Переход

- Где молодежь, что так безумно рвется в бой?

- Где. Где. Известное дело где. С любовью, занимается сексом. Такие бои устраивают.

- Сексом? Бои? А с кем?

- А неважно. Кто с кем. А после секса, то есть после боя, всегда нужно отдохнуть. Вот и отдыхают по клубам и вечеринкам. Многие уже рождаются очень уставшими. Им необходимо отдыхать уже до секса, во время секса и после него вдвойне отдыхать.

- А. Понятно. А работать-то кто будет?

- Кто. Кто. Известное дело. Трактор. Он железный.

- Железо не может работать. Оно может только ржаветь. Его приводит в движение нефть. Чего ей в земле валяться столетиями? Пусть теперь поработает. А люди вместо неё полежат в земле. Глядишь, через тыщу лет, тоже нефтью станут и тоже поработают, и полностью сгорят на работе.

- Из людей нефть не получится. Они на восемьдесят процентов водой разбавлены. Пусть лучше люди отдыхают, а трактор пусть ржавеет.

- Всё правильно. Каждому свое назначение. Но я лично хочу сгореть уже сейчас.

- Мне идти за керосином?

- Нет. Просто перестань разбавлять мне самогон. Я и так на восемьдесят процентов уже разбавлен всяким дерьмом. Тоже мне экономист. Самогон должен быть как человек, только вместо воды восемьдесят процентов спирта. Правило Парето. Слышал такое?

- Нет.

- Ну, на нет и суда нет. Мне бы если предложили жить тысячу лет, то не поверишь, я отказался бы.

- Да ну?

- А представь себе, какое мучение детям, ждать, пока квартира освободиться. Я не смогу смотреть на их страдание. Да и пенсии не хватит их прокормить. Человек просто обязан уступать место другим. Сначала в автобусе, потом в квартире. Но я не привык уступать, особенно наглецам и подлецам.

- А сами заработать  на жилье или построить дом, не смогут что ли?

- Никогда не говори этой ерунды, особенно в стране плохих танцоров. Это бессмысленно.
 Движенья нет, сказал мудрец брадатый. Ясно? Наливай давай уже. Микрофонишь в пустой стакан.

- Тебе что, трупаки стали по ночам сниться? Стал какой-то не такой. Как подменили тебя. То ты анекдоты травил все время. Балагурил. А тут прям, как бес вселился. И в правду поговорка ведь: седина в бороду, бес в ребро. Вот я на твоем месте не отказался бы от такого предложения. Я бы построил дом престарелых и по очереди, каждые двадцать лет отправлял бы туда своих детей, внуков и так далее. Прекрасная картина. Государство содержит и все довольны.

- Слушай. Хорошая мысль. Теперь я понял. Рай это где живут вечно, а наша грешная земля – это и есть огромный дом престарелых. Люди со временем это поняли и начали рождаться тем, чем на самом деле и являются, то есть полностью уставшими и выжатыми как лимон пенсионерами. Это исторический момент. Здесь, именно в этом месте, быстроногий Ахиллес, наконец, перегоняет черепаху! Эврика! Знаешь эту притчу?

- Вот и мы с тобой в такой заднице оказались. В доме престарелых. Все верно.

- Не мы одни. Все люди уже рождаются в этой большой заднице. Только никто не хочет этого понять. И многим это нравится.

- Да уж. Словно какой-то великий акт жуткой содомии произошел над всем миром.

- Так оно и есть. Я сегодня так хреново спал, просто жуть. Уже год как прикован к этой койке. И если бы ты, мог друг, не просил бы у своих детей регулярного поступления самогона в нашу обитель, в обмен на завещание по жилплощади, да не угощал бы меня, то я бы давно крякнул нахрен.

- Не стоит благодарности. Мне одному пить не с руки совсем.

- Слушай дальше. Тело мое так ныло всё. Прямо чуть не выл на всю палату. И вот, под утро, прикорнул, наконец. Снится мне, что я распятый на кресте лежу. И такая вонища вокруг стоит. Ну, это я потом уже понял, что обосрался. А во сне так было невмоготу и ужасно. Еще ни разу так страшно одиноко не было.

- Ну и что дальше-то?

- Смотрю, значит, на небо, краем глаза. А там тучи такие темные и вроде как кто-то подсматривает оттуда. На меня прямо смотрит. Хотел, было, я закричать ему, мол, Господь Святый! Помилуй и вытащи меня отсюда! Ну, зачем меня так мучить? Да не вышло, кляп во рту мешал сильно.

- Это не кляп был. Это я тебя подушкой душил, чтобы ты не орал на всю палату. Извини. Ну и что дальше?

- Дальше? Услышал Он меня вроде. Спустил руку и поднял меня высоко-высоко. И высадил на огромном зеленом поле. Там народу всякого, тьма тьмущая. Только хотел я спросить, а рука сама и отвечает, мол, это люди умершие, здесь они великого и страшного суда дожидаются.

- Это сон в руку. Преставишься видно скоро.

- Не перебивай меня.

- Хорошо. Не буду. Дальше говори.

- Дальше значит, смотрю, бежит ко мне со всех ног какой-то мужик. Присмотрелся и не поверил глазам. Это был Муаммар Каддафи. Ливийский диктатор!

- Да ты чё? Ну и?

- Как он кинулся меня обнимать. Ну, прямо как родного брата. И обнимал меня и тискал, чуть не задушил от радости.

- А Сталина не видел случайно там?

- Нет, не видел. Почему-то. Не знаю. Я и с Гитлером хотел тоже поговорить, но не встретил больше из знакомых никого. Да и времени не было. Правда мелькнуло одно знакомое лицо, писателя какого-то, он всё бегал и орал, что квартирный вопрос всех испортил. Он тоже со мной поздоровался, кивком.

- И что этот Каддафи? Чего это он так тебе обрадовался?

- Я у него это же самое спросил. А он и отвечает, что в первые сорок дней после смерти разрешается посмотреть в последний раз на грешную землю. Там, посреди поля, такая смердящая пещера есть огромная, и смотришь в неё, как в огромную задницу, только с фонариком. И он как глянул и первый кто ему больше всех запомнился, то это я. Ты, говорит, Федя, хоть мне и не родственник никакой и не близкий, но больше всех обо мне плакал, переживал и сокрушался. Говорит, что он видел мое сердце насквозь, прямо оттуда, даже без фонарика. Он сказал, что успел полностью простить свой народ перед смертью. А больше всего радовался он тому, что оказывается-то, есть такое правило. Оно гласит, что тот человек, которого ещё при земной жизни осудили, казнили и надругались над телом, и это сделали его соплеменники, близкие, родственники или даже враги, то этот человек на страшный суд не приходит совсем, ибо он уже был казнен и осужден в полной мере, как и сам Господь прошел чрез это. Вот как. Я ещё хотел разузнать, будут ли меня судить или нет, но тут ты меня разбудил со своим самогоном. Теперь настроения совсем нету. Одна чернота в душе.

- Вот это сон! Если это правда, Федя, то я понял, почему Господь тебя отсюда не отпускает.

- Почему?

- Да потому что тебя твои сородичи, также как и Каддафи, предали и обесчестили. А напоследок ещё и напоили какой-то ерундой, что и ноги у тебя отказали. Теперь вон ходишь под себя. А простить ты их не можешь никак. Вон Муаммар, какой мужик! Царство ему небесное и спасение. Не то, что ты. Он народ целый успел простить, хоть и времени у него на это совсем не было. А ты двух дочурок своих не можешь и хату государству завещаешь.

- Не могу!!! Вот те крест не могу!!!

- Его друзья уже в раю ждут, хлопочут за него, придурка, а он не может. Вот старый хрыч упертый!

- Ладно, Вань. Давай лучше я тебя прощу с вечера, а ты, когда я от самогона вырублюсь, задуши нахрен меня подушкой, да и дело с концом.

- Нет, Федя. Не пройдет номер. Ты кого обмануть надумал? Самого ЕГО??? Ещё и меня впутываешь?

- Ладно, извини. Так и быть, прощаю всех… от всего сердца… что-то я окосел уже так быстро. Давай допьем, да сходи, позвони моим, пускай везут нотариуса. Пока едут, мы ещё успеем анекдоты потравить. Я тебе ещё многих не рас… сс.. каза…

- Федь, ты чё? Заснул что ли на полуслове? Федя! Сестра! Тут человеку плохо! Быстро сюда!