Венецианский купец, 3-1

АКТ ТРЕТИЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Венеция. Улица.

(Входят Саланио и Саларино.)

САЛАНИО:
Какие на Риальто новости гуляют?

САЛАРИНО:
По-прежнему гуляет слух, что, будто, судно нашего Антонио, груженое товаром дорогим, погибло в водах узкого пролива Гудвинз, как принято его там называть. Есть проклятое место в том проливе, где многие суда погребены, коль сплетни баб базарных принимать за правду.

САЛАНИО:
Оно б не жалко было, когда бы лгунья сплетню о себе плела, рассказывая всем о третьем муже, не вернувшимся с морей, пощелкивая семечки при этом. Но правда в том, что все отбросив сплетни, витает всё же дух того, что доброго и честного Антонио … Не знаю, как и выразить получше…

САЛАРИНО:
Да, ну же – не тяни!

САЛАНИО:
Да что там говорить! – он корабля лишился.

САЛАРИНО:
Ах, если б счёт потерь на том и завершился!

САЛАНИО:
Скажу «аминь», пока молитву не испортил дьявол. А вот и дьявол в образе жида.
(Входит Шейлок.)
Какие, Шейлок, новости купечество тревожат?

ШЕЙЛОК:
Никто об этом лучше вас и знать не может. Из клетки птичка улетела.
САЛАРИНО:
Я даже знаю, кто ей крылья подарил.

САЛАНИО:
Знал Шейлок, что голубка оперилась.
Вот и случилось то, что  получилось.

ШЕЙЛОК:
Её за это проклял я.

САЛАРИНО:
Конечно, коль уж чёрт – судья.

ШЕЙЛОК:
И кровь и плоть мои бунтуют!

САЛАНИО:
Как падаль старая на склоне лет способна бунтовать?

ШЕЙЛОК:
Не про свои я плоть и кровь толкую. О дочери пекусь.

САЛАРИНО:
Такая ж разница меж вашей плотью, как меж слоновой костью и чёрною трухлявой деревяшкой, а кровь её, поди, похожа на рейнвейн, твоя же – на водицу! Пожалуй, хватит нам браниться. Скажи, что говорят о судне, якобы недавно затонувшем с грузом. И будто бы Антонио – хозяин корабля.

ШЕЙЛОК:
Назрела новая забота – иметь дела мне с голодранцем и банкротом. Когда-то – щёголь на Риальто, теперь и голову свою сюда не кажет. Кто слово доброе о нём сегодня скажет? Пусть помнит о своём контракте! Меня за ростовщичество корил, а сам взаймы давал по-христиански, не требуя процентов при возврате. Теперь уж я с него возьму с лихвою.

САЛАРИНО:
Ты, выиграв контракт, не вырвешь мяса фунт. На что оно тебе?

ШЕЙЛОК:
Кусок я этот рыбам брошу. А коли рыбы не съедят, то месть моя его проглотит. Нещадно он меня всегда позорил, полмиллиона помешал нажить, смеялся над убытками, зверел над барышами, делам препятствовал, народ мой унижал, друзей отваживал, натравливал врагов, а почему, спрошу я? Да потому что я – еврей! А разве слеп еврей? А разве он без рук, без ног, без головы и чувств, без сердца и страданий? И разве сыт и бит, и болен и здоров в ознобе зим и в пекле лет не так, как христианин?  Как вы, в бою мы кровью истекаем. Когда же травят – так же умираем. Смеемся, коль смешат, и мстим, коль оскорбляют. А коли мы во всём похожи, то и ответить  равнозначно можем. Вас оскорбили – вы нам мстите. Нас оскорбили – мы вам отомстим. Ведь мести вы нас научили,  а мы старательными были, а потому и превзойдём учителей!

(Входит слуга.)


СЛУГА:
Хозяин мой Антонио вас приглашает в дом,  прошу вас, господа, к нему на разговор.

САЛАРИНО:
Мы сбились с ног, пока его искали.

(Входит Тубал.)

САЛАНИО:
Ещё один из племени того же. Такого третьего не сыщешь, пока сам чёрт в жида не обратится.

( Саланио, Саларино и слуга уходят.)

ШЕЙЛОК:
Какие новости из Генуи, Тубал? Не отыскал ли дочь мою?

ТУБАЛ:
Ходил я там, где ходят разговоры о девчонке, однако, отыскать её не смог.

ШЕЙЛОК:
Да, там же, там и только там! Пропал алмаз в две тысячи дукатов, который я во Франкфурте купил. Ведь ни один еврей до наших дней не знал подобного урона. Я ощутил его сегодня в полной мере: украден бриллиант в две тысячи дукатов и горсть бесценных самоцветов! Хотел бы видеть мертвой дочь свою с камнями драгоценными в ушах и погребённую с дукатами в гробу у ног моих. Так говоришь, что нет о них вестей? Не знаю где. Не знаю, сколько стоит розыск. Потерян счёт убыткам! Как много унесли?  Как дорого платить мне за поимку?  Ни мести – место, ни душе – покоя! Стенаю, плачу и терзаюсь я один!

ТУБАЛ:
Не ты один на свете так несчастен. Я слышал в Генуе, Антонио…

ШЕЙЛОК:
Что, что? Какой несчастный случай с ним случился?

ТУБАЛ:
Его корабль из Триполи разбился.

ШЕЙЛОК:
О, слава господу! Ужели это правда?

ТУБАЛ:
От выживших матросов слышал это сам.

ШЕЙЛОК:
Ах, славный мой Тубал! За новость добрую тебя благодарю! Ха-ха, ха-ха! Где, говоришь ты, в Генуе услышал?

ТУБАЛ:
И там же слышал я, что дочка ваша за один присест на пир потратила немерено дукатов. 

ШЕЙЛОК:
Одной ты новостью мне сердце исцеляешь, другой же – просто убиваешь. Мне больше золотом своим не обладать, когда девчонка смеет так его кидать.

ТУБАЛ:
Прибывшие со мною кредиторы клянутся, что Антонио – банкрот.

ШЕЙЛОК:
Какая радость! Вот теперь-то развернусь: помучаю его и потерзаю.

ТУБАЛ:
Один из них кольцо у вашей дочери купил, а расплатился обезьянкой.

ШЕЙЛОК:
Проклятие! Тубал, меня ты снова убиваешь! Ведь то кольцо с прекрасной бирюзою я получил от Лии, будучи ещё холостяком. За всех на свете обезьян я не отдал бы это милое колечко.

ТУБАЛ:
Наверняка, Антонио – банкрот.

ЩЕЙЛОК:
И это правда! В этом нет сомненья! Иди, Тубал, найми мне пристава судебного до срока. Обстряпай все дела за две недели. Я вырву сердце этому клиенту, коль он контракт подписанный просрочит. Я без него в Венеции воспряну. Иди, Тубал, сойдёмся в синагоге. Мы в синагоге всё обговорим.

(Уходят.)