Потеря

Комната была большой и светлой. В ней было тепло и уютно. Дверь комнаты была открыта, а за ней слышны были два голоса: мужской и женский. Они были очень ласковыми. Часто был слышен смех и пение.
Шло время и в комнату начали входить те, кто часто был около этой комнаты. Сначала в нее зашло Доверие, Наивность и Радость. Они удобно расположились и начали мило вести беседу. Чуть-чуть позже в комнату начали входить Нетерпеливость, Суетливость, Вредность. Часы тикали. А за дверью все чаще была слышна тишина и лишь иногда грубый крик. И тогда в комнату заходила Обида,  все замолкали, а Радость покидала это теплое местечко. Именно в такие моменты вокруг становилось прохладнее.
 А за дверью все чаще и чаще стали слышны крики и слезы.
Однажды в гробовой тишине была слышна поступь уходящего человека. После этого тишина стала невыносимо громкой, звенящей в этой когда-то теплой и светлой комнате. В тот миг дверь громко захлопнулась. Теперь в комнату пускали не всех. Как будто кто-то стоял на входе и решал, кого пропустить.
Однажды ночью дверь со скрипом открылась, и босыми ногами зашло Одиночество. Оно село посередине серой комнаты, обведя  всех пустым взглядом, дало понять, что главное теперь оно.
Время перелистывало месяцы, как старый журнал, без интереса и радости. В комнате вместо Радости поселилась Обида, вместо Упорства – Упрямство, вместо Напористости – Жесткость, вместо Тактичности – Грубость. И только место Доверия ни кто не смог заменить. Оно забилось в уголок уже ставшей серой и холодной комнаты.
Теперь всем было все равно, что находится за пределами унылого жилища, как окружающим было все равно, кто находится в этой комнате.
Каждый день в дверь входили незнакомцы, неся с собой на подносе ледяные усмешки, колючие взгляды и влажное и липкое дыхание. Сыты были все, кроме Доверия. Оно голодало и тщетно пыталось быть услышанным, лишь из последних сил царапало до крови стены почти мертвой комнаты.
Кажется, время замерло. Именно в этот момент Доверие тихо встало и, открыв дверь, вышло наружу. Ни кто его не остановил, не окликнул. Оно больше ни когда не вернулось туда, где родилось.