротив закрытой двери и понес кровать обратно к девочкам.   Таким образом, за пол месяца я поменял около семи комнат, в одни меня не пускали, в другие пускали, но по неведомым мне причинам переселяли еще куда-то, третьи были перенаселены.  Каждый раз я прощался с девочками, чтобы спустя день-два снова постучатся к ним в комнату. Только кровать была моим молчаливым спутником в увлекательном путешествии по закоулкам общежития.
После нескольких безрезультатных походов к коменданту я выклянчил у папы деньги на тормозок, купил дорогое шампанское, хороших конфет и преисполненный решимости направился на очередную встречу.  Одарив меня холодной отсутствующей улыбкой, Петровна от подарка отказалась, однако заявила, что в плотную занялась проблемой моего поселения, и уже даже имеет на примете подходящую комнату, стоит лишь пару дней подождать.  Обрадованный я пришел к девчонкам уверил их, что скоро таки съеду и мы отпраздновали это шампанским с конфетами. Жил я в 805 еще два месяца.
 

Квадрат, курица гриль и музыкальные инструменты
Наркомания и сексуальные излишества до сих обходили меня стороной, а вот с дедовщиной один раз таки пришлось столкнулся.  Произошло это знаменательное событие на восьмом этаже, в комнате Говна. Этаж общежития, нужно сказать, это отдельная экосистема, совершенно отличная от других этажей. Каждый этаж имеет свою собственную атмосферу, созданную его жителями, свои собственные порядки, и даже свой собственный запах. В былые времена на нашем этаже  заправляла не очень приятная компания под предводительством  угрюмого бугая по кличке Квадрат. Ребята были агрессивны, не очень умны и сильно перекачаны. Вопиющим проявлением дедовщины в общежитии являлся посыл первокурсника за водкой. Дабы усилить эффект устрашения, пятикурсникам полагалось выбить ногой входную дверь, после, из населения комнаты выбирался самый худосочный первокурсник на которого и нацеливался весь энтузиазм компании. Внушением, угрозами или даже при помощи грубой физической стимуляции первокурсника убеждали — поход за водкой неизбежен. Самые гуманные даже давали денег на это предприятие. Ритуал мог быть повторен 2-3 раза за ночь, в зависимости  от количества и здоровья пьющих. О неспокойной жизни проживающих на восьмом этаже студентов можно было судить по обилию железных дверей, чье количество превышало суммарное количество железных дверей на остальных этажах общежития. Год назад нерадивая компания закончила университет и благополучно в полном составе съехала из общежития. Жители девятки, а особенно восьмого этажа, облегченно вздохнули. Правда, как выяснилось, Квадрат с друзьями иногда заходили в гости.
Дело было в пятницу. Первый раз, за все время проживания в общежитии, нам было скучно. Восемстопятая в полном составе ушла на дискотеку, мы же с Говном это мероприятие предпочли пропустить, по причине неприязни к дискотекам и полного отсутствия денег. Так как проводить время было больше негде, захватив из комнаты гитару, мы с ****ецом отправились к Говну. Не знаю где Зверская нашла эту гитару, вероятно, попросила у  какого-нибудь знакомого знакомых для нашей очередной пьянки. Гитара видала виды, но строила, тем не менее, сносно.  Кроме нас в комнате находилось еще трое соседей Говна, как и мы, изнывающих от скуки. Ребята бесцельно тынялись по комнате, я сидел в углу  тихонько поигрывая на гитаре и только Эдуард сидел за столом и упорно считал интегралы. Эдуард был парнем прилежным и крайне воспитанным, более всего он походил на кролика из Винни Пуха. Тщательно защищенный бдительной мамашей от любых внешних воздействий, вырос Эдуард мальчиком к самостоятельной жизни совсем неподготовленным, и уж точно не был он готов к предстоящему увлекательному приключению.
Около полуночи в дверь довольно деликатно постучали. Нужно сказать, что в отличии от многочисленных железных дверей на этаже, эта дверь была деревянной, и такой щуплой что выполняла она скорее декоративные чем заградительные функции. Дверь открыли и в комнату проникли трое здоровенных жлобов и один, на две головы ниже и в два раза шире остальных. Глядя на него я безошибочно угадал природу возникновения клички Квадрат. Вырвав у меня из рук гитару Квадрат со зловещей ухмылкой стал искать себе жертву. Поочередно подходя к каждому из нас он подолгу смотрел в глаза выискивая слабину, трое его друзей стояли чуть в стороне поигрывая мускулами. Сдобрено это действие было сочным трехэтажным матом и устрашающими присказками для пущего эффекта. Эдуард, увлеченный интегралом, пропустил момент знакомства с нашими новыми друзьями и только спустя минут пять оторвался от стола с учебником. «А вы, собственно, кто такие?»-  возмущенно поинтересовался Эдуард. В комнате воцарилась тишина. Деды удивленно уставились на незадачливого заучку. В воздухе повисла сдавленная неловкость. Справившись с оцепенением, двое ассистентов Квадрата ловким движением вытащили Эдуарда из-за стола и в доходчивой понятной форме объяснили ему кем являются и цель визита. 
-Бутылку водки, курицу гриль и десять гривен сдачи, - по-отцовски, похлопывая Эдика  по плечу, сказал Квадрат, протягивая ему десять гривен.  Почти одевшись и уже направляясь в сторону выхода, Эдуард умудрился совершить вторую свою ошибку. - Я-то конечно за водкой схожу, - обиженно заявил он, вытирая разбитый нос,- Но после этого чтобы я вас тут не видел!
 На этот раз ребята среагировали моментально. Первый раз в жизни я наблюдал как красиво разбивается гитара о человеческую спину. Наперекор ожиданиям она не ломается на крупные куски фанеры а подобно фейерверку взрывается мелкими. До сих пор, как при замедленной съемке, стоит у меня перед глазами феерическая картина падения Эдуарда и взрыв сломившей его гитары. Я вижу как медленно его руки цепляют воздух в поисках опоры, не находят ее и он неловко падает на кровать,  как медленно-медленно сотни лакированных щепок кружат в воздухе, играя лучами лампочки, а внезапно вырвавшиеся на волю струны змеями извиваются в воздухе,  как улетает куда-то вдаль Эдуардова шапка увлекая за собой ехидный бубон на веревочке. Весь мир словно останавливается, чтобы получше рассмотреть хаотическую красоту происходящего. Через секунду все закончилось. Эдуард в спешном порядке покинул комнату, да и наши новые друзья, удовлетворившись проведением ритуала, подобрели и спокойно удалились.
В скором времени Эдуард был дома, Сергей – друг и сосед Эдуарда с важным видом закрыл дряхлую дверь на замок и с чувством выполненного долга уселся на кровать. - Дверь мы больше открывать не будем, - ответственно заявил он. Но закрытая дверь не приносила ожидаемого успокоения и в воздухе витала некоторая незавершенность сюжета. Чтобы справится с нахлынувшими на нас чувствами мы с Говном вышли покурить в тамбур. Созерцая закрытую дверь, я понял, что она вряд ли спасет положение, скорее наоборот усугубит, поэтому дверь я все-таки открыл. И оказался прав. Не успели мы выкурить по одной сигарете, как дверь стремительно распахнулась от сильного удара ноги. В этот раз господа не стали утруждать себя стуком, а сразу,  презрев условности, попытались ее выбить.  Окинув нас уважительным взглядом - « Молодцы, мол, что не закрылись»  они стремительно пронеслись в комнату. Как я понял, второй визит не имел определенной цели, видимо господа просто решили заглянуть к своим новым приятелям куража ради. Из комнаты донесся сдавленный мат и звуки смачных затрещин, потом грохот, видимо от перевернутого стола и хлопок бьющейся лампочки. Из темноты комнаты молодые люди возникали по одному, плавно проявляясь из сумрака, подобно свадникам апокалипсиса. Уже при выходе один из гостей философским взглядом обвел открытую дверь. «Как ни крути, а ритуал должен быть завершен»- видимо решил он и выбил открытую дверь.
Как оказалось позже, наша комната была не единственной, куда заглянули Квадрат с компанией.  На вахту спустился студент с разбитым лицом и красочно обрисовал ситуацию. Среагировал предстуд, нужно сказать, молниеносно и уже спустя пять минут студсовет в полном составе был на этаже. «Кто это сделал»- угрюмо спросил предстуд , осматривая выбитую дверь, что стояла рядом с пустой дверной лудкой. Напротив лудки, окутанный клубами табачного дыма, гордо восседал на табурете Говно. Выдержав театральную паузу, он томно затянулся сигаретой. «Они почему-то не представились»- спокойно отвечал он.
На следующий день были какие-то выборы, а в общежитии находился избирательный участок, так что выбитая дверь была просто недопустима! Нам сообщили, что утром дверь должна быть вставлена и удалились. Соседи Говна, с утра пораньше, проголосовали и поспешили разъехаться по домам. Остались мы с Говном один на один с выбитой дверью. «Ну и как ее ставить?»- возмущенно спросил он. «Нужно шурупов купить» - со знающим видом заявил я, хотя, признаться честно, дверь мне вставлять , до этого случая, как-то не приходилось. Мы оделись потеплее и вышли на улицу, на хозяйственном рынке купили шурупов, но в общежитие вернутся как-то не спешили. При одной только мысли о выбитой двери на нас обрушивались воспоминания вчерашнего дня, и настроение портилось еще сильнее прежнего. На улице было холодно и серо, люди спешили по своим предвыборным делам и на нас не обращали никакого внимания. Мы сели на первый проходящий мимо троллейбус и поехали до конечной остановки. Город постепенно редел,  многоэтажки плавно превращались в почерневшие одноэтажные частные домишки, шум города стих. Троллейбус приехал, в магазинчике на остановке мы купили бутылку водки и пошли дальше по трассе, вон из города. Пройдя лесополосу, мы увидели небольшое озерцо, нашли на берегу уютное местечко, уселись на большом бревне и разожгли маленький костер. Серое низкое небо, костер, душевная беседа и конечно  бутылка водки сильно поспособствовали улучшению нашего состояния, принесли спокойствие и уверенность в том, что все, в конце концов, будет хорошо. В общежитие мы вернулись отдохнувшими уверенными в себе людьми. Небрежно запихав спички в дырки от петель на лудке, мы нетвердой рукой вбили в нее шурупы. Дверь держалась крепче прежнего, и справно служила хозяевам, пока ее не заменили на железную.
 
День студента
Тем временем выпал снег.  Снега было необычно много для этой поры года. Снег был везде. Белые пушистые хлопья растворялись в свете неоновых реклам, от этого свет казался более ярким и объемным. Снег лип к ногам прохожих, чтобы они шли помедленнее, чтобы меньше суеты было в шумном городе. Снег принес какую-то душевную свежесть , какое-то ощущение новизны. Хоть проблем своих я не решил, а даже приумножил, на душе стало как-то спокойно. 
Из-за отсутствия определенного места жительства сильно страдала учеба, к тому же неумолимо близилась сессия. Единственный предмет, который я изо всех сил пытался не запускать был программирование. После пар мы обычно оставались на дополнительное компьютерное время.  Для студентов, которые не имели компьютера, выделялась отдельная компьютерная аудитория. Там и собиралась наша нехитрая компашка, в основном иногородние. В тишине гудящих компьютеров и в окружении пыхтящих над лабораторными работами студентов мне было как-то неожиданно уютно. Я представлял себя большим и взрослым программистом, работающим над каким-нибудь важным проектом. Мне очень нравилось это ощущение, а еще больше нравилось после окончания занятий идти домой, по пустому темному коридору университета.
Меж тем, близился день студента. Конечно, до первой сессии мы считались абитуриентами, но к торжеству готовились основательно. На праздник были приглашены все наши одногруппники, и Донецкие, и иногородние, из близлежащих городов и соседних общежитий. 
И вот, в назначенный день, вся компания собралась перед дверями общежития. Празднование было буйным, но без излишеств. В положенное время гости, без происшествий, покинули общежитие. Мы-же с Говном помогли девочкам убраться в комнате и неспешно попивали чай. Близилось время сна, и я по обыкновению пошел забирать с балкона кровать. Кровать примерзла к перилам  и была полностью покрыта снегом. Отбив  кровать от перил и отряхнув от снега я внес ее в комнату.
И вот не знаю, что в этот момент коротнуло в мозгах Клавы, но она с мечтательным видом предложила составить все кровати в ряд. Цель этого бессмысленного действия для меня до сих пор остается секретом, но идея показалась девочкам довольно забавной.  - Ты, Митя, тоже оставайся, -сказала Зверская как-то странновато посмотрев на Говна. Я, как гость комнаты, особо возражать не стал. Мы перетащили кровати,  выключили свет и улеглись. Полина спала у стенки, за ней Клава, я и последнюю, соседнюю с моей, кровать делили Говно со Зверской. Почти уже провалившись в сон я услышал едва различимые чавкающие звуки поцелуев. -Ай да Говно, ай да жук, - Про себя улыбнулся я, кто бы мог подумать.  Слегка приглушенные  звуки страстного петтинга на удивление  совершенно мне не мешали а напротив чудным образом убаюкивали. Только я начал мягко проваливаться в сон  соседняя кровать характерный образом дернулась.  Я насторожился, сон как ветром сдуло. Следует заметить что в ту пору, я, как и 90% моих ровесников, был девственником, в отличии от девочек, которые вследствие более раннего полового взросления и природной любознательности, теряли девственность гораздо раньше. Спустя пару секунд вражеская кровать начала создавать некоторые ритмичные фрикционные движения, слегка слышно поскрипывая. 
Я был подобен самураю в засаде, улавливая самые тихие, едва различимые звуки сам я не издавал не малейшего. Я был сосредоточением внимания. Подобно камню в траве, лежал я силясь не сделать не малейшего движения, до конца не веря в происходящее. Не мог я поверить что  секс, тот самый секс, о котором я так много слышал от ребят во дворе, тот самый секс, который демонстрировали на видавших виды  видео кассетах, атлетического вида красивые парни и девушки,  тот самый секс, о котором я так долго и безрезультатно мечтал, вот так, запросто происходил в полуметре от меня. Трудно описать бурливший во мне ядовитый коктейль чувств, эмоции колебались от полного восторга до неистового возмущения. По началу, впрочем, было вполне занятно, но спустя самые долгие пять минут моей жизни неловкость ситуации начала сильно раздражать. Мало того что от абсолютной обездвиженности стали сильно ныть мышцы, так еще и  кровать моя, вплотную придвинутая к кровати Зверской, так задорно вибрировала в такт половому акту, что, по прошествии времени ,  у меня стало складываться ощущение что это меня, а не Зверскую, так старательно любит Митенька. Любовники вошли в кураж, и незаметно для них самих кровать стала бешено прыгать из стороны в сторону. Трудно сказать, показалось ли это мне, в силу пикантности моего положения, или же нужно отдать должное мужской силе Говна, слияние их было бесконечным. И вот, когда я уже совсем было впал в отчаяние, Говно завершил таки акт, издав сдавленный победный писк. Набросив сверху покрывало парочка устремилась в тамбур на перекур. Меня же ждал вздох небывалого облегчения, я наконец-то расправил затекшие члены и улегся удобно. Как хорошо и спокойно стало в комнате. Как тихо. С надеждой на скорый сладкий сон я закрыл глаза и ждал возвращения сладкой парочки. Вскоре открылась дверь и с довольным шушуканием  веселые блудники наконец-то улеглись на кровать. Кажеться, мне даже снился уже  какой-то сон, когда меня вновь разбудило знакомое покачивание кровати. Я просто опешил, совершенно не веря, что это происходит снова.  Опять лежал я на кровати с широко раскрытыми  глазами, то ли от удивления, то ли от неистовой ярости. В этот раз хотя бы в более удобной позе.  Второй раз был гораздо длиннее первого. - Интересно, что Говну снилось, - каким-то ехидным насмешливым тоном спросил Митя у Зверской по окончании. Это было последней каплей. - Ты знаешь Говно, -сказал я слегка приподнявшись,- Мне совсем ничего не снилось, потому что мне совсем не удалось поспать!
Несолько секунд глядел я в невероятно большие, от удивления, глаза Говна, который искренне считал, что на протяжении всего праздника похоти я тихо и мирно спал. Справа послышалось приглушенное хихикание Клавы,  а после и Поли. Как выяснилось,  в ту ночь в 805-ой не спал никто. На утро  слегка смущенные, но, тем не менее, счастливые Говно со Зверской весь день крутились, друг возле друга, оказывая знаки внимания, коих ранее не замечалось. Более того, они прекрасно гармонировали внешне, оба не высокого роста, темненькие, даже одежда у них была чем-то похожа. Как пара кукол из одной коробочки. На пары, в то утро, они пошли взявшись за руки.
 
Подъезд
Так и стали жить.  Говно начал встречался со Зверской, у меня же, тем временем, тоже появилась подружка, та самая Таня, с которой мы так весело везли перепившую Вику домой. Отношения наши динамикой не баловали и пока ограничивались держанием за руки и поцелуями в подъезде.
А вот роман у Зверской с Говном развивался стремительно и не просто. Как выяснилось,  Аня имела парня, и порвать с ним не особо спешила. Более того, время от времени в Ане сказывался ее ветреный характер, и она так и норовила привести в комнату каких-нибудь подозрительных знакомых, часто приходила домой пьяной, и вообще вела себя неподобающи. Поведение Зверской доводило Говна до бешенства, единственным, для него успокоительным, был секс, который прочно укоренился в его новой жизни. Секс был безумный и безудержный, как первоклассник первый раз разогнавший велосипед.  Они занимались любовью при каждой удобной возможности и в любом мало-мальски подходящем для этого месте. О новым сексуальных победах Катяхан тут же, в мельчайших деталях, хвастался мне, чем доводил мое девственное сознание до одури. Виду я, конечно, не показывал и стоически стоил из себя парня сексуальным опытом умудренного.
В общем, скучать Говну не приходилось, меня же занимали проблемы иного рода. Близился обход!  Что такое обход знает каждый студент, живший в девятке и заставший Екатерину Петровну. По масштабности и разрушительности это действие может сравнится лишь с высадкой союзных войск в Нормандии. Любой студент девятки услышав, что на его этаж  надвигается обход, начинал нервно икать и почесываться. Происходило это мероприятие два  раза в год. Екатерина Петрова в сопровождении свиты поднималась на заранее выбранный этаж, и победоносным шествием шла по комнатам. Комнаты должны были быть в идеальнейшем состоянии, любая проплешинка на обоях, легкая покоричневелось  унитаза, или же просто не особо радушный вид хозяина  грозил повлечь за собой жесточайшие наказания, вплоть до выселения из общежития. Можно было безошибочно определить этаж, на который планируется обход. Студенты этажа ходили с суровыми лицами, все в краске и обойном клею, выносили из комнаты ящики пустых бутылок и всякого хлама, вкручивали лампочки, штукатурили и цементировали. В общем, этаж превращался в одну большую ремонтную площадку. Жизнь кипела!  В гости в это время ходили чаще обычного, в основном, чтобы сравнить состояние своей комнаты с другими, прикинуть свои шансы на выселение, ну и заодно пожаловаться на боязнь своего скорого выселения. Меня же перспектива выселения из комнаты, в отличии от других, не особо страшила по причине отсутствия комнаты как таковой. Единственной насущной проблемой оставалась кровать, которую хранить у девочек стало опасно. Нужно было выискивать знакомых на этажах, на которых обход  уже прошел, прятать кровать там, а самому искать ночлег в какой-нибудь другой комнате со свободной кроватью.  Делать это с каждым днем становилось все сложнее и сложнее. Я все чаще шутил, что скоро, мне таки придется пересидеть пару ночей в каком-нибудь подъезде, хотя сам с такой перспективой уже давно смирился и даже присмотрел себе подходящий подъезд. Подъезд Тани подходил, на мой взгляд, идеально, тут был и общим балкон с хорошим видом, лестница отгороженная от лифта и потому пустынная,  ну и, собственно, квартира Тани, в которую в крайнем случае можно позвонить, не оставит же она, осоловевшего от холода парня, на улице.  Вечером, накануне обхода на восьмом этаже нам все-таки удалось найти людей готовых спрятать у себя мою кровать, и у Говна как раз уехал домой простудившийся сосед, так что грозная перспектива провести ночь в холодном подъезде как-то сама собой отпала.  Утром на 8 этаже я не показывался и лишь спустя пару часов, после ухода коменданта домой, осмелился вернуться на этаж. Говно пошел в гости к Ане, я же общения не желал и устроился с книжкой  на кровати его больного соседа.
Спустя пару-тройку часов появился Митя, вероятно, они с Аней сильно поругались, на Говне не было лица. Он выглядел растерянным и очень подавленным. - Как же все это достало»,- с обреченным видом заявил он, -Не могу больше тут оставаться! Мне нужно отсюда уйти.
- Куда же мы уйдем? - спросил я с сомнением, - Общежитие закрывается через час!
- Плевать куда! Мне все равно куда, тут не останусь! - а потом посмотрел на меня, и в глазах его, глухим проблеском,  мелькнула какая-то шальная мысль.  - А пошли в подъезд ночевать, ты же все равно собирался! Оденемся потеплее и в путь!  - По себя чертыхнувшись, я согласился. Перспектива провести вечер в удобной кровати за чтением интересной книги таяла на глазах, а виды  Таниного подъезда нависали, будто старый замок из фильма ужасов. Денег у нас не было, пришлось занять пятерку у знакомого. Пятерки хватило ровно на бутылку водки и пачку сигарет, а что еще нужно двум студентам, чтобы приятно скоротать ночь на улице. А теплом ночи в ту пору не отличались, сугробы по колено да -15 на улице. С  сосредоточенностью героев американских боевиков перед боем мы натягивали на себя по трое носков, по двое подштанников, надевали свитер на свитер и распихивали запасные рукавички в карманы. В таком количестве одежды со стороны, вероятно, выглядели мы как некий гибрид снеговика с перекаченным культуристом. Закончив сборы с важным видом мы позвонили Тане и сообщили ей что собираемся переночевать у нее в подъезде.  Встретив нас Таня живописно рассказала какие прелести могут случится на ночных улица города и искренне посоветовала нам возвращаться в общежитие от греха подальше. Но водка была уже куплена и гордость, смешанная с жаждой приключений, не давали дать обратный ход. Подъезд Тани встретил нас кровавыми отпечатками рук на стенах, отпечатки прекрасно иллюстрировали недавние рассказы Тани  о прелестях ночной жизни в Донецке. Стало немного страшновато. Таня проводила нас до своего этажа, - Если что-нибудь случится, звоните ко мне в дверь, я сразу вызову милицию, -  выдала она последнее напутствие и ушла спать. Мы уселись на балконе, разложили пластиковые стаканчики и предались  беседе.  Беседа же, крепко приправленная минусовой температурой, лилась резво как весенний ручеек, лишь изредка прерываясь шумом и криками, доносившимися с первого этажа.  Часа через два после полуночи крики стихли и водка, на таком морозе не оказавшая никакого значительного действия, подошла к концу.  Родничок беседы, лишившись такого источника, быстро сошел на нет. В тела и души наши начал не спеша, но упорно просачиваться холод.  Вскоре мы покинули балкон и переместились ближе к лифту, но намного теплее от этого не стало.  Под влиянием холода нас начало сильно клонить в сон, но и тут оказалось все не так просто. Бетонные стены были невероятно холодны,  холод колючей стрелой проникал даже через пуховик с двумя свитерами и неприятно покалывал спину. Близилось отчаяние. Тешась надеждой на спасение, мы начали скрупулезно обследовать подъезд. В нише для мусоропровода было немного теплее, но воняло настолько, что мы решили пусть уж лучше гордая смерть от холода. Вышли на общую лестницу, но там было холоднее чем у лифта. Вернулись к лифту.
- Я знаю средство одно, от замерзания, -простучал зубами Говно, -Я в книжке читал. Если ты сильно замерз, а согреться негде, нужно выйти на еще более холодную поверхность, а потом вернутся обратно, станет теплее. Мы вышли на балкон, постояли минут пять, замерзли, вернулись в подъезд. Теплее не стало. Отнюдь, стало еще холоднее.  Близкие к припадку ходили мы из угла в угол и судорожно соображали, чем бы улучшить наше незавидное положение. Взгляд мой приковал дальний неосвещенный угол площадки, я подошел поближе и, к своему восторгу, увидел там тонкую трубу. Труба оказалось едва теплой, но в нашем положении этого было более чем достаточно. Более того, труба была в углу и об нее можно было удобно  облокотить спину чтобы немного поспать. Единственный недостаток, который был у этой трубы – она была одна. Немного поразмыслив, мы нашли изящный выход из положения. Облокотившись на трубу сел я, сверху, мне на колени садился Говно, укрыв меня сверху своей курткой. Чтобы побыстрей согреться мы обнялись и уснули. Трудно сказать сколько мы проспали, может час, может минут 15, но за это время я неплохо выспался, и согрелся.  Проснулся же я от того, что у меня сильно затекли ноги, Митя все-таки мальчиком был мясистым. Разбудив его, я встал, размял затекшие ноги, мы покурили и снова устроились возле гостеприимной батареи. На этот раз Говно был снизу. По уже отработанной схеме я укрыл его своей курткой, мы обнялись и заснули. Проснулся я от крика. Крик был громким, исполненным ужаса и кричал явно Говно. Мозг мой, не отошедший еще от сна, судорожно силился понять что же происходит. «Вероятно в подъезд проникли хулиганы, те самые что наследили кровавыми отпечатками внизу и теперь безжалостно избивают Митю!», -мелькнула первая хаотическая мысль. «Но ведь я же сверху спал, почему меня не избивают?»- мелькнула вторая, более осознанная. Я открыл глаза и увидел под собой Говна. «Говно на месте, все в порядке»,-подытожила третья, самая разумная мысль. Меж тем, Митя уставился в одну точку и продолжал кричать, меня он, казалось, вообще не замечал. « Митя! Митя, чего ты орешь? Что случилось?», - кричал я, тряся его за плечи. «Мне отрежут ноги!», - простонал он,- «Я попытался двинуть ногой и не смог, если у тебя на морозе отнялась нога, ее скорее всего отрежут, я в книжке читал.» Уж не знаю что за злодей дал юному Мите эту книгу и зачем, но видимо она произвела на него сильное впечатление. Я поднял Говна на ноги, чтобы он смог расправить затекшую конечность, он стал прыгать на одной ноге по площадке, споткнулся и упал спиной на Танин звонок. Я побелел. «Если что-нибудь случится, звоните ко мне в дверь, я сразу вызову милицию», - пронеслись у меня в голове Танины слова. C ловкостью рыси прыгнул я через всю площадку и оторвал Митю от звонка. Успел он позвонить или нет мы не знали, но идти все равно было некуда и мы с обреченным видом стали ждать приезда милиции. Милиция не приехала, зато наш старый приятель холод снова давал о себе знать. После инцидента с Митей, спать мы как-то побаивались и чтобы хоть как-то согреться мы стали ходить от лифта к балкону и обратно. Просто так ходить было не интересно, поэтому мы стали считать метраж, который прошли. За этим нехитрым занятием мы и встретили рассвет. Прошли же мы, по нашим скромным подсчетам, около десяти километров. По дороге в общежитие я размышлял о том, как страшно оказаться вот так, на улице и искренне сочувствовал  людям без определенного места жительства. Холод, все-так, старшная вещь.
Для порядка, вахтерши продержали нас на крыльце еще с пол часа, а после, наконец-то пустили в уютную обитель общежития. Ах, каким родным оно казалось в то утро! Кровать мою занял какой-то пришлый студент и нам пришлось вдвоем ютится на кровати Говна, но после столь бурно проведенной ночи, нас это абсолютно не расстраивало.   Не снимая свитеров попадали мы на кровать, укрылись всеми одеялами что были в наличии и очень быстро заснули. В тепле.
День хэ
Планируй! Планируй, - говорил мне мой папа, ты должен всегда планировать наперед, планировать свой день, месяц, строить план на ближайший год. Планируй и добьешься успеха! Планируй,- вторили моему папе красивые, без сомнения, успешные люди с рекламных щитов. Планируй, -улыбались лоснящиеся бизнесмены с модных стоковых фотографий. Планируй , - небрежно сплевывали на асфальт высокомерные дяденьки, выходя из неприлично дорогих автомобилей.
И я планировал! Планировал отчаянно и дотошно. Для этих целей папа даже подарил мне модную, по тем временам, барсетку-органайзер, с которой я вальяжно прогуливался по институту , а по утрам корявым почерком выводил пункты плана на день. Но чем больше пунктов было в блокнотике, чем тщательнее был расписан день, тем упорнее все шло через задницу.  Непременно случался какой-нибудь форс-мажор и бесцеремонно рушил мои планы, рубил, так сказать, на корню.  Барсетку в скором времени я выкинул и от привычки все скрупулезно планировать отказался. Хотя на этот день планы я таки построил, и планы, нужно сказать наполеоновские.
С Таней мы встречались уже давненько, имели общие темы для разговора, держались за руки на прогулках, целовались на переменках и даже занимались легким петтингом. В общем, все шло к одному. Да и день выдался как нельзя подходящий. На вечер было запланировано торжество, куда была приглашена вся группа, к тому же была пятница, все соседи Говна разъехались по домам и комната была только в моем расположении. Заблаговременно одолжив у Говна ключи от комнаты я выбрал кровать поупруже, проверил свежее ли белье застелено, предусмотрительно положил под подушку заранее купленный презерватив, и еще один под кровать, на всякий случай. Ничего не должно было омрачить праздник плоти. Этим вечером я планировал наконец-то стать мужчиной.
В назначенный час гости собрались в 805 комнате и приступили к празднованию. С Таней я был учтив и любезен, вел себя как истинный джентльмен. Уж не знаю по выражению моего лица, или каким другим приметам Таня быстро и безошибочно разгадала суть моих намерений. Более того, то ли потому что я не удосужился  посвятить ее в свои планы, то ли по каким-то другим, мне неведомым причинам, идея эта Тане не понравилась. Окаменев лицом, она принялась поглощать водку в невероятных количествах, пропуская рюмку за рюмкой почти без пауз. На закуску Говно жертвовал пару банок заточи. Заточью мы называли любую несладкую овощную смесь закатанную в банки. Эта заточь  была из баклажанов с чесноком. Вдоволь напившись водки и наевшись заточи, Таня наконец-то остановила свой безумный спиртной марафон и с недовольным видом посматривала на меня не твердым взглядом. Близилось время Че. Я изнемогал от страха и нетерпения.
«Пойдем, я тебе кое-что покажу »,- не найдя более умного предлога сказал я. «Ну пойдем»,- недовольно крякнув, ответила Таня, наверняка зная что конкретно я хочу ей показать. Мы взялись за руки и не спеша пошли по темному коридору общежития. Я пытался осознать важность момента, запомнить его как можно детальнее, чтобы впредь и до преклонной старости вспоминать его  с любовью и трепетом. Коридор расширился до невероятных размеров, фоном играла приятная гитарная музыка, а по бокам с блаженными улыбками стояли все мои родственники и знакомые. Мама от волнения вцепилась папе в плечо и едва сдерживала слезы гордости, папа сверкал голливудской улыбкой и целил в меня пальцами сложенными пистолетиком, папина любовница держала поздравительный плакат, а друзья осыпали нас лепестками роз. «Молодец, Андрей!»-кричали они мне в след!,-«Молодец».  «Спасибо»-благодарно шептал я в ответ-«Спасибо, не подведу!».
Открыв ключом дверь мы проникли в холодную комнату, быстро разделись и залезли под одеяло. На этом чудеса закончились. Пьяное тело Тани явно не слушалось мозга, она так и норовила промазать поцелуем или наподдать мне локтем в глаз.  Дело как-то не ладилось. Чтобы направить энергию в нужно русло Таня решила прибегнуть к великой силе слова, но подлец язык упорно не желал выговаривать сложные предложения и  из всего потока жарких комплиментов до меня доходили только шипящие. Но хуже всего был стойкий  ничем не забиваемый запах чеснока. Мое лицо, а позже и все тело, покрытое Таниными поцелуями, казалось, пропахло чесноком. Работать в такой спартанской обстановке мой причинный орган наотрез отказался, и все попытки привести его в рабочее состояние успехом не увенчались.  -А может у нас кто-то импотент?-спросила Таня вконец отчаявшись.
–Не знаю,- сказал я неуверенно, -вчера вроде не был.
 Мозг мой , сконфуженный ситуацией, начал судорожно искать причину сбоя работы организма. Объективной причины не находилось, логика не в силах была объяснить тот факт, что вчера утром в переполненном бабушками трамвая эрекция возникла, еще и какая, а сегодня рядом с красивой обнаженной девушкой  возникать наотрез отказывается. Пусть даже от девушки слегка пахнет чесноком. В голове роем начали носиться маргинальные мысли. «А вдруг я и правда стал импотентом, может наступил на ядовитый плющ или съел отравленный беляш. Или та бабушка, что недобро посмотрела на меня в трамвае наслала на меня порчу и теперь моему боевому малазийцу никогда не оседлать свой быстрый каноэ». «Я сейчас приду»,- выдавил я из себя и устремился в туалет. Я не на шутку перепугался, нужно было срочно проверить мою сексуальную функциональность. И вот не знаю, буду ли я вспоминать тот коридор в старости, но этот момент мне, к сожалению, забыть точно не удастся. «Вот Андрей», -грустно и не без упрека подумал я,- «Этого события ты ждал всю свою сознательную жизнь. И что? У тебя на кровати лежит голая девушка, эта девушка желает тебя, Андрей, а ты стоишь здесь, голый, босыми ногами на кафельном полу общественного туалета и дрочишь! Браво! Ты ведь хотел поймать момент? Вот он! Лови!».
 Нагло отрицая какие-либо законы логики, неожиданно появилась эрекция. С радостными возгласами устремился я в комнату, спеша предоставить Тане доказательство моей сексуальной состоятельности. «Таня, Таня смотри», -радостно кричал я крепко сжимая предмет своей гордости, -«Я не импотент, Таня». Впрочем, вопреки моим ожиданиям, реакция Тани  была не столь бурной, более того Таня вообще никак не отреагировала.  Не выдержав тягот разлуки, Таня погрузилась в царство Морфея, и только лишь едва различимый храп служил мне немым ответом. Признаться я был слегка разочарован ходом событий, ситуация явно выходила из-под контроля, но сдаваться я не собирался. Включив свет, я попытался разбудить Таню. Слегка приподнявшись с кровати, Таня четно попыталась сфокусировать взгляд в указанном мной направлении, после перевела его на стул стоящий рядом с кроватью, взяла с него мои, к слову сказать, единственные на тот момент, джинсы, раскрыла их, посмотрела на меня, будто извиняясь, и вырвала. В воздухе повисла неловкая пауза насыщенная едким запахом чеснока. Пленка остановилось, и некоторое время мы оставались неподвижными. Я, с перекошенным от недоумения лицом, голая Таня, сидящая на кровати, и конечно, мои штаны, преисполненные рвотных масс. Справиться с оцепенением помог очень громкий,  тревожный стук в дверь.  Неловко прикрыв причину гордости простыней я поспешил к двери, на пороге стоял взволнованный Говно. Он говорил очень быстро и неразборчиво, и единственное что я понял из его сбитого монолога, это то, что нам пора спешно ретироваться из общежития, так как на этаж идет какая-то проверка, а Таня в общежитии нелегально. Штанов у меня больше не было, поэтому пришлось надеть штаны Говна. Напомню, он был почти на голову меня ниже, и штаны его на мне более  походили на модные бриджи, хотя меня в тот момент это не особо волновало. После опустошения желудка Тане заметно полегчало, она смогла сама одеться и даже исправно держалась на ногах. Мы вышли в коридор, дверь щелкнула закрывшись, и тут на меня всей своей тяжестью обрушилось осознание собственного провала. Перед глазами стояли все мои друзья и родственники, в тишине. Папа с опущенным плакатом, разочарованно кивал головой, у него на плече плакала мама, а любовница и вовсе ушла, не желая смотреть на такого придурка. На проходной я неловко прятался за Таню, так как мой маленький своенравный помощник до сих пор был крепок как гранит, а ранить бабушек вахтерш видом эрегированного пениса мне не хотелось. Я отвел Таню домой, благо она жила недалеко от общежития, и наконец-то расслабился. В общежитие возвращался я очень неспешно, не смотря на то, что ноги мои, в промежутках между модными бриджами и ботинками были голыми и сильно замерзли. Много курил и размышлял о жизни.
Некоторое время с Таней мы не общались. На парах она меня сторонилась, да и я не горел желанием прилюдно обсуждать мои сексуальные  оплошности. Пару раз я заходил к ней домой, но вероятно Таня просила маму сказать, что ее нет дома. Когда я уже совсем потерял надежу, на помощь пришла Зверская. Как-то чудным звездным вечером она вытащила Таню из дома, и мы, все вместе, пошли гулять по снежному Донецку. Сперва держались скованно, старались не приближаться и не смотреть друг на друга, а после резвились как маленькие дети, валялись в снегу, набирали пригоршни снега и бросали его в небо, любуясь звездами  в клубах снежной пыли. И смеялись!  Смеялись громко и искренне,  смеялись над собой и друг над другом, хохотали до упада, еще раз вместе переживая перипетии того злополучного вечера. Смех этот объединял нас, делая еще ближе друг к другу.
Девственности я, все-таки, лишился, правда, оказалось, это не так просто как я рассчитывал. Как только  случался момент близости, во рту появлялся знакомый мне аромат чеснока, который сильно усложнял задачу. Так что мужчиной я стал с третьей или четвертой попытки. А вот синеньких с чесноком с тех пор не ел лет пять.   
 
 
Первая сессия
 Суровые правила жизни гласят - за все в жизни приходится платить. Некоторые называют это судьбой, некоторые кармой или даже справедливостью. Студенты вот, называют это сессией. Стоит ли упоминать, что эта сессия была первой в моей жизни, и, по сути, была первым серьезным для меня экзаменом. Школьные экзамены я всерьез никогда не воспринимал, так как ребенком я был проплаченным и всегда знал, что в случае конфуза заботливый учитель, посадит меня в уютный кабинет, и добрым нежным голосом надиктует мне правильные варианты решения, а я, в свою очередь, аккуратным каллиграфическим почерком запишу их себе в чистую тетрадочку и получу заслуженную оценку. В институт я, к своему стыду, тоже поступил по протекции. Возможно, я бы и смог поступить своими силами, но папа, не особо доверял моим умственным способностям, и решил действовать наверняка.
Испытывая неистовое стремление, показать всему миру, и конечно самому себе, что я все таки на что-то способен, ждал я первых экзаменов. Единственным, настолько же сильным чувством, испытываемым мной в тот момент, был страх. И страх этот был более чем обоснованным.

Несмотря на перепятии моей нестабильной студенческой жизни я изо всех сил старался уделить время учебе, получалось это, право сказать, у меня не очень хорошо. Из-за постоянных переездов из комнаты в комнату половина моих книг  и конспектов было где-то утеряно, так же, не самым лучшим образом сказывалось отсутствие личного места и постоянное недосыпание. Напряжение возрастало, с каждым днем все неспокойнее было мне просыпаться в чужой комнате, осознавая приближение неминуемой расплаты за бездарно прожженное время. Первый экзамен был общеобразовательным, и прошел незаметно. Со вторым дело обстояло немного сложнее. Вторым экзаменом было программирование, самый, что не на есть, профильный экзамен, сдать его на положительную оценку было делом чести!
В день экзамена руки мои изрядно тряслись и сильно хотелось выпить, к тому же, я решил, что коль уж я претендую на звание профессионального программиста то и билет я должен тянуть повышенной сложности. Об этом своем гениальном решении я пожалел сразу же после того как прочитал полученное задание, но деваться было уже некуда. Стараясь не потерять, свое, к тому моменту крайне бледное, лицо поспешил я на последнюю парту хватаясь хоть за какой-то шанс успешно сдать экзамен.
Не успел я разложить свои канцелярские принадлежности, мои маленький гордый парусник «Уверенный» не выдержал накатывающихся волн паники, обиженно булькнул и затонул. На пороге появилась забытая и нелюбимая всеми родственниками тетушка истерика, ухмыляясь беззубым ртом, она тянула ко мне свои корявые ручки в надежде на крепкие обнимашки. В пылу экзаменационных баталий я не заметил как стал напевать "Опять скрепит потертое седло" дурным голосом Боярского и был чуть не выгнан с экзамена. Дописав работу, поникший, вышел я на улицу с твердой уверенностью, что экзамен я провалил. Результат должен был быть оглашен лишь на следующий день, и это добавляло процедуре особого, утонченного садизма. Почти весь остаток дня гуляли мы со Зверской по городу, хвастались друг другу, как ловко мы провалили экзамен и истерично посмеивались над собой. На вечер в общежитии было запланировано торжество по случаю первого, для многих удачно, сданного экзамена.
Пил я в этот вечер как не в себя, приглашенные тоже были в немного подвешенном состоянии и лошадиными дозами алкоголя не брезговали. Таню по старой бодрой традиции стошнило в туалете и я повел ее домой. Не смотря на  очень скользкий тротуар от предложенной руки она гордо отказалась и не дойдя несколько метров до подъезда, ловко кувыркнувшись на льду, ударилась лицом оземь, но благодаря сильнейшей алкогольной интоксикации казалось даже не заметила этого. Домой шел я с навязчивым ощущением незавершенности праздника. Совершив привал у ларька, я размышлял чего бы взять к чаю. Водку ребята пить отказались бы, а пиво было чревато неприятными последствиями. Выбор свои я остановил на ром-коле, непонятного цвета и содержания субстанция в фигурных бутылочках обещала лечь целебным бальзамом на, покрывшуюся язвами мелких неурядиц, тонкую студенческую душу, а пират на этикетке задорно подмигивал мне одним оставшимся глазом. Не забыв и о друзьях я сгреб в охапку весело звенящие бутылочки ром-колы  и поспешил в общежитие. Стоит отметить, что Клава с Полиной участвовать в торжестве демонстративно отказались и укрылись в соседней комнате, а Зверская, к тому моменту уже бессознательная, тихонько пылилась на своей кроватке.  И вот не знаю, что послужило катализатором, то ли осознание несовершенства мира, как-то внезапно на меня навалившееся, то ли не пошла ром-кола, трудно сказать. Только вот ядовитый кипящий супчик эмоций поднимался все выше, застыв в горле булькающим комом, тщетно пытаясь выйти наружу в виде каких-то слов, которые смогли бы объяснить мое состояние. Произнеси я их и мне сразу стало бы легче. Но нужные слова все не находились, и я просто взорвался.

Первым делом я решил метнуть пустую бутылку предательской ром-колы об дверь, думая как красиво она разобьется мелкими брызгами блистающих осколков, и вид этот успокоит и позабавит меня. Но бутылка не разбилась. Я попробовал еще раз, но крепкая стеклянная тара отлетела мне прямо под ноги, а ехидный пират на этикетке стал улыбаться еще шире, кося на меня насмешливым взглядом.
Идея эта пришлась по душе Мите с Арсением, но в отличии от меня, их бутылки запросто разбились. Отказавшись от этой идеи, я стал искать нетвердым взглядом предмет, который смог бы принять на себя всю разрушительную мощь моего гнева. Выбор пал на стул, я подошел к Говну и стал молча вытаскивать из-под него объект своей агрессии.
-Зачем тебе стул?- без тени удивления спросил он.
-Ты знаешь,  я очень хочу разбить его о стенку, -честно ответил я.
-нууу... слегка обиженно промычал Говно, - это же Зверской стул, возьми какой-нибудь другой.
Послушав совет Говна, я взял соседний стул и что есть силы саданул его об стенку, слегка удивившись с какой легкостью он разлетелся на куски. Покончив со стулом, я принялся колотить платяной шкаф. Платяной шкаф попытался защититься от моих яростных атак дверью, но я с легкостью (кто бы думал!) оторвал ее от шкафа. Подняв, не такую уж тяжелую, как выяснилось, дверь, я попытался ударить ею шкаф, но Говно ловко перепрыгнув пол комнаты героически закрыл шкаф своим телом. Я обиженно отбросил дверь и хотел пройти в комнату, но, споткнувшись, упал на холодильник, разбив горшок с цветком, скатился на кровать стоявшую рядом. Попытался встать, но запутавшись в наволочке, упал вновь, послышался звук рвущейся ткани. Силы оставили меня. Едва провалившись в сон услышал я истошный крик Марины и Поли, которые вернулись в комнату и застали ее явно не в том виде, в котором ожидали застать. Митя с Тимофеем спешно прибрались в комнате и спеша укрыть меня от неминуемой и жестокой расправы отнесли в комнату ****еца, хотя этого я уже не помнил.
Проснулся я рано, солнце еще не встало и в комнате было темно, но даже не смотря на это я понял что нахожусь в каком-то незнакомом месте. Несмотря на сильную головную боль и тошноту я испытывал доселе незнакомое мне чувство, невероятной легкости, возможно даже счастья. Удивительное и приятное ощущение. Я начал с трудом вспоминать события вчерашнего дня, пытаясь вспомнить, что же такого замечательного произошло накануне, что сегодня мне настолько хорошо. Воспоминания поначалу давались туго, а потом хлынули потоком и я сильно пожалел о том, что вообще начал вспоминать. Стало очень стыдно, подобного по силе чувства стыда, я пожалуй тоже до сих пор не испытывал, я вжался в кровать и стал ждать пока проснутся остальные жители комнаты, кем бы они не были. Спустя часа пол расцвело, я понял где нахожусь и немного успокоился, Говно с ****ецом тоже ночевали здесь. Разбудил ребят настойчивый стук в дверь, на пороге стояла злая Зверская которая явно не понимала причину хамского к ней обращения Марины и Поли с утра. Аня стремительно зашла в комнату но, увидев наши опухшие смурные лица, сменила гнев на милость.
 -Я бубон потерял,- задумчиво и немного грустно произнес Катяхан.
- Ребята, почему у нас в комнате с утра так чисто, - строго спросила Зверская, -  И почему в шкафу стоит чайник?
-А под шкафом еще дверь лежит, - ехидно добавил ****ец. Мы вкратце ввели Аню в курс вчерашних событий. По началу, она держалась сурово, пыталась нас отчитывать, но под конец истории залилась смехом, и воспитательная работа успехом не увенчалась.
Наспех одевшись, мы поспешили в институт узнать оценки по вчерашнему экзамену. В институте нас встретила Таня, на лице которой красовался аккуратный черный синяк вокруг глаза, как следствие ее виртуозного падения накануне. По экзамену, нужно сказать, я получил четыре, Зверская, как и обещала, его не сдала. Какашкин бубон мы так и не нашли.
Последний экзамен оказался для меня настолько ядовитой пилюлей, что переварить ее не смог даже мой закаленный студенческой едой и алкоголем желудок. Последним экзаменом была высшая математика, любовно называемая студентами - Вышка. Пожалуй, такое название более полно раскрывает суть самого предмета  и довольно точно описывает процесс сдачи экзамена. Преподавал нам эту непростую дисциплину Афанасий Илларионович Удод - личность, без сомнения, одиозная. Канонического вида  ученый, какими их изображал журнал "Наука и жизнь" в 60-70-х годах. Невысокого роста, с острой бородкой и серым свитерком под горло. Афанасий Илларионович обладал каким-то недобрым, въедчивым взглядом, которым непременно сверлил проходящего мимо студента из-под огромных очков в роговой оправе. Студенты же, как один, сильно боялись злобного старикашку, и настолько же сильно уважали. Не знаю, бывает ли любовь с первого взгляда, а вот ненависть с первого взгляда бывает точно, и это именно то самое чувство, которое мы с Афанасием Илларионовичем испытывали друг к другу. С первого же взгляда он безошибочно уличил во мне безответственного разгильдяя, я же с первого взгляда на светило науки понял что экзамен я не сдам, по крайней мере с первого раза. Как не крути высшая математика, не тот предмет, который учится за одну ночь. Не сказать, чтобы я ее вообще не знал, скорее в моих знаниях не хватало некой систематичности. Куски знаний полученные мной в те редкие моменты когда мне все таки удавалось поучиться, никак не хотели складываться в единую картину. В общем, экзамен я провалил, затем провалил пересдачу. По правилам института, в запасе у меня была еще одна пересдача, а после позорное отчисление в случае неудачи. В общежитии я остался один, остальные удачно сдали сессию и разъехались по домам. Девочки из 805 любезно оставили мне ключи от комнаты, хотя после последнего инцидента отношения у нас были крайне натянуты. Обогревательные приборы девочки забрали с собой, и в комнате было невыносимо холодно, уж не говоря о том, что было очень одиноко. Я чувствовал себя ненужным, брошенным ребенком. Чтобы слегка поднять настроение я накупил на рынке ароматических свечей, и, когда становилось совсем невыносимо, зажигал их и принимался медитировать. Но вместо успокоительных образов в голову по привычке лезла всякая дрянь. Мне, неизменно грезилась заполненная людьми остановка, в районе Крытого рынка, грязная Газель, которая, спустя считанные минуты, умчит меня навсегда в мои родной городишко, и мои друзья на перроне, которых я вижу сквозь замершее окно маршрутки. Там и Говно со Зверской, и ****ец утешающий Таню, и Таня. Пусть Таня плачет, мне сильно хотелось, чтобы она плакала при расставании. Я видел себя, с бледной страдальческой физиономией, машу им рукой, и маршрутка трогается.  Тогда я вскакивал с пола, пытаясь скорее прогнать неприятное видение, тушил все ароматические свечки, скорее хватал учебник математики, но видя, в большинстве своем, непонятные для меня иероглифы и вовсе впадал в отчаяние.
Иногда ко мне заходила Таня и помогала готовиться к экзамену. Но занятия математикой были, как не крути, не столь увлекательны как занятия сексом, так что визиты эти на общий уровень моих знаний не сильно повлияли. От Папы реальное положение вещей я скрывать не стал, и на последнюю пересдачу мы поехали с ним вместе. Он с деловым видом о чем-то пошушукал с преподавателем, и экзамен я сдал. Благодаря несданному экзамену он наконец-то услышал о моих проблемах в общежитии, так как до этого они просто проскальзывали мимо его ушей. Папа понял, что такими темпами институт, а скорее всего  и первый курс я наверняка не закончу и он начал принимать меры. Отец обратился к своим старым знакомым в институте, они надавили на нужных людей, и вот уже спустя пару дней я стоял перед Екатериной Петровной, которая сообщила мне радостную новость о том, что комната для меня нашлась. Поселили меня на  уже до боли знакомый 8-й этаж, через две комнаты от 805, будущих соседей я знал, они учились по нашей специальности на курс старше, и хоть они были мне не особо симпатичны,  но после стольких вынужденных и не самых лучших соседей я был рад и таким. Единственный недостаток моей новой комнате было отсутствие в ней Говна, мы давно уже планировали съехаться в одну комнату, и не воспользоваться случаем было бы крайне глупо. Я еще раз потревожил папу, и спустя пару недель мне сообщили радостную новость.

 
Мечты сбываются или Дрын.

Очень о многом мечтает студент программист на первом курсе, почти все из нас мечтали писать игры, очень многие мечтали успешно окончить университет, или хотя бы сдать ближайшую сессию, многие мечтали, наконец-то, лишится девственности и завести себе постоянную подружку.  Эти и многие другие мечты были не чужды и нам с Говном, кроме того у нас была своя собственная, отдельная мечта. Мы хотели жить вместе. Жить так, чтобы мне не приходилось никого терпеть в своей комнате или, что гораздо неприятней, чтобы никому не приходилось терпеть меня.

Люди говорят - будьте осторожны в своих желаниях. И люди в большинстве случаев, как это не прискорбно признавать правы. Вид новой комнаты вызвал у нас очень противоречивые чувства, с одной стороны в комнате были такие элементы роскоши как телевизор, электрочайник, пылесос, электрическая печка и даже стиралка в душе, предметы совершенно невозможные в общежитии, для обычных смертных. С другой стороны комната была невероятно грязная, какая-то засаленная и унылая, ну и конечно главным недостатком комнаты был ее обитатель и владелец всей вышеперечисленной роскоши, господин Дрын. Имя Дрына мы не знали, впрочем, он им не особо и пользовался, все вокруг, да и сам он, называли его просто Дрыном. Данная кем-то кличка очень метко подметила натуру нашего новоиспеченного соседа. Отпрыск состоятельных родителей Дрын никогда не задавался вопросом этики или морали, приобретением каких либо духовных ценностей или научных знаний, ему было хорошо и так. Он был окружен компанией подобных ему субъектов, а родительские деньги разрешали ему учиться в институте, не особо отягощая себя гнетом познания.

Учился же Дрын уже аж на четвертом курсе, и был старше нас минимум на три года, так что, можно сказать, само его положение обязывало давить нас авторитетом. Нельзя сказать, что он относился к нам плохо, скорее равнодушно, как к каким несимпатичным табуретам что постоянно мешают пройти. Что говорить, к нему мы тоже особо теплых чувств не испытывали.
Многочисленные друзья Дрына, частые завсегдатаи комнаты нас тоже почестями не баловали. Говно пару дней держался, а потом как-то вовсе скис, вероятно его желание жить с другом, было не равносильно испытываемому дискомфорту. В комнате мы старались находится как можно реже. Зверскую после экзаменов забрали из общежития и переселили к бабушке, благо бабушка жила в Донецке. А так же, в целях улучшения успеваемости, купили компьютер. Как бы это не парадоксально звучало, но, в ту пору, среди студентов специальности "Программное обеспечение" крайне редко встречались обладатели вычислительных машин, в силу их непомерной дороговизны и бедности среднего класса. Нам с Говном это было на руку, во превых появился мощный инструмент способствующий обучению, во-вторых, место, где можно было бы проводить время, избегая общества неприятного нам Дрына. Квартира бабушки находилась недалеко от центра, в уютном маленьком дворике, на третьем этаже пятиэтажного дома. Была она немного мрачной, наверное, из-за старых пожелтевших от времени обоев и видавшей виды мебели, однако вполне уютной и тихой.
В квартире этой, Говно чувствовал себя много уютнее чем в комнате Дрына, и держался по-хозяйски. Копьютер тоже полностью отошел в его владения, как не крути, это была его стихия. Он важно садился за стол, собирая разбросанные по нему бумаги, включал машину и погружался с манящий мир программирования, вуртуозно выполняя лабораторные работы для себя и Зверской. Нам же с Аней оставалась роль восторженных зрителей. Рядом с компьютерным столом стоял диван, на котором я частенько засыпал убаюканный мерным стучанием клавиш клавиатуры и голубиным пением. Каждый день после пар наша троица загружалась в тролейбусс и ехала к бабушке, а вечером мы с Говном возвращались с ненавистную нам комнату, владения нерадивого соседа.
Такая идиллия продолжалась недели две, пока Говно тонко не намекнул мне, что им с Аней хоть иногда нужно оставатся на едине, и хорошо бы было если бы я пореже составлял им компанию.

Притензия звучала вполне обоснованно, хотя и была для меня немного обидна. Тем не менее, визиты к бабушке я сократил, насколько это было возможно. Лишь иногда, когда возникала необходимость позаниматься на компьютере или просто ставало невмоготу общество Дрына ,посещал обитель тишины и спокойствия. Спустя неделю ко мне подошла Зверская и с виноватым лицом сообщила мне, что бабушка более не желает меня видеть. "Понимаешь Андрюха, она боится что ты болен туберкулезом, потому что постоянно спишь у нас дома."- попыталась она объяснить неожиданное решение бабушки. Не знаю действительно это было решение бабушки, или просто предлог избавится от надоедливого прилипалы, но в доме Зверской теперь я был персоной нон-грата. Никогда до сих пор проблема свободного времени не стояла для меня так остро. Каждый день, выходя из корпуса университета я застывал в нерешительности. Перед ногами был весь мир, а податся было решительно некуда. Конечно львиную долю времени я проводил в гостях у Тани, но навязыватся тоже не хотелось, и я старался не частить. В 805-ой меня  тоже  не  особо приветствовали, сказывались последсвия моей пьяной выходки, да и Зверская уезжая из общежития не на шутку со всеми рассорилась. В общежити было еще множество комнат, и я часто заходил к кому-нибудь в гости, но пройдя в комнату совершенно не понимал зачем пришел, и спустя пол часа натянутой болтовни не в чем, а то и вовсе тишины, я чувствовал себя явно не вписывающимся в антураж и спешил уйти. В комнате Дрына находится можно было только, когда его не было дома, тогда я устраивался на кровать и часами смотрел MTV, единственный канал который принимал его телевизор. К сожалению побные моменты счастья были крайне редки, в основном в комнате постоянно находился барин со свитой. И если сознание того, что твой друг лежит на соседней кровати, и его так-же как и тебя, давит экзестенциальный вакуум, смягчало печаль разности культурных потенциалов, то оставшись наедине с вопиющим образчиком невежества я совсем приуныл.
Обычно, оставшись наедине с компанией Дрына, я около часа представлял себя фикусом, потом нервы не выдерживали, я одевался и уходил. Единственным приемлимым для меня вариантом времяприпровождения остались пешие прогулки, весна наконец-то наступила, и погода была более чем располагающая. За это время я неплохо познакомился с городом, открыв для себя не только центральную его часть, но и окраины. А еще Таня рассказала мне о волшебном телефоне в гостинице Донбасс, это была страшная студенческая тайна доступная лишь посвященным. В холле гостиницы располагались переговорные будки с телефонами автоматами и, видимо, в следствии какой-то технической ошибки, один из них работал совершенно бесплатно, при чем, звонки можно было совершать как по городу так и междугородние. На определенно время этот автомат стал для меня лучшим другом.
Ежедневный променад к гостинице стал для меня своеобразным  ритуалом.  Я часами пропадал в телефонной будке, звоня всем, чей номер я мог вспомнить, едиственной проблемой было отсутствие тем для  разговора, так как ничего нового в моей жизни, ровным счетом не происходило. Вечером я возвращался в общежитие, покупал у бабушек на проходной бутылочку пепси-колы, и пару сигарет поштучно. Поднимался на общий балкон 12-го этажа и наслаждался видом вечернего мегаполиса. Я любовался россыпью разноцветных горящих точек укрывших землю до самого горизонта, выбирал одну и пытался представить себе быт ее обитателей, какого цвета и них обои на кухне, какая люстра на потолке, чем заняты ее обитатели и как они выглядят. Вероятно на папе синие спортивные штаны,  у дочки черные волосы, затянутые в хвостик, а мама суетится на кухне сражаясь с кипящей кастрюлей. А вот за этим огоньком скрывается будущий великий музыкант, он склонился над тусклой настольной лампой и сосредотеченно перебирает струны гитары. А вот там, два молодых ученика мага балуясь заклинаниями, случайно открыли портал в другое измерение и теперь, что есть духу, пытаются затолкать туда тещу. Около 12 приходил Говно, мы встречались на проходной и молча шли домой, говорить нам было особо не о чем. Так проходил день за днем, монотонно и безрадостно, в надежде на какое-то внезапное событие, которое вот-вот произойдет и кардинально изменит жизнь в лучшую сторону. И такое событие произошло, но наперекор ожиданиям только усугубило ситуацию.

Однажды, по обыкновению поднимаясь на 12 этаж с бутылкой пепси колы в руках, в лифте я встретил знакомого, который с кислой миной сообщил  мне, что на этаж идет обход. Новость сама по себе паршивая, а в моем положении и вовсе катастрофическая. Как я уже упоминал, комната была не в лучшем состоянии, и грязь стала настолько привычным элементом анутража, что, казалось, просто въелась в стены, ковер и мебель. Естественно, миссия вычистить всю эту антисанитарию ложилась на наши с Говном плечи, из-за неубранной комнаты выселять Дрына никто не стал бы, он и так безнаказанно нарушал все существующие законы общежития, и видимо имел с комендатом некую договоренность, а вот нас с Говном выселить могли запросто. Да и представить себе Дрына прилежно вычищающего тряпочкой грязь из-под кровати можно было только в состоянии глубочайшего наркотического опьянения. Уборка комнаты, к слову была не самым страшным испытанием. В план уборочных работ так же входила уборка тамбура, и душа с туалетом. Душ, по старшинству взяла себе соседняя комната, нам же они любезно оставили туалет. Маленькое вонючее помещение, украшенное паутиной и плесенью, посреди которого монументальной глыбой посреди хаоса и отчаяния возвышался  его величество унитаз. Керамический ублюдок вновь без церемонно вторгался в наши с Говном отношения. Бесспорно, это был ветеран среди унитазов, в незапамятном прошлом - белый, свой первоначальный цвет он сохранил лишь в самых труднодоступных местах. Сейчас же он радовал посетителя полной градацией коричневого цвета, от темно коричневых, почти черных, тонов по краям, до кислотно-желтого в месте стека воды. Изначально я ставил под большое сомнение участие Говна в уборке, в последнее время он все реже ночевал в общежитии и появлялся только когда нужно было переодеться или забрать какой-нибудь конспект, но, к моему удивлению, новость о предстоящем нелегком предприятии он воспринял с большим энтузиазмом.
И вот в назначенный день, вооружившись сильнейшими средствами для чистки сантехники, мы, засучив рукава, вступили в неравную битву с унитазом. Вероятно, об этом сражении сложили бы эпос, окажись там хоть один свидетель, но прохожий менестрель непременно подвергался атаке удушливых зловоний, и, не дойдя места сражения, трусливо ретировался. Унитаз оказался крепким орешком! Коричневая корка не спешила сходить, мы щедро поливали ее кислотой, терли тряпками, счищали скребком, царапали  отвертками и вновь обильно поливали кислотой. Сперва брезгливо, боясь замарать руки, а потом отчаянно, не жалея конечностей. Без малого четыре часа шла кропотливая работа, и мы, к величайшему нашему удивлению, добились таки, впечатляющих результатов, можно сказать, совершили невозможное, вернули унитазу его первоначальную белизну. Конечно не везде, в труднодоступных местах под ободком, унитаз все еще был темнокоричневым, и за подобную грязь все еще могли выселить, но 80% поверхности сверкало праздничным блеском. Я был более-менее доволен результатом, а вот Говну ковыряться в говне, уж простите за каламбур, сильно не понравилось. Сама мысль о необходимости повторить процедуру, приводила его в дикий ужас. Он возмущенно расхаживал по комнате призывая меня воспротивится гнету коммунального строя и начать подыскивать себе съемную квартиру, Говно был красноречив как никогда.  Я же к его речам оставался холоден, даже не потому, что скромных средств, выделенных нам родителями на проживание, не хватило бы и на аренду самой захудалой однушки, а потому что я имел твердое подозрение, что Митя собирается переехать жить к Зверской.  О чем я честно ему и сообщил. - Говно,-без тени упрека сказал я,- Всем давно понятно, что ты будешь жить с Аней, если ты не хочешь дальше убирать в туалете, ты не обязан, ты и так сильно помог мне, я не обижусь.  - Кому понятно??? - возмутился Говно, его, казалось, сильно задели мои слова, - Мне не понятно, я не собираюсь никуда переезжать, мы будем жить вместе, как и хотели, только на съемной квартире, а не в этом концлагере!!!
Он был так убедителен и звучал так искренне, что мне нечего не оставалось делать, как поверить в серьезность его намерений. На том и порешили, на выходные я уезжал домой, Говно же, собирался за выходные, легко и просто, найти нам недорогую съемную квартиру, а вот обход с унитазом и общежитие с комендантом мы решили безответственно проигнорировать. В Донецк я вернулся в понедельник утром, бросив в комнате вещи я помчался в институв, в надежде на хорошие новости. Говно же, вел себя крайне подозрительно, все утро пытался не попадаться мне на глаза и всеми способоми избегал разговора. На мой прямой вопрос он бубнил что-то невнятное и тот час же куда-то исчезал.
Весь день он собирался с духом и лишь после окончания последней пары подошел ко мне исполненный напускной важности, и нарочито деловым тоном сообщил, что нам нужно серьезно поговорить. Я знал дословно что он скажет, но шел рядом и молча слушал его невнятные "Я сам не знал... такая неожиданность... так получилось... да ты понимаешь...". "К чему этот цирк Говно?"-зло спросил я,-Ты не мог просто съехать и не начинать возню с квартирой,- на что он послал меня нахуй и сообщил что не обязан мне что-то объяснять.
На этой опимистической ноте Говно завершил наш конструктивный диалог, спешно прыгнул в троллейбус и исчез за поворотом. А я остался. Я, Дрын, недомытый унитаз и обход, который должен был состоятся этим вечером. Желания убирать в комнате не было вовсе, руки опускались, и в конце концов, я бросил эту затею, уселся на кровать и стал дожидатся визита коменданта. На обходе я был сам, Говна не было по понятным причинам, Дрын почтить коменданта своим визитом тоже не удосужился. Екатерина Петровна отнеслась ко мне с пониманием, и вместо выселения я получил несколько штрафных нарядов на уборку общежития.
С Говном-же я больше не разговаривал, но по старой традиции вечером пил на двенадцатом этаже пепсиколу, а в полночь шел спать.

 Белый.
Как я уже упоминал, в былые времена 8-ми этаж славился своими богатырями, с некоторыми мы познакомились лично, как-то Квадрат с дружиной, о некторых лишь слышали в легендах. Последним реликтом былинной эпохи оставался на этаже Белый, здоровенный лобыряка под два метра ростом, широким размахом плечей и грудной клетком размером с телевизор Славутич Ц 281Д. Огромную голову украшала копна соломенных волос, и наивное, можно сказать, даже детское лицо. Без сомнения Белый остался на этаже за старшего, он тоже частенько напивался и выбивал первакам двери, но делал это как-то другому, как-то добрее, человечнее что-ли. Сидит вот первокурсник какой, интегралы считает, а тут Белый заходит, ну выбьет дверь коненчо, но не оскорбительно ногой выбьет, а деликатно так, плечем выдавит. Зайдет приветливо взлохматя нерадивого зубрилу, улыбнется непременно, возьмет скромно из холодильнаки пару котлет, но и младшим братьям пару оставит, чайка с сахарком заварит и покинет комнату восвояси. Чудо а не человек, чудо! Знакомству нашему способствовало призабавнейшее происшествие. Произошло это знаковое событие в канун нового года.

Закрывалось наше обежитие ровно в 11 часов вечера. По первому удару часов, бабушка вахтер, кряхтя и ойкая, преодолевала нелегкий путь в 5 ступенек, спускалась к холл и просовывала швабру меж двух деревянных ручек двери. Отныне, непунктуальным студентам, путь в общежитие был заказан, и только через стеклянную дверь, гордо восседавшая в своей кабинке, вахтерша могла увидеть жалобные лица замерших студентов.
Около получаса, для порядку, строгая бабушка морозила  опоздавших,  после ворча открывала дверь, запуская внутрь посиневших и явно расскаявшихся лоботрясов. В этот раз пресловую швабру держал Белый не давая бабушке открыть дверь, студенты же явно замерзли и расскаялись больше обычного. Белый был облачен в костюм деда мороза и изрядно навеселе. Строгим голосом, игнорируя визг вахтера, Белый, по-отцовски журил окоченевшую компанию. "Вам чо бля... правила бля для кого бля написанны, на улице бля, ночевать у меня бля будете, бля", - возмущенно гремел он. "Алешенька, голубчик,  ну отпусти швабру, ну пожалуйста!!!",- умолительно визжала вахтерша, но Белый оставался глух к ее просьбам.

Около получаса бабулька вела изнурительный бой с Белым, и вот уж было вконец отчаялась, как вдруг взгляд его, доселе блуждающий, сфокусировался, на фигуре молодого челова стоявшего чуть с стороне от общей группы. Молодой человек держался заносчиво и на лице его, Белый, не смог разглядеть должного расскаяния. Более того всем видом своим парень выражал высокомерие и нежелание признать авторитет старших товарищей. До сих пор возмущенный, теперь же Белый просто пришел в бешенство и переключил на незнакомца все свое внимание. В диалоге молодой человек себя тоже не проявил, на вопросы отвечал односложно да скучно, с неким,  едва уловимым, пренебрежением. А с Белым ведь так нельзя, Белый ведь, он как дитя малое да неразумное, особенно если лишку даст. Он ведь впечатличельный сильно, Белый-то.
Гордыня должна быть наказанна, постановил Белый, и нехорошо улыбнувшись, вытащил швабру впуская студентов. Замершие студенты хлынули внутрь радостной толпой, предпоследним заходил побледневший бедолага и, отрезая ему путь к бегству, шествие замыкал Белый.  Люди, что по-умнее, предусмотрительно воспользовались лестницой, я же по наивности зашел в лифт, туда же Белый затолкал свою жертву, зашел сам, и еще пара его друзей, таких же как он по комплекции. Лифт в общежитии был хлюпенький, маленькая обшарпаная коробочка с остроумными надписями на стенах, едва поднимала четверых. Учитывая комплекцию Белого и его друзей, доехать на свой этаж не было никаких шансов, жаль понял я это уже слишком поздно. Лифт визжал как битая собака, скрипел и  натужно кашлял, между вторым и третьим этажем обиженно крякнул и встал. Я увидел хаос, в своем первозданном, истинном обличье, Броуновское движение с весом частицы в 120 кг. Пьяные пятикурсники метались по тесному лифту, били в стены, истошным криком вырыжая свое недовольство, мат густой рекой вытикал из шахты лифта и растекался по этажам, будоража воображение обитателей общежития. Лифт ходил из стороны в сторону едва сдерживая побои, готовый вот-вот и вовсе развалится на части. Белый сильно хотел наружу, застыв в позе Геракла разрывающего пасть  Немейскому льву, изрыгая нечеловеческий рев, боролся он с непокорными дверями.  Не сдержав яросных атак двери поддались, откуда-то сверху посыпались вниз какие-то детали, с возмущенным рыком он засунул туда обе руки,  и с довольной ухмылкой вытянул здоровенную пружину, пружина обиженно повился в воздухе. "Этот лифт больше никогда не заработает", - с тоской подумал я,- "Не оборвались бы тросы",- добавило буйное воображение. Расстояния между дверями вполне хватило бы пролезть человеку с моей комплекцией, Белый же смог засунуть туда только голову. Он покричал немного в пустой корридор и, вероятно утомившись, положил голову на пол третьего этажа. В это время, вахтерша баба Нюра, учуяла неладное и со всех ног неслась на третий этаж по лестнице, демострируя несвойственную для ее возраста ловкость, перепрыгивала по две ступеньки за шаг. Заметив лежащую на полу голову, баба Нюра издала истошный вопль, но быстро соовлада с собой, в общежитии она и не такого повидала.
- Баб Нюр, вытащи меня отсюда,-жалобно произнесла голова.
- Лешенька милый, ты потерпи немножечко,- успокаивала его вахтерша, как капризного сына, -Я вон уже и лифтеров вызвала, они совсем скоро приедут, уже чуть-чуть осталось.
 - Я пить хочу,- канючил Белый.
- Сейчас Алешенька, сейчас я за водичкой сбегаю!
 -Я не хочу водички,-обиженно.
- Как не хочешь? Чего же ты хочешь?
-Я хочу пепсиколы!
Лицо у бабы Нюры моментально стало стальным и хмурым,  закал матерого коммерсанта с легкостью взял вверх над материнским инстинктом.
- Где ж я тебе возьму пепсиколки-то? - зло и язвительно, - песиколки-то, они деняг стоють!!!
 - ХОЧУ ПЕСИКОЛЫ, - ревел Белый раскачивая лифт, - Дай пепсиколы!
- Нету! - истерично закричала баба Нюра и поспешила покинуть этаж, от греха подальше. В лифте, впервые за длительное время заточения, повисла спасительная тишина. Более получаса, проведенные в такой стесненной обстановке достаточно утомили заложников лифта, а некоторые успели даже впасть в легкую меланхолию. Некоторое время мы стояли молча, в кромешной темноте лифта слышались лишь сдавленные вздохи да едва слышные, уже совсем не агрессивные маты. "Ссать хочу!",- деликатно прервал Белый неловкую паузу.

 Неуклюже растегивая ширинку он направился к дверному проему, вся же компания лифта тесно скучилась с другой стороны, в робкой надежде остаться незапятнанными.

Ровно 25 минут назад, в трубке у диспечера центральной лифтовой раздался взволнованнй голос вахтерши 9-го общежития. Служба отреагировала, на удивление достаточно оперативно, и вот уже спустя 10 минут в сторону общежития направлялось два мастера в спецовочках, с характерными засаленными чемоданчиками в руках. Благо, лифтовая находилась рядом, пять минут ходьбы неспешным шагом. Спустя десят минут борьбы с дверью команда мастеров в колличестве двух человек успешно спустилась в шахту лифта на первом этаже. Некоторое время Белый примерялся в проему, потом секундная пауза, выдох облегчения, и вот в шахту лифта задорно журча хлынула мощная струя нечистот.
"БЛЯЯЯЯЯДЬ", - тут же донесся снизу чей то неистовый крик,- "Куда ты ****ь ссышь, дебил, тут же везде эллектричество!!!" Через несколько минут лифт недленно пополз вниз. У выхода нас ждал очень злой лифтовых дел мастер, от плеча до пояса которого тянулось мокрое пятно, но увидя Белого он как то заскучал и скуксился. Непутевые пассажиры лифта столпились у кабинки вахтеров покупая кто сигареты, кто напитки, я же сел на стул рядом дожидаясь своей очереди. "Шо сидишь, сына?",-донеслось откуда-то сверху, я поднял глаза и увидел добродушное лицо Белого,-"Пошли бухать!". Я с удовольствием принял щедрое приглашение. С тех пор с Белым мы начали немного общатся, здоровались к корридоре, иногда он приглашал меня на какую нибудь пьянку, чаще, правда, посещал наши. Как-то раз, ближе у концу семестра, он случайно встретил меня в корридоре,- О! привет! Тебя-то я и ищу! - сказал он радостно, -Разговор есть. Мы поднялись к нему в комнату, вышли на балкон, вид с которого нужно сказать был просто шикарным, Белый закурил сигарету и многозначительно посмотрел вдаль. - В этой комнате всегда жили нормальный пацаны! -начал он из далека.

- Ты случаем не знаешь, комната не кому не нужна, только чтобы пацаны хорошие были! Хочу сюда пацанов хороших поселить,- я не верил своим ушам!
- Знаю хороших, я хороший!!! - радостно воскрикнул я! Белый казалось тоже обрадовался, что комната перейдет в хорошие руки, и обещал утрясти вопросы с комендантом. На том и порешили, Екатерина Петровна дала добро, оставалось только дождатся конца семестра. Единственным условием, поставленным Петровной было найти еще двоих соседей, ****ец согласился сразу, а вот с третьим дело шло совсем туго.

Всех моих знакомых, на удивление, устраивали их соседи, и переезжать в новую комнату никто не спешил.

816.

Весна! Весна легла бальзамом на морщинистые улочки Донецка, безстрашная армия  миллиардов сумашедших солнечный зайцев со штурмом ворвалось в корридоры общежития №9 существенно увелича яркость его бледных стен, даже унылая берлога Дрына казалось уже не такой унылой. Толкаясь локтями, вслед за весной стремительно неслось лето, на плечах у которого сидела сессия, размахивая табелем посещаемости студентов и истерично хохоча. Институт превратился в растормошенный муравеник, студенты оголтело носились по интитуту, прижимая к груди конспекты и пачки лабораторных работ, толпились в корридорах и возле учебных корпусов. Сессия прошла для меня на удивление гладко, с одним только единственным сучком под именем Афанасий Элларионович Удод, экзамен которого я не смог сдать и в этот раз. Хотя, сказать по правде, несданный экзамен беспокоил меня далеко не так сильно как перспектива получения новой комнаты. Вдоволь напутешествовавшись по общежию я сильно побаивался, что коментант невыполнит данного обещания, как не крути, слишком уж радужной была перспектива, чтобы оказаться правдой.

Для себя  я твердо решил, что комната эта будет моей несмотря не на что, я многое испытал и заслужил ее, она принадлежит мне по праву, и никаким деткам мажоров, подмазавших коменданта, чтобы получить приличную комнату, я отдавать ее не собирался. В день выселения пятикурсников, я встал с утра пораньше и поспешил к ним в гости, помог спустить вниз вещи, а после сразу же занес свои.  Меня ждала пустая, практически без мебели, с изоранными обоями и кучей хлама разбросанного на полу, но, все-таки, МОЯ комната. И в этой, своей, комнате, я собирался провести все лето, вплоть до официального поселения, дабы при случае собственноручно вытолкать в зашей любого, кто попытается в нее поселится, а потом забарикодировать железную, к слову, дверь, так чтобы достать меня смогли только при помощи автогена.

Спусят пару часов в гости зашел ****ец, и мы потратили пол дня вынося мусор из комнаты, так что к концу уборки, в ней остались только голые стены да оставленная Белым в подарок, полуторная (!) кровать, одиноко стоявшая посредине. Полуторная кровать в общежитии была крайней редкостью, позволить себе такую роскошь могли только высшие слои общажной аристократии, даже Дрын ютился на обычной односпальной. Для меня же, это была своеобразная награда за, с честью, перенесенные незгоды.  Кроме кровати, в комнате был шкаф, который находился в специальтной нише в стене, слева от входа, и маленький столик. Холодильника в комнате не было, так что из продуктов у меня была только картошка. Каждое утро, на завтрак, я выходил к ларьку возле общежития и покупал себе огромных хот-дог с сыром и крабовыми палочками, на обед жарил картошку, это было вкусно и позволяло убить свободное время, которого у меня появилось с избытком. Среди оставленных пятикурсниками вещей мы нашли довольно сносную хрустальную пепельницу, и несколько книг, за чтением которых в основном я и проводил все свое время. Вечером, обычно, ко мне заходил ****ец попить чайку, чайника у меня тоже не было, поэтому он приносил свой, а еще приносил старый кассетный магнитофон с радио, так что вечерами я особо не скучал. В середине лета приехали родители и помогли мне сделать в комнате косметический ремонт, обои,  конечно были не сильно дорогими, так что краска на них в некоторых местах поплыла от обойного клея, но это были МОИ обои, мои обои на моих стенах.

Постепенно комната привращалась с жилую, и даже более того, уютную, неспеша наполняясь передметами необходимыми в быту. Я перевез туда свой маленький холодильник, который аккурат уместился в нише слева от шкафа, ****ец перенес свою кровать с тумбочкой, в корридоре мы нашли бесхозный старенький стол, который, видимо, заменили более новым, а у знакомых пятикурсников выпросили зеркало. Тщательно по крупицам мы создавали атмосферу домашнего уюта, уюта которого я был лишен весь прошлый год, чтобы, наконец иметь право назвать место, где обитаешь своим домом, чтобы с полной увереностью называть домом комнату под гордым номером 816.


 
 Второй курс. Начало.
 
 
Ближе к концу каникул я расстался с Таней. Вероятно отношения окончательно рушатся тогда, когда люди перестают бояться потерять друг друга. Когда ты перестаешь быть для своего парнера неким предметом восхищения, и относится к нему с восторженным трепетом, любишь и ценишь свою пару не больше запыленного дивана в углу, так как знаешь что он никуда не денется, и через пару дней и через год, все так же будет стоять на своем месте... Страсть рано или поздно угасает в любых отношениях, в таких же отношениях пропадает нечто несоизмеримо большее, пропадает уважение. Ну а кто будет уважать свой диван? Он старый и пыльный, далеко не такой дорогой и модный как остальные диваны, но и выбрасывать как-то жалко, вот и стоит в углу до лучших времен. Нечто, примерно, такое-же, я чувстовал по отношению к себе, для Тани я давно уже привратился в диван, и она этого не особо скрывала, да и я что скрывать особой остроты чувств не испытывал. Видимо это и послужило окончательному разрыву наших отношений, это ну и конечно то, что она переспала с моим другом. Прощание наше, на удивление, было очень бурным, подобной силы эмоций от Тани я не ожидал. Были слезы, крики, истерики, оскорбления и даже угрозы. На душе было как-то по-особому гадко, серьезные отношения у меня были впервые, и разрыв серьзных отношений тоже был в новинку. Спустя неделю безперывных выяснений отношений я не выдержал и сбежал в Енакиево, а потом папа получил путевку в Крым, и взял меня с собой в награду за почти упешно сданную сессию. Без малого три недели находился я под пристальным наблюдением отца, который не отпускал  меня от себя не на шаг. Если когда-нибудь я решу написать автобитографию, этот месяц будет записан с пометкой самый нудный месяц  моей жизни.  Сперва было просто невыносимо, эмоции бурлили во мне, буквально разрывая на куски, хотелось кричать, разбить что нибудь или банально упиться до полусмерти. Вместо этого му гуляли по вечерним алеям санатория, полной грудью вдыхая фитонциды, а на ужин имели вечерний кефир  с творожной запеканкой. Опытным путем выяснилось, что подобный образ жизни гораздо целебнее для нервной системы, чем употребление алкоголя и безжалостное самобичевание. За три недели полного покоя, крымский воздух, солнечные ванны и море полностью отчистили мое сознание, и от былой депрессии не осталось и следа.
Внутри меня торжествовал покой, вакуум свободный от суеты и грусти. В Донецк я возвращался сияя румянцем на щеках, имел роскошный загар, и даже немного поправился.
Эти события являлись для меня достаточно логичным завершением эпохи первого курса, впереди меня ждало что-то большое и светлое, я это знал навреняка, и накикаих сомнений на этот счет не возникало, радостно щурясь от яркого Крымского солнца, глядел я в окно поезда, который на всех парах нес меня обратно к моей студенческой жизни, в уже успевший как сильно полюбиться мне Донецк.

Приближалось начало второго курса, после продолжительных летних каникул институт вновь ожил и заиграл на солнце разноцветными юбочками первокурсниц и их яркими искренними улыбками. Сходи я тогда к годалке, та непременно нагадалы бы хлопоты в казенном доме, и оказалась бы, без сомнения, права. Хлопот у меня появилось больше некуда. В нашем чудесном общежитии практиковали довольно странную систему учета студентов, каждое лето, нас официально выселяли из общежития, каждую же осень заселяли снова. Чтобы иметь счастье вновь стать жильцом общежития, в первую очередь нужно было предъявить квитанцию подтверждающую оплату общежития, так же нужно было пожертвовать на благо обжежития какую-то символическую сумму, и сдать фотографию на новый пропуск. Каждый год, дизайн пропуска менялся, и нужно сказать, студсовет подходил к этому делу крайне отвественно. Среди страрост этажей выбирали одного, вероятно, по их мнению, самого креативного, на чьи плечи и ложилась сия нелегкая ноша. Ночи напролет он, не жалея глаз своих, творил дизайн для пропуска, потом шел на близлежащий рынок, покупал там рулон упаковочной бумаги для подарков, резал ее на меокий кусочки и клеил на уже отпечатанные пропуски, таких образом упаковочная бумага служила чем-то сродни защитной галлограмы на документах и была твердым гарантом неподдельности пропуска.

После пропуск ламинировался, и опять же, за символическую плату вручался студенту. Отныне студент мог смело заходить на территорию общежития, не боясь притензий со стороны вахты, и официально считался перепоселившимся. До поселения мне предстояло найти третьего человека в комнату, иначе, в лучшем случае, нам легко могли подселить субъекта ничем не лучше Дрына, в худшем вообще разселить. Времени осталось совсем мало, а вменяемых знакомых согласных сменить прописку все не находилось. За неделю до поселения ко мне, с привычным уже важным видом, подошел Говно и сообщил, что нам нужно поговорить. По всему было видно что крепкая дружба Говна со Зверской не выдержала испытания совместного проживания и дала трещину. Скорее всего, его просто попросили покинуть жилплощадь, хотя быть может это была и его личная инициатива. Как и в прошлый раз, тема разговора не была для меня тайной. Мы вышли на лестничную клетку учебного корпуса и закурили.

Отличительной чертой Дрына, при общении с нами, было обращение к нам не иначе как "пацаны", при этом было совершенно не важно, вдвоем мы были, или он обращался к кому-то одному, он непременно говорил "пацаны" вероятно считая нас какой-то единой биомассой. Даже спустя пару месяцев, после того как Говно покинул общежитие я частенько слышал от него, - Пацаны, потусуйтесь часов до 12 где-то, ко мне телка придет. – Хорошо, - отвечал я ему, -Потусуемся, -с невеселой улыбкой поглядывая на пустую кровать Говна.

- Пацаны, - начал свою речь Говно, хотя на лестничной площадке мы были одни, - слышал вы комнату получили, вы не против, если я к вам поселюсь, мы с Аней решили пожить отдельно.
Ух, как долго я ждал примерно такого разговора, не было не дня чтобы я не представлял себе подобной беседы, воображал себе с какой ядовитой ухмылкой я выслушаю все его объяснения, каким язвительным тоном я брошу ему в лицо его же фразы, типа "да ты понимаешь", "так получилось", "как бы мест у нас уже нет", "впринципе мы же не обязанны тебе что-то объяснять", но место в комнате было, и вместо длительной ироничной тирады, я глубоко затянулся сигаретой и спокойно ответил, - Селись, - и покинул лестничную площадку.

Начало второго курса запомнилось еще одним событием, достаточно важным для меня. Развелись мои родители. Следует заметить, что подобное явление было далеко не редкостью среди студентов, даже напротив, какой-то неприятной тенденцией. Родители терпели друг друга до последнего, стараясь не повредить тонкую натуру любимого чада, и когда чадо покидало родные пинаты, спешно разводились.
Папа перебрался жить в старый бабушкин дом, мама же осталась в нашей квартире. Теперь визит домой проходил для меня поэтапно. В пятницу вечером я приезжал домой, общался с мамой, отъедался и спал. В субботу, во второй поливине дня я шел в гости к папе, где под рюмочку водки он рассказывал мне о превратностях холостяцкой жизни в столь позднем возрасте, чем буквально доводил меня до слез, потом выдавал мне положенную сумму денег на проживание и выпроваживал. После визита к папе я обычно шел повидать своих друзей, в воскресение утром уезжал обратно в Донецк.

После одного из таких субботних визитов к папе, до дороге домой я всретил бывшую одноклассницу, которая предложила сходить на местную дискотеку. Будь я трезв, я отказался бы не роздумывая, но после общения по душам с папой, трезвым я не был, и идея показалась мне забавной. Уважаю и сильно завидую людям, которые не знают что такое дискотека в маленьком городишке, более безумного и рискового время припроводжения сложно и представить.

Существует масса разнообразных способов получить физические повреждения на подобном мероприятии, вот самые верные из них. Придти на дискотеку одному, зайти на танцпол и начать танцевать, отличаться внешне от окружающих тебя людей. Все эти три условия я успешно выполнил, за что и был в скором времени наказан. Народ наш не отличается особой сплоченностью, но в некторых случаях ведет себя крайне дружно. Били меня всем честным народом, казалось, каждый кавалер оставил в танце свою спутницу, чтобы хоть разок засветить мне меж глаз, только скучающие милиционеры томно курили в углу и веселый диджей прямо в микторофон попросил господ бить меня подальше от дорогостоящей аппаратуры. Из больницы я вышел только через три недели, путь к началу новой жизни оказался чуть длинее, чем я рассчитывал.

Все три недели проведенные в больнице у меня из головы не шла мелодия, которую я выдумал в первый день больничного заточения, всвязи с сотрясением мозга, мне был приписал постельный режим, так что времени для написания слов у меня было более чем достаточно. Придя домой мне осталось только подобрать ее на гитаре, что получилось у меня с удивительной легкостью. Так, можно сказать, из боли и крови родилась песня, которая в будущем еще сыграет свою, немаловажную, роль. Назвал я ее "Волчица".


Мой маленький вудсток.

Вдоволь належавшись в больнице, я наконец-то вернулся в общежитие. Комнатушка моя чудным образов приобразилась, и если раньше она была подобна декорациям в театре, пылящимся на складе в ожидании премьеры, то сейчас же на сцене вовсю шло представление. Комната зажила. Говно привез свой компьютер, который ему купили родители за удачно сданную сессию, нашел где-то у знакомых под него стол. Так что теперь расположение в комнате было таким. Сразу у входа стояла моя роскошная полуторная кровать, возле левой стенки стояла кровать Говна, за ней, ближе к окну - ****еца, между их кроватями стояла тумбочка, а за моей кроватью стояло два стола, один обеденный, за другим стоял компьютер. При появлении в комнате компьютера количество гостей, посещяющих нашу комнату, резко увеличилось, половину из них я даже не знал. Так же я пропустил поселение наших соседей по блоку.

 Как мне поведал Белый, соседняя комната, из покон веков называлась козлятней, почему так пошло он не знал, но традицию завещал чтить. Соотвественно, студентов населяющих комнату положенно было, за глаза, звать козлами, что, кстати, было недалеко от истины. В комнату Б поселили трех человек, Эверест-в меру невоспитанный и глуповатый паренек, уроженец кавказа. Владимир- студент нашей кафедры, с парралельного потока, невероятно нудный батаник повернутый на учебе. И Геннадий, молчаливый улыбчивый паренек, настолько неразговорчивый, что порой мы просто не замечали его присутствия в комнате. Присутствия же Владимира в комнате незаметить было просто невозможно, он был из тех людей, что непременно поправит тебя, если ты вдруг как-то неправильно нажмешь кнопку на компьютере, или не проверишь хард-диск на наличие бед-секторов при включении. Он с удовольствием прочтет тебе лекцию о неполноценности нынешних операционных систем, и ущербности файловой системы FAT32 по сравнению с NTFS-ом. Вову абсолютно не волновало интересна ли тебе тема для разговора, он как типичный, по его мению, преставитель нашей специальности полагал, что любая тема, связанная с компьютерной, тематикой должна быть интересна нам по умолчанию.

С каким-то особым усердием он снова и снова дикламировал нам вызерки из неведомых нам тематических журналов или книг по программированию, при чем, излюбленной его забавой было зайти к нам в гости поговорить, как раз где-то за минуту до нашего отбоя. Как он, так точно, подгадывал время, никто не знал, но наверняка у него было какое-то особенное чутье.

Вот ночь уже на дворе, спать хочется, разделись все, под одеяла позалазили. Один ****ец замешкался, разделся последним, и в одних трусах, шакрая ногами по полу, идет к выключателю, и пару метров всего не доходит, а проворный Владимир уже стоит в проходе оперевшись о дверной косяк, и даже воздуху в грудь набрал уже. Вот-вот вырвется уже у него из-зо рта, разрывая тчетно стиснутые зубы, поток никому не нужной информации. Вздохнет ****ец обреченно, и назад пошаркает, а в спину ему летят уже новые чипсеты интела и особенности программирования на языке Питон.

По-началу, врожденное чувство такта не позволяло безцеремонно прерывать унылые монологи, мы даже старались показать, что тема разговора для нас интересна, понимающе покачивали головой, и притворно восхищаясь темой разговора, но постоянное недосыпание сыграло свою роль. Сперва мы пытались делать тонкие намеки, которые Владимир предпочитал игнорировать, потом же, отбросив излишнюю манерность, стали чуть-ли не тумаками выгонять его из комнаты.

Антагонизм между классами неизбежен, как любил поговаривать Ленин, именно поэтому Владимир и Эверест искренне возненавидели друг друга при первом же знакомстве.. Как представители враждующих социальных прослоек, они просто обреченны были на взаимную неприязнь, и достаточно часто их разногласия перерастали в неуклюжие драки, что характерно драки эти, в основном проходили в нашей комнате. В споре Владимир был беспощаден, живо жестикулируя он переходил на фальцет и засыпал оппонента красноречивыми аргументами, Эверест же, острым умом не отличался, и словарным запасом явно уступал, поэтому чтобы не потерять лицо в споре, скоро переходил к рукоприкладству. Получив смачную затрещину, Вова визжал, давал ответную затрещину Эвересту и размашистыми шагами несся к нам в комнату в поисках справедливости, как раз возле входа его нагонял Эверест, и они кубарем вкатывались к нам в комнату. По началу, опять же, из-за врожденного чувства такта, к подобным инцидентам мы относились с участием, разнимали дерущихся, выслушивали обоюдные упреки каждой стороны, разбирали ситуацию и подводили итоги. После этого оба оппонента, не потеряв личного достоинства, покидали нашу комнату.  Вскоре, их повседневные драки вошли в привычку и мы стали просто выпихивать их из комнаты и закрывать дверь. Драки, к слову, после этого стали происходить намного реже.

Вообще чувство такта, вещь, полезная в меру, и весьма относительная, потому что, как оказалось, у большей половины жильцов общежития то самое чувство такта напрочь отсутствует.
Вообще трудно перееоценить ценность опыта жизни в общежитии. Суть в том, что ты постоянно соприкосаешся с невероятно разными людьми, некоторые из них тебе не особо приятны, некоторые вызавают открытую антипатию, но ситуация обязывает находить с ними общий язык, как-то уживатся вместе, взаимодействовать, что порой оказывается достаточно сложно. И проблема эта, не столько проблема особенности характера, сколько проблема устоявшегося быта, некоторых привычек и мелочей, по сути, совершенно неважных, но для многих являющихся постулатом. С рождения люди ростут с тесном и уютном мирке созданном их родителями, и они безпорно короли этого мира.

Они привыкли, что бытие вращается вокруг них, а окружающая их среда точнайшим образом подстроенна для наиболее комфортного существования. Большинство людей доживают до глубоких седин так и не выйдя за границы этого уюного мирка, сперва согреваемые лучами родительской заботы, после, проецируя его на супруужескую жизнь, капризно я рьяно защищая его от посягательст своей половины. Причиной раздора, в такой семье, может быть любая мелочь, от цвета скатерки до неправильного рецепта котлет. Вещей по важности своей ничтожных, но во могом определяющих комфорт их закрытого мирка.
Певрым же, что понимает студент поселившишь в общежитие, это то, что здесь он далеко не король, более того, по сути, до него никому вообще нету никакого дела. Сожителей его совершенно не волнует, то, что в их семье трапезничать принято исключительно в определенное время, а разбрасывать носки по комнате это вообще грех. Протесты его всерьез не воспринимаются, аргументы и доводы игнорируются. Вот и прихотся домочадцу менять свое отношение к миру, коль мир поменять не получается, отрезать от себя рудиментарные отростки былых привычек, учиться отличать действительно важное от наносного. Происходит некое смешение культурных пластов, расширяется мировозрение, помогая студенту вылезти из узкой коробочки своего сознания. На самом деле трудно даже себе представить насколько разными могут быть люди, сколько нужного и ненужного тянут на своих плечах сквозь жизнь, настолько сильно могут отличатся две соседние квартиры, в одном доме как интерьером так и сознанием их жильцов.

Собственно, в том, что люди бывают и вправду разные, я убедился воодчию, и помог мне в этом нехитром деле Арсений. Был обычная пятница, Говно уже уехал домой, да и мы с ****ецом неспешно собирали вещи. Я уже упаковал сумку и курил в тамбуре. ****ец закинул остатки вещей в пакет, обулся, закрыл дверь, забежал в душ, протер свои туфли губкой для мытья посуды, вышел из душа и улыбаясь помотрел на меня, -Ну что, пошли? -с готовностью кивнул он на почти докуренную мной сигарету. Я признатся слегка опешил, -Дима,- спросил я его соторожно, -Ты что вытер обувь пряпкой, которой мы моем посуду?
 -Ну да, -ответил он без тени смущения, казалось он вообще не понимал причину моего возмущения.

 -Арсений! - продолжал я стараясь подавить наростающее негодование, - Скажи мне, отчего же ты протераешь свою, замечу, грязную обувь, тряпкой, которой мы, между прочим, моем посуду?
-Ты что дурак? - искренне удивился он, - Ты вероятно пологаешь, что я где-то там ходил, в месте далеко не стерильном, и непременно наступил в какашку, которую теперь смыл тряпочкой для посуды?
- Ну гипотетически такой вариант вполне возможен, так что, да, примерно так я и думал, -****ец как-то обидно ухмыльнулся, и посмотрел на меня как на полного идиота.
 - Ну ты даешь, - сказал он с укором и вышел. ****ец был настолько уверен в собственной правоте, настолько непоколебим, что мне стало как-то не по себе. Я всерьез задумался, и дело тут даже не в уверенности ****еца, все что он делал, будь это даже, поступки невероятно глупые, он делал с какой-то абсолютной, непробиваемой уверенностью. Дело в том, что я понял, я ведь совершенно ничего не знаю о том ,как живут в других семьях, быть может это вполне нормально мыть обувь посудной тряпкой, быть может все это делают, и это считается нормой, только у нас в семье педанов и чистоплюев, брезгуют общепринятыми порядками. Я ведь не спрашивал, да и в каком бреду должен был родиться такой вопрос. И сколько еще подобных культурно-бытовых несостыковок существует, сколько еще чудных открытий. От осознания условности всего сущего земля поплыла у меня под ногами, некоторое время я ходил как в тумане, пока случайно не встретил в корридоре старую знакомую.
Первый вопрос который я задал ей, конечно, касался обуви и посудной тряпки, она долго с подозрением смотрела на меня, потом ответила что-то типа: "Андрей хватит бухать" и удалилась.


Одним из важных событий, что я пропустил пока лежал в больнице, было появление у нас нового одногруппника, новость о появлении которого, я принял с некоторым скепсимом, ожидая увидеть какого нибудь хамоватого выскочку или же угрюмого ботаника, то типу Владимира. Новенького звали Михаил Лещ, он превелся с какого-то технического факультета, и, несмотря на мои опасения, парнем оказался очень даже компанейским, не лишенным некоторой простоты. Лещ имел вид типичного гопника, при этом довольно неплохо разбирался в программировании, и был вполне воспитан и образован. Так что, можно сказать, человеком он был очень разноплановым, запросто мог и программу на С++ написать, и по лицу надавать, если ситуация того потребует. Выпить Лещ тоже был не дурак, так что легко и плавно втесался в нашу компанию, и стал незаменимым участником наших бурных торжеств. Торжества кстати стали поводится гораздо чаще, так как недавно мы стали счастливыми обладателями собственной комнаты, и теперь нам не нужно было договариватся с Клавой и Полиной, или другими знакомыми о проведении внепланового мероприятия. У нас имелся собственный полигон, и двери наши были всегда открыты. С вахтершами, за редким исключением, отношения у нас тоже были  вполне дружные, и они без особых прерыканий, пропускали на три наших пропуска по десять-пятнадцать человек.

По-обыкновению, начинаясь у нас в комнате гуляние, подобно лесному пожару, перекидывалось на соседние комнаты, а позже и на весь этаж. Обычно начиная пить в одном месте, мы никогда не знали в каких гостях окажемся через час, или кто задет  на огонек к нам. Под конец мероприятия вся честная компания вываливалась в корридор где устраивался импровизированный гитарный концерт с хоровым исполнением любих песен русского рока.

Я наконец-то перевез в общежитие свою гитару, так как живя с Дрыном имел некоторые сомнения в ее сохранности, и частенько выбирался с ней на балкон, где, с сигаретой и чашкой чая, наигрывал незамысловатые мелодии, а шум города, под моими ногами, был для меня лучшим аккомпаниментом. В лицо дул теплый ветер, и жизнь, без сомнения была прекрасна, я чувствовал себя по настоящему свободным, и о свободе этой мне хотелось орать что есть духу, всему миру что расплостался у меня под ногами.

С Говном отношения тоже постепенно наладились, со временем обида на него стала уже не такой острой, темы этой мы предпочитали не касаться. Лишь на пьянках, изрядно приняв на грудь, он поднимая рюмку вставал из-за стола, торжественно выражал мне глубочайшее почтение, за то, что  не я противился его поселению в комнату, и не разу ему не вспомнил его неблагородного поступка, по-братски похлопывал меня по плечу и продолжал возлияния. После выписки из больницы, пару недель пить мне настрого запретили, так что наблюдать душевные порывы Говна мне приходилось в трезвости, и ожидаемого удовольствия мне это не приносило.

Со Зверской же у Говна отношения были крайне обостренны. После переезда обратно в общежитие Митя был крайне решительно  настроен на разрыв отношений, Зверская же его энтузиазма по этому поводу совершенно не разделяла. Аня была не из тех людей, что так просто откажутся от своего, сказывалось врожденное упорство и непростой характер.

Говно не мог держать в себе эмоции, и в основном все наши беседы были посвящены отношениям со Зверской, я не мог оставатся равнодушным к его переживаниям, и как мог его поддерживал, так что можно сказать, наша дружба возобновилась.

Я верил, что я наконец-то обрел друзей, тех самых, которые на всю жизнь. Не попал в хипповскую коммуну, но сделал ее сам. Создал мир в себе, сводобный от серости и грязи. Мне казалось тогда, что это навсегда, что время не существует в этих стенах. Есть только молодость, любовь и бескрайняя радость. Есть солнецный свет и свежий ветер с балкона. Есть только мы, и комната 816, маленький мой, уютный вудсток.





Графф.

Граффа, я увидел на парах, первый раз посетив их после выписки из больницы. Худощавый хлыщ, с коротой компой четрых волос, круглыми любознательными глазами, квадратной головой и реденькими усиками. Больше всего он походил на Паспарту, персонажа старого мультфильма Вокруг Света за 80 дней. Не хватало только соломенной шляпы. Выглядел Графф лет на пятнадцать, и я предположил что, кто-то из студентов привел младшего братика посмотреть, что его ждет, если он будет слушаться маму и хорошо учится. Но пара закончилась, наступила вторая, потом третья, а любознательный малыш все не покидал учебного корпуса, более того появился на следующий день.

Мне стало люботно, на переменке я подошел к нему и мы разговорились, оказалось что Графф как и Лещ перевелся на второй курс с какого-то технического фальтета, и поскольку он, в отличии от Леща, был иногородним, его переселили в девятку. Звали Граффа Димой.  Сперва мы прозвали Диму Испанцем из-за его характерных усиков и черноты волос, но когда на перекличке мы услышал его фамилию, вопрос о прозвище для новичка отпал сам собой.
- Волобуев!!! -громко вскрикнул преподаватель
- Вот ваш ***!  - тут же шепотом закончил фразу, цитатой из известного анекдота, один из студентов.
- Я!- недовольно крякнул Графф под общий хохот.

Таким образом, Дима обрел свое дворянское прозвище, которое, с честью, носит и поныне. Так как, жить он стал с нами в одном общежитии, то и в комнате нашей стал частым гостем. Как выяснилось, несмотря на свой довольно молодой вид, Графф был старше нас на целых четыре года.

К середение курса, папа презентовал мне компьютер, по тем временам достаточно мощный, и Графф помог нам сделать маленькую сеть между двумя компьютерами. Сетевых карт у нас не было, поэтому он решил делать LPT соединение через СОМ порт.

Так как стандартного разъема под COM порт у нас не было, пришлось включить инженерскую смекалку, которая у нас с Говном была наглухо отбита, у Граффа же присутствовала с избытком. Засучив рукава, Графф залихватски принялся за работу, исскустно заточив концы проводков, он стремительно выбежал из комнаты, чтобы уже через секунду влететь в нее с щипцами и пустым стержнем от ручки. Стержень он нарезал маленькими кусочками, в каждый такой кусок он продел провод и использовал их, чтобы скрепить провода с разъемом. От работы Графф получал такое удовольтвие, что даже язык высунул, мы же, завороженные такой ловкостью, наблюдали за ним с отвисшими челюстями. Уже спустя пол часа, первый чемпионат по Дюку Нюкему был открыт.

Так и проходил третий семестр, хорошо и спокойно. Чувстсво одиночества, так часто навещавшее меня на первом курсе, было с лихвой компенсированно переизбытком общения на втором. Семестр прошел на удивление быстро, незаметно, как обычно пролетает время, когда тебе хорошо. Я каждый день упивался ощущением невероятной внутренней свободы, радости от общения со своими друзьями, не на минуту не забывая первый курс, не пережив который, я вряд ли бы понимал насколько мне хорошо живется сейчас.

А жилось мне легко и беззаботно, единственными трудностями, с которыми нам приходилось сталкиваться, были чувство голода и скука. Да и то, трудностями назвать их можно было с большой натяжкой, скуку легко побеждал мощный компьютер и друзья-алкоголики, да и еда в общежитии при желании легко находилась.


О еде.

О еде, думаю, стоит упомянуть отдельно. Бытует мнение, будто рацион студента состовляет в основном лапша быстрого приготовления, и полуфабрикаты, в частности пельмени. Не знаю, чем питаются студенты в нынешнее время, но во время мой учебы, лапша была для нас слишком дорогим и не рациональным удовольствием. Чтобы хоть немного наесться, нужно было покупать как минимум две упаковки, на эту же сумму на рынке можно было приобестиь киллограм каши или макарон. Киллограмма-же каши, хватало на два-три общих обеда. Еда была общая,  готовили и ели тоже в основном  вместе, если кто нибудь из нас, по каким-либо причинам, пропускал процесс приготовления еды или саму трапезу, его долю ему непременно оставляли, таков был закон. Дни, после визитов к родителям, были самими сытыми, холодильник пестрел разннобразными солениями, заточами, пирожками, котлетками и борщами в литровых баночках. Все эти скоровища, поедались в первые два-три дня, или пускались на закуску.

С деньгами, полученными от родителей, история была примерно та же. Большая часть средств тратилась в первые дни, незначительный остаток суммы растягивался на оставшийся срок, до следующей поездки домой. Так как приезжали мы на две недели, экономить приходилось существенно, поэтому сразу же по приезду, пока деньги еще были, мы напрявлялись на рынок и запасались провизией, в основном это были каши, макароны, тушенка и яйца. Подобная традиция появилось после того, как в начале семестра мы непредусмотрительно потратили все деньги в начале первой недели, и почти полторы недели жили впроголодь, питаясь в основном выпрошенными у одногруппников пирожками да картошкой, отдолженной у соседей. К концу второй недели, картошка у соседей закончилась, а чувство голода, не покидавшее нас всю неделю, значительно обострилось.

К вечеру четверга иных мыслей кроме как о еде в голове не осталось, злые и нелюдимые сидели мы в своей комнате в ожидании завтрашнего дня, когда двери родного дома радушно распахнуться, и в лицо ударит теплая волна манящих, кружащих голову ароматов, что источают шедевры кулинарного исскуства, заботливо приготовленные мамой. И ароматы эти поднимут тебя словно пушинку, теплым покрывалом укроют истосковавшуюся по домашним харчам душу, понесут прямо на кухню, где в ожидании виновника торжеста томятся изысканные явства.

Так и сидели мы погруженные в сладкий мир грез, пока острый глаз ****еца не разглядел в промежутке между кроватью и стенкой печенюшку, что случайно закатилась туда, видимо, еще пару недель назад. Незаметным движением руки, он выудил ее из-под кровати, закрыв спиной от наших взглядов обтер от пыли и вот уже почти донес до рта, как вдруг, Говно, до этого ****еца якобы не замечающий, с легкостью рыси сиганул через всю комнату и ловким выверенным движением руки выбил печенюшку из цепких лап Арсения.

Печенюшка покатилась по ковру, вслед за ней кубарем покатились Говно с ****ецом, сцепившись словно два жука на навозной куче, оттастивая друг друга от заветного трофея. Извернувись ловче обычного ****ец вновь схватил печенюшку, и вновь попытка дотащить ее до рта провалилась, присеченная бдительным Катяханом. Говно крепко прижал руку с печенюшкой к полу, другой же рукой держал голову Арсения, который выпучив глаза с остервенением тянул ее к вожделенной еде. Расстояние между головой и печеньем уменьшалось, Говно кряхтел и тужился, а лицо Арсения сильно покраснело, но по нему видно было, что сдаваться он ненамерен. До печенья оставалось совсем немного, но и Говно присутствия духа не терял. Несколько раз щелкнув зубами в непосредственной близости от печенья ****ец попытался достать его языком.

-Опомнитесь! -закричал я, - Что же вы делаете?! Руководствуясь исключительно благими помыслами я вырвал печенье из рук Арсения, и тут же отпрянул испуганно. Четырехглазое чудовище поглотившее моих друзей, не моргая уставилось на меня, своими четырьмя злобными глазами, застыв, как хищник перед прыжком, сосредоточенно наблюдая за моим малейшим движением, готовое сиюсекундно отреагировать. Вероятно, не распознав искренности моих действий, друзья решили, что я воспользовался суматохой, чтобы безсовестно присвоить себе злощастный трофей. Стараясь не делать резких движений, я разломил печенье на две части, потом подумал, и отломил от каждой по маленькому кусочку, как процент за урегулирование конфликта. Обиженно разсевшись по кроватям, не смотря друг на друга, взъерошенные драчуны сосредоточенно жевали, так нелегко доставшееся им печенье, сопя и поглаживая ушибленные места.

Так что, пройдя через испытание голодом, мы сделали не сложные выводы, и воскресные походы на рынок, стали неотъемлемой частью нашей программы. Впредь мы старась недопускать подобных инцидентов, конечно, трудно было-бы назвать нашу жизнь сытной, но и до крайностей мы старались не опускаться. Обычно на завтрак мы имели яичницу с салом и хлебом, но чаще, приготовлению еды, мы предпочитали сон, так что завтраки были явлением не столь частым. Сало, нужно сказать, было у нас в особой чести, в бытность свою в домашней обители, этим продуктом я несправедливо пренебрегал, в общежитии же полюбил всем серцем.

По питательности своей не уступающее мясу, невероятно сытное, такое что много не съешь и при желании, сало, было ко всему прочему еще и очень экономным решением. Если завтрак мы просыпали, а есть очень хотелось, прямо с утра, перед выходом я выпивал пару сырых яиц, и съедал бутерброд с салом и белым хлебом, это нехитрое кушание до сих пор одно из моих любимых. На парах, порой, мы баловали себя пирожками с горохом и стаканчиком кефира.

Пирожок с горохом, это история отдельная, пирожок с горохом для меня является не много не мало, символом нашего университета, и в некотором смысле студенчества в целом. Папа рассказывал мне, что когда он был студентом, а учился он в том же университете, он так же, как я и мои ровесники, утолял голод этими пирожками, и с тех пор их рецептура и вкусовые качества нисколько не поменялась.

И это немудренно, пирожки эти были идеальным средстом пропитания для студентов, очень вкусны и невероятно сытные. Обычно двух-трех пирожков с лихвой хватало, чтобы функционировать целый день не ощущая не малейшего признака голода. К тому же они были очень дешевы.

Обед мы в основном пропускали, и третим, последним приемом пищи, был ужин. К ужину мы подходили основательно. Обычно это были каши или макароны, более редко жаренная картошка. В каши мы добавляли тушенку, после первой недели тушенка обычно заканчивалась и мы заменяли ее щедрым добавлением специй и, опять же, салом. Иногда мы придумывали какие нибудь блюда из того, что оставалось в холодильнике. В основном, получалось довольно сносно, хотя порой выходили сущие помои. Я даже хотел записывать удачные рецепты и со временем издать поваренную книгу для студентов. К сожалению, идея эта была задавлена ленью, и удачные рецепты я не запомнил, а вот самый неудачный запомнил надолго. Была суббота второй недели, сожители мои разъехались по домам, я же почему-то остался.

Ближе к вечеру, я решил перекусить, из еды у меня была только одна пачка лапши быстрого приготовления, и совсем маленький кусочек сала. Слишком мало для борьбы с голодом. Я решил тчательно обыскать холодильник, он был хоть и маленький, но доверха забит всяким хламом. В основном это были пустые банки, целофановые кульки, скомканные газеты, которыми мы оборачивали стеклянные баночки, чтобы те не разбились в сумке, тарелки с оставленной на вечер, а после забытой навсегда, едой, и еще куча всякого мелкого мусора. Частенько среди этого хлама терялись и  пригодные в пищу продкты.

В этот раз интуиция меня не обманула, среди скомканых газет я нашел целое куриное яйцо, а на самой нижней полочке, скрытая от взоров пустой кастрюлей, лежала непочатая консерва! Кильки в томате. Радости моей не было предела, я решил, что съесть все это по отдельности будет слишком расточительно, и гораздо лучше будет приготовить из всех продуктов импровизированный супчик, оно и вкуснее и хватит его на дольше. В теории все выглядело достаточно аппетитно. Я нарезал очень мелкими кусочками сало, оно должно было дать супу навар, затем я планировал залить в суп сырое яйцо, оно должно было сыграть роль загустителя. Ну и основным компонентом для супа были кильки, суп обещал быть рыбным. Итак, высыпав лапшу в маленькую кастрюльку, я залил ее кипятком, всыпал мелко порезанное сало, вбил яйцо и высыпал пол банки килек.

На практике, результат очень сильно отличался от задуманного. Сало навар не дало, зато напиталось кипятком и разбухло. Яйцо, вопреки ожиданиям, не сварилось в кипятке. Хоть суп и загустел, загустел совершенно не так как я расчитывал, и теперь  приобрел консистенцию белтка, был слизеобразным, и тянулся за ложкой. Но все таки хуже всего были кильки, вступив в неведомую реакцию с приправами лапши кильки стали горькими, цельные рыбки растворились с кипятке, так что на поверхности остались только рыбьи головы. На вкус, ровно как и на вид, это варево было просто ужасным.

Но самое обидное было то, что еды больше не было, и появиться она должна была только в полудню завтрашнего дня. Так что выбор был прост, либо есть, что приготовил, либо голодать. Голодать не хотелось, и я стал есть. Мне было плохо, тягучая, вязкая жижа во вту, все не хотела пролазить глубже, я запивал ее водой и лишь так смог съесть пол тарелки. На большее сил не хватило, я вылил жижу в унитаз и загрустил.

Автором еще одного занятного общажного рецепта был Графф. Как человек рациональный и крайне экономный, он справедливо решил, что жарить или варить картошку дело совершенно безсмысленное, так как картошка, по его мнению, продукт абсолютно неполезный, лишенные каких либо полезных веществ и состоит в основном из воды, да и к тому же очень дорогая. А каши преправленные исключительно специями не столь вкусны как хотелось бы. Посему, поразкинув мозгами Графф решил соединить эти два продукта.

Каша с небольшим количеством рубленной картошки засыпалась в кастрюлю, заливалась водой и ставилось на плиту. За десять минут до дотовности в кастрюлю засыпалась зажарка, из лука с морковкой. Блюдо это и впрямь было сытней картошки, и имело довольно неплохой вкус.

Как-то раз я набился к Граффу на ужин, и он попросил меня пожарить уже нарезанную зажарку и закинуть в кастрюлю. На кухне я обнаружил пару, на вид очень неумных девушек, девушки обсуждали какого-то очередного парня и нарочито громко смеялись. Поставив на огонь сковородку я решил помешать кашу.
-Ляяяя Маня!!!  - увидев содержимое кастрюли, искренне удивилась одна из девочек, - Пацанам кто-то в кашу картошки подсыпал!
- Даааа, - наставническим тоном начала вторая, - Пацаны, тут же общежитие, тут еще и не такое могут в кастрюлю подкинуть! Одной вот моей знакомой мышу в чайник подкинули!
Понимающе покивав головой, я высыпал готовую зажарку в кастрюлю, и тут у девочек случился культурный шок. Выпучив глаза, смотрели они на меня не в силах понять моих действий, вероятно мозг девочек отказывался принимать события хоть немного отличающееся от нормы. После минутной паузы раздался взрыв хохота, под который я спешно покинул кухню.


Зимняя сессия и бесплотные обещания.

День за днем, наступила зима, за ней так любимая мной зимняя сессия. Зима не принесла никаких, существенно важных, событий, зато, была не в меру холодна. Особенно неприятен был очень холодный ветер, который дул с нашей стороны общежития, что характерно, в комнатах, с другой стороны температура была достаточно приемлемая, люди ходили в легких футболках и даже могли позволить себе роскошь открывать форточку, дабы проветрить помещение. С нашей же, ветренной, стороны, холод был настолько сильным, что спать приходилось в свитерах и шапках. В один из таких дней, я много бегал из корпуса в корпус и, несмотря на очень теплую куртку, подштаники и шерстяные носки, замерз много больше обычного.

Добравшись, наконец, до общежития, я спешно забежал в холл, в холле было не намного, но все таки, теплее чем наулице, в лифте было еще теплее, и гораздо теплее было в корридоре 8-го этажа. Предвкушая спасительное тепло, я открыл ключем комнату, шагнул внутрь и застыл в недоумении. Температура в комнате ничем не отличалась от температуры на улице. Как выяснилось, проказник ****ец, и в этой ситуации умудрился отличиться. В последствии, отвечая на наши, поставленные в особо грубой форме, вопросы Арсений рассказал, что забыл ключи внутри, и не придумав ничего умнее он зашел в козлятню, прошел по общему балкону и выбил нам форточку, недождавшись нас с Говном каких-то два часа.

Самое забавное, что его кровать стояла прямо под форточкой, и ему в этой ситуации, было холоднее всего. Спать с выбитой форточкой мы не решились, поэтому заделали ее старой подушкой, с двух сторон подперев картонками и щедро заклеив скотчем. Конструкция была крайне шаткой и пропускала воздух, но по крайней мере, создавала видимость защиты от холода. Где-то посреди ночи внешняя картонка отклеилась и подушка выпала. Проснувшись, первое, что я увидел, было синее страдальческое лицо Говна, которое торчало из кокона одеяла, вторым, что бросилось в глаза был пар, что  шел изо рта

Вместо пар мы пошли на рынок, купили стекло, и весь оставшийся день провели в попытке его по-человечески разрезать и вставить. К вечеру у нас это получилось.

Сессию, я конечно с первого раза не сдал, поэтому как и в прошлый раз остался на каникулы в общежитии, тешило что в этот раз я был не один. Компанию мне составили ****ец, Графф и еще несколько моих друзей, относящихся к учебе, примерно так же, как и я. Каждый день мы собирались в нашей комнате в робкой попытке поучится, со временем учеба плавно переходила в беседу, а порой и в пьянку. Выпив горькую, мы в сотый раз клялись себе и окружающим что с нового семестра начнем все с начала, начнем ходить на пары и вовремя выполнять лабораторные работы, будем писать конспекты и внимательно слушать лекции. И ведь если разобраться, это совсем не сложно, и требует не так уж много усилий. Совершенно удивительно почему мы не делали этого в прошедшем семестре, но уж в следующим-то, мы таких ошибок точно не допустим. И ведь, душой никто не кривил, все было абсолютно искренны, но приходил следующий семестр, и все повторялось вновь.
 
- Если сессию сдам, курить брошу! - мечтательно сказал я.
- А я, блондином покрашусь, - заявил ****ец, -если сдам, обязательно покрашусь!
- Не, это все не то, - заявил Графф, -Нужно в поход сходить, если сессию сдадим.
Никто из нас раньше в походы не ходил, поэтому к теме все проявили живой интерес.
-Не, ну а чо? - продолжал он, - рюкзак у меня есть, плащ палатка есть, водки возьмем, макароны там, тушенки и в путь. На майские праздники, к примеру. Сесть в электричку и поехать, там говорят погоды в мае стоят, ну прелесть просто, а природа хороша, что аж петь хочется.
 Графф излогал так уверенно и обстоятельно, что идеей прониклись все без исключения. На том и порешили.

Сессия была не особо сложна, и, конечно с боями, но из нашей компании сдали ее все. Еще эта сессия была замечательна тем, что сдав ее, мы прощались с уже, так полюбившимся нам, господином Афанасием Элларионовичем Удодом, и с его замечательным предметом, высшей математикой. Я, как и обещал, безуспешно попытался бросить курить, а ****ец как и обещал покрасился в белый цвет.

Красили ****еца всей комнатой. Делали это неумеючи, поэтому вместе с Арсением покрасили стул, на котором он сидел, и мои новые джинцы, которые я не додумался убрать со спинки стула.
На утро Арсений победоностно шествовал по унылым корридорам университета, будто солнышко, освещая их лучезарно-белокурыми волосами. Его новый имидж был настолько неожидан и смел, что просто не мог неостаться незамеченным. Кричащий цвет волос подкреплялся новым клечатым пальто, в таком образе он очень походил на аскета-иснелектуала шествуюшего по подземке нью-йорка или парижа. Не сфотографировался с ним в этот день только ленивый. На следующий день, в пятницу, он уехал домой, где мама Арсения, женщина старой закалки, педагог со стажем, постовила его перед нелегким выбором, либо оставатся аскетом-интеллектуалом без финансирования, либо привести себя в божеский вид, и не гневить окружающих. В воскресение ****ец приехал иссиня черным и поникшим.


Неожиданные гости и замечательные персонажи.

Где-то к середине семестра я заскучал. Слишком уж все было ровно, жизнь перестала быть непредсказуемой, круг общения замкнулся, и стал закрытой системой практически лишенной какого-либо вмешательства извне. Я называю такие замкнутые системы анклавами. Смысл в том, что ты ходишь по давно заданным орбитам, общаешся в основном с людьми, чьи орбиты соприкасаются с твоей, рано или поздно круг общения устанавливается, новые люди не появляются или же появляются крайне редко. Одни и те же маршруты, одни и те же люди, круг замыкается. Вырватся из анклава бывает  крайне сложно, нужно сойти с собственной, уже устоявшейся орбитали, изменить каким либо образом свою жизнь, создать новую орбиталь или же вторгнутся в чужой анклав.

Для себя же я выдумал другую забаву, мне очень хотелось узнать какие они, мои одногруппники, за стенками университета. Поэтому, обычно по окончанию занятий, я подходил к какому нибудь своему одногруппнику или одногруппнице и ненавязчиво приглашал себя к ним в гости. - А пригашай меня сегодня к себе в гости, - говорил я, слепя собеседника наивной улыбкой. К моему удивлению практически никто не отказывался, напротив, все с радостью приглашали меня к себе домой, знакомили с родителями, угощяли ужином.

В один из таких дней, я подошел к Даше, и без тени смущения пригласил себя к ней в гости. Замкнутая граница моего анклава прохудилась, орбитали сместились, и в наше занимательное повествование, под торжественный звук фанфар, ворвались на белых конях, украшенные ветвями лавра, трое новых замечательных персонажей.
Даша, Настей и Тимофей. О них, пожалуй, нужно рассказать отдельно. Я уже упоминал некий трепет перед дончанами, так вот эта троица была настолько хороша, что их сторонились даже сами дончане. Девочки из зависти, парни из робости. Даша с Настей девочки выше среднего роста, несмотря на модельную внешность, были выпускниками одной из самых престижных школ Донецка, класса с математическим уклоном, и по части точных наук могли, дать фору любому очкарику. Даша имела армянские корни, черные, как смоль, кучерявые волосы, выразительные большие глаза, и немного детское лицо, что только добавляло ей шарма. Настя же наоборот была типичной представительницей славянской внешности, светлые волосы, правильные черты лица, голубые глаза. Девочки были приветливы и общительны, но, тем не менее, манерны и томны, в каждом их грациозном движении сквозила некая элитарность. Тимофей же, без сомнения, самый умный студент группы, эффектной внешностью не отличался, за то ,обладал на редкость паршивым характером и при любом удобном случае спешил показать свое превосходство перед остальными.

Учились все трое в одном классе, поэтому и в институте держались особняком. Исключением был только Тимофей, который периодически посещал наши пьянки.

Даша нравилась мне с первого курса, но особых надежд я никогда не питал, скорее чувства мои были сродни симпатии к какой нибудь голливудской актрисе, отношения с  которой невозможны априори.

Вероятно всем приходилось стралкиватся с подобными девушками, слишком красивы и, как не странно, очень умны, вращаются исключительно в высших слоях атмосферы, так высоко, что мне, пареньку из переферийного городка, проживающему в общежитии, никогда до подобных высот не допрыгнуть. Сидят эти существа иного порядка укутавшись облаками, и глядят на тебя сверху вниз, без каких либо ярко выраженных эмоций, без высокомерия либо интереса, а безучастно, как в элюминатор самолета.

Конечно, реальность была немного иной, и воспринималась мной через призму многочисленных комплексов нажитых еще во время школы, но общая тенденция прослеживалась.

Ко всем своим многочисленными достоинствам Даша имела продолжительные отношения с молодым человеком Михаилом, из крайне обеспеченной семьи и очень нравилась его родителям, которые всерьез рассматривали ее кандидатуру на роль будущей жены для сына. Поэтому я не особо удивился, когда в ответ на мое нахальное приглашение, она смутилась и сообщила что сегодня она занята, но в следующий раз непременно пригласит меня к себе в гости. Зато я был очень удивлен, когда на следующий день, после окончания занятий, она подошла и без каких либо намеков с моей стороны, сама напомнила о своем приглашении. - Ну что, - сказала она и улыбнулась,- приглашаю тебя к себе в гости, поедешь?
- Поеду, -сказал я немного растерявшись.

Даша жила на окраине города, как выяснилось, путь к ней домой занимал достаточно много времени, я и не представлял себе, что можно ехать так долго, при этом не выезжая за границу города. Старенький автобус ехал не спеша, да и я особо никуда не торопился. Солнце уже клонилось к закату, и густой солнечный свет сочился из пыльных его окон оседая на потерных тряпошных чехлах сидений. Общаться с Дашей оказалось легко и приятно, неловкость исчезла в самом начале пути, а к концу мы болтали легко и непринужденно, как пара старых друзей.

Квартира Даши была, пожалуй, самой уютной, из тех, что я повидал, окнами она выходила на небольшой дворик, и из открытой форточки в комнату проникал радостный детский гул. Прямо под окнами расположилось размашистое ветвистое деверево, ветвями оно слегка приглушало свет, попадающий в квартиру, а причудливые тени от листвы плавно покачивались на стенках.

Сама Даша тоже волшеблым образом переменилась, она сменила официальный наряд на домашнюю одежду, теперь на ней были широкие байковые штаны и совершенно детская футболочка с нарисованным плюшевым мишкой. На прежнюю Дашу эта девушка совершенно была совершенно не похожа. Я смотрел на нее, не в силах оторвать взгляда, пораженный таких чудным превращением. Теперь она больше походила на взбалмошную семиклассницу, чем на студентку университета.
- Ой, ты навернео кушать хочешь?! - вопрос это был или утверждение, я так и не понял, но на всякий случай кивнул.
- Я сейчас кортошку приготовлю, подождешь?
- Подожду, - сказал я, торопиться мне было некуда. Я помог ей почистить картошку, чуть позже пришла младшая сестра Даши, и мы  вместе поужинали. Когда я уже собирался выходить, вернулась с работы Дашина мама. 
- Это Андрей, мой одногруппник, - представила меня Даша.
- Очень приятно,- холодно процедила сквозь зубы мама и спешно покинула комнату.

Невооруженным взглядом было видно, что маме я понравился не сильно, видимо женщина, умудренная жизненным опытом, сразу рассмотрела во мне потенциальную угрозу теперешним отношениям Даши и Михаила. По-человечески я ее прекрасно понимал. Как не крути, жених я был незавидный, и уж точно не стоял с Мишенькой, почему-то, все называли Михаила именно Мишенькой, на одной ступени эволюции. К своим 19 годам Мишенька уже имел личный транспорт и собственые аппартаменты в самом центре Донецка. Именно поэтому Дашина мама ретиво и страстно защищала Дашу от посяганий множества залетных ухажеров. В ухажеры я не метил, поэтому невинно улыбнулся и поспешил покинуть квартиру.

Дорога обратно показалась мне намного короче, всю дорогу меня не оставляло необъяснимое чувтсво легкости, какого-то внутреннего полета. Казалось, что жизнь снова стала неожиданной.

Общаться с Дашей, теперь  мы стали чаще обычного, часто выходили вместе покурить, иногда садились за одну парту и болтали всю пару, иногда даже вместе пили пиво. Она познакомила меня и Мишей, и после более близкого знакомства я понял, отчего все зазывают его Мишенька. Мишеньку я видел и раньше, но дальше привествия наше общение не уходило, теперь же, благодаря Даше, я узнал его немного лучше. Светловолосый, невысокий, симпатичный паренек, немного склонен к полноте, но не настолько сильно, чтобы это бросалось в глаза. Хорошо воспитан, отличная успеваемость в институте, и, что очень сильно меня удивило, Мишенька был почти лишен пафоса, коим изобиловали люди, его круга общения. Вообще нужно сказать, Донецк в те времена городом был очень пафосным. Пафосным и невоспитанным. Конечно, всему виной было время в которое мы жили, та смута 90-х, которая лихо взболтнула страну, будто бочку с дерьмом, отчего самое свалявшееся, густо дерьмо всплыло на поверхность.

Множество заводов и шахт, которыми так богата Донецкая область, были не просто разграбленны, они были разоренны, воровали все, от высочайшего начальства, до низшего обслуживающего персонала. Шахтерские города, процветавшие раннее, всего за несколько лет пришли в полный упадок, будто людей в них вовсе не было. Только они были, обозленные, уставшие люди. Металлурги, врачи, учителя, влачащие жалкое существование, шахтеры, единственной зарплатой которых, долгое время была лишь угольная пыль в легких, иные служашие оставшиеся на год-два без зарплаты. И дети, лишенные игрушек, кинотеатров, детских кружков, озлобленные диетой исключающей мясо и бухающими от безпомощности отцами.

Понятие морали тоже сильно упростились, к примеру, среди молодежи, для многих, совершенно не считалось аморальным дать по голове подвыпившему прохожему и опустошить его карманы, напротив даже приветствовалось. Воры взошли в ранг народных героев, а воровство стало излюбленной народной забавой. Молодые люди ставили воров, как пример для подрожания, девушки стремились за них замуж, а из каждого окна доносились хриповатые напевы из репертуара радио шансон, которое стало невероятно популярно в это время. Однажды я спросил своего двоешника-однокласника, как он собирается жить после окончания школы, на что он совершенно искренне, не без гордости, сообщил мне, что собирается заниматся рекетом. Была и обратная сторона медали, начальства шахт и заводов, иже к ним приближенные, люди, баснословно разбогатевшие в самые короткие сроки, разваровывая уголь и продавая металл на лево. Элита Донецкой области, рассекающая серую гладь безрадостного бытия общества, своими безумно дорогими автомобилями, да строящими под городом дачи размером с футбольное поле. Средний класс отсутствовал как таковой.

Институты заполонили отпрыски таких вот новоиспеченных представителей высшего общества, не мудрено, что в большинстве своем, воспитанием ровно как и интелектом они особо не блистали. Иные же студенты, не настолько материально успешные, из-зо всех сил пытались походить на своих обеспеченных приятелей, и копировали, в частности и манеру поведения. Оттого, я сильно удивился, когда Мишенька, не выказал никаких признаком невежества, а напротив, был деликатен и крайне приятен в общении. Лишь только легкий, слегка заметный налет высокомерия, выдавал его социальное положение.

Несмотря на наличие собственной квартиры жил Мишенька с родителями. Однажды мне, по учебе понадобился сканер, копицентр был закрыт и Даша пригласила меня зайти в гости к Мише, отсканировать учебные материалы у него дома. Благо жил он, совсем рядом с учебным корпусом. У двери подъезда нас ждал вахтер, который придирчиво осмотрел нас с ног до головы, полюбопытствовал к кому мы направляемся, сделал соответсвующие пометки в журнале и пропустил нас внутрь. Прямо как в нашем общежитии,- улыбнулся я про себя. Миша открыл дверь, я зашел внутрь и застыл. Подобных квартир я раньше не видывал, и, до сих пор, сомневался что такие вообще бывают, по крайней мере в Донецке. Прихожая  размером с обычную жилую комнату, дальше небольшая комната с тренажерами, и вход в зал. Зал был просто огромным, с одной стороны была кухня отделенная полукруглой стеклянной дверью, с другой стороны, где-то глубине зала была дверь в комнату Михаила. Сам же зал пестрил дорогой дизайнерской мебелью, видеотехникой и другими элементами роскоши.

Даша по-хозяйски включила компьютер и принялась сканировать мне конспект, Миша же, с восторгом, хвастался какой-то новой компьютерной игрой, приобретенной накануне. Получив дискеты с данными, я поспешил в общежитие, похвастаться друзьям о чудном месте, в котором мне довелось побывать.

С Настей и Тимофеем я тоже познакомился чуть ближе, ребятами они оказались наудивление компанейскими. Настя несмотря на напускное высокомерие, девушкой была достаточно интересной и приятной в общении, встречасть она, со студентом иностранцем проживавшим в международном общежитии №8, что пососедству с нашим, и я частенько встречал их гуляющих по студгородку. Настя была из небогатой семьй, но благодаря заграничному гостю Кайзеру, в средствах тоже не нуждалась. Тимофей, как выяснилось, был влюблен в Дашу еще со школьных времен, но не получив взаимности перешел на темную сторону. Особенно его расстраивали отношения Даши и Мишеньки, Тимофей не упускал не малейшего шанса намекнуть, что отношения у них носят исключительно коммерческий характер, и неизменно пророчил скорый их крах. На этой почве они периодичеки сорились, но общатся, тем не немее не переставали.


Рабы, коровы и неожиданные откровения.

Незаметно наступил май, пришло время, запланированного, еще на зимней сессии, похода. Идея эта одногруппниками была воспринята со спепсисом, вместо ожидаемого нами энтузиазма, друзья все больше гнушались хилым здоровьем, да пеняли на погоду, тем более, что уже неделю как шли дожди, и погода не особо располагала. Большая часть группы наотрез отказалась ехать, более того, обиделась на нас, из-за того, что мы не согласились перенести поездку. Мы же, как разгильдяи со стажем, знали - дело, отложенное однажды - отложенно навеки, поэтому настаивали на поездке именно в запланированные сроки. Чтобы хоть как-то урегулировать конфликт, и найти консенсус мы решили вместо последней пары отправится в ближайшую кафешку, и там за стаканчиком водки найти решение, которое бы устраивало всю группу.

После третьей рюмки, гнев толпы немного приутих, а после пятой розгаряченные однокашники готовы были ехать сиеминутно и куда угодно. Сошлись на том, что мы с  Граффом выезжаем сегодня, остальные приедут днем позже, если погода улучшится. Вечером этого же дня я курил на балконе своей комнаты и смотрел вниз, на стекающие с крыш ручейки дождя. Было достаточно холодно, и за неделю непогоды даже бетонные стены напитались водой и казалось разбухли. До электрички оставалось четыре часа, и с каждой прошедшей секундой идея этого внепланового мероприятия казалось все более абсурдной.

Более того, мы даже приблизительно не знали куда нам нужно было ехать, наш проводник Саша, с деньгами на обратный путь и палаткой должен быть подсесть в электричку на промежуточной станции, и не было никакой гарании, что он что-либо не перепутает, либо его не задержат какие-то, более важные дела. На вокзале мы встретилим Леща с Тимофеем, как выяснилось, оба они были толкиенистами, и на этой почве сдружились. Сейчас же они ехали на игру, которая проходила недалеко от Славяногорска, где-то рядом с предположительным местом нашей стоянки. Лещ держал в руках огромный деревянный лук, за спиной у Тимофея висел увесистый двуручный меч. Оба друга были в образе, лица их сияли рыцарской доблестью, а глаза жаждали отчаянных сражений и славных побед.

Лещ показал нам нужную электричку, а Тимофей достал из рюкзака бутылку какой-то крепкой настойки, которую мы выпили сразу же зайдя в вагон. Когда состав тронулся, мы неспеша допили вторую.

Вагон на две трети был заполнен толкинистами, коллегами Леща и Тимофея по игре.
Почему-то их принадлежность к клану орков не вызывала у нас не малейших сомнений. Огромные лобыряки в кожанных куртках с железными заклепками, спутанные длинные волосы, совершенно недобрые выражения лиц и увесистые дубины в руках. Поначалу подобное соседство нас с Граффом немного смущало, но после второй бутылочки настойки смущение сняло как рукой.
- Графф,- начал я нетвердым голосом,- а вдруг Саша не сядет в электричку? Вдруг у него не получится? Что мы делать будем, без денег и палатки?
- Ну, на пару дней еды нам хватит,- рассудительно заключил Графф, - хотя конечно дождь... И денег нету, сказал он, немного озабоченно.
- Есть у меня одна идейка, - успокоил я Граффа, встал и нетвердой походкой направился к группе орков. Орки посмотрели на меня с любопытством.
- Господа! - начал я смело, - Вам рабы нужны? - орки озадаченно переглянулись.
- Не, ну а чего,-  продолжал я немного заплетающимся языком, - мы с Граффом будем, - тут я насекунду задумался, думая чем же мы с Граффо сможем пригодится оркам, - будем еду варить! Дрова рубить тоже будем.
- Да, - включился в разговор Графф, - на посту стоять будем, врагов материть! Возьмите нас в рабы!

Несмотря на свой грозный вид, орки оказались вполне неплохими ребятами, но в рабы нас конечно не взяли. Растроенный их отказом я уснул, а когда проснулся Саша уже сидел рядом, с палаткой и деньгами на обратную дорогу. Хотя, по его рассказу выходило, что, то, что он успел на электричку, было величайшим в мире везением.

По приезду в Славяногорск дождь закончился, было утро и ярко светило солнце. Роса  на траве искрилась всеми цветами радуги, а над головами мерно покачивались огромные сосны. Пройдя вдоль реки около сорока минут, мы наконец, нашли полянку более-менее подходящую для стоянки, не без труда поставили палатку, старого советского образца, и развели огонь. Весь день прошел в приятных хлопотах по обустройству лагеря. Мы разведали территорию, натаскали дрова из соседнего леска, нашли толстые бренва и соорудили лавочки, принесли больших камней для огневища.

Незаменто село солнце и наступили сумерки. Вскоре стемнело. В котелке уютно побулькивала гречка с тушенкой, а из рюкзака, одна за другой, начали появлятся бутылки с Берозом, запасливо купленные еще в Донецке. Я расчехлил гитару, сыграл несколько своих песен в перемешку с ДДТ и Чайфом, гвоздем же программы была песня Perfect Day, Луи Рида подобранная специально для похода. Допив третью бутылку, я перестал попадать по струнам, но наш импровизирванный концерт это не остановило, и песня продолжала литься аккапельно. Костер почти догорел, мы еще некоторое время побробили по берегу ночной реки и уставшие, но сильно отдохнувшие душой, завалились спать. Сон был крепким, почти без сновидений.
Утром меня разбудил  какой-то страннй шум, доносящийся снаружи палатки. Я попытался вылезти из палатки, к моему удивлению сделать это оказалось не так просто, как я разчитывал. Ноги затекли и плохо повиновались, руки дрожали, а глаза запипли так, что я почти ничего не видел. Спустя пару минут сложнейшей борьбы с собственным организмом я все-таки соовладал с собой, растегнул застежки палатки, вылез наружу и обомлел.

Прямо через наш легерь, неторопливо, монотонно звеня колокольчиками и старательно работая челюстями, плыло огромное стадо коров. Пожалуй, столько коров разом я в жизни не видел, куда не глянь, всюду были коровы, будто с далеких холмов сошла коровья лавина и теперь уверенно ползла по полянке. Шествие длилось минут тридцать, после коровы удалились, оставив по периметру лагеря великое множество душистых коровьих лепешек.

Отчистив небольшое пространство вокруг лагеря, мы поспешили на вокзал встречать наших одногруппников, хотя имели большие сомнения в том, что они приедут. Сомнения наши не оправдались, и из электрички вывалила полупьяная радостная толпа.

Людей оказалось даже больше чем мы расчитывали. Некоторые девушки прихватили своих парней, Таня тоже была с новым кавалером. Не знаю почему, пободное соседство меня раздрожало, да и поход постепенно переставал быть походом и превращался в семейный пикник. Во время очередного рейда за дровами мы познакомились с компанией отдыхающих по соседству девушек, и почти все время проводили с ними, чем и вызвали негодование коллектива. По приезду в Донецк, на парах одногруппницы демонстративно презрительно воротили от меня носы и предпочитали со мной не разговаривать.

На перемене ко мне подошла Даша и предложила выйти покурить.
- Ну, как ты провел майские праздники? - спросила она меня, затягиваясь сигаретой.
- Ничего, в поход вот съездили, правда теперь со мной девочки наши не разговаривают. Ну это мелочи. А ты как?
- Андреееей, -протянула она, - я, кажется, влюбилась! Влюбилась как дура!, - я молча смотрел на нее непонимающим  и вероятно очень удивленным взглядом.

-Уж не с Миненьку ли... Снова, - съехидничал я. Даша с напускной строгостью глянула на меня и невесело улыбнулась.
- Пойдем погуляем, я тебе все расскажу, предложила она. Я согласился. Мы вышли из корпуса и направились в сторону ближайшего бульвара. Неспешено прогуливаясь мимо стареньких лавочек,  Даша сбивчиво рассказвала свою историю.
-  У одноклассницы был день рождения, Мишенька придти не смог, куда то уехал с родителями. Все расселись за столом. Я вообще эту компанию не очень люблю, но пригласили, что делать. Ну, думаю, вечер удался, буду сидеть весь вечер всякую чуть слушать, общатся с кем-либо совсем не хотелось. Сижу, скатерть тереблю, тут ОН появился, Максим. Опаздал немного. Ему говорят, присаживайся мол, вот твое место, а он отвечает, я вообще-то с девушкой хотел рядом присесть, идет через весь стол и садится рядом со мной. Представляешь, а я ведь с ним даже знакома не была. Потом весь вечер с ним болтали. С тех пор все из головы не идет, постоянно думаю о нем.
- И все? -удивленно спросил я.
- Ну и все, а чего ты хотел? Потом его еще одни раз в маршрутке видела, но постеснялась подойти. Ехала всю дорогу, на макушку его смотрела.... с любовью, - она улыбнулась.
- А вчера с Мишенькой посорилась сильно, видеть его не могу уже. Он хороший человек, но какой-то ненастоящий что-ли. Как пластилин, понимаешь?
- И что думаешь делать?
- Пока не знаю.
-Пойдем выпьем чего нибудь, - предложила она. Мы купили маленькую бутылочку водки и сока, нашли дворик поуютнее и пристроились на лавочке. Вид утонченной красивой  девушки с пластиковым стаканчиком водки в руках зыставил меня улыбнуться, Даша раскрепостилась и больше не думала, как выглядит со стороны, сейчас она больше напоминала ту взбалмошную девочку с мишкой на футболке, которую я видел у нее дома. Она запила водку соком и небрежно затянулась сигаретой.
- Эх, сейчас бы взять билет на поезд, первый что придет, и уехать, вот бы потеха была. Ехать себе, куда глаза глядят, чтобы за спиной никто не стоял, не указывал, как жить.
- Если соберешся меня возьми, - сказал я серьзно, хотел по-дружески обнять, но как-то не решился. Мы допили водку, пообщались еще некоторое время, я проводил ее на остановку и поплелся домой. Этой ночью мне снилась Даша, первый раз.


Валера.
 
Каждый человек выбирает себе учителей, осознанно либо неосознанно. Людей на которых стоит равнятся, людей на которых хочется быть похожими, людей обладающих теми редкими достоинствами, которых лишен сам. Все мы будто губки впитываем то, по-нашему мнению, лучшее, что есть у окружающих нас людей, в извечном стремлении стать немного лучше. Более точно соответсвовать образу себя идеального, образу, что сформирован еще в далеком детстве, и который не достигнут и поныне. До тех пор, пока человек осознает свою неидеальность, он ищет себе учителей, выбирая чему научится у того или иного человека, выбирая путь, по которому он пройдет эту жизнь, и каким он будет на этом пути. Одним из таких учителей был для меня Валера.

Валеру я знал еще со времен Дрына, он был частым гостем в его комнате, и из всех его друзей, пожалуй, единственный относился ко мне по-человечески. В середине 3-го семестра Валера как-то зашел к нам в гости отдолжить картошки и остался у нас жить. Сперва, приходил поиграться, когда компьютер был свободен, или просто поглазеть как играются другие. Постепенно, он стал все реже уходить на ночь к себе, а позже и вовсе принес небольшой матрасик и спал у нас на полу. Никто из нас особо не возражал. Персонажем Валера был очень неоднозначным, никто точно не мог сказать сколько лет он живет в общежитии и сколько лет ему самому. На вид ему было 30-35 лет, но никто не знал навреняка.  Невысокий и коренастый Валера обладал довольно подозрительной внешностью, взволнованный постоянно блуждающий вгляд, куча шрамов, сбитая манера речи и отвратительная дикция, он сильно шепелявил и глотал слова.  Поначалу разобрать, что он говорит было почти невозможно, но с опытом мы все таки научились его понимать. Как выснилось позже, причиной его шепелявости была челюсть, поломанная в трех местах.

За долгую жизнь в общежитии Валера узнал его как свои пять пальцев, он всегда знал где можно достать гитару, где можно занять денег или достать травы, где походит буйное празднование или тоскуют в одиночестве девушки. Казалось, Валера лично знал каждого постояльца общежития, да и редкий постоялец не знал кто такой Валера. Именно поэтому, по общежитию ходило множество легенд и слухов касательно Валеры, почти все они выставляли Валеру не в лучшем свете и почти все они были выдуманными.


Настоящая же история Валеры была достаточно трагичной, именно поэтому этой темы он предпочитал не касаться и старался жить настоящим, мы всё понимали и лишних вопросов спарались не задавать. Гораздо позже, на одной из пьянок, он сам неожиданно для всех рассказал о своем детстве и последующей жизни. Как выяснилось, родители его погибли в автокатастрофе, остался он и старшая сестра. Квартира была записанна на него, но он отдал ее сестре, так как та, в скором времени выходила замуж, сам же он доучился до девятого класса и поступил в техникум. С тех пор жил по общежитиям. Сначала в общежитии техникума, потом поступил в Национальный Университет, жил пару лет там, потом решил поступать к нам, и вот уже, около семи лет, живет в девятке.

Конечно, за столь долгую студенческую жизнь Валера повидал всякого, и многие на его месте сломались бы, утонули бы в парах алкоголя, сели бы на иглу либо стали воровать. Валера же, и это не могло не восхищать, остался верен своим принципам и по-возможности сохранил человеческое лицо. Он всегда оставался опрятен, и очень следил за своими вещами, они были не всегда новыми, но всегда чисто выстиранными.

К тому же он имел очень разнообразный круг интересов, от компьютерных игр до эзотерической литературы, был сведущ в поэзии и отлично разбирался в музыке. Конечно, при этом он бухал как лошадь и частенько приходил накуренным, но для общежития это, можно сказать, было нормой.

Так же, Валера очень увлекался кулинарией, но, за неимением в общежитии нужного ассортимента продуктов, весь талант его был сконцентрировал на приготовлении жареной картошки, и в этом, без сомнения, равных ему не было. Вообще, нужно отметить, что для студентов общежития, особенно мужской его части, жарка картошки являлась своеобразным ритуалом, таинством доступным лишь старожилам. С легкой ехидной насмешечкой смотрели старшекурсники на почерневшую пережаренную жижу в сковородках младших братьев.
- Ничего, еще пол годика поживете - научитесь, - важно изрекали они, многозначительно подняв вверх указующий перст и небрежно помешивая аккуратно прожаренные золотистые кусочки картофеля. У каждого был свой собственный рецепт и куча своих, никому не известных, хитростей. Любая мелочь играла немаловажную роль, для достижения нужных вкусовых качеств, такого, казалось бы, простого блюда. Как порезана картошка, соломкой или полукругом, сколько лить масла, когда засыпать картошку, класть ли лавровый лист, накрывать ли крышкой, часто ли мешать картошку либо по возможности не мешать вовсе, класть ли речпатый лук, либо довольствоваться зеленым. Нюансов приготовления было великое множество и каждый ревностно отстаивал свой собственный рецепт, так что порой на этой почве даже возникали конфликты. При приготовлении иных блюд Валера был безынициативен, то только дело доходило до жарки картошки, тут же брал дело в свои руки, становился ретив и неприклонен.

Он точно знал, что, куда и когда класть и виртуозно руководил процессом. Вдоволь нарезав картошки, мы вереницой устремлялись на кухню, Валера важно шествовал впереди процессии, держа в руках увесистую сковородку, дальше шли мы, неся кастрюли с начищенной картошкой, полотенце и специи. Приготовление занимало немало времени, так что иногда мы брали на кухню шахматы, и пока картошка жарилась, вполне успевали сыграть партейку.

Минут через двадцать, Валера торжественно выключал печку, снимал сковородку с плиты, и победоностно шествовал обратно по корридору, с гордостью демонситрируя прожодим зевакам невероятной красоты блюдо. Нужно отдать должное повару, на вкус это блюдо тоже было безподобным.

Однажды слушая как я наигрываю на балконе какую-то мелодию, он попросил спеть ему пару своих песен. Песни ему мои понравились.
- Поешь ты только тихо, а играешь громко, если наоборот будешь делать вообще отличо будет, -посоветовал он.
- Попробую, стесняюсь просто,- отвечал я.
- Не тех вещей стесняться нужно, - сказал он с упреком, - почему бы тебе не устроить концерт, собери своих друзей, и спой им все свои песни, они тебе расскажут что и как, заодно и стесняться перестанешь.
- Ну, вот сессию сдам и устрою, - пообещал я.



Даша. Огонь.

Даша подошла ко мне через день после нашей с ней прогулки.
- Ты после пар что делаешь?,-спросила она заговорческим тоном.
- Да вроде ничего не делаю, а что?
- Очень хочу Максима увидеть, да не могу найти повода для встречи. А так, мы с тобой будем гулять возле их института, и как бы случайно его встретим. Мне бы просто хоть глазком на него взгляуть, пошли, а?
Идея пришлась мне не очень по душе, но более интересных планов на день у меня все равно не было, да и Дашина компания мне нравилась, поэтому я согласился. Мы погуляли возле университета, но никого не встретили. На следующий день мы повторили попытку, но и она не увенчалась успехом. Только лишь на третий день, нам наконец-то удалось "случайно" встретить Максима. Они с компанией курили в скверике, недалеко от главного корпуса. Учился Максим в Институте Исскуственного Интеллекта, и нужно сказать институт этот сильно отличался от нашего университета, да и от всех университетов вообще, и больше походил на институт благородных девиц. При поступлении в ИИИ студент давал клятву не курить и не употреблять спиртное, при чем, не только на территории института, но и за его пределами. У каждой группы были воспитатели, которые отвечали за моральный облик студента, и строго следили за выполнением данной клятвы. Поэтому, нерадивым студентам, чтобы перевести дух после изнуряющих занятий и насладится вожделенным табачным дымом, приходилось, будто школьникам, прятаться с соседних сквериках и всегда иметь при себе жвачку.

Вид Максима меня крайне разочаровал, совсем другим я представлял себе парня в которого могла влюбиться Даша. Этот же, был явно маловоспитан, безконечно в себя влюблен и нагловат. Это был типичный мимикрист, отчаянно пытавшийся копировать поведение новоиспеченной золотой молодежи. Максим был немногословен, вероятно, пологая, что отсутствие слов он с лихвой компенсирует, сногсибательным, по его мнению, внешним видом. Слова же, что он изредка произносил, так неохотно появлялись изо тра, будто они давались ему с огромным трудом, и возникало ощущение, что произнося их уже он делает всем присутствующим величайшее отдолжение. Друзья его, наоборот, были чрезмерно разговорчивы, и с большим энтузиазмом обсуждали какую-то общую знакомую, при чем, желчным злословием и мелочностью давали сто шагов форы любым приподъездным бабушкам.

Компания меня сильно раздражала, и облегченно вздохнуть я смог только через пол часа, когда Максим в окружении свиты величаво удалился на пары.
- Как-то я себе его по-другому преставлял,- сказал я, стараясь не выдавать разочарования. В конце-концов это было не мое дело.
- Да? А почему? По-моему он очаровашка, ну и серцу не прикажешь,- сказала она с улыбкой.
- И часто ты так влюбляешся?
- Не часто, но бывает. А ты часто влюблялся?
- Не разу, - ответил я не раздумывая ни секунды.
- Как? - удивленно уставилась на меня Даша, - Ты же встречался с Таней почти год, неужели совсем ничего к ней не чувствовал?
- Почему, чувствовал, какую нежность вероятно, привязанность. Но не любовь.
- Откуда же ты тогда знаешь, что это была не любовь?
- Каждый человек знает, что такое любовь, и каждый знает, когда влюблен. Только гораздо проще не ждать настоящую любовь, а дурачить себя и убеждать что любишь.


Некоторое время мы шли молча.
- Андрей, почему в любви всегда так все сложно? - спросила она, явно не требуя ответа, - я бы конечно хотела быть с Максимом, но бросить Мишеньку я вряд ли решусь. Я не люблю его, но с ним... как сказать... с ним комфортно, удобно что-ли. Не страха перед завтрашним днем. А что меня с Максимом ждет? Не в подвале же жить будем?
Не знаю, почему монолог Даши меня сильно разозлил, может быть, потому что я подсознательно ставил себя на место Максима, а может, потому что прекрасно Дашу понимал, не был с ней согласен, но понимал прекрасно.
- А в любви, Даша, все просто, - сказал я зло, -  вероятно, ты просто никого никогда не любила, сейчас для тебя это все просто каприз, и люди и чувства. Влюбленность может быть, страсть, но не любовь. Ты эгоистична в своих чувствах, думаешь только о том, как будет тебе, и это тоже не любовь. Ты много говоришь о любви, но вряд ли ты по настояшему готова к этому чувству, ведь не любить гораздо проще, и... комфортее. А если бы ты полюбила, по-настоящему, вопроса о жизни в подвале не возникало бы, жила бы в подвале, и почитала бы это за высшее благо, лишь бы он был рядом. Вот только готова ли ты к жизни в подвале, стоит ли она любви?

 Даша серьезно посмотрела мне в глаза, потом отвернулась и закурила. Мне стало очень неловко за свой пафосный монолог. Некоторое время мы молча сидели на лавочке,  потом я, по обыкновению, провел Дашу к остановке. На душе было гадко. Гадко, даже не от того, что я накричал на Дашу, а от, того что окончательно осознал, то, что так упорно не хотел осознавать все это время. Меня тянуло к Даше, и с каждым днем тянуло все сильнее.

 На следующий день, Даша, к моему удивлению, сама подсела ко мне за парту. Если честно, я думал, что после вчерашнего разговора общатся со мной она еще долго не будет.
- Знаешь, - сказала он, - я вчера очень много думала. Вероятно, ты прав, я просто никого еще по-настоящему не любила, хотя не знаю. В любом случае после нашего разговора мне стало как-то не по себе.
-Извини.
- Ничего страшного, я рада, что ты был откровенен. Хочешь, после пар опять погуляем?
- Опять "случайно" встретимся с Максимом?- без энтузиазма спросил я.
- Нет. Просто погуляем.

Прошло некоторое время, про Максима Даша больше не упоминала, по крайней мере, в моем присутствии, отношение ее с Мишенькой наладились, и, можно сказать я был этому рад.
Прогулки наши стали хорошей традцией, и постепенно отношения между нами переросли из приятельских в дружеские, можно сказать доверительные. Даша была очень хорошим собеседником, умела слушать, и что гораздо важнее, сопереживать, имела замечательное чувство юмора и всегда могла поддержать в трудной ситуации. Я был рад находиться рядом с ней, и для меня этого было вполне достаточно.

В конце весны папа познакомил меня со своей новой спутницей, девочкой на год старше моей сестры, обладательнецей пышных форм и явно склочного характера. Само знакомство имело долгую и неприятную прелюдию, и растянулось на три дня.
В четверг на вахте меня ждало сообщение, записка с просьбой перезвонить домой. Я позвонил маме, и она сообщила, что папа пропал, три дня не появляется на работе и не берет трубку. Я примчался через два часа. Сходил к дому где он жил, но там некого не было, перелез через забор, походил по двору, но не нашел  ничего, что могло бы косвенно указать причину его отсутствия. Пообщался с соседями, но те ничего не видели, и полезной информацией не обладали. Всю субботу я шлялся по городу в надежде случайно встретить папу, воображение рисовало невероятно мрачные картины, и в каждой из них папе угрожала какая-либо страшная опасность, а я, неизменно, рискуя жизнью, героически спасал его.
Папы я так и не встретил, он позвонил в воскресение и попросил меня выйти к дороге, той самой, что уходит за горизонт, и другим концом своим упирается в ставший уже родным город Донецк.

Десятью минутами позже он подъехал на машине, открыл окно и жестом пригласил меня за переднее сидение.
- Познакомься, это Полина, мы будем вместе жить, - коротно и без особых эмоций сообщил он, указывая на девушку на заднем сидении.
- Андрей, я твоего папу правда люблю,- сообщала мне Полина. Я же был не многословен, просто не знал, что принято говорить в подобных случаях. Для себя же я давно решил, что, пожалуй, так даже будет лучше, для папы, конечно в первую очередь. Я вежливо попрощался и покинул авто, расспрашивать где он был эти три дня, как-то рассхотелось. Спустя пару часов я ехал в Донецк, чтобы сразу по приезду, из телефона автомата набрать номер Даши. На душе было пакостно, не знаю почему, но хотелось поговорить именно с ней, остальным я просто не мог ничего рассказать. Даша слушала внимательно, стараясь не перебивать пока я не закончил.
- Все будет хорошо Андрей, не переживай, по сути все счастливы, все хорошо закончилось
- По сути да, будем надеятся на лучшее, - невесело ответил я.
- Все будет хорошо, - повторила она, - слушай, тебе нужно как нибудь отвлечься, устрой какую нибудь лихую вечеринку в общежитии, по слухам ты это умеешь. Напейся, наутро все проще будет казаться.
- Есть одна идейка, - улыбнулся я, вспомнив совет Валеры, - думаю вот устроить концерт, придешь?
- Какой концерт?
- Ну соберу всех и спою свои песенки, давно уже собирался, да все духу не хватало.
- Ты песни пишешь?- удивились Даша, - Почему не рассказывал?
- Пишу, только посвящать их пока некому.
- Мне посвяти, - она кокетливо подмигнула.
- Договорились, если придешь, у меня как раз есть она, очень хорошая.
- Приду, - пообещала она.

По всем канонам жанра, пьянка должна была получиться могучая. Концерт свой я решил совместить со здачей первого экзамена летней сессии, который большая часть группы, и я, в том числе, успешно сдали. На трожество был приглашен весь цвет алкогольной богемы. За редким исключением, собралась почти вся группа. Даша, как и обещала, тоже побаловала меня своим присутствием. Был ясный безветренный вечер пятницы, солнце еще было высоко в небе, когда все собрались у нас в комнате. Концерт свой я анонсировал заранее, и ребята выжидающе поглядывали на гитару, всем своим видом, намекая мне, что пора бы уже начинать. Начинать было страшновато, до сих пор такой большой аудитории у меня еще не было. Поэтому, я выжидал пока количество алкоголя в крови превысит количество адреналина. И вот когда верная рука перестала дрожать и голос стал твердым, я гордо выставил стул в середину комнаты, взял гитару, вздохнул и запел.
На одном дыхании я спел песен пять, и в конце сорвал бурные аплодисменты своих, не совсем трезвых уже,  друзей. После сделал театральную паузу.
- А эту песню я хотел бы посвятить Даше, - торжественно заявил я с импровированной сцены. Комната наполнилась одобрительным гулом, и все разом глянули в ее сторону. Даша заметно смутилась и опустила глаза. Я запел.

Вот и солнце нас оставило
Я в пути устала
В даль ушла стая моя
Я от нее отстала

Но хочешь приручить волчицу
Привяжи собак - меня не догонишь
Есил ты меня согреешь - я расстаю
Ты во мне утонишь.

Всю песню я смотрел на Дашу,  да и она неотрываясь смотрела мне в глаза и вероятно была крайне удивленна моим поступком. По окончанию песни она скромно поаплодировала и вышла на балкон, я раскланялся и вышел за ней.
- Тебе не понравилась песня? - спросил я.
- Понравилась,- коротко ответила она, - даже больше чем нужно понравилась.
 Она курила и смотрела в сторону заката. Закат был невероятно красив, погода была абсолютно безветренной, небо нежно розовым возле горизона и бледно голубым ближе к зениту, редкие облака были густо окрашенны огненно-красным.
Слишком красива была Даша в лучах этого заката, молодое упругое тело, красивое и немного печальное лицо, огромные выразительные глаза, в которых пляшут искры увядающего заката. Слишком пьян я был, чтобы думать о последствиях или сдерживать себя. Слишком сильно меня тянуло к ней. Я стал перед ней и заглянул в глаза, она опустила голову и на лицо упала прядь темных вьющихся волос.
- Не нужно Андрей, - сказала она и попыталась закрыть лицо кулачками, как делают маленькие детки когда их вшутку пугают взрослые. Я поцеловал ее, сначало нежно, будто боясь спугнуть, потом страстно, не думая уже не о чем. Меня захлестнула теплая темная волна, не осталось ничего кроме нежных губ, запаха и тепла ее тела, все исчезло, время и пространство, исчез этот балкон, шумная пьяная компания за стеной, я сам исчез, привратившись в пучек света, разрезающий темноту вселенной, не имеющий конца и начала, несущийся с невероятной скоростью сквозь танцующий свет далеких звезд и галлактик. Я был счастлив. Не знаю сколько длился наш поцелуй, для меня он был мнгновением и вечностью одновременно.
Я смотрел Даше в глаза и видел в них отражение собственных чувств, некоторое время мы молча смотрели друг на друга, потом наши губы вновь соприкоснулись.


Романтическое слияние наше было безцеремонно прервано волосатой мужской ногой в сером носке, что появилась из дверного проема и импазантно оперлась о перило.
- Бейби тайк оф ёр клосе, - послышался пьяный голос Леща, и через секунду вслед за ногой на балкон грациозно выплыло и остальное тело, одето оно было исключительно в серые носки. 
- Я хотел станцевать стриптиз, но меня выгнали,- выновало произнес он, но через секунду вновь воспрял духом.
- А! Все равно станцую!- выкрикнул он и вновь ворвался в комнату.
- Ух ты! А у вас тут весело!, - восторженно произнесла Даша.
- А то! - не без гордости ответил я.

На балкон стали выходить люди, в надежде уберечь глаза от внезапного мужского стриптиза. После перекура вся честная компания волной хлынула в комнату, увлекая нас с Дашей за собой, и спустя пару секунд нас уже несло водоворотом пяного гомона и веселья. Вечер пролетел легко и незаметно, я отвез Дашу домой, поймал почти  пустую маршрутку и поехал к себе. Маршрутка стремительно неслась по пустой дороге ночного города, я же парил чуть выше, над веревьями и крышами домой, едва не задевая кедами звезды.

На выходные я должен был поехать домой, но решил отложить поездку на день. Мне просто необходимо было увидеть Дашу. Выяснить для себя, что же произошло вчера между нами, было ли это для Даши так же важно как и для меня, либо это была разовая акция, вызванная избытком алкоголя и чрезмерной чувствительностью к музыке. Я позвонил утром, и предложил встретиться ближе к вечеру. В назначенный час я был на пороге ее дома. Дверь мне открыла мама, как обычно окинув меня презрительным взглядом, сообщила, что Даша уехала с Мишенькой и когда та будет, она не знает. Ну да, подумал я, все это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Вернувшись в общежитие, я заварил себе кружку крепкого чая, взял пачку сигарет и уселся на балконе, играть на гитаре грустные песни о любви. Во время исполнения самой слезливой песни, из своего репертуара, в дверь постучали.
- К вам посетитель, - сухо сообщил незнакомый мне студент. Я вышел на балкон и посмотрел вниз, снизу, улыбаясь, махала мне рукой Даша. Я пулей вылетел за дверь, молниеносно пробежал лестнице восемь этажей, лифт не работал со времен нашей с Белым на нем поездки, и спустя мнгновение, запыхавшийся стоял перед Дашей.
- Что? - спросила она улыбаясь,- наверное, подумал что я отморозилась?
- Так и подумал, - ответил я честно.
- Не волнуйся, я не отморожусь, - сказала она, и мы поцеловались.


Отношения свои,  в институте мы не особо офишировали, хотя, полагаю все и так все понимали. Наступила сассия, и свободного времени стало намного больше. Прогулки с Дашей продолжались, только теперь разнообразились легкими ласками и стали много приятнее. В середине следующей недели я под каким-то, выдуманным, предлогом пригласил Дашу в гости. Она с интересом наблюдала общажный быт: Говно как раз решил навести порядок у себя под кроватью, а Валера, по обыкновению виртуозно, приготовил картошку. После сытного обеда, мы с Дашей вышли покурить, бывалый Валера тем временем, дал остальным обитателям комнаты недвухсмысленный намек стремительно покинуть комнату. Когда мы вернулись с балкона в комнате был только ****ец, который оказался не так ловок, как остальные и замешкался одеваясь.
- Ой, - сказал он, как бы извиняясь,- у меня тут дела срочные, я это... коспект в 805 должен был взять... ага, ну я тебе говорил вчера, что нужно... ну пока, в общем.
Врать Арсений умел плохо, и его нелепые оправдания выглядели более чем забавно. ****ец покинул комнату, и мы остались одни.


- Ловко ты все устроил, - сказала она с шутливым упреком.
- Вообще-то, я ничего не планировал, - честно ответил я, - Как то все само-собой получилось.
- Ну да,- сказал она с улыбкой, подошла ко мне и коснулась ладонью моего лица. Я коснулся ее губ своими, крепко прижал ее к себе. Стянул футболку и снял лифчик.


Несмотря на очень стройную фигуру,  Даша обладала пышной красивой грудью. Некоторое время я просто смотрел на нее, боясь прикоснуться, потом провел языком по соску и она едва слышно застонала. Я бережно уложил ее на кровать и....
Вот тут я хотел написать про огромный нефритовый стержень и многократную экскурсию на небеса, но перед тем, как начать писать эту книгу, я дал себе обещание не искажать факты и быть максимать честным с читателем. Так что вот она, правда, в самом чистом своем обличье. У меня не встал. Снова. Причины этому я не находил, не было преславутого запоха чеснока, и перегара, не было стесняющего фактора или стрессовой ситуации. Он просто не встал.

Нужно отдать должное Даше, она отнеслась к капризам моего организма достаточно спокойно. Мы просто полежали обнявшись некоторое время, мне с лихвой хватило и этого.



О, да!

Близился второй, и самый сложный экзамен летней сессии. Схемотехника. Один из предметов, смысл присутствия которого, в учебной программе, оставался тайной для всей группы. Вел сию мудреную дисциплину господин Долгоносый Виктор Эдмундович, меня он, как и большинсво преподавателей мужского пола, мягко сказать, недолюбливал. К сдаче экзамена мы подошли со всей ответственностью. Вечером, накануне экзамена, копьютеры в комнате были выключенны, гости выпровоженны, а столы были заваленны книжками и ксерокопиями конспектов. Мы расселись за столами и ожесточенно въедались глазами в непонятные схемы и формулы. В абсолютной тишине комнаты, было отчетливо слышно, как скрепят мои мозги в тчетной попытке, хоть на йоту приблизится к просветлению.

С величайшим трудом я осилил два билета из двадцати четырех. Закончив третий, я решил выйти покурить и в корридоре наткнулся на старосту нашей группы. Маленький проворный паренек, Васька, единственный человек из всей группы, который на втором курсе уже работал по специальности, и умудрялся великолепно совмещать работу с учебой. В группе его любя называли Вася-калбася, так как несмотря на отилчную успеваемость и прилежность в труде Вася любил выпить, и был неизменным гостем на всех наших пьянках.
- О!- Радостно воскрикнул он, - а я как раз к вам! Думаю вместе экзамен поучить, вместе оно как-то проще, да и веселее!
- Ну заходи, - ответил я с улыбкой.
Вася важно продифиллировал через всю комнату, демостративно достал из сумки двухлитровую бутылку пива, и нарочито громко поставил ее на стол.
- Не, ну не на сухую же учить? - возразил Вася в ответ на удивленные взгляды ****еца с Говном.

И Арсений и Митя пиво пить отказались, я же решил не строить ложных иллюзий и налил себе полную кружку. Пока бутылка не закончилась, мы успели выучить еще четыре билета, после решили прогулятся к центру, чтобы слегка проветрить хмельные головы. На площади Ленина мы встретили знакомую девочку, которая только что рассталась с парнем и пригласила нас отметить это событие в ближайшей кафешке. Доводы о скором и сложном экзамене она предпочла игнорировать, и нам не оставалось ничего другого, как согласиться. Из кабака мы вышли, когда уже стемнело, до закрытия общежития оставался час, и я предложил Васе поторотипся.
- Слушай, у меня офис совсем рядом, пошли ко мне, там тихо и мешать никто не будет. Можно будет хоть всю ночь учить, - предложил он, идея показалась мне здравой.

Купив в ближайщем ларьке еще пару баклажек пива мы направились к офису. Офис и правда оказался уютным.
- Мне сейчас позвонить нужно, ты тут распологайся. У меня тут интернет халявный, не хочешь посерфить?  - предложил Василий. Я согласился, хоть и не совсем представлял, что мне с ним, интернетом,  делать. Интернет для студента программиста, в те времена, был достаточно большой редкостью. К сети были подключенны далеко не все аудитории, и в основном интернет предназначался для студентов более старшых курсов. Студент же второго курса мог попасть в такие аудитории лишь по большому везению. Я загрузил какой-то городской молодежный чат, представился девушкой и стал флиртовать с парнями, параллельно попивая пиво. Более умного развлечения я не нашел. Звонок Васи затянулся на три часа, за это время я незаметно для самого себя допил все пиво, и о занятиях уже не могло быть и речи. Вася пришел хмурый, сдвинул два офисных стула, так что получилось некое подобие кровати, и не говоря не слова улегся спать. Я последовал его примеру.
 
Стулья были мягкие, но имели один существенный недостаток, по бокам у них были железные дуги, чуть-чуть выше сидений, и дуги эти врезались в спину, поначалу были еле затемны, а по прошествии получаса просто сводили с ума. Но деваться было некуда, за неимением другого ночлега приходилось довольствоваться этим. Поспать, если это можно было назвать сном, нам довелось не больше трех часов.

Утро наступило неожиданно быстро. Чтобы не дышать перегаром на преподавателя мы купили жвачку, и денег на проезд до института у нас не осталось. Идти пришлось пешком, и мы чуть не опоздали на начало экзамена, ворвались в аудиторию запыхавшиеся и потные, за минуту до того как преподаватель закрыл двери. В надежде списать у кого нибудь, мы сели за последнюю парту, Виктор Эдмундович с ехидной ухмылочкой неодобрительно покачал головой и пересадил нас на первую, прямо перед его столом.
- Кстати! - торжественно произнес он, - сегодня же день молодежи! Так что по случаю праздника, я могу поставить три любому желающему.
Я просиял,  в темном затхлом тоннеле моей успеваемости забрежил едва заметный луч надежды! Никто из присутствующих в аудитории не поднял руки, побрезговав щедрым предложением, я единственный тряс рукой, почти у самого носа преподавателя. Но он смотрел невидищим взглядом прямо сквозь меня.
- Что совсем никто не хочет тройки? - поинтересовался он еще раз.
Я начал трясти рукой чуть сильнее, но господин Долгоносый упорно не замечал моих потуг.
- Я! Я хочу тройку!, - выкрикнул я в надежде обратить, наконец на себя его внимание.

- Ааааа, - протянул он довольно, - Вам, Андрей, к сожалению я тройки не поставлю. Слишком уж вы мало посещали мои лекции, и очень уж не вовремя сдавали лабороторные работы. Прошу вас выбрать билет.
Происходящее видимо доставляло Виктору Эдмундовичу неописуемое удовольствие. Чертыхнувшись про себя я вытянул билет и тут же просиял вновь. Передо мной лежал билет номер два, тот самый, который я успел так тчательно разобрать до прихода Василия. С улыбкой в тридцать два зуба я открыл экзаменационный лист и принялся спешно писать ответ, издерка победоностно поглядывая на любимого преподавателя. До конца экзамена оставалось еще пол часа, когда я закончил, но сдавать работу не спешил, всем видом своим, исполненым нахальства раздражая Долгоносого. В конце концов, он не выдержал:
- Андрей, вы хотели три, я вам ее поставлю, вы можете идти!
-Извините! - возмутился я, - я не хочу три!
- Как??? - воскрикнул он, - и на что же вы претендуете?
- На пять претендую,- ответил я самоуверенно, - ну на четыре минимум.

Виктор Эдмундович закряхтел от возмущения, но тем не менее сдержался. Собрав работы, он попросил студентов остаться на устную беседу. Обладателей спорных работ он вызывал к себе за стол и персонально опрашивал. Естественно в их числе оказался и я.
- А потрудитесь-ка любезный, объяснить мне принцип работы этой вот схемки, - указав пальцем на схему из моего билета, попросил он.
Я уставился на схему и с ужасом обнаружил что не понимаю как она работает, точнее понимаю, но совсем не могу объяснить, так как мозг изрядно перетрудившийся во время написания работы отказался более служить мне, к тому же сказывалось сильное недосыпание. Около десяти минут я пристально смотрел на схему, потом отложил ее.
- Ладно, ставьте три, - сказал я устало.
- Ну не знаю, я еще два ваших вопроса не проверил, и вы вот на первый мне ответить затрудняетесь, вот проверю остальные, и тогда уже видно будет.
После устной беседы преподаватель попросил студентов подойти через два часа, получить окончательные оценки. Мы с Дашей и Настей вышли в корридор.
- Что делать будем, - спросил я.
- Пойдемте выпьем чего нибудь, - отвечала Даша, - у меня настроение ужасное. Вчера с мамой сильно посорилась.
Заняв у Говна не много денег, мы направились в ближайший кабачок, заказали триста грамм водки с томатный сок. Я побаивался, что мой организм не выдержит такого насилия, но он оказался крепче, чем я думал.

Примерно через два часа мы вернулись в институт, но немного опоздали, и Виктора Эдмундовича я встретил уже в коридоре. Я спросил его о своей оценке.
- Вам три, - сказал он незадумываясь.
- Ну ведь у меня же все вопросы правильно написаны, - протестовая я.
- Ну так вы же сами сказали что хотите три, вот я вам и поставил три. Все ведь справедливо?
- Справедливо, - сказал я обиженно.

После оглошения результатов вся группа направилась в тот же кабачок отметить успешную сдачу экзамена. Графф с Сашей подошли немного позже.
- Ну как Грахфелла, -спросил я.
- Понимаешь, мы с Сашей решили писать шпаргалки, половину ответов пишу я, половину он. Его шпаргалку я передал ему сразу, а он как то замешкался. Сидит глаза круглые, стесняется. Я ему говорю, кинь мне шпору, он ее в руке сжал и вперед себя смотрит, моргнуть боится, минут десять так ее в кулаке держал, потом таки осмелился, кинул. Я ее в руки беру, а она расползается вся, видать у Саши руки в стрессовой ситуации очень уж потеют сильно. Но экзамен я все-таки сдал, он мне потом просто так три поставил, в честь дня молодежи.
- Ага, мне он тоже три поставил. В честь дня молодежи, - сказал я с улыбкой.

Когда люди начали расходиться, Даша склонилась над моих ухом:
- Поехали к тебе, - произнесла она шепотом.
- Поехали конечно, только знай, я пью уже сутки и сутки не спал, так что я вряд ли у меня сейчас что-нибудь получится.
- Мы что нибудь придумаем, - произнесла она уверенно.

У меня все получилось, и получилось все  очень хорошо. Легко и непринужденно, будто мы делали это уже тысячу раз. С тех пор, проблем с потенцией у меня не возникало.
Проводив Дашу на автобус, я вернулся в общежитие и силы покинули меня окончательно, к тому же, сильно хотелось есть. На холодильнике стояла кастрюля каши, вероятно сваренная утром. Я открыл крышку, и увидел штук пять тараканов ползающих внутри. Выгнав их из кастрюли, я сгреб верхний слой каши в мусорное ведро и наложи себе в тарелку остаток каши. Сил готовить просто не было, да и присутствие в кастрюле тараканов меня почему-то не сильно тревожило, в этот момент меня вообще ничего не тревожило. Я сел на балконе с тарелкой каши и смотрел в даль, на душе было, так легко что воздух казался сладким. Я доел кашу, посидел еще минут пять и лег спать.




Суета, тоска и марш Мэндельсона.

Визиты Даши ко мне в гости стали регулярными, бабушки на вахте, за редким исключением охотно пускали нас внутрь и соседи мои, без лишних вопросов, покидали комнату. Остальные тоже проявляли понимание и симпатию, вероятно очень уж гармонично мы смотрелись вместе.  Казалось, само провидение помогает нам, половчее устраивая наши встречи, и ограждает от нежелательных глаз. В основном общение с Дашей ограничивалость первой половиной дня, часа в три по-полудню я провожал ее к площади Ленина, мы курили на лавке и она шла к Мишеньке, я же, понурив голову, направлялся домой.
- Что ты сидишь такой смурной, - как-то не выдержала Даша, - смотри какая у тебя есть девушка замечательная, а ты грустишь! - я улыбнулся.
- Это да, но ты весь сейчас уйдешь.
- Но я же пока здесь.
- Тело здесь, но сама ты уже где-то далеко.
- А что это, тебе мое тело не нравится? - перевела разговор в шутку Даша.
- Очень нравится, -сказал я и обнял ее.

Нельзя сказать, что подобное положение вещей меня устраивало, но думать об этом я предпочитал поменьше. Да и требовать что-либо я не мог, так как прекрасно понимал положение Даши, себя же я видел залетным гостем, на этом празднике жизни, и наслаждался тем, что имел. Порой мы выпивали в тамошней кафешке с Настей и Тимофеем, иногда к нам присоединялся Мишенька. Настя, конечно, была в курсе наших отношений, Тимофея посвещать в наши дела мы не стали.

Сессия подходила к концу, все вокруг живо обсуждали планы на летний отдых, я же собирался провести лето в общежитии, к тому же большинство моих друзей тоже предпочли летом остаться в Донецке. Даша с Мишенькой планировали съездить в Крым, и пригласили с собой Настю с Кайзером.
- Я не хочу с ним ехать, я его видеть уже не могу,  - пожаловалась она.
- Ну бери Андрея, - шутливо предложила Настя, Кайзер поймет, думаю.
- Ой, было бы здорово, - согласилась она, отлично бы отдохнули.
Да, идея, без сомнения, была замечательная, перспектива провести с Дашей хотя-бы неделю, не от кого не прячась, находиться постоянно рядом друг с другом, не скрывая своих чувств, радовала, хотя и казалась фантастической.
- Ну так поехали, - без тени сарказма произнес я.
- Поехали, - согласилась Даша, - только на какие шиши?
- Шиши я найду, - уревенно произнес я.
- Я не хочу ехать с Мишенькой, - повторила она, смотря в никуда.

Разговор этот в серьез мной воспринят не был и в скором времени забылся, однако, через неделю, Даша подошла ко мне и сообщила, что она посорилась с Мишей, и если я не передумал, она готова ехать хоть сейчас.
- У меня есть немного денег, но их явно не хватит, - пожаловалась она.
- Деньги я достану, - сказал я с готовностью.
Идеей я загорелся, только вот единственная проблема оставалась не решенной - деньги. А денег у меня не было, так что я планировал обратиться за помощью к папе. При чем я глубоко сомневался, что папа не откажет любимому сыну. По-моим подсчетам на поездку должно было вполне хватить двести долларов, а двести долларов, по тем временам, были суммой вполне внушительной. К примеру, средняя месячная зарплата программиста составляла сто долларов.

Без особой надежды на успех, отправился я в Енакиево. Папа, как раз, должен был жаловать мне мои двухнедельные ассигнования, так что повод для встречи был. В субботу он позвонил сам, много раньше обычного, попросил меня подойти в центр города к памятнику Ленина, сам он жил в другом районе, и зачем-то одеть штаны. Смысл папиной просьбы был для меня непонятен, но требования его я, все-таки, удовлетворил. В назначенный час я был возле памятника в штанах, как и требовалось. Отец появился пятью минутами позже, несмотря на сильную жару, одет он был в строгий костюм и лакированные туфли.
- Пошли скорее, мы опаздываем, - буркнул он немногословно и быстрым шагом направился через площадь в сторону жилого массива, на мои робкие вопросы о происходящем он отвечал уклончиво либо и вовсе молчал. Мы обогнули площадь, прошли мимо детского садика и свернули налево, зашли в какой-то незнакомый мне дом и подняли на второй этаж. Отец открыл дверь своим ключем и впустил меня внутрь.
- Теперь мы с Полиной живем здесь, - сообщил он мне, хотя это я  уже и так понял. Квартира была наполнена незнакомыми мне людьми, они суетливо сновали из комнаты в комнату и были явно заняты чем-то очень важным. Я застыл в прихожей, пытаясь понять, что-же все-таки происходит, когда из спальни вышла Полина в окружении двух подруг, одета она была в свадебное платье, подруги же силились приладить блестящую диадему ей на голову не повредя пышной прически.
- Полина! Полина, - крикнул отец, принеси туфли Андрею, пришел блин в кедах. И рубашку белую.
- Пап, ты что женишся? - спросил я, до конца не веря в происходящее. Вопрос мой папа предпочел игнорировать, вместо этого достал из шкафа пару коробок обуви, достал из них туфли, выбрал наиболее, на его взгляд, подходящие и протянул мне.

Я молча одел туфли и рубашку. Туфли были немного малы, рубашка наоборот великовата. Закончив спешные сборы, мы вышли на улицу, где нас уже поджидало несколько автомобилей. Мы проследовали к машине, на крыше которой, красовались два переплетенных золотых кольца, папа усадил меня на переднее сидение, брачующиеся заняли задние. Когда остальные гости разселись по машинам, свадебный кортеж под веселый вой клаксонов направился в сторону Загса.  Все время церемонии меня не покидало ощущение какой-то ирреальности происходящего, действие это, казалось крайне абсурдным и сюрреалистичным. Чрезмерная  мимика церемониймейстера, и музыкант, мой одноклассник, который уставился на меня крайне удивленным взглядом, и гротескные лица гостей, что застыли в каких-то ненастоящих гипертрофированных улыбках, и ленточка жениха на плече моего папы, все воспринималось мною кадрами из какого-то дурного сна. Одежда не по размеру, добавляла особо утонченные нотки в богатый купаж моего эмоционального диссонанса.

По окончанию бракосочетания, кортеж отправился отмечать успешное слияние двух сердец в ресторан, не знаю почему, ресторан папа выбрал в соседнем городе. Усевшись за стол, я твердо решил напиться, чтобы хоть как-то выносить происходящее, но алкоголь не давал должного эффекта. Настало время моего тоста, я встал и повторил почти слово в слово тост предыдущего тостующего, просто не знал что можно сказать, хотелось быть откровенным, но полупьяные, неприятные мне, лица гостей не распологали к откровенности, в них явно читалась та провинциальная мелочность и мещанская желчность, которыми изобиловали жители мелких городков и от которых я так стремился сбежать в Донецк. Официанты подали основные блюда, бутылки водки на столах опустели и их заменили новыми.

А теперь танцы!, - крикнул кто-то из гостей и толпа полупяных теток, сильно за сорок скучились в центре зала, ловко отплясывая, на манер индийских танцев, под хиты 80-х. Одна из них подошла ко мне и пригласила присоединиться к вакханалии, я вежливо отказался, но она схватила меня за руки и силой потащила к танцполу. Я испытал очень сильное желание вырвать руку и что есть силы врезать ей по морде, но в силу врожденной интеллегентости сдержался.

Затащив меня в центр танцпола, женщина расцепила крепкие руки. Желание танцевать у меня почему-то не возникло, и я просто вернулся за свое место. Вероятно, увидев мою скисшую мину, особо доброжелательные, подошли меня подбодрять.
- Я твоего папку знаю, мужик он хороший, тебя не обидит,- утешал меня один.
- Конечно хороший, своих не бросит,- вторил ему второй.
- А ты тоже лохом не будь, - советовала третья, - требуй! Требуй, он сыну не откажет.
Этого я уже выдержать был не в силах, поэтому сдержанно поблагодарил всех за добрые советы и вышел на улицу, там я и находился все время до завершения торжества.

 Очень хотелось бросить все и пойти домой, но, так как я был в чужом городе, и денег на дорогу у меня не было, оставалось только ждать. За время проведенное на улице я много думал о том, как изменится моя жизнь после свадьбы отца, останутсья ли наши отношения такие же, или как-то изменятся, будет ли он так же помогать мне, как и раньше, или придеться искать работу, как известие о свадьбе воспримет моя мама и сестра. Ответа на все эти вопросы я не знал, в одном только я был уверен, после того, что я выдержал, папа просто не сможет отказать мне в моей просьбе, эти деньги мои по праву, я заслужил их, если нужно заработал своим присутствием на этой свадьбе.

На следующий день я ехал в Донецк гнетомый мрачными мыслями, а карман мне жгли двести долларов, аккуратно сложенные в отдельное деление кошелька


На следующий день мы встретились с Дашей в маленьком уютном дворике, неподалеку от 8-го учебного корпуса. Она сидела на детской качельке, я подошел и присел на соседнюю. По видимому, Даша была чем то опечалена, все время сидела с опущенной головой и старалась не смотреть в мою сторону.
- Ну что там Настя с Кайзером, - спросил я, - когда мы планируем ехать?
- У Кайзера что-то там не получается, так что, они поехать не смогут, - коротко ответила она, потом добавила, - А я поеду с Мишенькой. Прости, я правда думала, что у нас получится съездить вдвоем.
Я молчал и смотрел вниз.
 - А поехали с нами? - с надеждой спросила Даша.
- Ага, может еще и спальню трехместную закажем?,- отвечал я зло, Даша молчала. Внутри меня все кипело. Ну, а что я себе думал, с каких пор я стал забывал, что требовать и надеятся на что-либо я не вправе, с чего это я решил что-либо планировать? Каждый сверчок знай свой шесток. Я не обижался на Дашу, за что мне было на нее обижатся? Скорее злился на себя.
- Ну... Хорошо вам отдохнуть,- коротко бросил я.
- Андрей, ну правда, я не знала, что так выйдет, просто с Мишенькой отношения и так уже натянуты дальше некуда. И мама мне все выходные истерики устраивала, по-моему она что-то подозревать начинает.
 Даша еще попыталась что-то объяснить, но я уже не слушал. Некоторое время мы молча посидели на качельках, потом я сдержанно попрощался и ушел.







Winner.

Даша с Мишенькой уехали в Крым через два дня после нашего разговора, с Дашей я не встречался и не звонил ей. Не мог себя заставить ей позвонить, хотя на душе было погано и изнутри грызло ощущение что я поступаю неправильно, в конце концов я сам принял правила игры. В любом случае Даша уже уехала, выяснять что-либо было уже поздно и судя по всему это был финал нашего стремительного романа.

Прошла летняя сессия и инстутит заметно опустел, лишь редкие должники истерично сновали от корпуса к корпусу в надежде успеть досдать хвосты, до того как преподавательский состав уйдет на летние каникулы, чтобы не оставлять их на осень. Мы с Граффом были в их числе, сессия была относительно легкой, и из хвостов у нас оставался один зачет по статистике. Конспект нам удалось раздобыть за день до пересдачи, и времени на его изучения оставалось крайне мало. В день сдачи я проснулся намного раньше обычного, вышел на балкон с конспектом, уселся на подоконник и принялся сосредоточенно изучать предмет. Восход только занимался, а город под ногами был нем и неподвижен. Когда свет солнца стал невыносимым я разбудил Граффа и мы поспешили в институт.
До зачета оставался час, преподаватель опоздал еще на три, но и этого, дополнительного, времени на подготовку нам не хватило.
- Завтра я ухожу в отпуск, должников с нетерпением жду осенью, - заявил преподаватель, собрал журналы успеваемости в папку и покинул аудиторию. К должникам относились и мы с Граффом.
- Ну, зато теперь все лето свободное, - философски рассудил я. Мы вышли из прохлады корпуса в палящий, душный полдень и застыли на пороге ослепленные ярким солнечным светом.
- Ну, и что делать будем? - спросил я Граффа.
- Не знаю, - ответил Графф, - жарко очень. Может скупнуться сходить? Тут в парке есть неплохие водоемчики.
- Отчего бы и не сходить, - согласился я, идея показалась мне вполне достойной. На углу мы купили холодного кваса и поспешили укрытся от беспощадной жары в тенистых алеях парка.

Выбрав на пляже место поуютней, мы покупались, теперь же, сидели на берегу и ждали пока высохнет одежда, я курил и смотрел на воду, Графф сменил мокрые трусы на шорты и размахивал ими в воздухе, чтобы те скорее подсохли.
- Эх, вода это хорошо! - заключил он, - хотя конечно не море.
- Не море, - согласился я.
- На море, поди, хорошо сейчас, - не унимался Графф.
- Так поехали! - сказал я уверенно.
- Гы.. А что? Поехали. На Азовское можно съездить, думаю там не дорого будет.
- Ну, уж коль ехать на море, так на черное, в Крым!
- Можно, я не был в Крыму никогда.
- Ты что, никогда не был в Крыму, - удивился я?
- Не был.
- Ууууу Графф, ты влюбишся в Крым!
- Возможно, а когда ехать будем? - поинтересовался он.
- Ну сегодня поехали, чего тянуть.
- Класс, - воодущевился Графф, - поехали, мне только нужно домой съездить деньги взять.
- Так поспешим же, - воскликнул я радостно!

Мы спешно оделись и направились в сторону вокзала. Жил Графф в Очеретино, поселке городского типа, недалеко от Донецка. Мы сели на электричку, и уже через пол часа были на месте. Поселок оказался действительно маленьким, Графф жил в многоэтажке на окраине. Окна его выходили на огромное поле, сразу за которым текла река и рос небольшой лесок. Думаю, любой городской житель многое отдал бы за такой вид из окна. Графф порылся в ящике, нашел заначку, вытащил из шкафа старый армейский рюкзак и плащ-палатку, покидал какие-то вещи в рюкзак и мы поспешили обратно в Донецк. Билетов до Крыма на сегодня уже не было, и поезду пришлось отложить на день.
- Отлично, - с энтузиазмом воскрикнул Графф, - будет время получше подготовится!

Утром следующего дня Графф потащил меня на рынок.
- Нужно запастись продуктами, хорошенько все продумать и купить самое необходимое. Средств у нас не много, так что придется сильно экономить.
Про двести долларов Граффу я сообщать не стал.
- Я тут списочек составил,- продолжал он, - думаю это тот необходимый минимум, без которого нам не обойтись.
Как и предупреждал Графф, купили мы только самое необходимое: киллограм каши артек, три больших морковки, буханку черного хлеба и триста грамм сала.
- Графф, ну, может, хоть палку колбасы купим,- ныл я,- ну ведь совсем уже уныло это все выглядит.
- Колбаса, это вредно и не питательно, - не сдавался Графф, - да ты хоть знаешь из чего она сделана?
- Не знаю и слава Богу! За то она пахнет мясом, и повкуснее сала как не крути.
После продолжительных дебатов Графф все таки уступил, и наши скудные продовольственные запасы пополнились двумя палками колбасы.

Билеты на поезд, опять же, в целях экономии, мы купили в общий вагон. Вероятно, многие знают, что из себя представляет общий вагон, для иных же поясню. Общий вагон, фактически ни чем не отличается от обычного плацкартного, за одним лишь исключением, человек купивший билет в такой вагон не имеет собственного места. Места же в вагоне распределяются по принципу, кто успел - тот присел. Наиболее проворные занимают верхние полки, они мягкие и на них можно лежать, менее расторопные граждане занимают третьи полки, полки предназначенные для багажа, они лишены мягкой обивки, но, тем не менее, вполне пригоды для сна. И совсем уже зазивавшиеся, занимают нижние места и располагаются там сидя, как на обычных лавках, по три-четыре человека на место. Мы с Гарффом оказались в числе самых нерасторопных и нам досталось нижнее сидение возле туалета, которое мы делили еще с тремя пассажирами.
Я с улыбкой поглядел на Граффа, - ну, поехали! -сказал я.- поехали, согласился Графф, и поезд тронулся.

В вагоне было ужасно душно, воздух пах мягко сказать неприятно, а спина зетекла и болела, но поезд нес нас в Крым, и это воодушевляло.
- Знаешь Графф, там ведь Даша сейчас в Крыму, - решил я наконец сознаться, до сих пор эту пикантную подробность я опускал.
- Ах ты гад! Так вот зачем мы в Крым едем, - возмутился Графф, - хотя, так будет даже забавней. А Мишенька знает?
- Не знает, да и Даша не знает. И знаешь что самое смешное? Я совершенно не помню в каком городе они остановились, мне вроде Даша говорила, но я напрочь забыл. И с другой стороны, я все еще не уверен, что буду искать их. В конце концов, мы может просто отдохнуть в Крыму, и вернутся обратно.
- Ну конечно, - с ухмылкой произнем с Графф.

Часа через четыре треться полка над нами освободилась, и мы решили спать на ней по очереди, по часу каждый. Полка была боковой, и главным ее неудобством было даже не отсутствие мягкого покрытия, главным ее неудобством было наличие ящика, занимающего где-то половину полки, так что спать на ней можно было только на боку. При чем, только на правом боку, так, чтобы коленки не упирались в ящик. Графф спал первым, ровно через час я разбудил его, согнал с полки и кое-как забрадлся на нее сам. Какой-то твердый предмет в кармане джинцов больно упирался мне в ногу и усугублял мое и без того некомфортное положение. Пытаясь не вывалится с полки я изогнулся и извлек его из кармана, это оказалась одноразовая копеешная зажигалка, пластмасовая с железным полпаком на котором латиницей красовалась надпись WINNER. Хороший знак, подумал я, вот уж действительно винер, не дать не взять. Я улыбнулся, настороение немного поднялось, и я стал плавно проваливатся в сон, когда из мутных глубин моего подсознания, якрой вспышкой, само собой вспыхнуло слово Портенид. Я свесился с полки и растолкал Граффа.

- Графф! Графф, проснись!,- произнес я шепотом. Графф недовольно приоткрыл один глаз.
- Чо нада?
- Портенид, Графф!
- Чо?
- Портенид!!!
- И что это значит? - немного раздраженно спросил он.
- Ну, я не уверен, но по-моему это название города в который отправились Даша с Мишенькой.

- Ну как приедем, купим карту и глянем, есть ли такой город, - рассудил Графф.
- Договорились, - прошептал я. На душе стало как-то легко, и я почти сразу уснул.

В Севастополь мы приехали утром, сильно помятые и невыспавшиеся.
- Ну, с чего начнем наш путь?  - поинтересовался Графф.
- У Тани подружка есть, Аня, учится в пищевом техникуме, в Артеке сейчас практику проходит. Она как-то меня в гости приглашала, вот думаю оттуда и начнем.
- Думаю, когда она тебя приглашала, она не думала, что у тебя ума хватит приехать .
- Не думала, вероятно, но и за язык ее никто не тянул, - сказал я и улыбнулся, - по крайней мере, покормит нас, хоть разок.
- Ну, тоже не плохо.
Мы перекусили бутербродами с колбасой, купили билет на троллейбус до Ялты и отправились в путь. Троллейбус полз неспеша, так, чтобы его пассажиры смогли более тчательно рассмотреть восхитительной красоты пейзажи выличественно проплывающие мимо.

Огромные горделивые горы склонились над берегом и плавно сползали к морю лесами и виноградниками, превращаясь в маленькие коробочки домов ближе к воде, а после тонули в лазурной пучине. Море слепило глаза, было спокойным и безкрайним, даже воздух тут был другим, чистым и, несмотря на жару, свежим. Я подлядывал на Граффа, он с восторгом уставился в окно, а лицо его излучало искреннюю, по-детски наивную, радость.

Троллейбус ехал уже третий час, и до Артека, по-моим подсчетам, оставалось не больше двадцати минут, когда Графф вдруг начал трясти мое плечо.
- Смотри, - воскрикнул он радостно, и жестом указал на окно. За окном медленно проползал указатель с надписью "Патренит" и стрелкой вниз, - видать, таки и правда, есть такой город, лунатик ты чертов!
- Видать есть, - согласился я, смотря, как извилистая дорога от указателя спускается вниз и теряется в зелени деревьев. Проехав Патренит мы обогнули Медведь-гору, сразу за которой и располагалась остановка Артек, до самого лагеря нужно было еще дойти. Мы съели по бутерброду, я покурил и мы двинулись в путь.
- Да, красиво тут конечно, я и не ожидал, - поделился впечатлениями Графф.
- Красиво, а мы еще даже к морю не спускались! Вот там виды конечно открываются! Эх, Графф, мы все-таки доехали! Мы в Крыму! - воскрикнул я с чувством и хлопнул его по плечу. От удара из рюкзака выпал рулон туалетной бумаги и покатился вниз по склону.
- Лови его, - крикнул Графф, - Лови, у нас туалетной бумаги в обрез. Но проворный рулон был уже далеко, разматываясь он оставлял ярко-белую полоску бумаги, которая отлично контрастировала с серым асфальтом. Мы смотрели на извилистую дорогу, что уходила далеко вниз, и где-то там, едва заметная, катилась наша туалетная бумага, повторяя изгибы дороги яркой белой нитью.

- Вот видишь Графф, - произнес я с гордостью,- мы в Крыму считаные часы, а уже оставили яркий след!
- Да уж, еллоу брик роад, - согласился Графф.

Общежитие Ани мы нашли без труда. Внутрь нас не пустили, поэтому пришлось ждать ее появления в холе. Аня спустилась через пол часа.
- Привет, - поздоровалась она без должного энтузиазма. Ни удивления, не радости лицо ее не выражало. Мы с Граффом переглянулись.
- Привееет! А помнишь, ты меня в гости приглашала? Ну, так вот!, - я попытался состроить развеселую мину, но тут же споткнулся о гранитное выражение лица Ани.
- Ну да, помню.... приглашала, - мы вышли на улицу и я закурил.
- И где планируете остановится, - поинтересовалась она.
- Пока не думали, может в лесу или на пляже.
- В лесу не советую, там звеи ядовитые и пауки, на пляже чайки, могут у спящего глаз выклевать, а еще случай был, дельфин мальчика чуть в море не затащил.
- О Крым, гостиприимнее нет места на земле, - съехидничал я.
- Ну, в общем, могу вас покормить, завтрак у нас в восемь, обед в час, ужин к шести, найдете  меня у столовой, я все устрою. В остальном же... отдыхайте. Мы поблагодарили Аню и отправились искать место для ночлега.

Вышли мы на небольшое поле, за территорией Артека, уляглись на траву и доели остаток колбасы с хлебом. Воды набрали в небольшой деревушке, что располагалась почти у самого моря, прошли ее и спустились к дикому пляжу. К пляжу вел довольно таки крутой и высокий спуск, к концу превратившийся в почту отвесную скалу. Рюкзак мы скинули вниз, сами же, осторожно спустились по камням, поддерживая друг друга. Сам пляж, представлял из себя нагромождение огромных валунов, самый маленький из которых был размером с мою голову, так что передвигаться по нему можно было лишь перепрыгивая с камня на камень. Ночевать на таком пляже не представлялось возможным, а солнце уже клонилось к закату.

Мы стали подумывать вернуться в лес, когда среди наваленных камней Графф углядел один, намного больше остальных, он имел зеркально ровную поверхность метра два в диаметре.
- А вот это уже интересно, - сказал он с надеждой, - вот здесь мы видимо и заночуем.
Лежать на камне было приятно, он был теплым и от него пахло морем. В любом случае, думаю, ночевать на нем было-бы куда комфортнее чем на третьей полке общего вагона, по крайней мере падать с него было не так высоко и коленки не упирались в шкаф, единственное что смущало Граффа, это компания молодых людей, разместившихся неподалеку.
- Слушай, как-то мне тут неуютно, пошли дальше пройдемся.
- Графф, да ну, отличный камень, ну подумаешь, ребята отдыхают, такие же, как мы оболдуи, поди.
- Ну, если есть один камень, то будет и другой, пошли дальше!
Я неохотно согласился, и мы попрыгали дальше по пляжу, в поисках более уединенного местечка.

Такое местечко нашлось, правда, камень был хоть и больше первого, имел существенный изъян, небольшую ступеньку посередине и был наклонен к морю, так что человек попытавшийся лечь поперек, непременно скатился бы вниз. Сонце уже скрылось за горизонт, тень от скалы падала на пляж, сильно ухудшая видимость, и передвигатсья дальше было опастно.
- Ну, видать, здесь и остановимся, - сказал я недовольно. Графф открыл рюкзак, извлек из него две морковки, наощупь пробрался по камням к морю, и почистил их в морской воде. Вернулся он, таким же образом, и протянул мне одну. Вероятно, я был сильно голоден, так как морковка, приправленная морской водой, показалась мне невероятно вкусной. На небе появились первые зведы, в трех шагах от нас чуть слышно дышало море, а вдалеке, щедро окрашивая водную твердь, засветился тысячами разноцветных огней южный берег Крыма, искрясь на фоне черных гор всеми цветами радуги, будто сокровища просыпаные мифическим исполином. Включился Ялтинский пограничный прожектор, с легкостью разрезав тьму, столп света поблуждал по морской глади, выхватывая из темноты небольшие суденышки, и исчез, так же внезапно, как и появился.

- А ты на небо посмотри, - восторженно воскрикнул Графф, уже окончательно стемнело, небо сияло и переливалось яркими молочно-звездными кружевами, - В жизни не видел такого звездного неба.
Я вздохнул и закурил.
- Я вот что думаю, может, вообще ну его, искать их, - поделился я рассуждениями с Граффом,
- ну что я лезу к ним, жизнь порчу, ну жили же они как-то, Даша, Мишенька. Поди, счастливы были, а так и себе жить не даю и им, мама вон Дашина, тоже нервничает поди, Валокордин пьет.
- Ну, мне и тут хорошо, а там ты сам думай.
- Ладно, давай спать, утро вечера мудренее.

Заснуть долгое время не получалось, голову терзали мысли о смысле моего бытия, и целесообразности моих поступков, а тело терзала ступенька на камне, что упиралась аккурат в печень. Я попытался перевернуться на другой бок, но тут же вскрикнул от боли.
- Что перевернуться попытался, -  донесся из темноты ехидный голос Граффа.
- Ага, а у тебя тоже бок болит? - после ночи в общем вагоне, правый бок мой, был отдавлен твердой третьей полкой настолько, что любое к нему прикосновение вызывало острую боль, особенно пострадали косточки, что выпирали из моего тощего тела - ребра и таз.
- Ага, тоже болит, - отвечал Графф, чье тело было не менее тощим, чем мое.
- А я тебе говорил, нужно было на первом камне останавливаться, засмущала его компания, фифа блин.
- Пошел ты в жопу! - ловко парировал мой упрек Графф.
- Спокойной ночи Дима.
- Спокойной ночи Андрей.

Проснулся я глубокой ночью, от навязчивого ощущения, что на меня кто-то смотрит, открыл глаза и не двигаясь попытался рассмотреть хоть что нибудь сквозь кромешную тьму и пляшущую перед глазами рябь. На краю камня, едва различим, стоял склонившись мужской силуэт и точно так же всматривался сквозь темноту, пытаясь рассмотреть место нашего ночлега. Не будучи до конца уверенным, что видение сие не плод моего воображения я растолкал Граффа.
- Графф! Граааф!,- протянул я шепотом, - по-моему, на меня кто-то смотрит! Графф закряхтел и издал какие-то нечленораздельные звуки. - Графф, - не унимался я, - Я серьезно, тут кто-то есть. Глаза мои уже привыкли к темноте, и теперь я был абсолютно уверен, что над камнем склонился человек, точнее мальчик, лет пятнадцати. К тому же, визитер был не один, в море, по колено в воде, стояло еще три парня. Графф нехотя привстал, протер залипшие глаза и огляделся.
- Кто здесь? - спросил он, и голос его прозвучал в темноте поистине зловеще, вероятно надышавшись свежего горного ветра, Графф сильно охрип, и теперь голос  его более походил на голос огромного небритого пятидесятилетнего мужичины, только что сбежавшего из мест лишения свободы. От такого неожиданного баритона,  даже мне стало как-то не по себе, хотя я прекрасно знал как выглядит источник этого звука, не прошенным же гостям нашим видимо стало настолько неуютно,  что даже в темноте было видно как ерзают в нерешительности их силуэты, решая стоит ли бежать, или уже поздно.
- Мы, - отвечал осторожно один из визитеров.
- Кто мы? - еще более устрашающим тоном прохрипел Графф, я поежился.
- Мы… , -неловкая пауза, - Мы  собираем дары моря!
-Понятно, - многозначно подытожил Графф и снова улегся на камень. Ребята облегченно вздохнули и поспешили дальше по набережной. А ведь они вернуться, - подумал я, - и может быть уже утром, когда  устрашающий рык Граффа будет невыгодно контрастировать с  его крайне интеллигентной внешностью и хрупким телосложением. Я глубоко вздохнул,  машинально перевернулся на правый бок, сильно выругался, перевернулся снова на левый, и вскоре заснул. Проснулся я уже утром, от яркого солнечного света. Солнце чуть встало над морем, но уже светило так сильно,  что с легкостью пробивало закрытые веки. Я попытался укрыться плащ-палаткой, но и это не помогло. Пляж, что вечером благосклонно укрывал нас  тенью горы, утром был абсолютно беззащитен перед всепроникающими солнечными лучами. Камень остыл за ночь и стал неприятно влажным. Тело ныло, сильно хотелось спать, а левый бок теперь болел значительно сильнее правого. С величайшим трудом я оторвал себя от холодного камня, попытался встать, но тут-же рухнул наземь. Некоторое время простоял на карачках, потом вновь лег на спину и закурил. Вся эта ситуация меня сильно злила, злила вторая по счету бессонная ночь, злило солнце скрыться от которого не представлялось возможным, злили ребра мои, на которых с двух боков красовались маленькие синячки,  в местах, где они выступают наружу, злил холодный мокрый камень, влажная одежда,  злило море, злили дурно орущие чайки, злил Артек, Партенит злил, а Даша с Мишенькой меня просто бесили. Но, больше всего, меня злила компания невоспитанных подростков, собирающих дары моря, что возвращалист с ночной прогулки. Один из них, самый рослый, с наглой рожей направился в нашу сторону, но увидев нечеловеческое выражения лица моего, замялся и свернул. Рядом зашевелился Графф, я глянул на него и невольно улыбнулся. Лицо его сильно распухло и обветрилось, на раздутом лице красовался гипертрофированный рот с растянутыми поверх него жиденькими усиками, а глаз было почти не видно, они превратились в мелкие заплывшие щелочки, что еле выглядывали из-под огромных щек. В большим трудом он поднялся,  уселся на камень и уставился в никуда невидящим взглядом.
- Доброе утро Дима,- прохрипел я. Вероятно и мне довелось с лихвой отведать горного воздуха накануне. Ответа не последовало. - Который час? Графф, по-видимому, не воспринял вопроса, поэтому я повторил его много громче.
-Графф!!! Времени сколько?! - Лицо Граффа осталось недвижимым, однако я отчетливо услышал скрип, с которым повернулись в мою сторону его глазные яблоки. Он поднес руку с часами к щелкам глаз, долго смотрел на циферблат, убрал руку, некоторое время сидел молча, вероятно пытаясь вспомнить зачем он подносил руку к лицу,  еще раз посмотрел на часы и, наконец, сообщил мне время.
- Пол пятого. - Выдавил он из себя
- Охренеть!
Мы спустились к морю и умылись холодной морской водой, это помогло хоть немного придти в себя, собрали вещи и спешно покинули пляж, гонимые чрезмерно ярким солнечным светом. Найдя укрытие в тени размашистой сосны, мы остановились позавтракать, Графф порылся в рюкзаке и извлек из его недр нехитрую снедь - две жестяные баночки с кашей, пакет с салом и хлеб. Хлеб сильно раскрошился, а сало, плотно завернутое в целлофан, при такой жаре приобрело характерный, весьма неприятный запах и покрылось тонким слоем слизи. Но, хуже всего, дела обстояли с кашей. Изначально белая, в месте соприкосновения к банкой, она почернела, и зеленела ближе к центру, едва сохранив свой первоначальный цвет на маленьком островке,  посередине, размером не больше десятикопеечной монеты. Чувствовал я себя довольно жалким, голова болела, ныло туловище и зловонная жижа во рту оптимизма не добавляла.
- Ты знаешь Графф, а ведь еще одной такой ночи я не вынесу, - я поглядел на Граффа и понял что он полностью разделяет мои чувства.
- Да,в принципе, я тоже не в восторге от уровня комфорта.
- Думаю нам все-таки нужно поискать наших более благоустроенных друзей.
- Партенит говоришь? - С улыбкой спросил Графф.
- Партенит! – Вздохнул я.

Вещи мы отнесли в общежитие Ани и оставили на вахте, чтобы продолжить путь налегке. Единственная ноша, которой отяготил нас Графф, была пластиковая двухлитровая бутылка воды, запасливо набранная им во дворе  общежития. К трассе на Партенит вело две дороги, одна асфальтированная, та, по которой мы спустились к Артеку, была извилиста и чрезмерно длинна. Другая, едва протоптанная тропинка, вела прямо к трассе через гору, была много сложнее первой, но и несоразмерно короче. В целях экономии времени мы выбрали вторую, она оказалась несколько круче, чем выглядела со стороны, так, что под конец пути нам пришлось вскарабкиваться вверх на карачках, бутылка сильно мешала подъему и я ее выкинул. Спустя два часа мы вышли на трассу, тротуара не было, поэтому мы шли как можно ближе к краю дороги, чтобы не попасть под колеса машинам, проносящимся мимо нас на космический скоростях. Асфальс был таким горячим, что температура его чувствовалась даже сквозь кеды, в горле пересохло, а одежда от пота промокла до нитки.
- Зачем бы воду выкинул, придурок? Еще и отхлебнул перед тем, - причитал Графф.
- Я же тебе предложил, - ты отказался.
- Я же не знал, что ты ее выкинешь! Знал бы, уж не отказался бы.
- Графф она тяжелая была, и ее держать неудобно было. Я из-за нее чуть пару раз со скалы не свалился.
- Мне бы отдал.
- Так моя очередь нести была, ты бы меня послал.
-Так ты ее выкинуть решил!!! Очень умно!
- Да что ты завелся так, тут идти пол часа до того Партенита, там уж напьешься, я тебе лично куплю два литра воды. Пей не хочу.
- Пол часа идти? Пол часа на троллейбусе ехать, я успею копыта сдвинуть пока мы до воды дойдем.
- Крови моей напьешься, упырь!
- Будь уверен! - отрезал Графф.
Дабы успокоить разволновавшегося друга, я решил спросить путь у мужчины, что продавал крымский лук на обочине. Лук такой отличается от обычного, репчатого, приятным сладковатым вкусом, практически лишенным жгучести, и насыщенным фиолетовым цветом. Большие красивые луковицы был сплетены в аккуратные вязанки и развешены на деревянных подставках, рядом, на низенькой табуреточке, восседал сам владелец, грузный мужчина, среднего возраста, обладающий большой блестящей лысиной и выразительными печальными глазами.
- Доброго здоровячка!  - поприветствовал я незнакомца, - вы не подскажите, мы до Партенита дойдем? - Мужчина окинул нас усталым взором, и развел руками.
- Ну, то оно одному всевышнему известно, дойдете вы или нет. - Мы с Граффом переглянулись.
- Эээ...Нууууу... В смысле далеко ли до Партениту, - продолжил я уже не так уверенно.
- Ну как далеко?! - не терял лица собеседник, - Как сказать! Одному вот близко, другому далеко. Так и не скажешь.
- Ну идти-то долго?
- Ну кому час долго, кому день не долго. Все относительно!
Осознав, что вразумительного ответа я не получу, а дальнейшие расспросы могут закончиться дракой, я сдержанно попрощался и мы продолжили путь.
- Ишь ты! – поражался я, - ты тут весь такой ыыыыы, такой уууу весь,  что-то стараешся там, тужишся, такой егегей как, весь прямо. Куда-то все лезешь, бежишь куда-то, из порток выпрыгиваешь, а потом вот так, неожданно, споткнешся суетно об такого вот дяденьку. И поймешь что на самом-то деле, оно же в мире все бля относительно, понимаешь Графф? Отностительно все! И как осознание к тебе это придет, так непреодолимо захочиться бросить все нахрен, сесть вот тут, с дядькой этим рядышком, на табуреточку. Лук крымский заезжим мудакам продавать! А там глядишь, за занятием этим безхитростным тебе и смысл жизни отроеться, а там уж и до нирваны не далеко!
- Да мощный дядька, - согласился Графф.
Около полудня мы дошли к указателю "Партенит", вниз по склону спустились с трассы и вошли в город. Первым, что встретилось нам на пути, был небольшой рынок и маленькое кафе в три пластмассовых столика, единственным товаром которого было пиво.
- Поесть бы, Графф, - предложил я.
- Да, можно и поесть, - согласился он, - только, нам еще неизвестно, сколько на ногах придется быть, поэтому нужно перекусить чего нибудь легкого, но калорийного, чтобы тяжести в животе не было потом и на долго хватило.
- Я бы выпил пива.
- У нас денег мало, - возразил он.
- Графф, пиво калорийное!  - не унимался я, - и легкое. Пиво легкое и калорийное! И я бы его выпил.
-  Ну, вообще да, но нужно еще съесть чего нибудь. Ты пока иди пива закажи, а я пробегу по рынку, гляну, что можно купить.
Я купил два бокала пива, уселся за столик и стал ждать Граффа, в надежде на легкую и калорийную пищу, в идеале мясо. Графф не заставил себя долго ждать и спустя минут десять я наблюдал его довольную физиономию и подозрительной формы пакет в руках. Он радостно, но осторожно положил его на стол, и жестом пригласил разделить с ним трапезу. Я удивленно уставился на пакетик.
- Графф, что это?
- Это яйца! - сообщил он с гордостью, вероятно, он был доволен проявленной им смекалкой при выборе провианта и экономией средств, - Настоящие домашние яйца! У бабушек покупал, желток желтый-желтый, не то, что фуфел магазинный.
- Графф, что это? - повторил я свой вопрос.
- Ну яйца, что? Вкусные питательные яйца, чем ты не доволен, не пойму?
- Графф, - начал я, стараясь не повышать голос,  - ты за чем ходил? За едой! Не знаю, как там у тебя, но в моем понимании еда, это, по крайней мере то, что можно жевать.
- Ну жуй!, - улыбнулся Графф. Я послал его адрес несколько нелестных замечаний, встал из-за стола и направился в сторону рынка.  А и действительно, что купить, рассуждал я пока взгляд мой пробегал по густо наполненным прилавкам. Колбаса и вправду была слишком дорогой, есть ее без хлеба бессмысленно, целую буханку мы вряд ли осилили бы, носить ее потом весь день с собой  неудобно, а Графф скорее высосал бы себе глаз, чем разрешил выкинуть пол буханки хлеба. Тушенку нечем открыть да и есть нечем. Сала я наелся с утра, и думаю, отведать его вновь мне захотелось бы нескоро. Внимание мое привлекла яркая упаковка шоколадного бисквитного рулетика, я призадумался, помнится, Графф рассказывал, что шоколад один из самых питательных продуктов и бисквит все-таки хлеб какой-никакой, да и цена небольшая, опять-же.  Я с гордостью положил блестящую упаковку на стол перед Граффом, теперь пришла его очередь удивляться.
- Что это Андрей?
- Это бисквитик, шоколадный, очень питательный!
- Но, он же сладкий, Андрей.
- За то, его можно жевать!
- Да, но он сладкий!
- Так! Ладно, - прервал его я, - не хочешь не ешь. Я демонстративно выпил яйцо и откусил хороший кусок сладкого бисквита. Графф с подозрением наблюдал за процессом, ожидая моей реакции. Прожевав питательную массу, я запил ее пивом.
- Вполне сносно! - сообщил я ему. Графф взял яйцо, хотел проделать в нем дырку, но вместо этого, подсознательно повинуясь старой привычке, надбил его о край бокала и вылил содержимое в пиво. Некоторое время он смотрел на бокал, потом вздохнул и размешал желток пальцем.
- Приятного аппетита Андрей, - пожелал он мне.
- Приятного аппетита Дима.
Окончив завтрак, мы двинулись вниз по дороге, вглубь города.
- С чего поиски начнем? - поинтересовался Графф.
- Не знаю, что могут делать люди на курорте? Вероятно, купаться в море, пойдем к морю, рано или поздно они там появятся. К счастью Партетит оказался давольно небольшим городом и имел всего два пляжа. Городской - общедоступный, попасть на который можно было, заплатив кассиру символическую сумму, и пляж принадлежащий пансионату, вход на который обычным зевакам был заказан. По понятным причинам мы выбрали первый. Искупавшись в море, мы позагорали на огромном валуне и утомленные солнцем поспешили укрыться в небольшом павильоне пляжной кафешки, выбрав столик с лучшим видом на пляж. Я закурил, а Графф сходил к барной стойке и принес пару бокалов пива.
- Пей медленней, судя по всему, мы тут надолго, - посоветовал он. Торопиться и вправду было некуда. Два, или около того, часа мы усиленно всматривались в посетителей пляжа стараясь углядеть знакомые лица, но оных не появлялось. Пиво, так экономно растянутое нами на все это время, нагрелось чуть-ли не до кипения, и пить его стало невозможно. Я вылил остатки на песок и сходил за новой порцией. Ни Даша ни Мишенька на пляже упорно не появлялись. Графф задумчиво посмотрел на огромный валун на берегу, который отделял городской пляж от пляжа пансионата.
- Знаешь Андрей, - сказал он наконец, - я вот думаю, что будь я Мишенькой, я бы вряд ли полоскал свое бренное тело на городском пляже, вместе с обычным пролетариатом. Скорее всего, за меня бы договорились и  сделали бы мне пропуск на пляж пансионата, который, я уверен, гораздо более элитный.
- Вполне возможно, - согласился я. - Осталось только придумать, как бы нам туда попасть.
А попасть на пляж было не такой уж и легкой задачей. По воде, как я уже упоминал, пляж отделялся от городского большим куском скалы, далеко уходящим в море, так что оплыть его с вещами, при этом не намочив их, практически не представлялось возможным.  А мочить валюту желания не возникало. Пройти через проходную тоже не вышло. Бдительный страж был категоричен, и пускать нас на территорию пансионата без санаторной книжки не собирался, от предложенного мной скромного денежного поощрения он наотрез отказался. Оставался единственный путь. Пансионат по периметру был обнесен каменным забором метра в два с половиной в высоту, сверху его украшал густой моток колючей проволоки, дабы отвадить не прошенных гостей, вроде нас с Граффом, а сама стена щедро измазана солидолом. Вот через эту стену мы и вознамеривались проникнуть внутрь. Пройдя вдоль забора, мы нашли безлюдное место идеально подходящее для проникновения.
- Ух ты, какая шелковица! - воскликнул Графф и в мгновение ока взобрался на дерево. Рядом с забором росло ветвистое дерево, густо украшенное красивыми сочными плодами, таких больших ягод я в жизни не видел. Графф с энтузиазмом стал пригоршнями запихивать их рот и  аппетитно жевать. Удержаться было невозможно, и я последовал его примеру. Шелковица оказалась не такой сладкой как выглядела, но очень сочной, налитые соком ягоды были очень нежными и оторвать их от дерева не раздавив было очень сложно. Плодоножка оставалась на ветке, а раздавленная ягода в руках. Сок тек по рукам, крася их в насыщенный бордовый цвет до локтей. Закончив трапезу, мы вернулись к забору. Графф подсадил меня и я нащупал место на кромке забора не выпачканное солидолом, уцепился за него руками и попытался подтянуться помогая себе ногами, ноги соскальзывали на солидоле, и я то и дело бился коленками об камень, приложив неимоверные усилия мне все-таки удалось вскарабкался на стенку и подать руку Граффу. Графф оказался немного тяжелее, чем я рассчитывал, он с силой потянул меня вниз, и я чуть не рухнул с забора. Лишь в последний момент мне удалось схватиться за выступ на камне, а левая нога упала прямо на колючую проволоку, железный шип которой, больно впился мне в кожу. Матерясь я подтянул Граффа и спрыгнул с другой стороны забора. Уже через несколько минут мы ступали по камням преславутого пляжа. Пляж оказался раза в четыре больше городского, и, действительно, производил впечатление более ухоженного. Шли мы не спеша, внимательно вглядываясь в лица отдыхавших, в поисках наших друзей. В какой-то момент я заметил, что отдыхающие так же пристально, с подозрением, смотрят на нас, то и дело, с опаской переводя взгляд на собственные вещи. По началу, я думал, что мне это кажется, но и Графф заметил подобное. Взгляды были не просто подозрительные, в них явно читалось плохо завуалированное отвращение и может даже некоторый страх перед нами, стараясь понять, в чем же причина такого к нам отношения. Я осмотрел нас критическим взглядом, и тут же, ход мыслей отдыхающих стал мне понятен. Два оборванца, с красными обгоревшими мордами, грязные, с головы до ног, перепачканные солидолом, со сбитыми в кровь коленками, и бордовыми по колоть руками, пожалуй,  увидав таких, я бы и сам стал присматривать за своими вещичками повнимательней. Мне стало как-то сильно не по себе. Поиски Даши отошли на второй план, а единственное, чего мне хотелось сейчас - поскорее дойти до конца пляжа, чтобы скрыться от сверлящих взглядов курортников и постирать одежду. Мы сильно прибавили шаг и к концу пляжа почти бежали.  Нырнув в воду я изо всех сил тер свои руки пытаясь отмыть шелковичный сок, что оказалось не так уж и просто сделать. После получасовой борьбы, мне все-таки удалось более-менее отмыть руки от сока, а ноги от солидола. Мы постирали одежду и разложили ее на камнях, благо камни были раскаленны до бела, и одежда сохла на глазах. Немного успокоившись, я закурил, чем незамедлительно вызвал массу возмущений немолодой женщины загоравшей неподалеку от нас.
- Молодой человек! Здесь курить воспрещается! - негодуя вскричала она.
- Почему это воспрещается? - поинтересовался я.
- Потому, что это пансионат для легочников, курить здесь воспрещается!!!
- Ой... - осекся я, - извините пожалуйста, - и спешно затушил сигарету.
- Слушай, пошли отсюда, а? Как то мне тут неуютно, - предложил Графф, я согласился как так полностью разделял его чувства. Мы одели едва подсохшую одежду и покинули территорию пляжа.

- Что на повестке? – Дима глядел на меня устало, но с пониманием. Теперь мы вышли за ворота пансионата и неспешно прогуливались вдоль сувенирных лотков, без интереса скользя ленивым взглядом по прилавкам усыпанным пестрящими безделушками.
- Даже и не знаю, есть еще один вариант, но это на самый крайний случай. Думаю, он скорее навредит, чем принесет пользу.
-И все-таки? – настаивал он.
- Ну, можно позвонить Дашиной маме, полюбопытствовать. Она наверняка знает адрес, где остановилась ее дочка.
-  Думаешь скажет? - с сомнением спросил Графф.
- Думаю нет, - ответил я честно.

Главпочтамт  мы нашли почти сразу, благо город, как я уже упоминал, был небольшим и все административные знания скучились в центре недалеко от сувенирного рынка. Выстояв небольшую очередь в кассу, я купил телефонную карту и направился в кабинку.  Глубоко вздохнув, я прислонился головой к стеклянной двери и набрал номер.
- Алло, - спустя пару гудков донесся из трубки приятный женский голос.
- Добрый день, Агнесса Петровна, - произнес я настолько дружелюбно, насколько это вообще возможно, - это Андрей, Дашин…  одногруппник.
- Я узнала, Андрей, - холодно бросила она, и голос в трубке сразу перестал казаться приятным. Несмотря на небывалую жару я поежился.
- А Даши дома нет, - сообщила она не без удовольствия, - они с Мишенькой уехали отдыхать в Крым.
- Да-да, я знаю,- начал я спешно, - я как раз поэтому, собственно, вас и беспокою. Вы случайно не знаете адреса где они остановились, - вопрос мой, по крайней мере я на это очень надеялся,  прозвучал как бы между прочим, так, из праздного любопытства. Дескать, решил я поинтересоваться, без особого на то интереса, в целях поддержания беседы и не более, адресом, где остановилась ваша дочка. Будто знать мне это, на самом деле, нету никакой нужды, будто и не стоит сейчас в городе Партените двух изнеможденных чудаков, осоловевших от жары и усталости, единой мыслью исключительно себя тешащих,  найти дитя ваше прелестное и испортить отдых ненаглядному зятю вашему, пусть пока и несостоявшемуся. Однако же, несмотря на мои ожидания, быстрого ответа не последовало.
- А вам, Андрей, зачем адрес? - выдержав достаточно длинную паузу, спросила Агнесса Петровна осторожно и с явным подозрением.
- Нет-нет, вы не подумайте, они нас просто приглашали вместе отдыхать поехать, а у меня сессия была, а вот теперь приехали в Крым, решили в гости зайти, а адреса не знаем, -оправдывался я перед Дашиной мамой как мог, и, самое забавное, что по сути это не было ложью.
- Приглашали? - повторила она с сомнением, - ну, если приглашали… Точного адреса я не знаю, знаю только город – Партенит.
- Ну хоть городом мы не ошиблись, - невесело сообщил я Графу повесив трубку.
- Знаешь, - начал он, - а я вот думаю, зря ты все-таки Дашиной маме позвонил, она ведь наверняка сейчас уже звонит Мишеньке на мобильный, а он, поди, одной рукой его, телефон, держит а другой уже чемоданы пакует, дабы увести предмет своего вожделения от тебя упырька подальше.
- Вероятно, так и есть, - мне удалось улыбнуться.  Я глубоко вздохнул, выдохнул, и вместе с углекислым газом тело мое покинули остатки куража, я обмяк и вмиг стал скучным, навалилась усталость.
- Поехали назад, - подбадривающее хлопнул меня по плечу Графф, - Еще вполне успеваем на ужин.
- Поехали.




Красота.

Автовокзал находится совсем недалеко от почтамта, но дорога сия была нам  мучительна. Солнце, хоть и клонилось уже к горизонту, светило все еще достаточно ярко, а кожа наша, до сих пор  ультрафиолетом не избалованная, за день, проведенный на свежем воздухе, обгорела настолько сильно, что при попадании на нее открытых лучей жгла нестерпимо. Путь к станции мы преодолевали короткими перебежками из одной тени в другую.
Купив билет, мы приютились к небольшом кафе, под открытым небом.  До автобуса оставалось еще два  часа, я заказал два бокала пива и по большому куску пиццы. Графф было думал возразить что-то, вероятно про экономию средств и грядущий ужин, но, встретившись со мной взглядом, осекся, и возражать раздумал.
Я зло и сосредоточенно пилил неподатливый кусок пиццы, когда боковым зрением углядел небольшую компанию молодых людей, что отделилась от общей толпы зевак на остановке, и направилась в нашу сторону. Я усердно пилил тесто, не глядя в их сторону, в надежде, что компания направляется к соседнему столику, но предчувствие меня не подвело. Ребята застыли в нерешительности в паре шагов от нас, голову я решительно не поворачивал, упирая взгляд в свою тарелку, кожей чувствуя на себе чужие взгляды. Я ждал, продолжая елозить совершенно тупым ножом по тарелке, ожидая, что непрошенные гости развернуться таки и уйдут, повинуясь проснувшемуся внезапно голосу разума, но они не уходили. Я начал закипать, вот уж и правда подходящий конец для такого денька, быть избитым на остановке толпой гопников, но коль уж и так, то пожалуй даже лучше, настроение, по крайней мере, располагало. Ну а зачем интересно знать, вот так запросто, подходить к незнакомым людям, в момент трапезы, и стоять у них над душой, да еще и молча. В конце концов у меня в руках нож, зачем вот так стоять и молчать над человеком с ножом, и пусть он тупой как булыжник, зато сердце у меня соколиное. Я нарочито медленно вытер нож салфеткой, взвесил его в руке, стараясь придать себе вид угрожающий и повернул голову.
Мы так и смотрели друг на друга минуты с пол, не зная, что сказать, то ли от удивления, то ли от радости. Я и Даша. Вместе с Дашей  на меня смотрели Мишенька, младшая сестра Даши Оксана и еще какой-то, до тех пор незнакомый мне, паренек, примерно моего возраста. Мы смотрели друг на друга и молчали, а потом я расхохотался. Расхохотался громко и искренне. Графф недоуменно посмотрел на меня, будучи увлеченным пищей он даже не заметил пришлых знакомых, давясь от смеха, не в состоянии вымолвить и слово, я просто ткнул пальцем в их сторону.

- Ну! За встречу! – провозгласил я под торжественный хруст пластиковых пивных стаканов. Мы приставили соседний столик, усадили новоприбывших и теперь мирно тянули пиво, обсуждая наши увлекательные приключения.
- Вот ведь ирония, - продолжал я, - мы весь день потратили на ваши поиски, а в итоге, нашли нас вы, к тому же совершенно случайно.
- Ну, на самом деле не совсем случайно, - отвечал Мишенька, - мне Дашина мама позвонила, сообщила, что вы тут, вот мы и решили отправиться на ваши поиски. Я глянул на Граффа, и тот язвительно ухмыльнулся.
- Здорово, конечно, что мы встретились, - улыбнулся я и тайком взглянул на Дашу, -еще час и мы бы уехали.
 Даша была молчалива, в разговоре не участвовала и почти все время, не отрываясь, смотрела на меня, вероятно прибывая в глубочайшей прострации. Я старался не смотреть в ее сторону, но взгляд, то и дело возвращался к ней. 
- А вы где остановились? – поинтересовался Мишенька.
- Ну… Недалеко от Артека, - уклончиво отвечал я, не желая вдаваться в подробности.
- А что снимаете, – не унимался тот, - комнату или номер в пансионате? Тут ехидное естество Граффа прорвало плотину врожденной деликатности, и он вступил в беседу.
- Уууу, Михаил, - он изысканно причмокнул губами, скорчив при этом донельзя аристократическую мину, - мы арендовали роскошный двухместный камень с великолепным видом на море! Мишенька непонимающе посмотрел на Граффа,  вероятно приняв сказанное за шутку.
- Как это, на роскошном камне? - переспросил он.
- Невероятной роскоши камень! - поддакнул Графф.
- Да ну, не на таком уж и роскошном, - я метнул в Граффа злобный взгляд и почесал больной бок, - были там и пороскошнее, но кое-кто предпочел комфорту уединение. 
- Понятно, - Мишенька еще некоторое время подозрительно смотрел на Граффа, верно так до конца и не поняв, шутим мы либо говорим серьезно, еще бы, в его мире люди не спали на камнях и не ездили в общих вагонах.
- Так что, у вас автобус сейчас, а то мы на пляж собирались, если желаете, пойдемте с нами, - полюбопытствовал Мишенька, ставя на стол пустой стаканчик. Я бросил на Дашу быстрый взгляд, и она, едва заметно, покачала головой, явно не желая расставаться со мной так скоро.
- Ну, ради такого дела, можем и позже уехать, торопиться нам особо некуда, - согласился я и снова глянул на Дашу.
- Да, да. Пойдемте, нужно только домой заскочить, переодеться, -добавила она.

Квартира, где остановились «влюбленные» была совсем недалеко от кафе, на первом этаже пятиэтажного дома. Просторная двухкомнатная квартира, не сказать, чтобы очень уж шикарная, но для отдыха на море более чем пригодная, а в сравнении с нашим предыдущим ночлегом так и вовсе хоромы. Все время, нашего пути, достаточно непродолжительное, Даша была погружена в себя, и задумчива. Я же, напротив, старался выглядеть беззаботным и слегка отвлеченным,  будто встреча наша, для меня столь трогательная и долгожданная, на самом деле, не более чем забавная случайность, и не важнее любой другой случайной встречи. Тем не менее, несмотря на мой напускной вид, внутри у меня все сжималось и ныло, и изредка встречаясь с ней беглым взглядом, сердце мое каждый раз на секунду замирало. Нам нужно было срочно поговорить, обмолвиться хоть парой фраз, но подходящего момента пока так и не представилось, и я терпеливо ждал.

По приходу домой, Даша спешно скользнула в ванную комнату, Мишенька с Оксаной прошли в зал, мы же, втроем расселись на кухне.
- Пива хотите? – поинтересовался наш новый знакомый.
Знакомого, как выяснилось, звали Манни, он был другом детства Мишеньки, и когда тот предложил ему составить компанию, долго не раздумывал. Роста Манни был среднего, лицо имел вполне симпатичное и в общении Манни был крайне приятен. Чувствовался в нем, некий костяк что-ли, внутренний столп, если хотите. Видно было, что парень был обстоятельный, да с принципами, однако-же его обстоятельность каким-то чудесным образом соседствовала со здоровой придурковатостью, что сразу выгодно выделяло его из общей толпы. Он понравился мне сразу, вероятно, по каким-либо, мне не ведомым признакам я безошибочно определили в нем своего.

 
- Миш, а где полотенце, я не могу найти, - через некоторое время донесся из ванной комнаты Дашин голос. Секундой позже, без сомнения более чем эффектно, из ванной появилась и сама Даша. Вида она была задумчивого, а рассеянный взгляд ее блуждал чуть выше уровня наших голов. Из одежды на ней были только плавки да тапочки, так что, резвые солнечные зайчики плясали по пышным округлостям ее груди, а пара острых розовых сосков, горделиво устремились ввысь. Кухня в момент стала безмолвной, воцарилось напряженное и неловкое молчание. Графф с Манни ,как истинные джентльмены поспешили спрятать взгляд, да я тоже особо не наглел, задержав взгляд лишь на секунду дольше
Даша, некоторое время, смотрела на нас, силясь понять причины нашей неадекватной реакции, потом опустила взгляд вниз, увидела, что на ней отсутствует верхняя часть туалета и глаза ее удивленно расширились.
- Ой, - только что и смогла проронить она, неловко пытаясь закрыть пышную грудь ладошками.
- Даша!!! – Заорал Мишенька, он невесть откуда появился в дверном проеме и тут же бросился закрывать полотенцем обнаженное тело девушки.
Дабы избежать неловкости, каждый из находящихся в момент конфуза на кухне, теперь изо всех сил изображал бурную деятельность, дескать, были мы настолько увлечены, что и увидеть-то ничего не успели. А о чем собственно речь? Манни с головой залез в холодильник, я схватил лежащий на столе журнал и изучал его с повышенным интересом, один только Графф, будучи зажатым мною в углу стола, не успел дотянутся до какого либо полезного предмета и просто уставился на пол, да глядел так пристально, что даже надулся весь.

-Так что,  может все таки, пива? – вновь поинтересовался Манни, пытаясь сгладить неловкость ситуации.
- Не откажусь, - облегченно вздохнул Графф, он достал пиво, и мы продолжили знакомство, стараясь не слушать, как, за стеной, Мишенька отчитывает Дашу за непростительную забывчивость.

- Вы кушать наверное хотите, - спросила Даша, вернувшись на кухню, - Я как раз вчера приготовила сырный суп, хотите? Мы с готовностью согласились, тем более, что по сих пор едать сырного супа мне не приходилось. Даша разлила суп по тарелкам и мы незамедлительно принялись за трапезу. Суп показался мне едва кисловатым, о чем я имел глупость заметить.
-Ой, да нет, - заволновалась Даша, видимо мое замечание ее несколько смутило, - у него просто вкус такой, он же сырный, вот попробуй Миш, Манни а тебе как? Манни и Мишенька с готовностью бросились защищать Дашину стряпню. 
- Да ну, совсем он не кислый. Отличный суп! Да! – забубнили они наперебой.
- Да я не о том, он вкусный, - продолжал я, уже не так уверенно, - я просто думал может его перекипятить?  Хотя если вы говорите что он такой и должен быть, то и пусть. Я такой голодный, что и такой съем… в смысле что… блин, - я вконец засмущался.
- Графф, а тебе как? – продолжала Даша.
- Мне пофигу, - отвечал Графф безучастно, продолжая поедать суп. Я тоже поспешил доесть свою порцию.

Отобедав, мы  все-таки вышли к морю, как и предполагал Графф, Мишенька  посещал пляж пансионата. Охранник узнал нас на входе, скорчил злобную мину и попытался нас остановить, но Миша бросил, что-то типа «они со мной» и проблема враз разрешилась. Помятуя особенность посетителей пляжа, сигареты я спрятал поглубже, хотя теперь, в компании наших друзей  пляж уже не казался таким уж страшным.
Мы с Дашей с радостью забежали в воду, и лишь отплыв порядочное расстояние от берега, наконец смогли остаться наедине. Только тут, на  расстоянии 50 метров от берега смог я наконец-то по-настоящему посмотреть Даше в глаза, между нами наконец-то не было никого и ничего нас больше не разделяло, если не считать, конечно ,спасательный буй, за который мы держались. Наконец-то мы могли хоть немного поговорить.
- Как я рада, что ты приехал! - начала Даша, - Это так неожиданно, я до сих пор в это поверить не могу. Хожу как в тумане,  мысли в кучу не соберу. Вон, видишь, даже купальник не одела, вышла вот к вам.
- Да, это было красивое появление.
- Я, правда, очень рада, что ты приехал, я постоянно думала о тебе, мы как то совсем не хорошо расстались, я если честно думала что это конец.
- Я тоже думал, потому и приехал, мне не хотелось, чтобы так.
Мы говорили еще немного, но я уже почти ничего не слышал, просто глядел как тонут лучи заходящего солнца где-то там в глубине ее карих глаз, и тут же загораются миллионами новых солнц.


Искупавшись, мы расположились в небольшой уютной кафешке, что находилась недалеко от дома, выносная летняя площадка была обнесена невысоким кирпичным забором, а стенами служила густая виноградная вязь, что спускалась с крыши. Завидев нас, официантка приветливо заулыбалась, видно друзья наши были тут частыми гостями. Девушку звали Айрен, симпатичная армяночка, примерно нашего возраста. Владела заведением ее мама. Папа был шеф-поваром, брат вышибалой, а они с младшей сестрой официантками, видимо от этого и атмосфера в кафе была особенной, теплой и даже немного семейной.  Атмосфера располагала. Я откинулся на спинку стула и уставился вверх, на едва заметные пока, новорожденные звезды, я вдыхал полной грудью свежий, уже, вечерний воздух, улавливал едва различимый шепот моря и слушал пение цикад где-то совсем  рядом. Мне было хорошо. Без преувеличений и ненужных эпитетов. Вряд ли, я бы смог подобрать другое слово, что подошло бы более уместнее, для описание тогдашнего моего мироощущения, не восхитительно и не великолепно, а именно хорошо. Я не был восторжен, но был спокоен, будто случилась со мной эманация покоя внешнего окружающего меня мира в покой внутренний, а принятая к тому моменту на грудь изрядная уже доза алкоголя служила тому отличным катализатором. Такие вдруг милые стали все в одночасье, даже Мишенька, мной до тех пор, чего уж греха таить, не шибко жалуемый, вдруг сделался человеком совершенно милым, и даже трогательным.  А как умилительно поедала мороженное Оксана, из своей фарфоровой пиалки. С каким упорством, на глаз, Манни наливал водку по рюмкам, да так, что уровень налитого во всех рюмках был практически идеально равным. Думаю, человеку непосвященному могло показаться, что за столом этим собрались как минимум друзья детства, а то и родственники. И все было прекрасно, ничего не нарушало видимой гармонии, ничего за исключением Дашиной ноги, что под столом игриво побалтывала мои яйца. Поначалу, признаюсь, это нехило потешило мое самолюбие, я представлял себя героем какой-то пафосной кинопремьеры, таким себе Джеймсом Бондом, в шортиках и тапочках на босу ногу. Впрочем, чувство это довольно скоро сменилось на кардинально противоположное. Сперва, мне стало неудобно, потом как-то стыдно, а потом я и вовсе почувствовал себя убого. Я почувствовал себя лишним, резко возникло непреодолимое желание куда-нибудь уйти, уйти прямо сейчас, неважно куда, лишь бы подальше.
- Ну, - начал я, махнув рюмку водки и с силой стукнув ей по столу, - уж верно, нам пора и честь знать, засидели-с.  Глаза Граффа, в этот момент, более всего походили на два чайных блюдца - идеально круглые, на выкате. Услышав мою речь он поперхнулся, прокашлялся а потом уставился на меня то ли удивленно, то ли испуганно. Однако встретившись со мной взглядом, видимо заразился идеей и сделался решительным.
- Да-с, и впрямь засиделись, - по-гусарски взмахнул он рукой, и двумя мощными глотками допил пиво. Впрочем, по чести сказать, геройство было не таким уж большим. Пригласить остаться на ночь, нас до сих пор так никто и не удосужился.
- Да как? Ну, куда же вы пойдете, ведь за полночь уже.  Вы себе там, в горах, ноги переломаете,- спохватились ребята. Остаться нас убеждал нас даже Мишенька, хотя конечно и без должного энтузиазма. Я поупирался немного, но пыл мой быстро угас, как только я вспомнил кромешную темень пляжа, куда так рвался  вернуться. Я подозвал Айрен и заказал еще бутылку водки, тем самым давая понять, что мы приняли великодушное предложение.  Когда наше застолье подходило к концу, я еще раз подозвал Айрен и, несмотря на протест Мишеньки, расплатился по счету. Конечно, мне хотелось выразить благодарность за гостеприимство, но на самом деле, мне просто было приятно заплатить за Мишеньку, я находил в этом какое-то странное садистское удовольствие. Еще с пол часа мы посидели на кухне, а после просто свалились на пол в зале, да там и уснули, почти моментально.

Утро следующего дня, ровно, как и остальные три утра проведенные в Партените, начинались примерно одинаково. Все честная, компания мрачная и икающая, в полнейшей тишине собиралась на кухне, и в полнейшей же тишине на середину стола выдвигалась огромная пепельница, в которой господа сосредоточенно подыскивал себе окурок поприличнее, одновременно с этим ритуальным действом, Графф, как некурящий, доставал из холодильника пиво и раздавал каждому по бутылке. Чиркал кремень зажигалки, и кухня наполнялась ароматным табачным дымом, вслед за этим тишину нарушали хлопки открывающихся бутылок, и с первым же глотком комната взрывалась радостным гулом и смехом.
 
Утром же, этого дня Даша появилась на кухне в сопровождении гитары, которую, она как выяснилось, нашла среди старых хозяйских вещей на балконе. Несмотря на весьма потасканный вид, гитара имела вполне сносный звук, единственно что, не насчитывала некоторых струн, за которыми мы решили днем съездить в Ялту и заодно  посетить тамошний рынок вина, что славился щедротами продавцов, дававших дегустировать вино безо всякого озрения совести покупающего.


Рынок и правду оказался метром весьма живописным, прилавки пестрели разнообразными изысканными яствами, заботливо и не без эстетики украшенные продавцами, тут были и разноцветные баночки меда с красиво выложенными узорами из разносортных орешков внутри, и разнообразные экзотические фрукты, один видом своим способные озадачить покупателя. Широчайший ассортимент мясных продуктом, в одном месте нам предложили даже мясо медведя, от которого мы, впрочем, предпочти отказаться. И, конечно же, вина.
Вина красовались в пластиковых полторалитровых бутылках, что, впрочем, совершенно не портило их вида, благодаря невероятному, благородному соцветию жидкостей. Поражало обилие сортов, среди которых встречались даже вина тех сортов  винограда, что не встречался в Крыму вот уже лет сорок.


Вдоволь надегустировавшись вина, мы, все-таки, купили пару литров, и, слегка окосев, направились обратно.  На вечер мы запланировали забраться на какую-нибудь, желательно уединенную, скалу, и там попивая вино и наслаждаясь прелестными видами, спеть под гитару любимых песен, а чтобы кураж досрочно не покинул нас, мы решили по пути зайти в знакомую нам кафешку, чтобы пропустить стаканчик-другой водки.

 
Завидев нас, Айрен привычно заулыбалась, а заметив гитару, заулыбалась еще сильнее. - Ой, а вы тут играть будете? - спросила она.
- Ну, даже не знаю, - заколебался я, - все-таки кафе.
- Да играйте, - она махнула рукой, - у нас все равно света нету, так хоть повеселее будет. Действительно в заведении было необычно тихо, солнце уже клонилось к закату, поэтому Айрен поставила на каждый столик свечи, отчего атмосфера стала еще более романтичной.

  - Так будете петь? - Спросила Айрен, когда уже окончательно стемнело. Признаться мне было так хорошо, что рука сама потянулась к гитаре.
- Только давай тогда ты с нами за столик сядешь, а то я стесняюсь немного,- сознался я. Айрен согласилась, и придвинула соседний стульчик. Манни просиял, видно было, что ему симпатизирует стройная молодая девушка. Я выпил водки и запел. Сперва еле слышно, но поддерживаемый друзьями, что  негромко, но достаточно мелодично подпевали, под конец я потерял остатки стеснения и пел во всю глотку. Пожалуй, до этого, столь ярких эмоций, связанных с музыкой, переживать мне не приходилось.
Незаметно полупустое кафе наполнилось людьми, но мне это уже нисколько не мешало. Я спел Чайфов, ДДТ, несколько песен Янки Дягелевой, и еще какие-то, уже не припомню, умудрился под шумок спеть даже пару своих. Часам к двенадцати, Мишенька, сильно обделенный вниманием, захотел домой, да и мы изрядно датые на скалу уже не собирались. Я потянулся за кошельком, но мама Айрен, остановила меня жестом руки.
- Вы же пьяные сейчас, - справедливо рассудила она, - зачем в таком состоянии платить, приходите завтра рассчитаетесь. Тронутые подобным доверием мы вышли из кафе и весело пошатываясь, не спеша направились домой.


  Оксана шмыгнула в спальню, Мишенька еще недолго посидел с нами а после недовольно отправился следом, многозначительно глянув на Дашу, Даша кивнула ему в ответ, мол скоро буду, но кухни не покинула.
- Нет, ну что это такое, - возмутилось она, жестом указывая в направлении спальни, - время то детское. Я и Манни с готовностью согласились.
- А пойдемте купаться, - восторженно предложила она.
- Пойдемте, - поддержал Манни.
- А как же Мишенька, и как мы дверь закроем, - в свою очередь усомнился я,- не бросать же ее открытой.
- Ну, это да, проблема, - вздохнула Даша.
- Хотя, с другой стороны ведь первый этаж, - робко продолжил я мысль.
Мы стараясь не шуметь отодвинули кухонный стол и распахнули окно. Первым вылез я, потом помог спуститься Манни и Даше. Графф, как обычно с ехидной улыбочкой высунулся из окна, но спускаться не спешил, - Ну в принципе, - ухмыльнулся он, я бы мог дверь закрыть, но коль уж вы вылезли, что уж теперь.
- А ты что с нами не идешь?
- Да нет, что-то не охота
- А что же ты раньше не сказал?
- Да вы как-то не спрашивали, - ответил он задумчиво и скрылся за кухонными шторами, в этот момент я сильно задумался, а не укусил ли его, знакомый нам, продавец крымского лука.

 Охранника на месте не оказалось и на территорию пляжа нам удалось попасть без препятствий. Мы разделись и побросали одежду прямо на камни, которые к слову уже поостыли. Несмотря на позднее время, пляж не был полностью безлюдным, в основном тут были молодые парочки, которые тоже любили ночное купание, впрочем, как и уединение, поэтому держались они друг от друга  на приличном расстоянии. Было тихо, лишь редкие прибрежные дискотеки бубнели вдалеке, едва различимыми басами. Море было спокойным и почти зеркальным, лишь у самого берега, с легким шелестом, чуть заметные волны поглаживали прибрежную гальку, а от огромного диска луны, по морской глади, прямо к нам стелилась яркая лунная дорожка.
Даша и Манни разделись и забежали в воду. Я немного помедлил, ночью морская вода не казалась мне уже такой теплой, а потом взял разгон и  прыгнул  в воду, открыл под водой глаза и просто онемел. Вода искрилась, словно звезды только много ярче, вода пестрила взвесью тысяч маленьких лучистых вспышек. Я был настолько поражен уведенным, что на какой-то момент забыл о том, что мне нужно дышать, так и сидел под водой, любуясь вспыхивающими повсюду морскими светлячками, пода легкие мои не напомнили о себе жгучей болью.
Я вынырнул и увидел Дашу, она стояла прямо напротив, смотрела на меня и улыбалась, луна ярко освещала ее силуэт, отчего волосы ее,  казалось, пылали золотым огнем, а фигура почти сливалась с лунной дорожкой. Она улыбалась мне, улыбалась тепло и искренне, а я смотрел, не отрывая взгляда, пытаясь как можно полнее запомнить это мгновение, не упустить не одной важной детали. Невдалеке шумно плескался Манни, впрочем, шум его картины не портил, наоборот, делал ее совершенно трогательной.

 Искупавшись, мы долго сидели на берегу, и отвлеченно болтали о всякой ерунде, о детстве, школе, увлечениях, мечтах и просто мыслях. Когда небо стало светлеть, мы перебрались на прибрежную скалу, ту самую, из-за которого нам с Граффом пришлось лезть через забор. Манни так органично вписывался в нашу компанию, что я совсем позабыл, что он друг Мишеньки, и попытался взять Дашу за руку, она отдернула ее спешно, бросила на меня быстрый негодующий взгляд, и я моментально вернулся на землю.

Утро мы встретили на камне, вернулись домой уже засветло, очень уставшие, но в прекрасном расположении духа. Заснули почти моментально. Проснулись мы от громкого голоса Мишеньки, который горячо отчитывал Дашу за вчерашние похождения, Даша, впрочем, искренне удивлялась его реакции, и искустно делала вид, что поведение Миши не обоснованно и более того оскорбительно. Полагаю, лишним будет упоминать, что Мишенька все время нашего присутствия был не слишком счастлив.  Чуткое серде его тревожилось, однако вгляду зацепиться было положительно не за что. Диссонанс этот выводил Мишеньку из себя, он горячо жаждал внимания Даши, коего в последнее время был лишен, он требовал обожания. Требовал, канючил, обижался, и даже угрожал уехать обратно в Донецк, на что Даша чтолько грустно улыбалась, - Миша, ну куда же ты поедишь, - вздыхала она, - Ты же сроду на троллейбусах не ездил, ты же даже до Семфирополя не доедишь.
 Даша, к слову, истерикам его не сильно потакала, чем выводила Мишеньку сильнее прежднего.

Наблюдать эти сцены, всем нам, а особенно мне, было неловко, поэтому совершим утренний кухонный ритуал, мы с Граффом решили оставить Дашу с Мишенькой выяснять отношения, самим же сходить расплатится за вчерашний вечер, Манни оставатсья в квартитре тоже не пожелал.
Завидев нас, Айрен обрадовалась больше обычного, и приветливо помахала нам рукой.
- А вы сегодня играть у нас будете?
-  У вас же свет появился, - ответил я, рукой указывая на играющий приемник.
- Ой, ребята, вы знаете, про вас уже столько людей спрашивало, сказали обязательно придут вас и сегодня послушать, так что милости просим.
Признаться, подобное заявление было для меня прияной неожиданностью, и я согласился. Дату нашего отъезда мы с Граффом не обсуджали, но для себя я решил, что, пожалуй, вечерний концерт станет прощальным. Нужно и совесть знать, подумал я, а Манни, будто прочитав мои мысли, очень прозрачно намекнул, что пора бы нам уже отчаливать, а то, как бы не вышло чего. Я поделился своими соображениями с Граффом, и вернувшись домой, к величайшей радости Мишеньки, мы сообщили о своем скором отъезде.






Я люблю тебя крым. Прощальный концерт.

Вечерок выдался истеричным. За три дня мы сильно вымотались, как физически, так и эмоционально. Мы устали притворяться и сдерживать себя. Отдых наш оказался действительно насыщенным событиями, так, что вспоминая день нашего приезда, мне казалось, что было это месяц, а то и два назад.

В кафе к нашему приходу подготовились, верхний свет был выключен, и на каждом столе, были вновь заботливо расскавлены свечи. Завидев нас, Айрен жестом указала нам на наш столик, и приглушила радио.
На этот раз я не особо манерничал, махом опрокинул рюмку водки, граммчиков в сто, запил ее пивом, и запел. Пел я громко, и больше для себя, чем для кого бы ни было, или для Даши, но уж точно не для посетителей, на внимание которых мне, отчего-то, было плевать.
Я пел, пел смело и гордо, пел красиво и самозабвенно, по крайней, мере мне так казалось. Часов в одинадцать, к нам подошел драт Айрен, тот самый, что работал в этом кафе выибалой, и вежливо попросил концерт заканчивать, так как время позднее, и из-за того, что кафе находжится в городской черте, у хозяев могут возникнуть проблемы с милицией.  На что пьяный голос откуда-то из середины зала возразил, - Не сцы братушка!!! Пусть играет пацанчик, с ментами мы разберемся. Ответ такой, брата удовлетворил, а я только пожал плечами и продолжил играть. Конец вечера я помню с трудом, он был исполнен суетой и сумбуром. Помню, что хозяева подходили  к нам еще несколько раз, и просьбы из раз от раза были все настойчивее. В конце концов, я отложил гитару, вышел из столика и пошел пройтись по городу.
- Куда это вы собрались, молодой человек, - услышал я Дашин голос из-за спины.
- Не знаю куда.
- Тогда я с вами, пожалуй, - улыбнулась она.
- Как же Мишенька, он итак в последнее время излишне стрессирован, - поинтересовался я равнодушно.
- Переживет Мишенька, - отрезала она, и мы молча пошли по алее в тень города.

Не помню о чем мы общали, быть может просто сидели молча, забавно, ведь за три дня это был первый раз, когда мы по настоящему остались наедине. Все эти дни во мне бурлили такие-то длинные  высокопартные монологи, которые я непременно должен был продекламировать Даше, при случае. А теперь случай предоставился, а мне совершенно нечего было ей сказать.

 Мы обнялись и сидели молча. Луна этой ночью было особенно яркой, тени деревьев под нашими ногами были такими четкими, что можно было разглядеть отдельные листочки на вектах.

Вернувшись домой, Даша прошмыгнула в свою комнату, я же зашел на кухню, где в одиночестве меня поджидал Манни, он глянул на меня хмуро, на что я только пожал плечами. Вздохнув, Манни указал мне на стол, где скучала початая бутылка водки и несколько бутылок пива. Я вежливо принял приглашение, и без церемоний налил себе рюмку. Пили мы долго и душевно, когда я стал с трудом различать очертания собеседника, отправились спать, но, не дойдя буквально пары шагов до дивана, завалились прямо на полу.

Ночью этой со мной произошел конфуз. Проснулся я в полупьяном, полусонном бреду, оттого, что Даша, тихонько приокрыв дверь своей спальной, неслышно ступая по ковру, на цыпочках, прошла в нашу комнату, и, молча, легла на пол рядом со мной.

Так и лежала, не произнося не слова, не отрываясь глядя в потолок, и я рядом, затая дыхание, как завараженный, не в силах пошевелиться.
Пауза затянулась. Ну что же она лежит, чего ждет, думал я, почему не шепнет мне на ухо, как сильно она соскучилась, почему не прикоснетсья своими горями губами к моим, почему не займеться со мной сексом, таки долгожданным и таким опасным, отчего медлит?
- Даша, - еле слышно позвал я, но она продолжала молчать, -Даша, -молчание. Какая забавная игра, подумалось мне, что же, так даже интересней.
Я погладит ее волосы, провел ладонью по щеке, отчего мне показалось, будто она, едва слышно, застонала. Я придвинулся ближе, продолжая ласкать ее лицо и шею, потом еще ближе,  дыша тяжело и прерывисто, чувствуя, как возбуждение охватывает меня, и что оно взаимно, еще ближе, и вот я уже склонился над Дашей, предвкушая страстное слияние наших губ.

Вот тут-то собственно и случился конфуз, остатки сна, до селе, застившие мое сознание спали, и я осознал происходящую реальность во всей ее нелецеприятной полноте. По факту, на полу мирно дремал Манни, сверху на нем лежал я, одной рукой ласково лохматя его, к слову, тоже довольно густые волосы, а губы мои, всего в паре сантиметров от его губ, готовые подарить ему поцелуй исполненный страсти.

От неожиданности я вскрикнул, отпрыгнул и, инстинктивно, что есть духу, наподдал кулаком, мирно спящему, собутыльнику по ребрам! Манни вскочил с пола, судорожно вертя по сторонам головой и наугад махая в воздухе руками, пытаясь отбитсья от неизвестного врага. Потом встал на карачки, и вопросительно уставится на меня.

Взгляд его был хоть и не до конца сфокусированным, но пристальным и негодующим, он молча смотрел, требуя ответа, я же, прямо испариной покрылся, так сильно соображал, что бы ответить другу, как найти ответ, который хоть немного бы объяснил мое поведение.

- А пошли на диван, что мы на полу, в самом деле, - наконец нашелся я, и и наклеел на лицо, не к моменту, широкую, дебиловато-радушную улыбку
- Ты, бля, чертов психопат, - проворчал Манни, и снова улегся на пол

От греха подальше перелег я на диван. Утро выдалось сумбурным, долгие прощания устраивать не хотелось, поэтому после кухонной трапезы, собрав свои немногочисленные вещи, мы засобирались в путь. Несмотря на солнечное утро, настроением, наши компаньены, не блистали, да и мы особой радости не испытывали, один только Мишенька лучился искренним счастьем, был нарочито учтив и любезен, и только что не приплясывал в превкушении нашего скорого отъезда. Сдержанно попрощавшись, мы уж было вышли за порог, как Манни поропливо подошел ко мне
- Да, вот еще что, - он склонился над моим ухом, - Суп! Он ведь и правда был прокисшим!
Я с улыбкой посмотрел на него, и мы пожали друг другу руки.


 Свободного времени у нас оставалось более чем достаточно, мы вернулись в Артек и забрали вещи, что там оставили, все, кроме плащ-палатки, которую любезно спер, кто-то из обитателей. После искупались на местном пляже, и неспеша побрели в сторону троллейбуса.

 
Почти всю обратную дорогу мы ехали молча, на душе было тоскливо. Уезжать совершенно не хотелось. Крым отпускал нас нехотя, крепко ухватив нас ветвями кипарисов за самую душу.

- Помнишь, ты говорил, что я, непременно, влюблюсь в крым? - вздохнул Графф. Мы прибыли на вокзал слишком рано, до поезда оставалось не менее четырех часов, так что усевшись на перон мы которали время, вспоминая наши недавние приключения. Симферополь ничем не напоминал морской курот, здесь не было гор и моря, но воздух, воздух все-таки был крымский, и мы дышали им полной грудью, стараясь надшаться им перед отъездом.
- Помню, - ответил я.
- Так вот ты был прав, я влюбился!

В этот раз в билетами нам повезло, и тащитсья в общем вагоне не пришлось, расстелив послеть я забрался на верхнюю полку. Что-то твердое в кармане, неудобно давило ногу. Я приподнялся и вытащил свою старую пожружку, одноразовую зажигалку с надписью Winner.
-Что-же, пожалуй я ее сохраню, - подумал я и уснул.



День рождения – грустный праздник.


 С Дашей мы встретились две недели спустя. Вернулась она гораздо раньше, но, как я понял из телефонного разговора, некоторое время нам было лучше не видеться. Мы погуляли по парку, зашли к ее подруге, да и, в общем, не важно было, чем мы занимались, я понимал, что все это лишь прелюдия к разговору, серьезному и судя по всему не очень приятному.

- Как дела? - начал я. Мы приютились на уютной лавочке недалеко от детского садика, молча курили и смотрели как резвится кучка озорных карапузов в песочнице.
- Хорошо, - Даша по виду была сильно подавлена, и общалась исключительно короткими односложными предложениями, я пытался ее разговорить, но пока безуспешно.
- Какие планы на лето?
- Через нелю уезжаем в Турцию с Мишенькой, потом поеду к Бабушке с Дедом. Они в Новочеркасске живут, это недалеко от Ростова.
- Надо же, - удивился я, - у меня бабушка живет в Ейске, там тоже до Ростова рукой подать. Всего три часа  на автобусе.
- Вот как...
- Ага, я как раз собираюсь ее навестить, думаю через пару недель поеду, могу и к тебе
в гости заехать, - я с улыбкой глянул на нее, но она оставалась безучастна.

На этом разговор как-то сам собой угас, я закурил и некоторое время мы сидели молча, я понимал что Даше нужно что-то мне сообщить, и торопить ее не хотел.

- Знаешь, - вдруг прервала она уже ставшую привычной тишину, - мне сложно очень! Эти две недели были очень неприятными для меня, Мишенька конечно все чувствует, и мама моя тоже уже понимает. Мне не с кем и никогда не было так хорошо как с тобой, но то, что мы делаем, это не правильно, понимаешь? Ведь это все равно, рано или поздно, закончиться, только потом может быть гораздо хуже. И я.. Я правда не знаю что мне делать.
Я понимал, понимал это прекрасно с момента нашего первого поцелуя, понимал и ждал подобной развязки.

 - Ты предлагаешь нам расстаться? - я посмотрел в ее глаза, но она отвела взгляд и опустила голову. - Я понимаю, и думаю что ты права, - слова давались мне с трудом, но я продолжал, - все в порядке, честно, так будет лучше.
- Я правда не знаю что лучше.
- Все нормально, - повторил я.

Мы помолчали еще немного, а потом неспешно побрели к троллейбусной остановке. Троллейбус ехал до боли медленно, и хоть был он практически пустым, мне было в нем нестерпимо тесно. На Дашу я пытался не смотреть, даже не потому, что мне было больно, а чтобы она не расстолковала мой взгляд как-то двояко.
- Ты позвонишь мне, - спросила она, когда мы подъезжали к моей остановке.
- Зачем? - я посмотрел на нее, она опустила взгляд, и мне показалось, что она вот-вот заплачет, этого я бы, пожалуй, не вынес.
- Позвоню Даша, - поспешил успокоить ее я, - конечно позвоню.

Я вышел на остановке, купил себе бутылочку ситро от Зайчика Дони, пару сигарет поштучно и закурил, уставившись на неприкращающийся поток машин. Да, мне было больно, грудь сдавило от тоски и обиды, но вместе с тем, я испытал, неожиданное чувство облегчения, где-то, в глубине души, я понимал, что поступаю правильно. Неспеша допив ситро, я выкинул бутылку в урну, и неспеша побрел в общежитие.


  Остаток лета я провел в каком-то подобии анабиоза, единственной мыслью тешимый, что лето это скоро закончиться, и я снова увижу Дашу. Мне хотелось выдержать это испытание достойно, я представлял как буду вести себя при нашей встрече, буду подчеркнуто вежлив и учтив, но не более того,  буду держать джентльменскую дистанцию, не словом не делом не выдавая своих чувств.

Возможно, у нас даже получиться остаться хорошими друзьями, несмотря на непреодолимое влечение, которое как мне казалось я смогу побороть, ведь это, мать вашу, будет правильно. В любом случае у меня оставалось еще полтора месяца, чтобы собрать мысли в кучу, и обуять чувства так бесцеремонно меня терзающие. Я старался, как мог, ведя с собой неприкращающийся диалог, убеждая себя, что так лучше, что выхода другого не было, что отношения наши, были с самого начала обречены, и я знал это, так что же теперь, страдать попусту? Однако же, несмотря на все мои попытки, не было не дня, чтобы я не думал о ней, не было ночи, чтобы она мне не снилась.

Пару недель я провел в Донецке, где в основном только и занимался тем, что играл в компьютерные игры, да вечерами бухал с Валерой и Граффом. День рождения свой, я решил отметить дома, так как до селе считал, что праздник этот являеться семейным, и праздновать его подобает исключительно с родителями. Однако же, не учел я одну пикантную деталь, семьи у меня теперь было две, и, не спросив меня, обе готовились к празднику.

Сам того не желая, я оказался перед непростым выбором.  Я полагал, мне удасться отделаться малой кровь, и посетить оба праздника  по-очереди, однако мама, еще остро переживающая развод, выступила резко против моего визита, к отцу, более того выдвинула мне ультиматум.  - Пойдешь к отцу, домой можешь не возвращаться, - резко выпалила она, - у него и живи тогда!
Как любил поговаривать классик: "Нету человека, нету проблемы", посему из двух зол, я выбрал третье. Отсолютовал от козырька маме, и поехал обратно в Донецк.

Время было позднее, поэтому рейсовые автобусы уже не ходили, попутками трасса тоже не изобиловала. Я приуныл, шансов уехать сегодня становилось все меньше, меж тем домой идти никакого желания я не испытывал. Я как раз обдумывал, кто бы приютил меня на ночь, как к остановке подошла залетная газель, почти пустая, просторная и прекрасная, в своем неожиданном появлении. Единственным минусом был шансон, что густой дурнопахнушей рекой лился из ее полуотрытых окон.

Вдоволь наслушавшись о том, как ссучились менты, и что Люся, шмара, не дождалась, я приуныл еще больше. Вот, думал я, не получилось у меня как-то, с днем рождения. Приеду вот сейчас, а в общаге шаром покати, никто ведь меня не ждет, Графф поди с Сашей гулять спетляли, а Валера знай пьяный уже. А и что, а и пусть пьяный, что мне до Валеры, вот сейчас сойду на Крытом, и водки куплю! Бутылей эдак пять! Приду домой, коль не будет никого, так сам у зеркала сяду, и сам с собой замечательно выпью, а пить буду, пока сила есть, так чтобы в обнимку с зеркалом этим и спать потом лечь, там же, на столе.

Как и было запланированно, встав на крытом, первым дело я зашел в местную лавку и купил водки, пять бутылок, и позвякивая стеклом, одинокий, попер в сторону общежития. Однако же, каким было мое удивление, когда проходя мимо, знакомого нам уже, кафе Каштан, я заметил знакомые мне лица, что приютились за круглым пластиковым столиком. Там были и Саша с Граффом, Таня, ****ец , староста наш нерадивый - Васька, и Валера, до сих пор на удивление трезвый. Я подкрался поближе, стараясь не выдавать своего появления звоном бутылок.
- Не, ну это как-то не по-людски, пить за день рождения Андрюхи, без Андрюхи, - выразил нодовольство Вася.
Меня прямо таки захлестнула теплая волна умиления и радости, я восторженно выбежал из тени, теперь уже звеня бутылками безо всякой утайки.
- А и не нада, без меня! - воскрикнул я, - Со мной выпейте!

В кафе нам было тесновато и Таня предложила переместиться к ней домой, родители ее уехали на дачу, и в нашем распоряжении была просторная трехкомнатная квартира. - Только у меня есть нечего, нужно будет что нибудь по дороге купить, - предупредила она.
- Не проблема, - с готовностью отозвался Вася, - ща все организуем. На собранные наспех средства Василий умудрился купить закуску, сока, и даже подарок мне, по случаю торжества. Впрочем, в целях экономии, на колбасе он съекономил, и купил кровяную, вместо обычной. Что, как выяснилось позже, было ошибкой.


 Мы скучились в небольшой, но уютной спаленке, рассевшись прямо на полу, тут же, появились тарелочки с нехитрой закуской заботливо нарезанной девушками. Таня подошла к компьютеру, выбрала плей лист, и из динамиков зазвучала негромая приятная музыка. То, что нужно.  Я вглядывался в такие родные лица друзей, и понимал, насколько я благодарен им, что вечер этот, мне не пришлось коротать в унылой комнате общежития, залихватски напиваясь с самим собой. Однако, чем больше я пил, тем более одиноко мне становилось, не здесь мне хотелось быть сейчас, не здесь и не с ними.

Постепенно пьянка переходила в эндшпиль, ребята стали разбредаться по комнатам, кто блевал в туалете, кто курил на балконе, кто пытался танцевать в зале.
"Я звонил 09 хотел узнать где живет богиня любви", - донеслась до меня задорная песня группы Браво. А, и точно, осенило меня, нужно позвонить родителям, сообщить, что со мной все в порядке. Я поднялся с пола и поплелся в прихожую, мне на маленькой тумбочке, прятался телефонный аппарат. Усевшись на пол, и, закрывая трубку рукой, я набрал номер.
"Дважды два четыре это знают все"
- Алло, привет Папа, да, слушай, мне пришлось срочно в Донецк уехать, так что я не смогу придти. Нет, все нормально, приезжать не нужно. Ага, давай пока, прости, что так получилось.
"Будь то на памире, будь то на луне"
- Алло, привет мама. Да, все нормально, да, приеду завтра. Пока.
"Но никто не знает обойли весь свет, любишь ты меня, ну или нет"

Я посидел еще немного,опять поднял трубку и набрал 09.
- Справочная, - донеслось сухое приветствие.
- Здравствуйте девушка, - произнес я тихо, слегка заплетающимся голосом,- скажите пожалуйста, где живет богиня любви? В трубке недовольно крятнули, мне даже показалось я услышал сдавленое, едва занемное бля, на фоне. Но годами тренерованное спокойствие оператора взяло верх, - извините, мы не даем подобной информации, - лаконично отчеканила она и бросила трубку.

А я и так знаю, подумал я, я знаю адрес, да и что с того. Я положил трубку и поспешил  присоединиться к кучке, беснующихся под Браво, одногруппников. Не помню как, во время этих танцев я стал целоваться с Таней, а после мы плавно переместились в ее спальню. Я хотел ее, хотел страстно, и желание это не было проявлением каких-либо чувств, скорее это был акт забвения, попытка пожалеть себя ее руками. Я запустил руки под ее футболку, наши губы встретились, я снял с нее штаны и нежно уложил на кровать. Я ласкал ее нежно и напористо, пытаясь полностью растворитсья в этом процессе, так, что бы меня самого уже не осталось.

- Скажи, что любишь меня, - попросила она вдруг.
- Что? - меня будто окатило ледяной водой.
- Скажи, что до сих пор любишь меня.
-Я...
Рука моя скользнула ей под трусики, но она сжала ноги.
- Я не верю, что то, что было между нами, могло вот так запросто закончиться, - она посмотрела мне в лицо.
- Да, - я отвернулся, - я тоже не верю. Спокойной ночи.

Утро было сумбурным, квартира, судя по виду, пережила нашествие осоловевших павианов. Некоторые из гостей еще спали, кто-то на полу, кто поизворотливее, на кроватях, остальные уже бодорствовали, если можно назвать борствованием, безцельное шатание по квартире и безуспешные попытки сфокусировать взгляд, хоть на чем нибудь. Кровяная кобласа, купленная вчера бережливым Васей, под конец вечера дала о себе знать сильнейшим желудочным растройством кое-кого из гостей, отчего туалет и почти все подоконники в доме были густо украшенные, кроваво-красными неаппетитными поттеками. Над всем этим великолепием, глыбой праведного возмущения,  высилась Таня, периодически выкрикивая нецензурные пожелания всем участникам событий и хватаясь за голову. Встретившись с ней взглядом, я понял, что мне лучше удалиться, как, собственно, и поступил.

Я вернулся в Енакиево, а через пару дней с мамой и сестрой уехал в Ейск, окончательно осознавая, что теперь, до конца лета с Дащей мы точно не увидимся, даже случайно. Я обещал позвонить ей, но не смог себя заставить выполнить обещание, пару раз подходил к телефону, снимал трубку, несколько секунд стоял молча и клал ее обратно. Я не представлял, что скажу ей, что вообще нужно говорить в таких случаях. Стандартные "привет как дела", как по мне не особо подходили для нашего разговора. Один раз я все-таки заставил себя набрать номер, но ответила Дашина мама, и я бросил трубку.

Гостить у бабушки было приятно, но скучно. В основном я занимал себя просмотром телевизора, либо ходил с сестрой на море. Все это время я был хмур и не разговорчив. - Мама, - удивлялась сетра, - отчего Андрей такой нудный, он всегда был таким жизнерадостным идиотом, что случилось? Мама только разводила руками, я же отнекивался. Мне не давало покоя то, что Даша находиться совсем рядом, одна, вдалеке от Мишеньки, мамы, и иже с ними.

Каждый раз, проходя мимо автовокзала, я порывался прыгнуть в автобус до Ростова, там на папутках до Новочеркасска а там уж бродить наугад, надеясь на удачу. Но конечно, это было бы глупо, поэтому я лишь вздыхал  и проходил мимо. Она совсем рядом. Что делает она сейчас? Возможно, она сейчас смотрит этот же канал, а может быть, она так же сидит перед телевизором и думает, смотрю ли его я.

Первый раз в жизни мне хотелось, чтобы лето прошло, и оно проходило, хоть и невыносимо долго. А еще, мне очень хотелось рассказать кому-нибудь свою историю, рассказать, чтобы еще раз пережить ее, рассказать, чтобы доказать себе, что это случилось на самом деле, что это не плод моего буйного воображения. И я охотно рассказывал ее, друзьям знакомым, сдучайным попутчикам. Мой Енакиевский друг, выслушав меня конца, изрек неожиданную  в своей мудрости фразу. Да, сказал он, жизнь, Андрей у тебя конечно интерсная, но ****ууутая... Я лишь грустно улыбнулся.



Даша. Вода.

  Первое сентября, оно все-таки наступило. Весь такой раскрасивый, в новых модненьких вещичках, по случаю купленных, я устремился в институт. Зашел в корпус, покурил на лестнице, робко потоптался у двери в аудиторию, глубоко вздохнул, отворил дверь и...
И обомлел, взгляд мой сосредоточенно рыщущий по аудитории в поисках Даши потерялся среди радостной и шумной толпы студентов. Какие все стали! Как повзрослели, так изменились, а ведь прошло всего два месяца!

Особенно удивил студент с параллельного потока, на каникулы он уходил сильно отягощенный излишним весом, сейчас же он красовался рельефом хорошо накачанных мышц, выгодно подчеркнутых белой обтягивающей футболкой.
- Андрюха, Андрюха, - с задней парты прокричал Лещ, указывая мне на свободное место рядом. Да, задние парты были нашим местом, именно тут можно было собраться и обсудить с друзьями летние приключения, сделать лабораторную работу, которую задавали на дом, или же всхрапнуть в случае необхобходимости. Я помахал ему рукой и направился в его сторону.

Так, ну а где же Даша, думал я, теперь, когда все расселись, рассмотреть присутствующих стало мозможным. Ай, яй яй, как нехорошо, Даша сидела на третьем ряду, на ближней к проходу парте и удивленно смотрела  на меня. Со стороны, думаю, выглядело это так, будто я нарочно прошел мимо нее и демостративно не поздоровался. Ай яй яй, такой мой поступок вразрез шел с той линией поведения которую я для себя выбрал. Я рассеянно помахал ей рукой, жестом давая понять, что я просто не заметил ее в яркой толпе студентов, она улыбнулась и повернулась к доске.


- И что это ты теперь со мной даже здороватсья не будешь, - шутливо спросила Даша, на переменке, она забрала вещи и уселась на соседнее со мной место.
- Ой, Даш, я не специально, просто все как-то так за лето покрасивели, что я даже подрастерялся как-то.
-Ага, - согласилась она, - Особенно тот паренек в белой футболке.
- Ты тоже его заметила?
- Как же не заметь было.
-Ага, он мой герой. Как лето прошло? - взгляд, как и хотел учтивый но отстраненный.
- Не очень хорошо, у меня дедушка умер.
- Мне очень жаль.
- Представляешь, он мне на кануне снился, как раз за день перед этим, я проснулась вся в слезах, не понимала отчего плачу.
По рассказам я знал, что в свое время Дашин дедушка был ректором крупного университета, и тогдашнем советском союзе достаточно известным человеком. Много путешествовал и был крайне интересен в общении. Даша очень гордилась своим дедушкой, и часто с охотой о нем рассказывала.

- Мне правда очень жаль, - повторил я.
- Да, мне тоже, - она опустила глаза.
- Ну а ты как лето провел, - Даша отогнала от себя грустные мысли и попыталась сменить тему.
- Ничего особенного, - сознался я, - было скучно, лето выдалось долгим.
- Да, долгим.

После пар вся наша компания по старой традиции собралась на бульваре, чтобы за бутылочкой пива поделиться впечатлениями о проведенном лете. И я и Даша, в дисскуссии участвовали вяло, нам хотелось побыть наедине, это чувтствовалось. Наконец Даша не выдержала: - ладно ребята, мне пора, Андрей проводишь меня?
- Да, конечно, я взял сумку с конспектами и мы неспеша пошли вниз по аллее. Домой Даша не торопилась, поэтому мы укрылись в пустом дворике,присели на отдаленную лавочку.

- Я очень скучала, - вдруг сказала она и положила мне голову на плечо. Я немного растерялся, не зная как воспринимать такой жест, но попытался изображать из себя исключительно друга и сдержанно выдавил, - да, я тоже скучал.

- Поцелуй меня, - прямой взгляд в глаза.
- Даш, я может чего не пойму, но мы вроде как расстались?
- Мне было очень плохо без тебя, я думала что смогу, но это слишком больно. И я так больше не хочу. Я люблю тебя.
- Я тоже люблю тебя, - я погладил ее ладонь по цеке и мы поцеловась, - люблю!

Домой я пришел в дурном настроении, терзаемый одним единственным вопросом - А стоило ли? Одно я знал наверняка, что так как раньше уже не будет, теперь отношения наши переступят грянь обычной летней интрижки,  и переростут во что-то серьезное, а закончиться это, судя по всему, как и предвещала Даша, не очень хорошо. Я прекрастно осознавал, что скрывать наши отношения от друзей долго мы не сможем, осознавал, что рано или поздно о них узнает Мишенька. Догадаеться ли он сам, либо ему шепнут  на ушко заботливые друзья, не важно, и что для Даши все это выльется гораздо большими проблемами, чем для меня. Осознавал, но ничего не мог с собой поделать.
 Я любил ее. Любовь. Я не помню, кто из нас первый сказал это слово, не помню когда, да это и не важно, то, что мы чувствовали друг к другу, не возможно было описать словами, аж уж тем более одним словом. То, что мы испытывали, не нуждалось в описании, да и не могло быть описанно,  это чувство было настолько сильным, настолько неудержимым, что мне казалось, люби я ее хоть немного сильнее, я просто вспыхну, взорвусь испепеляющим полымем, и огонь этот сожжет весь мир.

Возникало  ощущение, будто организм мой, вдруг стал вырабатывать какую-то вязкую, тягучую субстанцию, которая заполняла меня всего, сковывала изнутри, неприятно давя на грудь, изводила. И только рядом с ней, она исчезала, и я становился полым внурти, чувствуя восхитительную легкость, вроде подпрыгни я сейчас повыше и непременно воспарю в небе как яркий воздушный шарик. Когда она уходила, я снова начинал заполняться. При ней, я был жизнелюбив и восторжен, когда она уходила, я превращался в унылого гнома, хмурого и неразговорчивого.

Все остальные дела отошли для меня на второй план, казались такими-то незначительными, недостойными моих мыслей, так что большую часть времени я занимался тем, что просто ждал следующей встречи с Дашей, не в силах всерьез сосредоточиться на чем либо ином.

А встречаться нам становилось чем дальше, тем труднее. Наеэдине мы могли побыть разве что в общежитии, для этого мне приходилось периодически выгонять соседей часа на два три из комнаты, впрочем, друзья относились к нам с пониманием, и особых возмущений не выказывали. Понятно, что связь наша быстро перестала быть тайной в группе, хотя, нужно отдать должное нашим одногруппникам, тайну эту в пределах компании они берегли, ревносто защищая ее от непосвященных.

На день рождения Даши, Мишенька презентовал ей подарок, по тем временам довольно дорогой и престижный, и будь она в другой ситуации, верно радости ее не было бы предела, но теперь подарок этот, Дашу, мягко говоря, озадачил. На день рождения Даши, Мишенька подарил ей мобильный телефон.

Следует заметить, что в те далекие времена,мобильная связь, явлением была далеко не распостраненным, и похвастаться мобильным телефоном, могли лишь достаточно состоятельные люди, или же те, кто отчаянно желал на этих людей походить. Так что, очень скоро, мобильный телефон стал, не столько средством связи, сколько атрибутом благосостояния владельца. От этого, сынки мажоров, придя в какое-нибудь питейное заведение, первым делом выкладывали на стол телефоны, тем самым демонстрируя друг другу уровень собственной значимости, даже если телефон был  удобно уложен в сумке, по правилам этикета, его нужно было достать и положить на стол.

Однако самой большой статьей рассхода была вовсе не покупка телефона, а дальнейшая его эксплуатация. Удовольствие поболтать с другом пяток-другой минут, могло, в итоге, вылетель в неплохую копеечку, поэтому нерадивые студенты стремящеся соотвествовать имиджу, старались попасть в первые, бесплатные, пять секунд разговора, отчего все отщение ужималось в коротких сбитых фаразах, типа "Я в туалете, скоро буду", "Папа переведи денег на мобилу", и конечно коронное "Алло, перезвони мне".

А вот у Мишеньки денег было достаточно, достаточно для того чтобы позвонить в любое время и обстоятельно расспросить Дашу где она и чем занимается.

Думаю, излишне будет писать, что правдивые ответы, удовольствие Мишеньки доставили бы сомнительное, поэтому Даше приходилось врать. И делала она это виртуозно. Нет, она не выдумывала головокружительных историй, она была предельно проста, ссылаясь в основном на то, что ей нужно зайти ко мне в общежитие доделать лабораторную или вместе подучить теорию, но говорила она это с такой увереностью, что слушая ее, порой я невольно начинал вспоминать где у меня лежат конспекты. Судя по тому, как часто Даша бывала в общежитии, задавали нам ооочень много. 

Мишенька возмущался, устраивал сцены, ревновал, но Даша оставалась неприклонна, только глядена на него как на умолишенного, ласково и без злобы, да в сотый раз повторяла, - Миша, ну мне же нужно учиться, ну что ты? Мы заходили ко мне, "учились", после я выводил Дашу на крыльцо общежития, где ее уже ждал ретивый кавалер, передавал ее в законнное пользование, и спешил по своим делам.

Я презирал Мишу, презирал его за его малодушие, за неспособность поступить по-мужски, и я презирал себя еще больше, за эти же качества.

Осень, нешумная нежная осень, сорвалась сухим золотым листком, и виртуозно огибая расееные лучи уставшего солнца, спикировала на уже остывающую землю. Залитые ярким светом парки, зеленые алеи и уютные дворики уступали место свое сырому проморзголому ветру, мокрым лавочкам и грязному асфальту. Погода такая, не располагала к долгим  пешим прогулкам. И именно в этот, как нельзя более подходящий, момент, комендант девятого общежития, Екатерина Петровна, нанесла свой второй сокрушительный удар!

Екатерина Петровна отменила посещения, так что теперь, студентам, не проживающим в общежитии, вход туда был заказан. В своем стремлении получить звание лучшего общежития Донецка, комендант медленно, но верно превращал его из оплота студенческих вольностей в заведение строгого режима.

Конечно, среди вахтеров были бабушки сочувствующие нуждам молодежи, были симпатизирующие лично мне, те, что могли отступиться от драконовских правил Петровны ради вечных ценностей, хотя запустить нас внутрь они могли только после пяти, когда император всея общежития, покинет свой боевой пост, и отправитсья опочевать на лаврах.
Но такими были делако не все. Иные же, с большим содержанием желчи, прямо таки упивались возможностью насолить влюбленным. Ликуя, давя довольную улыбочку восклицали они, - нету посещения! Не видите разве? Нету! Нечего тут ходить всяким, идите вот домой, учиться идите! А в глазах читалось, - что сексу хочеться? А вот не будет вам сексу, ишь ты, пришла сюда, молодая-сисястая, куда только родители сморят, у меня в твоем возрасте не было сексу, и у тебя не будет! И этот тоже, худосочный любовничек, идиот сразу видно, обломитсья вам сегодня, валите, подобру поздорову, наркоманы чертовы.

Без улыбки и не вспомнишь, на какие ухищрения приходилось нам идти, чтобы побыть вместе. Я проводил Дашу по чужому пропуску, мы специально создавали толпу возле вахты, чтобы телами своими лечь на амбразуру вахтенного окошка, таким образом лишить караульного обзора и  обеспечить удачное проникновение на вражескую территорию, пару раз пришлось даже пользоваться веревочной лестницей. Достать оную, можно было по очень большому знакомству и исключительно за бутыль водки.  Обладатели лестницы очень дорожили своим преобритением, и всеми способами пытались оставить факт ее наличия в тайне. За подобный предмет могли легко выселить из общежития, а стукануть коменданту охочих было, хоть в телегу запрягай.

 А еще были друзья, донецкие и из соседних, более лояльных общежитий, университетская библиотека, многочисланные кафешки, официанты которых относились с пониманием и не особо возмущались, если мы пили одну чашечку чая, часа эдак с два. Настя, которая по мере возможностей способствовала нашим встречам.

 - А пойдемте-ка в кафе выпьем водочки, - частельно предлагала она, весело поглядывая в нашу сторону.
- Ой, да у нас денег нету, - смущалась Даша.
- Я угощаю, мне Кайзер, как раз полтинник жаловал, - Настя делала гусарский взмах рукой.
- Да нет, неудобно.
- Так, - она строго глядела на Дашу, - у меня есть деньги. И я искренне желаю их пропить со своими друзьями! Я что, не имею права воспользоваться своими деньгами, так как считаю нужным?
- Имеешь, конечно, - улыбались мы. После пар, неспешно дефелируя вдоль бульвара, мы лениво осматривали тамошние кафе в поиках подходящего.
- Вот! Вот это, пожалуй, подойдет, - заключала Настя.
- Ой, ну оно дороговатое, - мялся я.
- Так! Разговорчики, - отрезала она  нарочито строго.
- Нам, пожалуйста, водочки, грамм триста, соку томатного графинчик, и вот салатик у вас есть из кальмаров, вот его, пожалуй, порции три, - слепя официанта улыбкой и роскошным декольте, заказывала она.
- Настя, - шептала Даша, - тут пятидесяти гривен не хватит, одна порция лишняя.
Настя делала изящный взмах руки, и томно сообщала вновь возникшему официанту.
- Вы знаете, молодой человек, что-то вот аппетита сегодня нету совсем, давайте, пожалуй, две порции салата. Три, думаю, не осилим.
- Конечно, - официант понимающе кивал, - может вам разложить две порции в три тарелочки?
- Ах, будьте так любезны, - улыбалась Настя.

Не смотря на пособничество друзей, наедине нам оставаться получалось крайне редко. От этого желание обладать друг другом становилось еще сильнее, от этого и приходилось нам зачастую использовать места для занятий сексом, мягко скажем, не приспособленные и порой весьма неожиданные.
- Ну что же жто такое, - воскликал я, мы стояли в корридоре 5-го учебного корпуса, занятия давно закончились, но податься нам было некуда. Так и стояли уже второй час, Даша облокотившись об подоконник, и я, прильнув к ней телом, запусив руку под ее кофточку.
- Что? - удивилась она.
- Прямо вот безвыходность какая-то, хоть в туалет иди любовью занимайся, - я глянул на нее с улыбкой, но, вопреки моим ожиданиям, шутливых ноток в ее взгляде не заметил. Напротив, она посмотрела на меня уверенно, исполненная решимости.
-Ты серьезно? - я замялся, и как ты себе это представляешь? Дело в том, что в мужском туалете, пегородки между кабинками если где и сохранились, то не имели защелок, да и высотой были они до пояса, так что зашедший по нужде студент по макушкам, торчащим из-за перегородки, мог с легкостью определить какая из них занята.
- Ну, у нас в туалете все гораздо цивильнее, - сообщила мне Даша, - перегороки в рост человека, и все с замочками. Да и чистенько.
- Чистенько? - улыбнулся я.
- Ну да, так... чистенько, - она улыбнулась в ответ.
- Ну раз чистенько, - я взял ее за руку и мы неспеша двинулись вниз по лестнице. Туалет, женский, ровно, как и мужской, состоял из двух комнат, в первой, при входе, распологались умывальники, там же студентки устраивали перекуры между парами, во второй, собственно и находились преславутые кабинки.

Даша, отворила дверь и шмыгнула внутрь, вслед за ней, менее уверенно последовал и я, шагнул в открытую дверь и тут же уперся носом в одного из наших преподавателей.
- Добрый день, Анна Витольдовна, - я выдавил из себя учтивую улыбку и закурил, отстраненно уставившись на стену. Анна Витольдовна, довольно молодая женщина, посмотрела на меня с неким недоумением, но особого возмущения не высказала, только глянула многозначительно на стоявшую рядом с ней лаборантку. Та лишь пожала плечами.

- Анна Вильдовна, вы завтра после обеда принимаете, - поинтересовалась Даша, она тоже делала вид, будто ничего особенного не происходит, и получалось у нее это, прямо скажем получше чем у меня, - я бы хотела по лабороторной уточнить некоторые детали.
- Да, Даша, подходите после пяти в двадцать пятую аудиторию, - преподаватель потушил окурок и, в сопровождении лаборанта, покинула уборную.
- Ну что, пойдем? - поинтересовалась Даша, после непродолжительной паузы.
- Там точно нету никого?
- Вроде нету, - она заглянула в комнату и утвердительно кивнула.

Мы спешно преодолели расстояние от курилки до кабинки и заперлись внутри. Я огляделся, вот она, запретная комната, иная сторона реальности, где побывать приходиться далеко не каждому обычному смертному мужчине. Да, кабинки и вправду высокие, покрашенны мутной зеленой краской, начинаються от самого пола, и заканчиваються гораздо выше человеческого роста. На стенах кафель, как и у нас, только светлее и без похабных надписей. В туалете было как-то неожиданно тихо, так что любой шорох казался мне неестественно громким. А еще в кабинке было... чистенько.

- Ну что? - шепнула Даша. Я расстегнул шеринку, и мне показалось, что собачка прокатилась по молнии с таким грохотом, будто рядом прошел груженный углем состав, я даже подумал, что верно уж и на первом этаже многие услышали, как шумно кто-то расстегнул шеринку в женском туалете.

Даша, расстегнула пуговку и приспустила штанишки. Прервал нас звук открывающейся двери, из умывальника донесся звук цокающих по клитке каблучков, он приближался, и в соседней кабинке открылась дверь. Я замер. Только бы не какала, только бы не покакать пришла, крутилось у меня в голове. Хотя, с другой стороны, я ведь никогда еще не слышал как какают девушки, мне подвернулся прекрасный шанс, соприкоснуться с таинством, расширить, так сказать горизонты. Лицо мое сплющила ухидная ухмылочка, завидев которую Даша, сделала строгую мордашку и наподдала мне локтем в грудь.

Из соседней кабинки донеслось задорное журчание.
- Ой, ну как же мило, - не удержавшись шепнул я Даше на ухо, за что немедленно получил второй тычок лоткем.
- Об этом, пожалуй, нашим детям мы рассказывать не будет, - рассудительно сообщила Даша, когда все закончилось. Мы вышли на ступеньки корпуса и закурили.
- Да, пожалуй, не будем, - согласился я.
Однако, всего этого мне было недостаточно, не наши частые встречи непонятно где, не спонтанный секс не могли утолить той жажды общения, того стремления быть рядом, что мы испытавали. После каждой нашей встречи оставалсь какая-то недосказанность, незавершенность действия, будто мы упустили что-то важное, что-то, что нужно выразить прямо сейчас, иначе завтра уже будет поздно. Иначе завтра не настанет.

Обычно, в начале недели, после визита домой, я покупал кучу телефонных карточек, по три часа каждая, и выговаривал их за пару-тройку дней. Для вахтерш делающих вечерний обход общежития, давло стала привычной картина юноши, что вжался в угол стены на первом этаже, на лево от холла, где на стене висят три таксофона, и заслонившись спиной от остального мира, бережно прижимает трубку телефонного аппарта к уху.
- Второй час ведь стоишь, ухо вон отвалиться скоро, -вздыхали бабульки, и продолжали семенить дальше по коридорру.

Темы для разгова находились всегда, мы могли часами болтать ни о чем, не всилах прервать диалога. Даша всегда говорила приглушенным шепотом, чтобы не услышала мама, и шепот этот сводил меня с ума. Тихий бархатный голос, что доносился из далека, казалось из другого конца мира, звучал у меня внутри будто это часть меня самого. Порой, мы просто молчали, и я слышал ее ровное дыхание и уютное тикание часов, где-то в глубине ее комнаты. Потом опять нежный шепот.

Когда карточки и деньги заканчивались, а выражать эмоции все еще было необходимо, я писал Даше письма.

 Привет. Пол часа назад я слышал твой голос, теперь тут тихо, тут есть люди, в комнате, много людей, на самом деле, они очень шумят, но у меня внутри тихо, лишь только едва слышное эхо твоего голоса, все еще греет меня изнутри. Я не могу перестать думать о тебе. Я думаю о тебе, и пожалуй, это лучшее что может происходить со мной, когда тебя нету рядом, эти мыслы согревают меня, и причиняют неимоверную боль одновременно. Моя подушка похнет тобой, я лежу и нюхаю мою подушку, как-то так. Говно с ****ецом соряться из-за лабораторной работы, спорят кто их них круче программирует, они забавные. Забавные и милые, но я смотрю на них и не вижу, для меня они пустые, лишь часть антуража, будто кто-то проецирует их изображения на стенку, мир будто стал полым изнутри. Валера очень увлекся нашим с тобой романом, постоянно интересуеться и очень сопереживает, верно я напоминаю ему себя в молодости, возможно переживая с нами наши чувства он пытаеться вспомнить свои, давно позабытые.

Все выходные я не имел возможности видеть тебя, в субботу и вовсе пригорюнился, Валера принес откуда-то траву и предложил разрядить обстановочку. Я вообще-то не сторонник, но Валера привел весомый агрумент, спросил меня есть у меня в планах занятия более осмысленные, и я согласился. Трава оказалась знатная, первое время я не мог встать с кровати и не был в состоянии разговаривать. Тогда Валера дал мне лист бумаги и ручку, рисуй - сказал он, или пиши, делай что хочешь но выражай свои чувтсва, это поможет. Словами не передать, какой глубины мыслы меня посещали, но я не успел дописать не одной. Где-то на середине предложения сознание лишало меня, и мысль забывалась. А потом я нарисовал нас, две каменнные глыбы на бугорке, на фоне заходящего солнца. Глыбы были неуклюжи и мало походили на людей, зато обнимались. Рисунок получился очень трогательный, так, по крайней мере, мне кажеться, наверное я покажу его тебе завтра, сама скажешь.

Порой я спрашиваю себя, почему ты со мной, что я могу дать тебе чему научить. Спрашиваю и не нахожу ответа, ты гораздо мудрее и сильнее меня. Из материальных благ у меня пожалуй есть только этот лист бумаги да ручка, да еще чернила, размазанные по листу в ввиде слов, подарок на самом деле не слишком ценный, но это самый искренний подарок, который я дарил кому-либо в жизни. Хочеться верить, что этого хватит. Я люблю тебя.



Даша отвечала мне:


Привет, Андрей. Вчера мама нашла и прочитала все твои письма, особенно ее заинтересовало, то, где есть строчка "Мне холодно спать без тебя". Теперь она наверняка знает, что мы с тобой спим, хотя, думаю, она и раньше догадывалась.

 У нас был долгий и неприятный разговор, очень долгий и очень неприятный. В самых ярчайших красках, она поведала мне, как в народе принято называть девушек имеющих несколько половых партнеров, о вреде ранних абортов, на случай, если я от тебя залечу, и даже заметила, как по-дурацки будет звучать мое имя, возьми я твою фамилию. Мама моя, настоятельно просила меня подумать, о том будущем, что ждет меня, если я не возьму себя в руки, просила прикинуть, за какие шиши мы будем жить и где. Намекала, что рано или поздно мы расстанемся не выдержав испытание бытом. Я не верю ей, не верю не одному слову. Она делает вид, будто знает как для меня лучше, будто знает, и поэтому имеет право влиять на мои решения. Бред, какой-то бред. Меня не покидает ощущение, что я предаю своих родителей. Будто я живу в 17-ом веке, и давно обещанна сыну местного помещика, и не согласись я на брак, опозорю весь род свой до пятого колена. Почему я не имею право жить так, как я хочу, делать то, что считаю нужным, даже если это и будет ошибкой, я хочу иметь право совершить ее.

Мне стало очень неуютно дома, хожу на цыпочках, словно тень, стараясь не встречатсья ни с кем. Не видеть осуждающего маминого взгляда. Вчера, после нашей беседы, я закрылась в своей комнате, уселась на пол, да так и сидела, не зная, что делать.  Очень хотелось к тебе, обнять тебя и понять насколько все это нелепо и мелочно. Все нелепо и мелочно, когда я в твоих объятия. Но тебя не было рядом. Я сидела на полу, слушала Нирвану да глядела в окно.

Глядела на дома, серые, безликие и одинаковые, изрезанные черными провалами окон и обвитые серыми паутинами облысевших деревьев, в какой-то момент мне отчетливо начало казаться, будто из дверей подъезда сейчас начнут выносить гробы. Просто, вот сейчас, откроются все двери, и на улицу хлынет людской поток. Я подумала, вот ведь, какая жизню у меня развеселая стала, что сижу я на полу слушаю музыку человека которого давно уже нет в живых и представляю себе, как по улице несут гробы. Мне стало страшно. Мне кажеться я схожу с ума, и это ощущение пропадает только когда ты рядом. Пожалуйста, будь рядом. Пожалуйста.
 

А еще помогала музыка. Музыка как способ ухода от реальности, возможность раствориться в своем собственном маленьком мирке, мирке где уютно и нету места никому другому кроме нас, где безопастно. Я погружался в него вместе с Дашей, когда мы занимались любовь или просто глядели в серые окна, или один, когда она уходила, безцельно пялясь в монитор компьютера или надев наушники сверля взглядом дыру в потолке.

Русский рок, конечно он. Именно его зачастую незамысловатые мелодии и вдумчивые тексты дергали именно те струны души, которые болели, зуд которых мешал спать по ночам. Вот есть у меня друг, из эстетсвующих новомодников, вечно ропчет он, дескать русский рок слушать, по теперешним временам явный моветон.

Дескать, оранжеровки убоги, звукорежессуры никакой, да и вокальчик-то вяловат, от профессионального отличаеться не в лучшую сторону. Послушай, говорит он, к примеру, Massive attack, или Red snapper, проникнись, говорит, качественной музыкой. Так-то оно конечно так, да вот только, друг этот мой, как граммчиков двести за воротник закинет, отчего-то не затягивает Red snapper и Massive attack, а все больше по старинке Гребеньщикова, Борис Борисыча, завоет, или Юрочку Шевчука.

Музыка ДДТ, пожалуй, оказала на меня наибольшее влияние, их сильный, смелый рок отбойным молотом стучал в голове, отдаваясь тупой болью в висках, заставляя задуматься нам тем, над чем раньше не задумывался, заставляя почувствовать то. Что раньше не чувствовал. Шевчук, как никто другой, точно уловил настроения той эпохи. Та безнадежная унылость бытия и необоснованная вера в лучшее будущее, что так остро чувствовалась мною, сквозили в каждой его композиции.


 Их музыка давила и возвышала, заставляла страдать и испытавать искренее счастье. Музыка их, подобно ржавому, но все еще крепкому бронепоезду, неслась стремительно по просторам нашей обветшавшей родины, рассекая снежно грязную сукровицу, оставляя за бортом черные осевшие избы, покосившиеся телеграфные столбы и линии электопередач, карканье ворон и лай собак.  Над всем этим витал голос Шевчука, голос, напоминающий мне голос мудрого седого деда, что сидит на завалинке, рядом я вязанкой дров и проржавешим ведром угля. Он подносит, желтыми от никотина, пальцами ко рту самокрутку, затягивается и тут же сплевывает табак в грязь. Потом взлахматит на тебе прическу мазолистыми пальцами, глянет на тебя добрым взглядом, затянеться еще раз и произнесет проникновенно, - да не сцы ты пацан, все хорошо будет. Наладиться все. А ты веришь ему! Потому что нельзя не поверить.



Патриотизм в ПЗДУ.


Друзья мои, в отличии от меня, не столь увлеченные сердечными переживаниями проживали свой третий курс не так увлекательно, и зачастую маялись. Говно, окончательно расставшись со Зверской, с головой ушел в программирование, а вот ****ец и вовсе пригорюнился. Дельная, его, творческая, натура жаждала самореализации, юная энергия буквально рвала его есстество изнутри, силясь вырваться наружу, сублимироваться во что нибудь увлекательное и абсолютно важное. ****ец метался, не в силах найти занятие по душе. Одни, требовали значительных трудозатрат, другие не давались, третьи просто оказывались не столь интересными. Будучи личностью, крайне увлеченной, и немного ленивой, он с легкостью отказывался он одного хобби, и тут же с головой уходил в другое, тоже, впрочем, не на долго. Чего он только не перепробовал, всего и не припомнишь, он записывался на курсы английского, пытался написать игру, пытался писать электронную музыку, уверял нас что изобрел безпроигрышную систему игры на тотализаторе, в итоге проиграл месячные деньги, поставив на футбольный матч, пытался писать написать роман, увлекся астрологией, увлекся химией, завел дружбу с толкиенистами, и много еще чем занимал себя Арсений в надежде найти себе достойное занятие.

И вот, наконец, занятие такое нашлось. ****ец пошел в политику!

Как-то вечером, праздно шатающийся Арсений, совершав привычный моцион по закаулкам студгородка, наткнулся на непреметный агитплакат юльтра радикальной националистической партии, что был наклеен на сигаретный ларек рядом с трамвайной остановкой. "Украина требует твоей защиты!"- гласил он, призадумавшись на секунду, Арсений согласился, - А ведь и правда, - подумал он, -"Украину пора защищать. Домой он вернулся целостным, экзостенциальная дыра его самосознания преисполнилась смысла, а глаза горели решимостью.
Отныне каждый вторник и четверг, ****ец, хитро подмигивая нам, дескать не боитесь ребятки, теперь-то уж заживем как надо, исчезал за дверью, чтобы спустя три часа появиться и снова озарить нас загадочной улыбной и таинственным блеском в глазах. Партия, ну назовем ее Партия Защиты Демократической Украины, в прошлом достаточно влиятельная, так, по крайней мере, заявлял ее лидер, сейчас переживала времена далеко не лучшие. Народ наш, увлеченный заботами более низменными, политактивностью не отличался, все больше заботясь о том, как бы прокормить семью, нежели о защите национальной идеи. Штат партия имела скудный, так что вся радикальная деятельность ее в основном ограничивалась призывными надписями на стенах домов, и регулярными сборами с парке Ленкома, где в атмосфере исключительной важности и секретности, партийцы тосковали о судьбе отчизны.
Арсений был готов отдаться правому дело со всей решимостью, за родину он готов был страдать и терпеть лишения. В основном, конечно, страдать приходилось от множественных укусов слепня, что облюбовал полянку для сборов партии и всячески изводил патриотов. ****ец приходил домой покрытый некрасивыми волдырями, постоянно чухался, но оставался гордый и несломленный.   
-Я куда это опять Арсений наш так спешит, - интересовался Говно.
- Куда куда, - отвечал я, - знамо куда, - в ПЗДУ.
Однако, издевки наши он снисходительно пропускал мимо ушей, глядя на нас как на парочку скудоумных инфантилов. Арсения занимали вещи иных порядков. Пришло время действовать. Скоро в нашей комнате, тчательно спрятанный в тумбочке, появился балончик с черной краской, и все стены в окрестностях студгородка  закричали возмущенными посланиями ПЗДУ народу. В основном стандартными для партии "Слався нация, сдохни враг" и "Президент - говно", хотя иногда ****ец добавлял что нибудь и от себя.
 
  Через пару месяцев, ПЗДУ планировало съезд партии в Киеве, куда Арсения, как члена проявившего собое врение обещали взять. За пару дней до даты отбытия к нам в комнату заглянул старый знакомый и предложил подработку, нужно было сделать цементную стяжку довольно длинного корридора, некоего офисного здания. Работать пришлось две ночи к ряду, правда и заплатили нам достойно.
- Куда планируешь потратить свои деньги, - Поинтересовался ****ец, пересчитывая купюры.
- Пока не знаю, особых планов не стоил, думаю, по старинке пропью, - честно ответил я.
- Не хочешь с нами съездить в Киев, наш проводник (такой чин имел руководитель регионального отделения партии) купил билеты, но многие поехать отказались, так что за билеты платить не придеться.
- Да можно, а когда ехать?
- Сегодня вечером.
- А и правда, чего тянуть, - улыбнулся я.
- Только я тогда скажу, что ты для нас сайт рисовать будешь, чтобы лишних вопросов не возникало.
- Да говори что хочешь, мне все равно, только не заставляйте на баррикады лезть.
- Ну, этого вроде не планировалось.





Братство кольца.

В условленный час, к 7 вечера, мы прибыли на ЖД вокзал, погода стояла мерзкая, моросил мелкий холодный дождь и дул ветер. Проводника мы встретили у входа в здание вокзала, он кутался в кожанную куртку и курил. Проводник, Витольд Адольфович, не понравился мне сразу, здоровый мужичина, пузо, пышная, черная как смоль, шевелюра, и роскошные аутентичные усы. Демонстративно веселый, Витолько Адольфович, тем не менее, обладал злобным въедливым взглядом, коим сверлил меня из под густых бровей, своими маленькими черными глазками.
- Кто еще из наших будет, - приглушенно спросил Арсений, и опасливо огляделся.
- Точно не знаю, наверняка будет Броня, за остальных не ручаюсь.
Мы закурили, и стали ждать Броню, ****ец что-то живо обсуждал с руковолителем, я же в суть разговора пытался не вникать. Броня появился десятью минутами позже.
Характерно, что как только поезд тронулся, попутчики мои, несговариваясь перешли на украинский, хотя до этого отлично справлялись и по-русски. Говорить по-украински у патриотов получалось плохо, словарного запаса не хватало, от этого разговор вышел тугим,
и неспешным, собеседники часто делали паузы, чтобы вспомнить как произноситься то, или иное слово по-украински, либо же, заменяли его русским, произнесенным на украиский манер, отчего речь их походила на деревенский суржик.
 Для себя я решил, что, коль языка я не знаю, то и говорить буду принципиально по-русски, а лучше и вовсе молчать.
 
В компании этой мне было, мягко скзать не уютно. Я издавна опасался людей фанатично увлеченных какой-то идеей, а этих, стремных, так и вовсе побаивался.
Больше всего меня страшил даже не Проводник, больше всего меня страшил Броня,  не потому, что он был приземист и кряжист, явно имел за плечами военное прошлое, был лыс и угрюм. Страшило меня другое, за все время нашего путешествия Броня вымолвил от силы слов пять, по началу, я вообще считал его немым, все остально время он молчал, изредко недовольно посапывал и мрачно глядел изподлобья то на одного, то на другого, и вот от этого, и вправду, становилось не по себе.

На пастельное белье проводник поскупился, видимо посчитав что будущим партизанам комфорт претит по природе, так что спал я плохо, даже несмотря на две прошлые бессоные ночи. Киев встретил нас солнечно, небо было чистым, а ветерок теплым. Проводник позвониил кому-то партийному,  и велел нам пошляться по городу до пяти часов, по полудню, что впринципе было мне на руку, так как я хотел посмотреть город.

Однако ознакомться с достопримечательностями Киева оказалось не так просто и не так приятно как хотелось бы, во-первых за нами увязался Броня, чье общество меня не радовало, во-вторых ****ец при выборе маршрута блистал нестандартной логикой, чем доводил меня до безумия.
- Так, - огляделся Арсений, - и с чего бы нам начать?
- Поехали на Майдан, - предложил я. Он посмотрел на меня как на идиота.
- Та не, на майдан мы не поедим.
- Почему?
- Там нету ничего интересного.
- Откуда ты знаешь, ты был на майдане?
- Нет, не был, но уверен, что там не на что смотреть.
- Все приезжие отправляються на Майдан, - убеждал я, - это главная площадь Киева, уж конечно там есть на что смотреть!
- Нет, - не сдавался он, - это тупо. Все прутся на майдан, а смотреть там нечего. Это попсово, если угодно.
- Это логично, - не унимался я.
- Это тупо.
- Ну а куда же ты хочешь отправиться?
- Я думаю нужно идти к Андреевской церкви.
- Ну, будь по-твоему, - устало согласился я, - пошли.
 Шли мы около часа в неизвестном направлении, при чем, все это время ****ец шагал впереди. Наконец я не выдержал.
- Арсений, а куда мы идем?
- Я же сказал, к Андреевскому храму.
- Ну, то оно конечно да, но, конкретно, направление меня интересует. Ты дорогу знаешь?
- Нет, - он остановился, - я думал ты знаешь.
- Я? Ты же все время впереди шел, я за тобой!
- Да, ну я думаю нужно идти туда, - он махнул рукой.
- Может спросишь у кого нибудь?
- Та, что там спрашивать, - отмахнуся Арсений и устремился непойми куда. Я вздохнул и устало поплелся следом. Броню маршрут нашей прогулки волновал, по-видимому, слабо.

За долгие, очень долгие 8 часов, под руководстом ****еца, мы умудрились не посетить не одной достопремичательности, ловко, и специально так не получиться, обходя их какими-то окольными путями, по узеньким улочкам и подворотням, которые выбирал Арсений руководствуясь непонятным, никому, думаю и ему в том числе, чутьем. К Андреевскому храму мы все-таки попали, но это было уже на обратном пути и вышло это чисто случайно.

Вниз от храма стелился Андреевский спуск, по обе обочины которого располагались лотки с сувенирами. Нужно что нибудь привезти в подарок Даше, - подумал я, проталкиваясь сквозь кучку тараторивших на незнакомом мне языке иностранцев. Андреевский спуск был их излюбленным местом, именно тут собирались жители более благополучных стран, для того чтобы в тридорога прикупить себе прославленную матрешку или гисповую статуэтку с виде краюхи черного хлеба с куском сала на ней. Чтобы Боб или Майколь, увез дорогие сувериры в Небраску или Алабаму и там уже, объяснял своим подвыпившим друзьям, что же это за белая хрень избраженна на куске хлеба, и что она символизирует.
 
Почти в самом конце рядов, я нашел неприметный лоток, с которого симпатичная хоть и немолодая уже женщина торговала недорогими украшениями и бижютерией. Кольцо мне понравилось сразу, хоть и не было в нем ничего такого особенного, что могло бы понравитсья, обычное серебрянное кольцо, лишенное каких-либо ювелирных изысков, вроде инкрустаций драгоценными камнями или орнамента. Я выделили его сразу, из общей разноцветной массы колец и кулонов, и купил незадумываясь. 
Центральный офис любой, даже самой захудалой партии, по моему разумению, должен был находиться непременно в центре, в большом красивом офисном здании, иметь стеклянные самооткрывающиеся двери и сексуальных длинноногих секретарш. Собственно офис партии ПЗДУ таким и был, за некоторым исключением. Находился он и вправду в центре, тут уж не поспоришь, но распологался он не в офисном центре, а скорее под ним. В подвале, то-ли корпуса  института, что сдали под офисы, то ли и вовсе жилого знадия. При чем, распологался он не в подвальном помещении, как можно подумать, а именно в подвале.

В самом натуральном подвале, с голыми бетонными стенками, земляным полом, и вязанкой труб проходящих под потолком. Подвал этот, мало чем отличался от подвала, что был в доме, в котором я вырос, и в котором еще ребенком частенько лазал с друзьями, исследуя его закоулки или играя в войнушки. Стеклянных самооткрывающихся дверей в нем не было, ровно, как и сексуальных секретарш. А была кучка, очень подозрительных личностей, в старой  видавшей виды одежде, заросших и немного перекошенных, чей возраст  определить на глаз было просто невозможно. Многие, из которых, как можно было догадаться по развешенному на бельевой веревочке нижнему белью, здесь и жили.

Зал, куда нас препроводили, имел в углу сальный потрепанный диван, на котором расположился один из жильцов офиса, старый черно-белый телевизор, что стоял на столе рядом с диваном, и ряд стульев, с откидывающимися сиденьями, прибитых один к другому длинной деревянной жердью. Подобными стульями, был оснащен актовый нас в нашей школе.
На этих креслая я и расположился, пока ****ец с Проводником удалились обсуждать что-то в соедню комнату. По-украински я говорить все еще не желал, а говорить по-русски откровенно побаивался, мало ли, как отреагируют ультра настроенные националисты, к тому же такие подозриельные, быть может я и из подвала-то не выйду, ищи меня потом. Гнетомый этими мыслями я молча уставился в телевизор, стараясь не смотреть на собравшихся, дабы случайно не спровоцировать кого нибудь из них начать беседу. Незаметно для себя самого я стал засыпать, утомленный восьми часовой прогулкой и безсонной ночью накануне.

Жизнь рядового студента, меня в том числе, обилием сна не отличаеться, от этого я так цеплялся тогда за любую, маломальскую, возможность покемарить, и этого же, если меня безцеремонно будили, в момент пробуждения я был невоспитан и груб, часто хамил, а то и вовсе впадал в мезантропию. Особенность эту, друзья мои знали, и будить меня избегали, а если и будили, то делали это крайне деликатно. В этот же раз, все вышло немного по-другому. Как сейчас помню, как тяжелеют мои веки, как тело становитсья свинцовым и плавно сползает вниз по креслу в поисках более удобного положения. Дыхание становится ровным, глубоким. Я нежно опускаюсь в мутную, уютную пучину забвения, как далеки становяться голоса в комнате, смешиваясь со звуками телевизора, а потом и вовсе растворяються в неясной мешанине обрывков воспоминаний прошедшего дня, мыслей и  эмоциий.
И все это густое и вязкое варево под волшебным, необъяснимым действием подсознания вдруг обретает форму, смысл и даже сюжет. Сюжет этот увлекает меня, я смотрю на него со стороны и учавствую в нем одновременно. Какой-то голос, из далека, не из этого мира, что-то говорит, мне кажется что мне, но я не реагирую, не хочу, мне уютно здесь, в этом моем мире. Кто-то трогает меня за плечо. Плечо? В моем мире у меня нет плеча, ровно, как и тела. Опять. Кто-то резко и безцеремонно вырывает меня наружу, я сопротивляюсь, но уже поздно глаза мои преодкрылись и в них острым ножом ударил луч света.

Я закрываю их снова, но уже не ощущаю той глубины, того забвения, теперь это просто темнота, и голос, знакомый и до одури противный. Я снова открываю глаза, пытаясь сфокусировать избражение, выходит плохо, передо мной размытая фигура человека, она кажется мне знакомой, хоть я и не осознаю, пока, где нахожусь. Где я нахожусь? Зачем меня будят? Я несколько раз моргаю, безрезультатно, тру глаза руками пытаюсь посмотреть на человека и вновь впадаю в беспамятство. Меня опять трясут. Злость закипает во мне, я пытаюсь отмахнуться рукой. Опять открываю глаза. Это Арсений, он трясет меня за плечо и что-то говорит. Голова держиться с трудом, я пытаюсь поднять ее, но она слишком тяжелая. Моргаю. Безпомощно оглядываюсь, но понимание не приходит. Зачем ты будишь меня придурок? Злюсь.
Что он говорит? Он явно что-то пытаеться мне сказать, но из уст его стремительным потоком льеться какая-то безсвязная мешанина звуков, лишь издали похожая на человеческую речь. Тру глаза.
- Мызпад видны останивк-а ты зна или
- Что? -  не понимаю не слова, пытаюсь собраться сфокусировать взгляд. Злюсь.
- Ну я кжу мыз провидны идьо тыаль а...
-Что??? - мне кажется, что он издеваеться надо мной специально, но зачем? Злюсь. Закипаю.
- Таепа уеже мыжессяпроо
-ЧТООО? - до меня начинает доходить, что Арсений пытаеться говрить по-украински. Не понимаю почему он говорит по-украински, не понимаю зачем он меня будит, не понимаю где я. Злюсь. Закипаю. Взрываюсь!
-****Ь! Как же ты меня заебал! -кричу я, - Говори по-русски мудачина, я же нихуя не понимаю, что ты там лепечешь!!! Придурок!
Пауза, остатки сна сползают вниз белой прозрачной вуалью, приходит понимание. Тяжелое и пугающее. Я обвожу комнату нетвердым еще взглядом, вижу застывших, уставившихся на меня, злобных, но нерешительных ее обитателей. Комната наполняеться тишиной, будто удушливым удовитым газом.

- Нам с проводником нужно пройтись по делам, тут буквально пара кварталов, - говорит на чистом русском языке Арсений, неморгая смотря на меня, - ты с нами пойдешь или тут останешся? Видно, что он напуган не меньше моего. Я еще раз обвожу комнату взглядом и чувствую, как потеют мои ладони.
- Да, пожалуй, что с вами пойду, - отвечаю я, медленно поднимаюсь со стула, и словно в тумане, неспеша, иду к выходу. Только бы успеть выйти, отчего-то думаеться мне, только бы успеть. Ты только не беги, а то кинуться, - шепчет мне внутренний голос. Я прохожу половину пути, вижу как со стороны дивана, прихрамывая, идет мне на встречу мужиченка неопределенного возраста, тоже не спешно, но уверенно.
Прибавляю скорости, но понимаю уже, что не успеваю, мужиченка преграждает нам дорогу, смотрит на меня изподлобья. Судорожно соображаю кого бить и куда бежать, чтобы добраться к спасительному выходу.
- Ребята, - неожиданно произносит мужиченка по-русски, - а вы к скольки вернетесь?
- К шести, - отвечает Арсений, мы выходим на улицу.

  Два часа спустя, мы мчимся в метро в направлении ЖД вокзала, как я понял, аутодафэ мое отменили, но в офис партии я все-таки повторно заходить не стал. На вокзале, дабы отблагодарить нас за учавствие в несостоявшемся съезде проводник купил курицу гриль и предложил водки. ****ец и Броня нерешительно поглядели на меня, но я представил себе пьяного Броню, ужаснулся, и от спитрного отказался. Утром мы были в Донецке.


Даша. Медные трубы.

Я хорошо помню события одинадцатого сентября 2001 года. О том, что случилось нечто, из ряда вон выходящее, можно было судить уже на подходах к университету. Корпус был непривычно тих, хоть людей в нем было больше обычного, не замечалось обычного для студентов веселого гомона, беготни по корридорам и взрывов смеха. Студенты сбившись небольшими группками то там, то сям, оживленно обсуждали что-то, но делали это как-то приглушенно, в пол голоса. Еще не зная, что произошло, мне охватило необъяснимое чувстсво тревоги. Тревоги, что витала в атмосфере и была почти осязаема. А когда меня, наконец, посвятили в курс происходящих событий, я просто не поверил. Происшедшее не укладывалось, не могло уложиться в голове.  Поверить в такое было просто невозможно.
А еще я помню, то, охватившее всех, чуство растерянности, какой-то глобальной безпомощности. Предчувствие чего-то нехорошего и неспособность хоть как-то влиять на события.

Примерно, такие же чуства, я испытывал и сейчас. Даша собрала нас, меня и Настю, в кафе, и официально объявила о том, что она  рвет отношения с Мишенькой и уходит ко мне. Что дальше так продолжаться не могло, она все уже окончательно решила, о чем и незамедлила сообщить своей маме и, собственно, Мишеньке. Известие это, для меня, в некотором роде, неожиданное, особого восторга и облегчения отчего-то не вызвало, скорее, к своему стыду, наоборот. Над столом повисла какая-то тянущаяся гнетущая пауза, как предчувствие чего-то плохого и необратимого. Настя попыталась рязрядить атмосферу, но шутки ее были натянутыми, а робкие смешки нервными. Я не знал, что делать дальше, просто взял Дашу за руку и посмотрел ей прямо в глаза, так, чтобы она поняла, что этот шаг ее, для меня важнее всего на всете, и чтобы там не было, я буду с ней до конца.

Когда Даша вышла в туалет, ко мне подсела Настя.
- Андрей, - сказала она серьезно, - мне нужно с тобой поговорить, только так, чтобы Даша о нашем разговоре не узнала.
-Говори, - согласился я.
- Ты знаешь, что мама Мишеньки предложила ей работу в банке?
Я знал. Пару недель назад Даша, обмолвилась об этом, сказала, что по окончанию, третьего курса, за ней закрепленно место программиста в банке, и оклад, по тем временам не шуточный.
- Андрей, - продолжала Настя, - ну ты пойми, к чему эта спешка? Вы же и так вместе, ну потерпите еще пол годика. К чему феерия? А через пол года Даша работать станет, снимет для вас квартиру, будите жить вдвоем. Она рабоатать будет, ты будешь писать свои песни, - она подмигнула, - поговори с ней! Ну что вы, в самом деле, как дети малые?
- Хорошо, - смалодушничал я, - поговорю. Хотел ответить по-другому, но смысла особого не было, да и понимал я что Настя, при всей своей омерзительной практичности, скорее всего права. Однако поговорить с Дашей, я так себя и не заставил.
Отношения! Теперь у нас с Дашей были отношения.
Вот уж, не знаю, откуда так пошло, почему людям необходимо взять что-то волшебное, необъяснимо прекрасное, то, что невозможно, да и не нужно описывать, то, что можно только почувствовать, прожить, взять это и заковать в грубые железно-бетоныне кавычки ничего на самом деле не значащего слова, одного едиственного, и этими самыми кавычками как по живому, отрезать все то незыблемое что было, оставив только сухие прагматичные термины и обязательства. Отношения. Разве может это краткое сочетавие букв описать все-то что было между нами, разве прочетший его поймет, почувствует ли.

Отношения, бездушное слово, что тягучей жвачкой прилипло к подошве, крепко накрепко засев в голове, щекоча сознание, давя официозом. Раньше мы просто любили друг друга, любили без оглядки, не думая, не планируя, а вот теперь у нас с Дашей были отношения, а это значит ответсвенность, обязательства, планирование будущего. И это сводило меня с ума, давило. Про себя я уже давно понял, что программистом мне не стать, а если и стать, то крайне посредственным. Точные науки, еще со школы, были не моим коньком, и с тех пор особо ничего не поменялось. Я старался, с особым усердием налегал на конспекты, но чем сильнее вгрызался в гранит науки, тем тверже становился этот гранит. Как зарабатывать деньги, понятия я не имел не малейшего. Где мы будем жить? Что мы будем есть. Во что одеваться. Случись что, где искать помощи?

На родителей своих я особо не надеялся, мама получала крайне скудную зарплату, и сама еле сводила концы с концами, папа мой обзавелся новой семьей, и новая жена его ожидала ребенка, состоятельных друзей у меня не водилось. Упадничесике настроения накрепко засели во мне, я не верил в себя, не верил в лучшее светлое будущее, да и вся окружающая нас реальность, город, область, страна, была насквозь пропитанна безысходностью, лишена надежды и оптимизму не способствовала. Каких-либо перспектив добиться успеха в музыке я не видел, правда, я неплохо рисовал, да кому сейчас это было нужно. Валера успокаивал меня как мог,
 - Да ну что ты, ну вы же не в лесу живете, не все сразу. Зачем переживать о проблемах которые еще не случились, случичь что, вам конечно помогут и друзья и родители, да и быт семейный не за один день складываеться, по кирпичику, день за днем. Не ты первый не ты последний.
Но доводы его действовали на меня слабо.
- Валер, ну как мы сможем быть вместе? Меня никогда не примут за своего, слишком я отличаюсь от Мишеньки и не в лучшую сторону, мама ее, всю жизнь будет упрекать Дашу, что она отказалась от лучшего будущего, ради "этого", а Даша, пусть и подсознактельно будет меня постоянно с ним сравнивать. Им никогда не понять, что искренность и сила чувств смогут победить финансо-фекальные отношения, постоенные на чистом расчете и жестянной прагматике. Это прямо как индийский фильм, знаешь? Играет задорное индийское диско, на экране появляюсь я, смуглый босоногий и непременно в красных парусиновых штанах. - О верный и благородный Андрей,  сердце твое чисто, - мелодично выводит женский голос за кадром, - но кошелек пуст. Приведет ли извилистая тропа тебя к твоей любимой, поспеши же, ведь путь твой тернист, а зло и коварство подстерегают на каждом углу. Тут появляется Даша, она одета в красивое сари, а лоб ее украшает красная точка. Она складывает ладони вместе, отводит голову сторону, потом другую, и запевает. - Как ночь сменяеться днем, как на смену дождю приходит солнце, так и я жду встречи с тобой, чтобы ты озарил мой небосвод, разогнал свинцовые тучи, о бедный мой, но благородный Андрей. Мы бежим навстречу друг другу, вскинув руки, но вдруг, звучит тревожная музыка, из-за ближайшего бугра выпрыгивает Мишенька, он смуглый, черноволосый, с пышными угольными усами, лицо его ускривила злобная улыбка, а в руках у него сабля.
Он, приплясывая, надвигаеться на меня потрясая ятаганом, от ног его в разные стороны отходят якрие разноцветные квадраты. Сзади неспеша, с благородством, выходит Дашина мама, одета она в солидный бежевый брючный костюм. Взгляд ее нацелен на дашу, зритель читает в нем осуждение и непонимание.
Вступает мужской голос за кадром. Белый лебедь, что мирно плавает в пруду, подними тонкую шею, взгляни в небо, черный ворон кружит сверху, коварством и обманом хочет завладеть тобой, разрушить чары любви. О лебедь подними голову, взгляни же вверх!
- Идиот, - грустно отвечает Валера.
- Знаешь, - продолжаю я, - сегодня на бульваре собрались группой, кто-то из девочек завел тему, кто первый выйдет замуж. Спорили, хототали. А я говорю, первая Даша замуж выйдет, к годалке не ходи. Ну, все конечно на меня поглядели с улыбкой, вроде как одобряюще. Да вот, только, не за меня она замуж выйдет, не знаю за кого, но не за меня. И у нее родиться девочка, такая же красивая, как и Даша.
- Идиот, - повторяет Валера грустно и тушет бычек об жестяную банку.

Даша, я думаю, задумывалась не меньше, правильно ли она поступила, буду ли я тем самым, крепким, преданным, верным, смогу ли я позаботиться о ней. Мне она конечно об этом не рассказывала, но это было видно. Как следстие неуверенности в себе, пришла ревность, всеобъемлющая, сжигающая, слепая и глупая. Ревность, которой я никогда в жизни не испытавал, я ревновал Дашу страшно, придирчиво сравнивая себя с первым встречным, а вдруг он окажеться лучше меня, вдруг он симпатичнее, сильнее, лучше играет на гитаре, имеет больший член или мало еще что. Каждое проявление внимания к Даше, со стороны других мужчин, было для меня как пощечина, я стал ревновать даже к Валере, мне показалось, что он слишком уж радуется ее появлению, сверх меры вежлив и как-то уж очень подозрительно поглядывает. Хотя, сейчас понимаю, насколько глупо это было. Однако мы держались, подбадривали друг друга, как могли, много разговаривали о будущем, о детях, о семейной жизни, что-то планировали, сойдясь на мнении, что хороший достакой далеко еще не залог счастливой семьи, и если люди любят друг друга, по настоящему, то и в шалаше не заскучают.
- Я помню, - как-то сказала она мне, - как в детстве мы с Настей мечтали, как вырастем, найдем себе состоятельных кавалеров, не будем не в чем нуждаться, будем заходить в приличные рестораны, одеваться в дорогую одежду. Как наивно все это было, как по-детски. Если бы я знала тогда, как ненужны мне станут эти деньги, эти рестораны с одеждой. Я даже не представляля насколько все это мне опротивит. И знаешь, сейчас, вот только сейчас я стала по-настоящему счастлива.

Да, теперь у нас с Дашей были отношения, впрочем, особых изменений это не принесло. Да, теперь мы могли, не таясь, держаться за руки или целоваться в корпусе университета, не опасаясь, что нас заметят знакомые Мишеньки. Да, теперь мы всегда сидели вместе за партой, и смело гуляли по улицам, обнявшись. Да, теперь, когда я звонил ей вечером, Даша больше не шептала в трубку, боясь, что ее услышат.
- Так что, у вас теперь отношения? - интересовался Тимофей, злобно глядя на меня изподлобья.
- Да, Тимофей, - отвечала Даша, делая напуской важный вид, и тоном детской учительницы громко заявляла, - теперь у нас с Андреем отношения!
- А ты не боишся Мишеньку, - прошептал он мне на ухо, когда Даша отошла, - он ведь богатый.
- И что с того?
- Ну не знаю, к примеру, он может заплатить каким нибудь быкам, и тебе, например, сломают руку, - продолжал он.
- Пусть ломают, - отвечая я угрюмо.
- Знаешь, сейчас это кажеться раем, но потом, когда вы расстанетесь, будет очень больно, уж мне поверь.
- Пусть будет.

Кроме этого, все оставалось, как и было, если не сказать, что стало еще хуже. Я по-прежнему был персоной нон-грата у Даши дома, а стойкая неприязнь Дашиной мамы, видимо, переросла в крепкую ненависть. Мишенька, предпочитал заявление Даши, попросту игнорировать. Он не хотел, да и, видимо, попросту не мог поверить, что вместе они уже не будут, поэтому все так же появлялся возле общежития, устраивал сцены ревности, постоянно названивал, умолял, упрашивал и даже угрожал прыгнуть с моста в Кальмиус, по случаю чего мы даже пару раз ходили, на этот самый мост, его искать. Конечно же, не о каком суициде Мишенька и не помышлял.

Давно уже наступила зима, и видиться нам стало еще труднее, я смотрел как прекрасная юная девушка, зябко кутаеться в ворот своего полушубка, вот уже полтора часа ожидая в холле общежития, когда смениться вахта и нас пропустят внутрь. Мило и робко улыбаеться, без упреков и претензий, какое внутреннее тепло от нее исходит, какой покой. Как сильно контрастирует она, маленьким светлым пятнышком с серой однородной массой людей вокруг, словно взяли ее из другого более светлого мира, и налепили поверх этого будто наклейку.

- Вот ведь как странно, - сказал я, когда мы наконец-то поднялись в комнату, - как резко вдруг ощущаешь потребность в предметах, в обычном быту своем назаметных, вот телефон к примеру. Раньше вещь, для меня, была совершенно необязательная, ненужная даже, а сейчас,  я многое бы отдал за возможность звонить тебе в любое время.
- Ага, - согласилась Даша.
- Или квартира.
- Да, пусть бы она была однокомнатная и совсем без мебели, хватило бы твоего матрасика на полу, - она подвинулась ближе, и я обнял ее.
- И окно, - продолжил я, - пусть там будет окно, прямо напротив матрасика, открытое,  завешенное прозрачной занавеской, которая мерно колышиться от ветра, мы сидели бы на полу и смотрели на небо.
- И шум проезжающих машин пусть будет, приглушенный чуть слышный, чтобы у нас оставалась хоть какая нибудь связь с этим миром, иначе я просто сойду с ума, - Даша посмотрела мне в глаза, и мне показалось, что она готова расплакаться.
- Ты выйдешь за меня, - повинуясь внезапному порыву, спросил я.
- Что? - она удивленно посмотрела на меня.
- Нет, ну не сейчас конечно, - поправился я, - потом, как все наладиться, в будущем, когда-нибудь, ты выйдешь за меня?
Она улыбнулась: - Выйду, с удовольствием выйду!
 Я достал с полочки кольцо и протянул ей.
- Вот, возьми, я его в Киеве купил, давно еще хотел подарить, да все как-то повода не находилось.
- Спасибо, - Даша взяла кольцо и надела на палец, - оно мне великовато, - с виноватой улыбкой сообщила она.
- Ничего страшного, пусть это будет символ наших с тобой отношений, если вдруг у нас что-то пойдет не так, просто отдай его мне, без лишлих объяснений, и я все пойму.
- Хорошо, - согласилась она, - Если у нас что-то пойдет не так, попроси его у меня.
 - Хорошо, - Я обнял ее, и мы занялись любовью.

А еще был фейерверк, может мне просто так казалось, а может и вправду, он взрывал небо, в самые пиковые моменты, являясь своего рода, восклицательным знаком с рукописи наших отношений. Фейерверк был когда, после секса Даша, разгоряченная прижалась ко мне всем телом и прошептала на ухо, что ждала этого дня с самого рождения. Фейрервек был, когда после удачно сданного экзамена, мы собрались отпраздновать это в общежитии. На выходе нас привычно поджидал Мишенька. Тогда, что-то переполнилось во мне, и я первый раз кричал на Дашу. Я убеждал ее, что пора уже ставить все на свои места, что пора объяснить Мишеньке, что она больше не его девушка, требовал разбить мобильник как символ их бывших отношений.  Мишенька собирался со мной драться, да так и не решился, потому что, по его словам, как потом поведала мне Даша, он устрашился Валеру, который "явно наркоман и ваще стремный". Фейерверк был, когда однажды Даша зашла в явно дурном настроении, я все пытался выспросить у нее, что же случилось, и она созналась что провела прошлую ночь с Мишенькой, но у них ничего не было. Однако после рассказа своего настроение у нее испортилось окончательно. Ферерверк был и тогда, после последнего экзамена зимней сессии, Даша собиралась уезжать к бабушке, и перед отъездом зашла попрощаться. Мы занимались любовью, потом о чем-то говорили. Она сидела на кровати, поджав колени, голая, напротив окна, свет в комнате был погашен и только неоновые огни города едва обозначали ее силует.  Потом был фейерверк, он выхватил из темноты точеную фигуру нагой девушки и густо окрасил ее красным, лишь на секунду, потом опять стало темно.  И опять вспышка. Я стоял напротив, наблюдая столь неожиданно прекрасный вид, и вдруг понял, что я ничего не чувствую.

Оденься она сейчас и уйди навсегда, мне было бы все равно. Тяжесть внутри исчезла, ей на замену пришла пустота, спокойная, безразличная. Возникло ощущение, что я стою перед очень важным выбором, и выбор этот придется сделать прямо сейчас. Я стоял и смотрел на Дашу, она молчала. Фейерверк закончился, я сел с ней рядом и обнял.
 
Она все еще была для меня самым дорогим человеком на земле, не смотря не на что.
- Случай, я поехали со мной, - внезапно предложила она.
- Я не могу, мне еще хвосты сдавать.
- Ну, приезжай в гости как сдашь, тебе понравится, я тебя с папой своим познакомлю, и бабушка у меня очень хорошая, она против не будет.
- А удобно будет?
- Удобно конечно, приезжай. Давай в следующий понедельник, сядешь на Путиловском вокзале на автобус до Ростова, он как раз Новочеркаск проезжает. Попросишь на площади остановить, я тебя встречать буду.
- На какой площади, - уточнил я.
- Она там одна, не помню как называеться.
- Хорошо, я обязательно приеду.
 
Мы снова занялись любовью, потом она ушла. Я проводил ее до остановки, вернулся домой, достал сигареты и вышел на балкон. Закурил. От недавней безразличности не осталось и следа, все снова стало на свои места. Выбор был сделан.


Неловкие ситуации и необдуманные фразы.

- Блин, Валера, что мне с собой брать? - Собираться пришлось с вечера, так как автобус отправлялся в 7 утра, а до автовокзала было еще два часа ходу.
- Ну откуда я знаю, трусы возьми чистые, носки там.
- Да, трусы да, трусы взял. У меня и сумки никакой нету, куда все сложить.
- Рюкзак мой возьми, только нижний отсек не открывай, у меня там документы все, не потеряй смотри.
- Так, может, выложишь?
- Не, если выложу, то точно, что нибудь потеряю, а так все в одном месте.
Я спешно закинул белье в рюзкак, туда же отправились плеер с запасным комплектом батареек, томик Ремарка, пару кассет и две пачки сигарет. Нужно было купить какой нибудь подарок, но все время, до глубокого вечера, я провел в инстутитуте, а утром все магазины будут еще закрыты. Так что, подарок я рассчитывал купить уже на месте.
 
В понедельник утром, я помылся, кинул в рюкзак сверху осталоного яблоко, и поспешил в путь. До вокзала я добрался без происшествий, купил билет, занял место возле окошка, воткнул наушники в уши и углубился в чтение. Автобус, поворчав немного, плавно тронулся. Лишь изредка я отрывался от чтения, чтобы полюбоваться пейзажами родного края, которые в серости своей оказались неожиданно привлекательными, была в них какая-то особенная спокойная красота. В этих хмурых, потянутых дымкой полуразвалившихся домиках, ржавых котельных, небольших дымных заводиках и многочисленных шахтах, что подпирают серое небо недвижимыми башнями подъемников, со стороны необитаемых. И тут же, вдруг, из-за холма выплывает заводь с угрюмыми склонившимися к воде ивами на берегу, хижиной, похожей на обиталище хоббита, с камянной трубой, и непонятного назначения пристроечками, колодцем и мостиком, что тянеться от одного осторовка к другому, а потом поля, до самого горизона,  и снова шахты.
 
От медитативного созерцания пейзажа, меня оторвала мысль, внезапная, и не очень приятная, а что если Валера забыл выложить из рюкзака косяк, не факт, конечно, что он вообще там когда нибудь был, но зная любовь Валеры к легким наркотикам и его забывчивость, такой вариант имел место быть. Некоторое время я боролся с собой, размышляя открывать поддон рюкзака или же сдержать слово, почему-то, мне казалось, что открывать его очень безнравственно, и что именно там, возможно, Валера и хранит свои самые личные вещи, уж не знаю какие, но для посторонних глаз точно не предназначенные. Оставшиеся четыре часа до таможни, были для меня мучительными, но рюкзак я так и не открыл. На таможне на меня не обратили никакого особого внимания, собака что ищет наркотики понюхала рюкзак и безразлично просеменила дальше по салону. Мне стало значительно легче.
 
Спустя еще пять часов, автобус въехал в Новочеркасск, из-за метели на дороге, он опаздывал уже на два, я и стал не на шутку побаиваться, что Даша в назначенном месте меня не дождеться. Небольшой черный блокнотик, в котором был записал телефон бабушки, тот самый, что лежал рядом с яблоком на тумбочке, я взять забыл.
 
- Мне остановите пожалуста на площади, - попросил я водителя.
- На какой еще площади, - огрызнулся он.
- Я не знаю, на какой, она у вас одна вроде.- В зеркале заднего вида я увидел его взгляд, водитель глядел на меня, как на идиота.
- А, есть там площадь, да, - вступилась за меня бабулька, из пассажиров, - но, она дальше, там еще проехать нужно будет.
Автобус, выехал на освещенную большим супермаркетом улицу, и уже было свернул в какой-то проулок, как из-под тени деревьев появились две маленькие фигурки, и призывно замахали руками, тормозя автобус. Когда он подъехал ближе, в одной из них я узнал Дашу. Я выбежал из автобуса и мы обнялись.
- Познакомся, это Марина, моя пожружка, -представила она мне свою спутницу.
- Очень приятно.
- Знаешь, - улыбнулась Марина, - Даша тебя видимо очень любит.
Я вопросительно глянул на нее.
- Я бы, вряд ли, смогла ждать парня на морозе три часа, - продолжила она.
- Три? Автобус ведь только на два опоздал.
- Ну, мы на час раньше пришли, автобусы иногда раньше приходят, - засмущалась Даша.
- Пойдемте скорее к нам, - заспешила Марина, - а то я сейчас вконец окоченею.

Дом, где жили Дашины родственники, был в прошлом ведомтвенным при институте, и селили в него, в основном, семьи преподавателей. Папа Марины тоже читал лекции по истории Руси, и праву. Здоровенный краснощекий дядька, с умными и грустными глазами, открыл нам двери и вежливо пригласил внутрь. Внутри нас ждал еще один гость, парень Марины - Ростик, коренастый, с простым и добрым лицом. Мы расположились в зале, появился хозяин дома с подносом фруктов и открытой бутылкой вина.
- Скажите, молодой человек, - обратиля он ко мне, когда бокалы уже наполовину опустели, - а вы остановитсья где планируете.
- У нас,- ответила за меня Даша, - родители против не будут, и вдруг добавила, - надеюсь. Я дивленно глянул на нее.
- А то смотрите, - продолжал папа, - можете и у нас погостить, за умеренную плату, полный пансион, так сказать.
- Спасибо, - поблагодарил я.
- Даш, а ты что, не предупредила своих о моем приезде, - поинтересовался я, когда отец Марины вышел из комнаты.
- Ты знаешь, нет, все как-то момента подходящего ждала, да так вот и не дождалась.
- Ну, ты даешь.
- Да не волнуйся ты, я думаю, проблем не возникнет.
- А сколько вы уже встречаетесь с Андреем, - поинтересовалась Марина. Мы задумчиво переглянулись. А вот и правда, сколько? И с какого момента считать, встречались ли мы до этого, и встречаемся ли теперь, а если встречаемся, давно ли.
- Ой, - смутилась Даша, - ну пару месяцев да? Она вопросительно глянула на меня.
- Ну да, - подхватил я, - пару тройку месяцев.
- Вы что, не помните дату, когда начали встречаться? - удивилась Марина, - вот мы с Ростиком, уже три года вместе, начали пятого сентября, на воллеболе познакомились, в школе, - она с обожанием глянула на Ростислава. Ростислава, впрочем, по виду, больше интересовала Даша, с которой он весь вечер не сводил взгляда, и мне и Даше, и, думаю, самой Марине это было заметно.
- Ну, точную дату, мы пожалуй как-то и не запомнили, - развел я руками. В комнате снова возник, папа, в одной руке  он нес  новую бутылку вина, в другой красавицу гитару.
- Если вы не возражаете, а бы хотел вам сыграть пару романсов.
- Ой, мы с удовольствием, - закивали мы, Марина поставила на стол несколько небольших свечей, зажгла их и погасила верхний свет, от этого комната стала вразы уютнее, а вся неловкость, до сих пор меня стесняющая мигом исчезла.
- Я заметил, Андрей, у вас длинные пальцы, - сказал папа, когда закончил играть, играл и пел он, к слову сказать, очень не плохо и с душой, - вы случайно сами не играете?
- Играю,-  отвечал я и взял гитару.- Спел свою, чего уж там, да и обстановка распологала. Видно было, что песня моя, тронула пожилого преподавателя, гляза его заблестели, а лицо стало более умировторенным.
- Послушайте, - воскликнул он, когда я окончил, - а к черту эти деньги, оставайтесь у нас, просто так. У меня в баре, как раз к случаю, заволялась  бутылочка преленого коньяку.
- Ой, нет, запротестовала Даша, - нам уже, знаете, идти пора, а то и так поздно, а мне еще Андрея с родителями знакомить.
- Может ну его, - усомнился я когда, мы поднялись на лестничную площадку ее квартиры, - давай может я, и правда, останусь у Марины.
- Все будет хорошо, - заверила меня Даша, и позвонила в дверь.
- Знакомтесь, это Андрей, - радостно сообщила Даша, когда дверь открылась, - я вам о нем рассказывала. А это Агнесса Леопольдовна, моя бабушка.
Дверь нам отворила Дашина бабушка, миловидная полная женщина, представитель той, редкой, породы советской интеллегенции, что уже и не встретишь среди обычных обывателей. Сразу видно было, что человек этот крайне учтив и вежлив, однако же, как и любой представитель старой формации, ревностно чтит моральные нормы, оттого визит мой особого восторга у нее не вызывает, впрочем виду она, как человек крайне воспитанный тоже не подает.
- Да, да. Андрей, я помню, - сообщила она, пропуская меня в квартиру, - однако же, я совсем не готова была к вашему визиту,  такому... неожиданному.
- А это Григорий Виниаминович, мой папа, - продолжала Даша. Григорий Венианимович, не молодой уже, но и далеко не старый, имел миловидное веселое лицо и густую черную попну волос. Жил Григорий Венианимович в собственной квартире, но после смерти дедушки, перебрался сюда.
- Ну что же, - он глянул на бабушку и пожал плечами, - заходите Андрей, распологайтесь.

Мы прошли в зал.  Григорий Венианимович указал мне на тумбочку, - Вещи свои можете оставить сдесь, я думаю, вы не станете возражать если мы постелим вам в зале?
- Нет конечно, - согласился я.
- Мы сходим прогуляемся, пока чайник закипит, хорошо, - Даша глянула на бабушку, та возрожать не стала.
- Пойдем к чаю что-нибудь купим, - сказала она, когда мы вышли.
- Ой да, - воскликнул я виновато, - я же с пустыми руками приехал, так неудобно вышло. Просто не успевал купить ничего, хотел тут купить, но не успел поменять деньги.
- Ничего срашного, - отмахнулась она. Мы погуляли немного по ночному городу, купили печенья с конфетами и в скором времени были дома. Агнесса Леопольдовна, закончила нарезать бутерброды и разлила крепкий душистый чай по кружкам.
- Ой, а откуда печенье, это Андрей купил? - спосила Агнесса Леопольдовна, когда мы достали печенье с конфетами.
- Да, - соврала Даша. Агнесса Леопольдовна одобрительно кивнула.
Говорили в основном о дедушке.
Рассказчиком Агнесса Леопольдовна была великолепным, и хоть было видно, что воспоминания эти, даються ей с трудом, она рассказала кучу занимательных историй, из их совместной жизни, вспоминала встречи с высокопоставленными политическими деятелями советского союза и известными артистами. Потом вышла из-за стола и вернулась неся в руках увесистый альбом со старыми черно-белыми фотографиями. Она присела рядом со мной, и описывала особо примечательные снимки, потом вдруг расплакалась и вышла из комнаты.
Даша, встала из-за стола,но Григорий Виниаминович остановил ее, через несколько минут Агнесса Леопольдовна снова появилась на кухне, от сиюминутной слабости ее не осталось и следа.
- А вы Андрей модник, - попыталась сменить тему разговора бабушка.
- Всмысле? - удивился я.
- У вас такая прическа интересная, так волосы уложенны необычно.
- Ах это, ну да,- о том, что эта необычная прическа моя, следствие не мытой пару дней головы, я предпочел умолчать.
- Скажите, - продолжала она, а вы с Дашей учитесь?
- Да, в одной группе, - коротко ответил я.
- Это же очень сложная специальность, не все спраляються, нужно прикладывать очень много усердия, чтобы достичь каких нибудь результатов.
- Пожалуй, что да.
- Ну а вам, ваша специальность нравиться, у вас все получаться? Как ваша успеваемость?
Как как, подумалось мне, хреново как, но ответил я сухое - нормально.
- Да, да, - покачала головой Агнесса Леопольдовна, - сейчас такое время, хороших профессионалов очень большой дифицит, в любой сфере деятельности. А что вы планируете делать после окончания университета?
- Да... - я расстерялся, - пока, в общем-то, особо не планирую ничего, сперва закончить нужно, потом видно будет.
- Я понимаю, но, знаете, задумываться о будущем нужно уже сейчас, у вас как раз очень подходящий возраст, расставлять приоритеты, ставить цели.
- Вы правы, - согласился я.
- Даша, а как у Мишеньки дела, - внезапно поменяла тему разговора бабушка.
- Хорошо, - смутилась она, - мы сейчас мало общаемся.
- Он вроде приежать собирался, на каникулах.
- Нет, бабушка, он не приедит, - мрачно ответила Даша.
- Ах, ну да, - смутилась Агнесса Леопольдовна, - ну да.
- Ну что же, - Григорий Виниаминович встал из-за стола,- я думаю всем нам пора уже ложиться.
- Я к тебе загляну ночью, - шепнула мне Даша на ухо, и задорно подмигнула.
 
Даши не было достаточно долго, я лежал уперев взгляд в темноту и почти уже заснул, когда дверь в мою комнату тихонько скрипнула.
- Привет, - сказала Даша шепотом и осторожно, чтобы не скрипела кровать легла рядом.
- Привет, - я обнял ее, - слушай, а твои родители вообще в курсе, что вы с Мишенькой расстались?
- Да, я говорила, но видимо они не восприняли моя слова срерьез.
- Как и все остальные, - я улыбнулся.
- Не говори так, - она пододвинулась ближе и мы поцеловась. Потом стараясь не шуметь сползли на пол.

Точную дату отъезда я не планировал, но и злоупотреблять гостеприимством не хотелось, поэтому я решил погостить еще один день, и на утро следующего откланяться. День прошел в неспешном умиротворении, мы гуляли по пустым улицам города, паркам, зашли поглядеть на местную достопримечтельность древний, но замечательно сохранившийся, храм. Зашли на автовокзал и куплии мне билеты. Даша, оставалась погостить еще на неделю.
- Слушай, если ты не против, давай завтра сходим на могилу к дедушке вместе, я очень хочу с тобой туда пойти, - предложила Даша.
- Давай, конечно, - меня очень тронула ее просьба, - знаешь, для очень важно, что ты мне это предложила.
Вечером, она опять прошмыгнула ко мне и уляглась рядом. Даша видимо настроенна была пообщаться подольше перед растованием, но я, к стыду своему, так вымотался за день, что постоянно клевал носом.
- У меня презервативов нет больше, - не зная как намекнуть на свою усталось начал я.
- Вот ведь неувязочка, - она улыбнулась и подвинулась поближе.
- Ну, это я к тому, - начал я неложко, - что коль секса не будет, может, спать ляжем пораньше?

Дашу видимо очень обидели эти слова, она встрепенулась и пристально посмотрела мне в глаза, став в раз, холодной и не к месту серьезной.
- Ты вот, сейчас, прямо как Миешнька сказал.
- Да нет, слушай, я не то имел ввиду, - начал неумело оправдываться я, - просто нам же вставать нужно рано завтра...
- Да, да, я понимаю, - небрежно бросила она, выходя из комнаты. На душе стало скверно, а сон как рукой сняло.

Утром я проснулся свежим и отдохнувшим, поволялся еще немного ожидая, что сейчас появитсья Даша, будить меня пораньше, но Даша так и не появилась. Подождав некоторое время я встал и умылся, Даша и бабушка были на кухне, о чем-то негромко беседовали. Я глянул на часы, был полдень, до моего автобуса оставалось меньше двух часов.
- Почему ты меня не разбудила, - удивился я.
- Ну, ты же поспать хотел, вот и не стала будить.
- Даш, ты чего?
- Да нет, все номрально, потом как нибудь сходим. Сейчас это лишнее, там дождь к тому же.
- Зонтик бы взяли, - буркнул я обиженно, она промолчала.

Все оставшееся до отъезда время, Даша была погружена в какие-то размышления, и необщительна. Поцеловав меня на прощанье, она подождала на перроне пока автобус тронеться и скрылась из виду. Какое-то нехорошее придчуствие мучало меня, но я не обратил на это внимание, и, пытаясь отогнать смурные мысли, уставился в окно.

Автобус, что и без того ехал неспешно, на подъездах к Донецкой области попал в облако густого тумана, и всю остальную часть пути плелся со скоростью пешехода. Туман, свинцово-молочной пеленой застилал окна, так, что кроме узкой полосы асфальта, разглядеть что-нибудь не предсталялось возможным, будто сверху на автобус накинули плотную белую простыню. А я спешил, спешил как можно быстрее добраться в Донецк, побежать к ближайшеу такософону, чтобы опять услышать ее голос, еще раз извиниться, и душой понять что извенения мои приняты.
- Привет, я добрался.
- Привет, - вежливо, но равнодушно.
- Слушай, мы так ехали долго, туман такой был, я такого и не видел никогда, чуть с ума не сошел, пока доехал.
- Вот как, ну хорошо. Слушай, ко мне Марина зашла, мне пора бежать, звони хорошо?
- Хорошо, знаешь я уже соскучился, как-то все по дуракци вышло, ты прости пожалуйста за вчерашнее, я совсем не хотел тебя обидеть.
- Да все в порядке.
- Я люблю тебя.
Пауза.
-Пока, Даша.
-Пока.

Я поднялся к себе, усталый и выжатый, встретился с вопросительным взглядом Валеры, повел плечами. Валера вздохнул, оделся и мы пошли за водкой.

Неделя, всего неделя до приезда Даши, не так уж много, если подумать, а если припомнить те долги по сессии, что за неделю эту нужно было сдать, так и вообще чудовищно мало.
Для меня эта неделя тянулась бесконечно долго, я маялся, хандрил, подолгу смотрел в окно и марал очередной лист бумаги письмом, что вручу Даше по приезду. Каждый вечер я звонил ей, но, от звонков этих, легче мне не становилось, скорее наоборот. Что-то явно шло не так, при разговоре Даша вела себя, вроде бы, как обычно, была весела, нарочито приветлива, но голос, голос ее был каким-то далеким и отстраненным. И было еще что-то, то, что я чувствовал сердцем, но никак не мог уловить разумом, какая-то свиду незначительная, но очень важная деталь укрывалась от меня, и в то же время сводила с ума.  Что это было, я понял позже, в день ее возвращения, когда окрыленный несся вниз по лестнице к таксофону, в надежде на скорую нашу встречу. Однако, вопреки моим ожиданиям, Даша от встречи уклонилась, сославшись на усталось, я сказал, что могу заехать к ней, но она сообщила, что ей нужно будет еще заскочить к Насте, совсем не на долго, так что сопровождать ее нет нужды. Сказано все это было тоном совершенно обыйденным, как бы между прочим, подобным тоном Даша обычно объяснялась с Мишенькой, когда собиралась зайти ко мне "позаниматься". Внутри у меня все сжалось, я был растерян и взбешен одновремено.

-Слушай, я очень тебя ждал. Ты даже не предствляешь как, я очень соскучился и очень хочу тебя увидеть.
- Да... (пауза)  и я. Слушай, мне нужно бежать уже... (чей то шумный смех на фоне)
Созвонимся потом, хорошо?
Она повесила трубку, я еще некоторое время стоял, слушая гудки телефона, и вдруг понял. Понял, что было не так в этом нашем телефонном разговоре, и во всех предыдущих. Даша снова ГОВОРИЛА ШЕПОТОМ. От осознания этого у меня закружилась голова, и я стал задыхаться, мне стало тесно в себе самом, будто тело мое вдруг резко уменьшилось в размерах и стало давить. Я вышел из общежития и закурил пытаясь соовладать с собой, но соовладать не получалось, я понял что мне нужно куда-нибудь сбежать, иначе я сотворю что-нибудь отвратительное и безрассудное, сбежать куда-нибудь подальше и там привести мысли и чувства в порядок, сбежать прямо сейчас. Я вернулся к телефону и набрал номер отца.
- Привет папа, слушай, прости, что так поздно, ты можешь меня забрать?
- Откуда забрать? - не понял он.
- Ну, из Донецка, мне просто нужно домой заехать срочно, а автобусы уже не ходят.
- Что нибудь случилось?
- Да нет, там по учебе, кое-что дома забыл, а завтра зачет перездавать, очень нужно, правда.


Экватор.

Остаток каникул я провел дома, почти не выходя из квартиры, не подходя к телефону. Я ожидал, что Даша непременно позвонит и все объяснит, но она не позвонила.
  Возможно, она не знала, что я уехал, хотя ввиду долгого моего отсутствия могла бы и полюбопытствовать. В Донецк я вернулся за день до начала семестра, поднялся на этаж и тут же окунулся в атмосферу веселых и суетных хлопот, по случаю празднуемого, для многих столь долгожданного, праздника - Экватора. Экватором звался день перед началом второго семестра кретьего курса, ровно половина обучения, грань за которой все самое сложное остаеться позади, а преподаватели относяться к своим студентам более лояльно, и даже в некотором роде дружелюбно. Так как, в основном, этаж наш был заселен погодками, гуляли все. На моей памяти было множество выдающихся попоек, но эта, пожалуй, была самой отчаянной. Студенты, многие, как и я, на тчаявшие доучиться до третьего курса пили как не в себя, этаж звучно гудел. Топлы студентов, подобно живой забродившей биомассе, сплетенных в единной пиво-водочной какафонии то выплескивались из комнат в корридор, то случайным образом перемешавшись между собой снова разбредались по комнатам, кто скучился на кухне танцуя под старенький магнитофон, кто занял холл перед лифтом горячо и с азартом подпевая местному барду, кто курил дурь на пожарной лестнице, кто закрывшись в своей комнате занимался любовью, кого рвало в туалете. В общем, занятие находилось всем. Уже в середине вечера я перестал различать лица собеседников и комнаты, в которых нахожусь, все слилось в единую кашу, впрочем, это мне нисколько не мешало, я был красноречив, остроумно шутил и даже пару раз самозабвенно играл на гитаре авторские песни. Вторую часть вечера я помню смутно, а если быть честным то и не помню вовсе, однако же, самый его эндшпиль  запомнился мне более чем.
 
Валера появился около часу ночи, выпил, как опаздавший, чайную чашку водки, закурил и направился ко мне.
- Что у вас с Дашей происходит, - спросил он озабоченно.
- А что проиходит? - я напустил на себя небрежный вид самодовольного франта, - ничего не происходит.
- Ты с ней виделся?
- Нет, не виделся.
- Я случайно столкнулся с ней возле пятого корпуса, она учень удивилась, что ты уехал. Удивилась и обиделась, сказала, ты ее даже с днем святого валентина не поздравил.
- А, так значит, все-таки, знала, - я многозначительно вздохнул.
- Что знала?
- Да неважно.
Мы некоторое время молчали.
 - Слушай, да что вы как дети малые, - внезапно повысил голос Валера, - что за детсикй сад, тот обиделся, та обиделась, не повторяй мои ошибки блин!
Он звял меня за плечо и развернул к себе лицом,
- Андрей, ты же мужчина, поступи по-мужски, если у вас какие-то разногласия или взаимные обиды не надувай губы, как маленькая девочка, позвони встреться и выясни!
- Да что там выяснять, - начал я не так уже уверенно.
- Что нужно, то и выяснять, - перебил он меня, - ты пойми, такое ваше поведение, в конце концов, может привести к серьезным последствиям, и итоге разосретесь окончательно, а как спохватитесь поздно уже будет, так и будете сидеть потом, гордые по углам
 - ну да, наверное ты прав, - начал мямлить я.
- Я прав, тебе нужно все выяснить, сейчас же! Иди и позвони ей, прямо сейчас, потом ты можешь просто не решиться.
- Да поздно уже, - заупирался я.
- Завтра может быть уже поздно, сейчас не поздно, - он многозначительно закурил.

Валера, в быту особо не разговорчивый был красноречив и на редкость убедителен. Я проникся. Я проникся и загорелся. А и вправду, думал я сбегая по летнице, лифт отключали в дведанцать, и вправду чего я, ведь все так просто, ведь стоит только поговорить, открыто без жеманных обид и недомолвок, все выяснить и непременно все наладиться, окажеться что все проблемы я просто надумал, что все хорошо. Я бежал, перепрыгивая по две ступеньки, и Валера едва поспевал за мной. Я попросил его составить компанию, дабы не пасть духом в самый отвественный момент. Я бежал вниз и снова был молодой, счастливый и пьяный. Очень пьяный. Очень, очень пьяный. Я представлял, что сейчас наберу заветный номер, услышу ее чуть хрипловатый глубокий и нежный голос, скажу ей, ну что же ты Даша, ну что же ты, в самом деле, а она вздохнет и... и я уперся в закрытую дверь. Вахтерши, зачем не знаю, периодически закрывали дверь с лестницы в холл, верно чтобы охранить свой вечерний покой, от невмеру развеселившихся студентов. Некоторое время я пялился на нее, потом постучал, вполне вежливо, без нажима.
 
- Кому еще там не спиться, - проскрежетал противный старческий голос, он резанул уши будто пенопласт по стеклу. Агнесса Адольфовна, самая мизонтропичная из всей вахты, уж повезло, так повезло.
- Откройте дверь, пожалуйста, - постарался выговорить я как можно ровнее, - мне нужно позвонить.
- Кому это еще тебе позвонить нада, - проскрипела Агнесса Адольфовна подозрительно.
- Да вам-то, какое дело кому, нужно и все, - напирал я.
- Спать иди, - ответила она резко, и я услышал шаркающие от двери ее неспешные шаги.
- Да как это, - я опешил, - вы.. да что вообще... Да что вы себе позволяете, - я перешел на крик, - Говорю мне позвонить нужно, откройте дверь сейчас же.
- А я говорю – спать иди!!!
- Да что за поведение, что за порядки лагерные, я свободный человек и мне нужно позвонить, в конце-то концов, как это вы мне не откроете??? - я начал злиться и снова стучать в дверь, сперва руками, потом ногами посильнее.
- Андрей, - донесся из-за двери голос уже не такой резкий, более спокойный и даже усталый, видимо Агнесса Адольфовна поняла, что действовать нужно в ином ключе, и решила поговорить со мной по-человечески, - Андрей, ну иди спать, а?
- Пойду, - отвечал я так же вежливо, - непременно пойду, Агнесса Адольфовна, только позвоню сперва.
- Ну не открою я тебе дверь, понимаешь, - уже умолительно, - не открою, ну!
- Да почему? -  не понимал я, - я позвоню и уйду. Из-за двери донесся тяжелый вздох и снова удаляющиеся шаркающие шаги.
- Да что за хрень такая?!?! - заорал я и еще пару раз приложился ногой  двери.
- Пошли домой, - похлопал меня по плечу Валера, - ну его от греха подальше.
- Да как же это Валер, как же, я же не за водкой прошусь, не баб завожу, мне позвонить нужно, мне и этого что-ли нельзя? Что же можно тогда вообще?
- Слушай, сказал он чуть тише, за это могут и неприятности быть, застучит Агнесса Петровне, и все, мне-то ничего не сделают, а тебя выселить могут.
- Мне тоже ничего не сделают, - смело взревел я и еще раз от души пнул закрытую дверь. Наступила пауза, стало понятно, что дверь не отроют, мы выкурили по сигарете, плюнули и неспешно стали подниматься наверх. Настроение испортилось вконец.


 
Вернувшись в домой, мы взяли Граффа, за руки-ноги, он уснул на моей кровати, и отнесли в его комнату, этажем выше. Валера возмущался и уговаривал оставить его как есть, но мне очень хотелось спать сегодня в своей кровати.

Проснулся я очень рано, как часто бывало со мной, после неумеренных возлияний. Голова ужасно болела, а сон сняло как рукой. Я глянул на часы и охнул, до занятий оставалось два с малым часа, а заняться было решительно нечем.
- Чем бы заняться? - сказал я вслух, и в сей же момент, как будто кто-то свыше услышал мой вопрос, в дверь постучали. Постучали громко и с напором. Что еще за фигня, подумал я раздраженно, и пошатываясь, придерживая рукой семейные трусы что почему-то стали вдруг с меня спадать, поплелся открывать настырным посетителям дверь. Порог украшала вся правящая верхушка общежития, лакированые рожи при полном параде, был тут и предстуд - гориллоподобный студень с грушевидной головой, и кастелянтша, староста нашего этажа, и собственно Екатерина Петровна, комендант общежития собственной персоной.

А вот это, было уже по-настоящему хреново, Сама поднималась на этажи крайне редко, лишь когда ситуация была исключительной, и разрешалась такая ситуация обычно высилением из общежития. Я судорожно пытался вспомнить, чем же я заслужил визит столь высокопоставленного гостя, но в голову ничего не приходило. Петровна довольно и зло улыбалась, глядя мне прямо в глаза, холодным своим пронизывающим взглядом и молчала, от этого походила она на огромную хищную жабу, что поймала липким  языком своим букашку, засунула в рот, но глотать не спешила, наслаждаясь агонией жертвы. Я почувствовал, как падают с меня семейные трусы и спешно придержал их рукой. Она отстранила меня холодной ликпой рукой и прошла внутрь.

Походила по комнате, презрительно тыкая носочком туфли пустую бутыль из-под водки, и удовлетворенно застыла по середине комнаты, явно умиляясь разрухой царящей вокруг, потом повернулась и радостно изрекла:  - Ну что же вы, Андрей? Что же вы медлите? Собирайте вещи и сносите вниз кровати, вы выселенны. Вся комната.
Екатерина Петровна развернулась и спешно, по-деловому, направилась к выходу, притормозив только у самой двери.
Хитро глянула на меня: - Говоришь, вам за это ничего не будет, ну-ну! – одарила меня еще одной холодной улыбкой и покинула комнату.

Я все понял. Конечно, пьянка была достаточным предлогом для выселения, однако же, никого и никогда за подобное не выселяли.  Дело тут было в другом.  Дело было в том, что мы позволили себе усомниться во всевластии Петровны, позволили себе подумать, что некое действие с нашей стороны может ускользнуть от ее пристального взгляда и остаться безнаказанным. Более того, мы высказали это предположение вслух, во всеуслышание, а этого простить было уже нельзя. Я понял, что нас накажут, и наказание это будет показательным. - Вот и занятие нашлось, - бросил я хмуро, и неспеша начал разбирать кровать.

Этим солнечным утром Екатерина Петровна, комендант девятого общежития нанесла свой последний, решительный и победоносный удар!

Все утро мы провели в хлопотах, два часа пролетели незаметно. Благодаря тому, что с вечера мы позаботились, чтобы Графф проснулся в своей кровати, его, единственного, выселение не коснулось, и теперь он, сосчастливым лицом наблюдал, как мы сносим кровати. С Дашей мы в этот день так и не пообщались. Скомканно поздоровались, неуверенно потоптались друг возле друга и разошлись по своим делам. Голова была занята более насущими проблемами, и выяснять отношения было недосуг. Да и что было сказать, я полагал, что говорить должна Даша, она видимо полагала так же. Валера оказался прав, время было упущенно.

Полное осознание происходящего пришло через несколько дней, когда мне всерьез пришлось искать место для ночлега. До этого, выселение наше воспринималось лишь глупым фарсом. Ребят, как я и предполагал, поселили обратно на следующий день, по поводу нас с Валерой, Петровна была неприклонна. Нам дали три дня на то, чтобы отыскать себе жилье. По истечению отмерянного срока, пусть в общежитие был для нас закрыт. Валера уехал из Донецка гостить к сестре, я же остался один. Без любимой девушки, без жилья и без денег, которые я потратил почти все, празднуя экватор. Да, это и был своего рода экватор, очертя линию, я оставил за ней не только половину учебного курса, но и нечто большее, нечто, для меня неоценимо дорогое. Наступили ***вые деньки.


 ***вые деньки.

Все время дождило, было серо холодно и влажно, мне все время хотелось есть и курить. Я чувствовал себя раздавленным, несчастным, и, что самое страшное, никому не нужным. Всему миру, вдруг, сразу стало абсолютно все равно, что со мной происходит. Я, ярчайшее пятно нашей группы, заводила и душа компании, такой желанный на любой пьянке, такой всеми любимый, вдруг стал серым и незаметным, и никто не обратил на это внимание. Никто не интересовался, что я ем, где живу, и чем занимаюсь. Мир не изменился. Пожалуй, это осознание и являет собой грань, за которой дети становяться взрослыми, дело тут не в количестве прожитых лет или жизненном опыте. Человек становится окончательно и безповоротно взрослым, когда понимает, что на этом свете он, на самом деле, никому, ну может кроме родителей, не нужен. Родители, впрочем, если не считать, возмущенно-истеричные нравоучения, помогли мне не особо. Мама просто не имела средств, а папа… Наверное, мне нужно было его просто попросить, но я был гордым, кичился своей самостоятельностью, и уверял, что справлюсь сам. Хотя втайне надеялся, что папа смилостивится и сам предложит мне снять квартиру, но, он не предложил.

Из друзей больше всех удивил Говно, человек, которого я поселил в свою комнату и снова начал считать другом. Я пришел к нему потеряный и остервенело голодный, попросил занять денег, однако, наперекор моим ожиданиям, он не выразил особого рвения, напротив, надел важную, официозную свою личину, прямо как в старые-добрые, и стал противным до тошноты голосом рассказывать мне, как мало ленег у него осталось.  А без денег, дескать, он чувствует себя очень неловко и неуверенно. Что тяжело ему, жить без денег, это в теплом-то и уютном общежитии, в моей, ****ь, комнате. В месте, где любые соседи угостят тебя сигаретой, нальют водки, и если уж не борщем накормят, то картошки сырой, точно отсыпят.
Я смотрел на него, в упор, и не мог поверить своим ушам, смотрел как медленно на глазах, твой верный друг превращаеться в кусок дерьма, полностью оправдывая свою кличку. Он жеманно протянул мне смятую пятерку, ровно столько, сколько я у него попросил, деньги, к слову сказать, более чем незначительные, и с важным видом, в очередной раз напомнил мне, что отдать их ему следует, не более чем через три дня, и это для него очень важно. На том, он сделал особый упор. Мне хотелось бросить их ему лицо, заорать, что я уже три дня толком ничего не ел, что он гнида, съездить ему по роже и возможно даже отпинать ногами, но я ничего это не сделал, взял деньги, сдержанно поблагодарил и вышел зная, что человек этот из моей жизни ушел навсегда.

Но больней всего делала мне Даша, точнее сказать не делала. Даша жила привычной своей жизнью, ходила на занятия, улыбалась, весело щебетала с подружками, и никаким видом  не выражала некой душевной разбалансированности.Теперь она была душой компании, собирая вокруг себя одногруппников и одногруппниц, тех самых, что считали ее высокомерной стервой на первом курсе, и с которыми она начала общаться исключительно благодаря мне. Не было для меня места уже в нашей группе. Нет, конечно, меня никто не прогонял, просто не мог я находиться с ней рядом, не мог заставить себя улыбаться или шутить. Не мог и все тут.

Я не понимал, как же так? Как она может вот так вот. Откуда силы находит, почему ничего не воспринимает, неужели все то, что было между нами вот таки закончитья, с молчаливого согласия, двух непомерно гордых идиотов. Утихнув, словно и не было ничего вовсе, а может, и вправду, не было? Мысли эти сводили меня с ума, и я, наконец ,не выдержал, позвонил и назначил встречу. Пусть все закончиться, думал я, я вынесу, но только не эта неопределенная мучительная пауза. Мы встретились, Даша была мила и приветлива, но не более, уверила что меня до сих пор любит, но после визита к бабушке она прибывает в прострации, впрочем, это верно скоро пройдет. Я объяснил ей почему уехал, она, конечно же, сказала, что мне показалось, и вообще в последенее время я очень странный и даже пугающий. От прощального поцелуя она уклонилась. Разговор наш не изменил ровным счетом ничего. Мы просто перестали общаться.

А где же ты, Андрюша, жил все это время, спросит меня вдумчивый читатель. Первые две недели я перебивался тем, что гостил у старых доцецких друзей. Друзей, знакомых, знакомых друзей, друзей знакомых друзей и иже с ними. Конечно, в каждом доме, мне были безмерно рады, поэтому на столе непременно появлялась водка, отказаться от которой было бы некрасиво, так что за две недели я чуть не спился, питался же в основном закуской, что ставили на стол радушные хозяева. Иногда, когда податься было уже некуда, залазил по балконам в общежитие, через хол восьмого этажа, окно которого было не забито гвоздями. За две недели подобного образа жизни, лицо мое осунулось, приобрело нездоровый желтоватый цвет, а вид стал еще более жалким, чем был. Да и чувствовал я себя очень жалким, да и был, поди, жалок.

Так жалок, что Даша не выдержала и все таки заговорила со мной. Они подошли с Настей на перемене, спросили как дела, чем занимаюсь, где живу, и что самое, для меня неожиданное, кушал ли я сегодня. Я был горд, ответил что не кушал, но это не их проблема, да и вообще, дескать, сам со всем разберусь. Уж чего мне хотелось меньше всего, так это Дашиной жалости, чего угодно только не этого. Прозвенел звонок, мы зашли в аудиторию и разселись по партам, Даша зашла последнея, в руках у нее был пластиковый стаканчик чая и пирожок на салфетке. Она молча положила их передо мной и прошла на свое место.

Это было последней каплей. Я смотрел неотрываясь на чай, пирожок аккуратно уложенный на салфетку, и что-то внутри меня взорвалось, жгучей волной жалости к себе, весь мир рушился, погребая под обломками все то, что у меня было, оставалась только пустота, холод и одиночество, ненужность, некчемность. Я держался молодцом две недели и вот сломался.
- Эй, Андрей, ты чего, - потряс меня за плечо ****ец, видимо я так переменился в лице, что это стало заметно даже окружающим. Он тряс меня за плечо, а я не мог отрвать взгляда от чая с пирожком, смотрел и понимал, что сейчас разревусь, взахлеб, как девченка. Борясь с подступающим к горлу комом, я выпрыгнул из-за стола и выбежал прочь из аудитории, чуть не збив с ног входящего преподователя. Я спешно прошел пустой корридор, вышел на лестницу, уселся на ступеньку, положив голову на колени, и расплакался.

Рыдал и уже не мог остановиться, все то, что копилось во мне две недели, разом выплеснулось наружу. На лестнице появилась Даша, она подбежала ко мне села рядом и обняла.
- Ну не нужно, Андрей, - она гладила меня по голове старась утешить, - Не нужно, пожалуйста.
И от этого становилось еще гаже, и еще сильней текли слезы, сотрясая тело постыдными всхлипываниями.
- Андрей, ну что я могу сделать, скажи, пожалуйста, скажи что?
А что я мог ответить, люби меня, пожалуйста, или, что было уж совсем унизительным, пожалуйста, не бросай меня, или, а давай ты все-таки объяснишь, почему мы не разговариваем и шарахаемся друг от друга как прокаженные? Нечего мне было спрашивать, ответы на все вопросы я знал прекрасно, хоть и теплилась еще надежда. Я молчал, нечего мне было ей сказать, молчал и изо всех сил пытался остановить слезы. Она обняла меня и некоторое время мы просто сидели в тишине. Появились Настя с Тимофеем.
 
Тимофея, пожалуй, я хотел бы видеть в списке последних, однако лицо его не лучилось победоностной радость, напротив, в нем читалось искреннее сочувствие, и это меня удивило. Настя принесла чай с пирожком и протянула мне, отказываться я не стал, что было теперь изобаражать независимого и гордого героя. Лицо я и так потерял, а есть хотелось по прежднему.
- Слушай, может тебе денег занять, у меня немного, но есть, - предложила она.
- Да, Настя, если можно займи пятерку.
Настя достала деньги, и в этот же день я отдал их Говну, ставя заключительный аккорд нашей кривоватой, хромой дружбы.

 





Лещ.

Квартиру Лещу купили еще в начале курса. Он еще тогда звал меня переехать к нему, но, будучи не понаслышке знакомым с его образом жизни, я откровенно побаивался. Это было слишком, даже для меня. Теперь же, выбирать особо не приходилось, и когда Лещ в очередной раз предложил мне переехать, я с благодарностью согласился. Жил Лещ относительно недалеко от студгородка, пятнадцать-двадцать минут пешком до трамвайной остановки и еще минут десять на трамвае. Район, в котором он жил, был относительно недавно построен, состоял из многоэтажек и, в большинстве своем, был заселен работниками шахты, что находилось неподалеку. Я долго думал, как-бы поточнее описать саму квартиру, так, чтобы стал понятен его, Леща, быт и отношение его к жизни в целом. Остановился я на балконе, описав который, думаю читатель сложет примерную картину жития Леща, в период его позднего отрочества. Балкон - небольшое пыльное помещение, полностью заваленное разнообразным хламом.  Заваленное настолько, что выйти на него не представлялось возможным и даже простое отрытие балконной двери могло повлечь за собой обрушение хлама этого, и последующие за этим увечия открывающего. Посреди балкона, единственным зримым островком, лишенным нагромождения до потолка всевозможным стоительным и любым другим мусором, был стол. Массивный деревянный стол, поверхность которого занимал всего лишь один предмет. Ржавая клетка, в которой, по рассказам, вот уже пол года, покоился скелет хомячка.

Со всем остальным дела обстояли премерно так же. Жил Лещ с девушкой Машей, с которой они познакомились на играх Толкинистов, да так увлеклись друг другом, что после игр Маша поехала прямо к Лещу домой и осталась у него жить. Впрочем, увечение это быстро прошло, поэтому общался Лещ с Машей в основном матом. Спали мы все в одной, единственной, комнате, где мне было жаловано раскладывающееся кресло, и каждый раз, перед тем как погрузиться в сон, я вынужден был выслушивать поуторачасовые их скандалы. А еще Лещ бухал. Бухал, и отдавался пьянке целиком, без остатка, бухал пока есть силы и деньги, и потом еще немного, пока сознание его не покидало. С утра он был неприятен, груб и часто посылал Машу за пивом, Маша за пивом шла неохотно, от этого ор в доме возникал еще и поутрам. Компания, в которой бухал Лещ ,меня тоже не воодушевляла, состояла она в основном из личностей плохо воспитанных и хамовитых. Так что проживание мое у Леща комфортным назвать можно было с большой натяжкой.

Еще в квартире был телефон, такой желанный, в недавнем прошлом, и раскладывающееся мое кресло. Вход к Лещу всегда был свободен, и не нужно было ждать пересменки вахтерш, чтобы к нему зайти. Однако же, все эти достоинства, достоинствами теперь не казались. С Дашей мы по прежднему не общались, несколько раз я возобновлял попытки поговорить, но успехом тчаяния мой не увенчались. Даша была все так же приветлива со мной, и мы отлично могли поговорить на праздые темы, но как только я пытался перевести разговор на личности, тут же замыкалась и уходила в себя. И хоть умом я понимал, что отношений у нас уже не будет, сердцем надеялся на лучшее, ведь кольцо все еще было у нее, и завершительного разговора все еще не было. И я ждал, ждал терпеливо, пытаясь не быть навязчивым и лишний раз не попадаться Даше на глаза. Пытаясь не стать очередным неудавшимся Дашиным поклонником, из той армии поклонников, что периодически докучали ей, и всячески пытались портить жизнь, хотя внутри меня все кипело, мне хотелось плакать и кричать одновременно, мне хотелось тербовать объяснений, устраивать сцены  и бить стекла. Я нуждался в объяснениях, ненаходил себе место, но терпел и ждал.

Я был одинок. Нет нечего хуже, чем быть одиноким в компании чужих, несипатичных тебе людей. И если при первом нашем расставании, мне хотелсь всем рассказать свою историю, то сейчас я просто не мог, не знал, как выразить словами то, что у меня внутри, поэтому замыкался еще сильнее, да и рассказывать-то было особо некому. Боль не оставляла меня не на секунду, я даже и представить себе не мог, что муки сердечные могут причинять такую боль. Боль переросла из душевной в физическую, сковав тело холодными железными обручами, где-то в районе груди. И даже если я находился в хорошем расположении духа, что случалось со мной в это время крайне редко, даже если мне хоть на минуту удавалось забыть о Даше, боль не проходила, напоминая о себе ноющей мерзкой тяжестью.
Остро возник вопрос свободного времени, коего раньше постоянно не хватало, а теперь было в излишестве. Выручал Графф, который часто составлял мне компанию на пеших прогулках, помогал отвлечься. Зачастую мы забредали в какой-нибудь спальный район, покупали в тамошней лавке по булке с кефиром, и найдя уютный дворик с беседкой, неспешно обедали, после разбредались каждый по своим делам. Графф, конечно не мог проводить со мной все свое время, и я снова оставался один.

Зима закончилась. Весна, та весна, радостная, наполненная зеленью густой листвы, свежим теплым ветром и голубым небом, пока не наступила. Весна пока, была пустой и неуютной, голые палки деревьев, нелепо торчащие по бокам аллеек, пыльный асфальт, и грязно-коричневые островки снега, кое-где  еще лежащие. Будто сама природа подстраивалась под мое внутренее состояние.

Я постоянно анализировал, что же случилось с нами, в чем была моя ошибка, что могло пойти не так. Неужели, та глупая, ничего не значащая фраза, оброненная мной в полусонном состоянии у Дашиной бабушки, могла убить все те чувства, что мы испытывали друг к другу. Нет, конечно, не могла, должно быть что-то еще. Или могла? Я не знал. И ответить мне было не кому. Когда человеку не с кем поговорить, оказываеться он отлично справляеться и сам, выдумывая себе собеседников и дискутируя с ними. Я говорил с воображаемой Настей, с Папой и даже с Тимофеем и Дашиной мамой, но конечно чаще всего я говорил с Дашей. Упрекал, объяснял, приводил разумные доводы, спрашивал. Они отвечали, парировали, соглашались либо противоречили. Чтобы, хоть на время, заглушить почти не прекращающиеся внутренние диалоги я купил радио. Маленькая карманное радио, не больше спичечного коробка с наушниками капельками. Теперь я не расставался с ним не на минуту.
 
Вечерами я иногда по привычке заходил в общежитие, если вахта была хорошей. Покупал бутылочку пепсиколы и поднимался на двенадцатый этаж полюбоваться панорамой вечернего города. Я и теперь разглядывал огни чужих окон, правда, сейчас они уже не казались мне такими уж загадочными. Я знал, в какой стороне находиться то самое окно, единственное. Остальные окна меня теперь не интересовали.
Некоторые вахтерши искренне сочувствовали моему выселению, особенно тетя Таня, когда она была на вахте, с входом в общежитие проблем не возникало. Однажды, она затащила меня к себе в кабинку и попыталась накормить борщем.
- У меня ничего собенного, просто борщик, ты, может, к другой еде привык, но если кушать хочешь - покушай, у меня сметанка есть и хлебушек, - словно бы извиняясь за небогатое меню, предложида она. Ах, тетя Таня, тетя Таня, знали бы вы, какой дрянью я питался в то время. Предложение это было столь неожиданным для меня, что я опять чуть не рассплакался, вежливо отказался и поспешил к лифту.  Не знаю где вы сейчас, тетя Таня, и что с вами, но человеческое вам спасибо, и храни вас Бог.



Итоги.

Был канун 8-го марта, когда я для себя решил, что пора бы поставить все на свои места, и если уж сегодня мне не удасться поговорить с Дашей, то не удасться вообще. Я купил небольшую мягкую игрушку жирафы, перед началом пары засунул ее в карман куртки, сел на парту рядом Дашей, и, как ни в чем не бывало, принялся писать конспект. В середине пары я бережно погладил рукавом ее бок.
- Что ты делаешь? - спросила она.
- Это не я, - я сделал удивленное выражение лица и повел плечами. Спустя минуту снова погладил.
- Андрей перестань, - сказала она серьезно.
- Да это не я!
- А кто?
- Вот он, - я указал рукой на жирафа, что кряхтя вылез из моего рукава. Она улыбнулась, - Это тебе.
- Спасибо, это очень мило.
- Слушай Даш, у нас и правда в последнее время что-то не ладится, и нам нужно поговорить, просто чтобы расставить все не свои места, без криков и истерик.
- Хорошо, - согласилась она, - сегодня после пар, хорошо?
Я согласился.
- Ну что пойдем? - спросил я, подойдя к ней после конца занятий.
- Да, хорошо, секундочку, - Даша была растерянна и постоянно кого-то выискивала взглядом.
-О! Тимофей!, - она увидела проходящего мимо Тимофея и оживилась, - Тимофей, слушай, ты что сейчас делаешь?
- Э.. Ничего вроде, - расстерялся он.
- Мы с Андреем погулять собирались, пошли с нами, - неожиданно для меня предлождила она.
- Ну, - Тимофей нерешительно глянул на меня, я пожал плечами, - пошлите.
 
Мы направились в близлежаший торговый центр, где около часа Даша оживленно разглядывала разнообразную одежду и сувениры, мы же, молча, плелись рядом, не зная чем бы себя занять. Наконец мне это надоело.
- Слушай, я навреное пойду, - сказал я Даше.
- Да, мне тоже уже пора.
- И вот еще что, отдай мне кольцо пожалуйста, - я глянул ей в глаза, она опустила взгляд, как-то смялась и посерела лицом.
- Ой, - Даша залезла в сумку, - у меня его сейчас кажеться нету, но если ТЫ так, хочешь я отдам его тебе завтра.
- Да, хочу.
К выходу мы шли молча, я, Даша, не глядящая в мой сторону, и ничего не понимающий Тимофей.
 
Выйдя из центра я увидел Мишеньку, он, вальяжно облокотясь на дверь своей машины, поигрывал ключами в руке. Даша спешно попрощалась и села в машину. А я остался стоять, стоять и смотреть вслед уже давно скрывшейся за поворотом машине. Внутри меня что-то оборвалось, я стоял посреди города, который вдруг стал абсолютно пустым и серым. Прямо как в кино, подумал я и закурил, прямо как в гребанном кино, вот только дождя не хватает. Пошел дождь.

К Лещу я вернулся раздавленным, находясь в прострации и туго соображавши что делаю, залез в ванную. Намыливая голову гелем для интимной гигиены, других моющих средств в ванной не водилось, я предствалял насколько измениться мир, если я сейчас полосну себя лезвием по венам. Нет, конечно, я не планировал самоубийство, просто гипотетически рассуждал. Что измениться? Да, думаю, ничего не изменилось бы, что могло бы измениться? Я смыл гель для интимных гигиены, вытерся и вышел из ванной.

На следующий день Даша вела себя так, будто мы и не расставались вовсе, все время находилась рядом со мной, весело о чем-то рассказывала, с интересом расспрашивала, как мои дела. Вроде, как и не было, месячной паузы, не было вчерашнего Мишеньки, и долгих моих мучительный мыторствований по темным и одиноким закоулкам собственной души. Будто все у нас как встарь, а то и лучше.
- Отдай мне, пожалуйста, кольцо, - прервав ее очередной рассказ сказал я. Мы стояли в курилке пятого корпуса. Даша, молча, полезла в сумку, достала его и протянула мне. Я надел кольцо на палец, затушил сигарету и вышел в корридор.


От Леща я съехал так же неожиданно, как и поселился. Дело было в пятницу, Лещ с Машей уехали к ее родителям, и первый раз, за все время моего у Леща проживания, я остался один. Впрочем, коротать пятничный вечер одному не хотелось, и я пригласил в гости Тимофея. Хорошенько выпив водки, Тимофей решил позвать Настю, я против не был, и хоть предполагал что Настя откажеться, Настя приехала.
 
- Как дела, мальчики? -  Вальяжно запрокинув ногу на ногу, и отточенным, лишенным жеманства движением отправляя в рот рюмку с водкой, поинтересовалась она.
- Теперь хорошо, - ухмыльнулся Тимофей.
Вечер пролетел незаметно, я глядел на друзей, и диву давался, какие все-таки они замечательные милые люди, даже Тимофей, обычно угрюмый и нелюдимый был открытым и искренним. Около полуночи, он оставил кухню, и, сославшись на усталось, ушел в зал, прилечь на диване. Возможно, он и вправду выпил лишнего, а может просто дал нам возможность пообщаться с Настей наедине. Пожалуй, это был единственный раз, когда я мог бы расчитывать на искренность, пусть не со стороны Даши, так хотя бы со стороны ее лучшей подруги.
 - Ну как ты? - спросила Настя, с участием глядя мне в глаза.
- Да не очень, - сознался я, - Слушай, я все гадаю, почему все так произошло, неужели из-за того что я сказал, у бабушки, типа, если мы сексом заниматься не будем иди спать, она рассказывала тебе? - Настя едва заметно улыбулась.
- Рассказывала. Понимаешь, Андрей, фразы подобного рода мы с Дашей слышали едва ли не каждый день, я от Кайзера, она от Мишеньки, но как видишь из-за этого, еще никто не с кем не расставался.
- Так в чем же тогда дело?
- Вообще-то, мне не стоило об этом говорить, но через день после того как ты уехал, от бабушки, к Даше приехал Мишенька.
- Во как?! - теперь все стало на свои места.
- Да, Андрей, мне жаль.
- Так что, они сново вместе?
- Даша утверждает, что нет, но я не особо верю.
- Значит все кончено? - скорее констатировал, чем спросил я.
- Не знаю, такие сильные чувства, а у вас, без всякого сомнения, были сильные чувства, просто так не проходят, уж мне поверь, - она опять едва заметно улыбнулась, улыбка вышла вымученной, - поговори с ней, я не знаю, что тебе еще посоветовать.
- Да хватит, пожалуй, разговоров, не знаю, возможно если Даша заговорит первая, что-то объяснит, или просто скажет правду, возможно, да кого я обманываю, я точно все прощу ей и мы снова будем вместе. Но первый я подойти не смогу. Просто не смогу.
- Никогда слышишь, - на кухне снова появился Тимофей, - никогда она не заговорит с тобой первой!
- Значит, так тому и быть, - хмуро бросил я и налил водку в рюмки.
 
Конец вечера выдался сумбурным, друзья мои разошись не на шутку, черезчур оживленно о чем-то споря, местами переходя на крик. Мы громко слушали музыку, танцевали, пели песни, Тимофей где-то нашел барабанные палочки, и они с Настей начали спорить, что такое триоли, отбивая ритмы по батареям. Все бы ничего, но, как я упоминал ранее, квартира имела крайне паршивую звукоизоляцию, так что справедливо разгневанный соседи, звонили нам в дверь, по телефону, стучали по батареям и даже пытались выбить окно. Ситуация явно вышла из-под контроля, но мне было уже все равно. Каким-то своим чувтсвом, я понимал, что у Леща жить я уже не буду.

Проснувшись утром, мы спешно покинули квартиру. Выйдя в подъезд, рядом со звонком я обнаружил жирную надпись сделанную черным маркером, каждая буква которой была старательно, по нескольку раз, обведенна, видимо человек ее писавшый испытывал по отношению к нам, искрению, праведную ненависть, граничащую с садизмом.





Надпись эту я помню дословно:

Еще одна такая пьянка мудак
и утром вместе с головой у тебя
будут болеть остальные внутренние органы

p.s. Жильцы дома.

 Я попросил Настю с Тимофеем спуститься вниз, сам метнулся в квартиру, схватил с полки одеколон Гвоздика, щедро смочил им носовок плоток и спешно принялся оттирать надпись, искренне побаиваясь встретиться лицом к лицу с ее автором. Платочек я выкинул, я вот одеколон таскал в кармане еще неделю, не решаясь вернуть его законному владельцу.

К Лещу я заехал в понедельник, извиниться и забрать свои вещи, которые, к слову, уже были аккуратно упакованны и ждали меня в корридоре. Кресло мое, на котором я спал, тоже было сложено. Лещ был хмур и немногословен, Маша же, наоборот, возмущенна и красноречива. Она стремительно перемещалась по комнате, крича и активно жестикулируя руками.
- Как??? - вопрошала она, возводя руки к небу, - Ну как так можно, а? Ну объясни!
Мы же оставили тебя на пару дней всего? Ты знаешь, что к нам вчера из милиции приходили? Почему? Почему, спрашиваеться, мы должны были сидеть и краснеть перед милиционером? Нас тут не было даже! Да ты хоть знаешь, что на вас заявление подали, жители с пятого этажа!!! С пятого!!! А мы на втором живем! Как так можно было бухать, а?
- Ребят, извините, - только и нашел я что ответить, - мне, правда, жаль. И спасибо что приютили.

Следующим моим жильем был офис партии ПЗДУ, который к моему счастью совсем недавно снял Проводник. И хоть после поездки в Киев я зарекся иметь дела с политикой, деваться было некуда. Офис временно пустовал, поэтому ****ец отдал мне ключи и разрешил некоторое время там пожить.
Офис представлял собой обычный гостиничный номер, с захудалой гостинице, что находилась рядом с большим овощным рынком, поэтому жили, там в большинстве своем, темпераментные восточные торговцы. Гостиница была блочной структуры, почти как наше общежитие. Две комнаты с общим туалетом и душей. Одна комната была наша, в другой обитала огромная пожилая армянка, которая периодически заглядывала на огонек поскандалить, по поводу плохой санитарной обстановки в туалете. Гостиница не отапливалась, поэтому, первую неделю по ночам мне пришлось периодически отогреватсья в туалете, там была большая горячая труба, потом, правда, на улице значительно потеплело. Сама комната была совсем небольшой, в ней едва помещялся стол шкаф и кровать. Из развлечений был старый черно-белый телевизор, который, ****ец, не будь он ****ецом, не спалил на третий день моего проживания, так что заняться там было совершенно не чем.
 
Я понял, что конечно, быть одиноким в компании неприятных тебе людей плохо, но быть одиконым вообще без людей, вот это уж и вправду настоящее поскудство! Еще был телефон, маленькая серая гнида, скраю стола. Но конечно он не звонил, и мне позвонить было не кому. В общем, обиталище мое являло собой четыре стены, полностью изолированные от внешнего мира, так, что попадая туда единственным доступным мне досугом, было копание в собственных мыслях, а мысли у меня были далеко не веселые.

Еще я нашел работу.  Случайно зайдя в общежитие, встретил женщину, что раздавала листовки с вакансями. Времени у меня было более чем достаточно, и я сходил на собеседование. Де-юре, в основные мои обязанности входило следить за исправной работой компьютеров, налаживание сети и установка необходимого работникам офиса программного обеспечения.

На деле же, работа заключалась в том, чтобы из кучи морально устаревшено неработающего хлама, собрать морально устаревший хлам работающий, чему я собственно и отдавался со всем неприсущим мне рвением. Работа была не сказать, чтобы интересная, но позволяла мне отвлечься от смурных мыслей и не грызть часами ногти в одиночестве пустой комнаты. Работал я по четыре часа в день после занятий. Хотя занятия давно уже отошли для меня на второй план
 
Предприятие мое переживало не лучшие времена, так что денег мне не платили, но иного более разумного времяприпровождения я все равно не находил, поэтому  исправно ходил на работу. Приходя домой, я сразу ложился спать, а если не мог заснуть писал в блокнотик стихи и небольшие рассказики, в основном на тему: "Как мне плохо и неуютно в этом холодном жестоком мире".
- ****ь Андрей, - кричала Зверская, когда я показывал ей очередное свое творение, - Да возьми же ты уже себя в руки!

С Аней мы странным делом сдружились, после долгого и болезненного разрыва с Говном, она понимала меня как никто другой. Настя с Кайзером купили небольшой магазин недалеко от моей гостиницы, где Зверская подрабатывала продавцом в ночную смену. Поэтому, когда мне становилось совсем одиноко, я покупал бутылку вина и шел к ней в гости, где среди стеллажей со спиртным и консервами мы коротали ночь, слушая радио и попивая вино.

Порой приезжая домой, я брал в руки гитару и наигрывал песню, что посвятил Даше. Теперь, оглядываясь назад, я понимал, что текст песни послужил неким пророчеством наших с ней отношений

Вот и солнце нас оставило, я в пути устала,
Вдаль ушла стая моя, я от нее отстала,
Но, хочешь приручить волчицу, привяжи собак, меня не догонишь,
Если ты меня согреешь, я растаю, ты во мне утонишь

И если бы ты был первый мой,
Была бы я тебе верная,
Есил бы ты был справа, бежала-б от тебя слева,
Но, если строишь ты темницу, я буду снаружи вольная,
Если будешь слишком добрым, я сделаю тебе больно,

Не тебе писать правила, не угонишся за мною
Вдаль ушла стая моя, прочь за полною луною
Буду я с тобою рядом, буду верной, будешь мною ты доволен,
Можешь полностью мне верить, только милый, на ночь запирай стойло.


С Дашей мы все-таки поговорили, это было почти в конце семестра, она сама подошла ко мне и предложила прогуляться, за нами, было, опять увязался Тимофей, но она дала ему недвухсмысленный намек, и он отсал. Разговор вышел каким-то неловким и вязким, будто пытаешся что есть силы бежать через болото. Фразы были обрывисты и невпопад, так что общей картины происходящего я так и не составил. Отдавая дань старой традиции, мы купили маленькую бутылочку водки и пристроились на лавочке. Пили почти в полном молчании, лишь иногда перебрасываясь фразами общего типа. Я понимал, что Даша не решаеться начать серьезный разговор, но торопить ее не хотел. Одета Даша была в красивые и явно очень дорогие красные сапоги. Я сделал ей язвительный комплимент по этому поводу, она лишь поморщилась.
- Знаешь Андрей, - сказала она вдруг, - помнишь, я ждала тебя на остановке, когда ты ехал к моей бабушке.
- Помню, - отвечал я.
 - Я вот тогда стояла и думала, что я не имею не малейшего понятия, приедешь ты или нет, понимаешь? И так во всем у нас было.
- Понимаю, но я ведь приехал.
- Ну, это да, - она грустно улыбнулась.

Было еще что-то, какие-то незаконченные предложения, невыраженные эмоции, но к сути мы не подходили. Все крутились вокруг да около, я начал закипать понемногу. Даша теребила сережку, и маленький золотой гвоздик упал на асфальт, она принялась его искать, искала довольно долго, а я стоял рядом  молчал и ждал продолжения.
- В общем, Андрей, у нас больше нет отношений, - внезапно заключила она.
- Ну, это я уже и так понял, так что, у тебя теперь опять с Мишенькой отношеееения.
- Это уже не твое дело, - ответила она грубо, продолжая искать деталь сережки.
- Поехали ко мне!
- Нет!
- Понятно. У нас теперь нет отношений, за то у тебя теперь есть красивые сапоги.
- Ты хочешь сказать, что я сплю с Мишенькой за сапоги?
- Нет, конечно, не так уж прямо фигурально.
- Знаешь, - она нашла гвоздик и вставила его в сережку, - мне пора.

Я поводил ее к оставонке. Она поднялась на подножку трамвая, развернулась и пристально не мограя посмотрела мне в глаза. Взгляд этот, как мне казалось длился целую вечность, потом двери стали неспешно закрываться.
- Я люблю тебя, - прокричая я, но Даша молчала. Двери закрылись и трамвай тронулся.
- Я люблю тебя Даша,  - чуть слышно шепнул в след неуллюже переваливающемуся с боку на бок, ползущему по рельсам, трамваю.
- Тыдыщь-тыдыщь, - ответил трамвай и неспешно скрылся за повором.
 
С Дашей я больше не разговаривал, один лишь раз не выдержал и позвонил ей из гостиницы, мы поговорили тепло, но недолго, не о чем. Оканчивался мой третий курс, позл медленно и неуклюже, как тот трамвай, на котором уехала Даша. Боль не оставляла меня, и вопреки моим надеждам к концу семестра не утихла ни на йоту, не отпуская меня из холодных цепких лап своих еще года два-три.

И вот что интересно, друзья мои все разом, будто сговорились, стали обсуждать со мной душевные проблемы. Вот подходит один, и жалуеться, дескать, поблемы у него сердешные, и, говорит он, хрен и ними  проблемами, я, восторженно так заявляет, давеча на улочку вышел по сторонам глянул, а девиц разпрекрасных на каждом углу видимо невидимо. Ну я ему поддакиваю конечно, я сам думаю, экий ты везучий, я вот хочу уж пол года и нарочно высматриваю хоть одну красивую, а их нету, как не смотри, не одной.
Другой подходит, и жалуеться, что нравитсья ему девица одна, он ей чувства свои открыл, а она ему перечит, зело жених ты завидный конечно, толковый, только вот ростом не вышел. А я девушка высокая, статная. Очень уж контраст у нас получиться невыгодным, так со стороны и не пара вовсе, а срам сплошной, честным людям на посмияние. Так что сам фатум, противиться нашему с вами обоюдному влечению. Увы и ах!
 
Я и ему, конечно, тоже сочувствую, а самому хочеться то ли его об стенку головой бить, то ли самому биться.
 
Не знаю, каким чудом мне удалось сдать сессию, наверное, преподаватели просто пожалели меня и решили не выгонять. В начале лета, Екатерина Петровна, решила что я настрадался достаточно, и поселила меня обратно в общежитие. Но, это было уже совсем другое общежитие, и совсем другая история.



Эпилог.


Что же стало с другими героями этой книги, спросите меня вы, и я охотно расскажу.
****ец, был отчислен из университета, как раз к четверному курсу, так что в общежитии мы вместе больше не жили. Занятия политикой он бросил, разочаровавшись как в системе как-таковой, так и в партии ПЗДУ в частности, сейчас он живет в Донецке и работает программистом.

Мечта Говна сбылась. Он тоже стал матерым кодером, женился на нашей одногруппнице и съехал из общежития примерно в то же время, что и ****ец. Сейчас иммигрировал в другую страну, где живет и  работает по сей день.
 
Валера прожил полгода у сестры и вернулся в Донецк. Попытался найти работу, но из-за того что он имел пасторт старого, еще советского, образца в деле этом не преуспел. В начале пятого курса мы рассорились из-за какой-то ерунды и больше не общались. По обрывочным рассказам наших общих знакомых, доведенный до крайности безработицей и отсутствием средст к существованию, не спрашивайте меня как, он добрался автостопом до франции,
без денег и документов, успев по пути, отсидеть месяц в германской тюрьме, как личность неустановленной страны. Во францию уехала девушка, которую любил Валера, задолго до нашего с ним знакомства. Та самая, роман с которой Валера подсознательно сравнивал с нашим с Дашей. Насколько я знаю, они встретились, но что было дальше мне не известно.
 
Даша, женилась к пятому курсу, но не на Мишеньке, как можно было предположить, а на другом, мне не известном, молодом человеке. Сейчас в разводе, имеет замечательную дочь.

Что же касаеться меня? Я прожил в общежитии ровно год, как я уже упоминал, это было уже совсем другое общежитие, с другими порядками и другими людьми. Поэтому я там не задержался. В начале пятого курса мы, еще с двумя одногруппниками сняли квартиру, где и стали работать как фрилансеры. Программистом я так и не стал, зато стал вполне сносным дизайнером. Университет я, несмотря не на что, все-таки закончил. Почему-то сдать диплом на пять, для меня стало делом чести, таким себе, хорошим, заключительным аккордом, и я преложил к его написанию поистинне титанческие усилия.
Защитился я наотлично,  после оглашения результатов, преподавательский состав, по традиции, аплодировал нам стоя. Первый раз, за все время своего обучения я почувствовал гордость.

После успешной сдачи диплома, мы устроили дома генеральную уборку, собирали охапки листов а4 с распечатками лабораторных, кучи конспектов и другую ненужную мукулатуру. Набивали большие мусорные мешки и относили их на мусорник. Каждый участник уборки кожей чувствовал глубокий символизм этого мероприятия, поэтому мы не спешили, с особой заботой, и даже любовью забивая очередной мусорный мешок. Ожидаемое облегчение наступило, а вот радости, что должна за этим последовать, мы как-то не почувствовали. Скорее было усталая пустота и покой.

Сейчас, озираясь назад, я должен сказать, что очень благодарен Даше, за то,  что он была на моем жизненном пути. Именно благодаря ей, я стал тем, кем являюсь сейчас. И как бы это курьезно не звучало, наконец-то смог по-настоящему поверить в себя. Поверить, что все в жизни возможно, если по-настоящему этого захотеть и упорно добиваться, не обращая внимания на собственный страх и внешние обстоятельста.

Из бытности своей в общежитии, я вынес огромный пласт жизненного опыта, обзавелся настоящими друзьями, и, как мне хочеться думать, научился отличать друзей настоящих, от ненастоящих, любовь искреннюю от истеричного влечения.  Я понял, что такое настоящая любовь и настоящая преданность. Какими они должны быть.
Ну и конечно, научился витруозно жарить картошку!
 
Порой я закрываю глаза, и вижу всех нас, густо залитых осенним солнечным светом, будто на старой пересвеченой кинопленке. Мы сидим на теплом каменном парапете, около восьмого корпуса. Тут и Зверская, потрясая копной огненно-рыжих своих волос, кидает вверх охапку желтых осенних листьев.
И Говно, в  милой шапке с дурацким бубоном, крутит в руке бутылку пива, и задумавшись о чем-то, многозначительно глядит вдаль. И ****ец с Граффом, увлеченно спорят о какой-то ерунде друг с другом, размахивая руками и не скупясь на взаимные оскорбления.
И Даша.
Она тепло улыбаеться и смотрит на меня большими влюбленными глазами.
Мы так юны и красивы, там беззаботны и заоблочно наивны, а впереди еще целая жизнь. Такая огромная и без сомнения прекрасная!


Киев, 2010-2011.