Продавец Абрам Моисеевич

Фрагмент из неоконченной повести.
Действие происходит в молдавском селе эпохи 1980-х годов.


Заурядный сельский магазин. Две большие смежные комнаты, тускло освещенные. В первой – по стенам длинные ряды полок. Высокими пирамидами громоздятся жестянки рыбных консервов. Бледно-зеленые помидоры в банках напоминают заспиртованные экспонаты анатомического музея. На пустой полке с надписью «Сахар» мухи лакомятся последними крупицами сладкого продукта.

Во второй комнате – видно в открытую дверь – вешалки с одеждой унылых расцветок, гигантские кирзовые сапоги, женские туфли на каблуках. Посредине, на зависть и восхищение местной молодежи, выставлен на продажу мотоцикл. В воздухе устоявшийся запах резины, плесени и гнилой капусты.

Молодой следователь прокуратуры по имени Николай накануне промок под дождем и теперь чувствовал признаки болезни.


Продавец был одет в синий халат с черными засаленными нарукавниками. Его лысеющую голову прикрывал мягкий берет.

- Что желает молодой человек, – спросил он, и в его голосе сразу угадывался характерный акцент.

- Скажите, где тут у вас аптека? Мне бы лекарство какое-нибудь купить, от простуды.

- Ой, не смешите меня! Аптека!.. Он бы еще ресторан спросил!.. Ближайшая аптека, молодой человек, находится за углом. Только угол тот, ха-ха, в соседнем селе, за пять километров отсюда.

- Но как же так? – стал возмущаться Николай. - Ведь людям же всегда бывают необходимы медикаменты, да и другие товары тоже. А вам в магазин, говорят, сегодня даже хлеб не привозили! Что это за торговля у вас такая?

- Сразу видно городского человека! Вы совершенно правы, товарищ, это – не торговля. Вот у них там, – он таинственно показал пальцем куда-то себе за спину, – там таки да, там торговля! Мне недавно рассказывал один… э-э… один нехороший человек, он, знаете ли, бывал за границей. Так у них, говорит он: идешь по улице, видишь вывеску, написано «Ройтман»; заходишь, а там – мясо, всех сортов, какое хочешь! А у нас наоборот: видишь, написано «Мясо», заходишь, а там… хе-хе… а там Ройтман...

Увидев, что посетитель не смеется, продавец поспешил добавить:

- Так вот я и говорю: очень нехороший был тот человек! А вы в наши края, извиняюсь, в гости, или как?..

- Нет, я тут в командировке, приехал по поводу гибели Иона Попеску. Я следователь из прокуратуры.

Улыбка медленно сползла со слащавой физиономии продавца.

- Я так и чувствовал, – произнес он трагическим голосом. – Вы будете смеяться, но вот только сегодня утром я говорю жене: «Сарочка, я видел плохой сон. Мне, – говорю, – приснился наш дедушка Изя, тот самый, который разорился во время погрома девятьсот третьего года». Правда, правда, шоб я так жил!..

- Так вы знали этого Попеску?

- Или я не знаю каждого из наших колхозников!.. Да я им всем как отец родной! Когда в селе только один магазин, сюда приходят все, кто имеет себе чего-нибудь купить. Ну, то есть, не так-таки уж все – начальство, конечно, ездит отовариваться в город. А все остальные – сразу ко мне: «Абрам Моисеевич, ты уж постарайся, очень нужно, я в долгу не останусь!»

Вот вы мене спрашиваете за тот хлеб – ха! как будто я сам его пеку?.. Если привозят из района, я продаю, если не привозят – не продаю. Ну, бывает, что оставляю несколько буханок для тех, кому вдруг поздно вечером… хе-хе… захочется покушать хлебушка. Они меня, конечно, немножечко отблагодарят за это… А шо такого – нормальный гешефт! Кстати, а вам самому, молодой человек, не требуется?.. У меня тут еще осталось. Нет, не хотите?.. Скажите, а магазин вы тоже будете проверять?

- Магазин? Зачем? Нет, я ведь по другой части.

- Да, таки конечно, по другой… Теперь многие работают по части проверять бедного еврея… Знаете, в прошлом годе ко мне приходили двое. Тоже из органов…

Заявляют мне: «Абрам Моисеевич, у нас есть сведения, что вы дома храните золото».

А я им говорю: «Золото? О, да, конечно, золото у меня есть».

«И много?» – интересуются они.

«Ой, много!» – отвечаю.

Потом я открываю дверь в другую комнату и зову: «Сарочка, золотко мое, выйди, покажись гостям!»

Когда жена вошла, товарищи из органов даже рты пораскрывали.

«А где же золото?» – спрашивают.

«А это что, по-вашему? Смотрите сами: моя Сара – это ж девяносто восемь кило чистого золота!»

В дальнем углу магазина со скрипом отворилась дверь, и показалась седоволосая, неопрятного вида женщина, одетая в шерстяную кофту с оторванной пуговицей.

- Сарочка, легка на помине, мы вот только что тут о тебе говорили. Познакомься, это товарищ из города.

Она тихим голосом поздоровалась, подозрительно рассматривая Николая.

- Дорогуша моя, ты только подумай, вот этот красивый молодой человек зашел к нам купить таблеток! Ха! он наверно считает, что Абрам Моисеевич уже открыл тут себе аптеку! Но ты ж посмотри на него, он таки действительно болен, он же ж весь горит! Пойди, золотце, в кладовку, поищи, или осталось еще у нас то лекарство, которым ты лечила меня на прошлой неделе?

 Когда жена вышла, продавец нагнулся над прилавком поближе к Николаю и доверительным шепотом спросил:

- Вот вы, товарищ начальник, мене скажите: а шо, еще не отменили тот закон, что евреям нельзя в институте учиться?

- Какие евреи? Какой институт? - не понял Николай. - Нет никакого закона про евреев.

- Да-а, стало быть, и закона нет, и высшего образования для евреев тоже нету, – с грустью произнес Абрам Моисеевич. – Видите ли, наш Моня, это сынок наш, он с детства мечтал стать товароведом. Вы ж понимаете, товаровед – это же… о-о! Так вот, поехал наш Моня в город Кишинев поступать в институт, ну, в тот самый, где учат на товароведа. А ему там говорят: «Иди отсюда, жидовская морда, мы таких как ты не принимаем!» Ну, то есть, фигурально выражаясь, они ему, конечно, не так сказали. На самом деле они ему вежливо ответили, что, мол, конкурс у них в институте большой, и что ему двух баллов не хватает, и что его справка не тем числом подписана…

- Так и не приняли? – поинтересовался Николай.

- Конечно, нет! – ответил Абрам Моисеевич. – А уже потом нам посоветовал Рабинович – вы не знаете Рабиновича? – о, это голова! очень умный человек! Таки он мне тогда сказал: «Абрам, даже не думай! В этом городе, – говорит, – твоего Моню ни в какой институт не примут, и взятку не возьмут. Пусть мальчик едет куда-нибудь в Россию, в глушь, в провинцию, у них поступить легче, а потом потихоньку переведется сюда. Так все наши делают».

- Ну и как, получилось?

- Так я же вам и говорю, что Рабинович – это голова! Наш Моня поехал себе в город Магнитогорск, поступил там в институт какого-то железа на специальность металлурга. Проучился полгода, потом перевелся в Ставропольский университет на факультет сельского хозяйства. А теперь он себе уже прикидывает, как бы ему перевестись обратно в Кишинев в тот институт, где учат на товароведа.

Некоторые делают по-другому, стараются фамилию поменять: вчера был Голдман, сегодня – Золотарев. Только дорого это обходится, ой, дорого!.. Одному – дай, другому – дай… Уйму денег истратишь, пока тебе новый паспорт сделают. Да и то сказать… Это ж получается, как в том анекдоте:

«Бежит еврей по улице, встречает другого еврея. Кричит ему: тикай отсюда скорее, там за углом наших бьют! Тот говорит: а я по паспорту русский. А первый: так они бьют не по паспорту, а по морде!»

В это время вернулась Сара, она принесла бутылку из-под кефира, наполовину заполненную мутной коричневой жидкостью.

- Вот, рекомендую! – улыбнулся Абрам Моисеевич. – Луковый отвар, помогает от всех известных науке болезней. Завтра вы мне будете, как огурчик! По столовой ложке три раза в день, и денег с вас не возьму! Можете начинать хоть сейчас. Сара, давай сюда ложку!

Николай понюхал содержимое бутылки, и ему сразу стало дурно. Но он собрал всю волю в кулак и заставил себя проглотить порцию того, что эти добрые люди называли лекарством.

- Молодой человек, куда же вы? Захватите бутылочку с собой! – кричал ему вдогонку продавец.

 Но Николай, не в силах сдержать тошноту, стремительно выбежал вон.

Он уже не услышал, как Сара спросила мужа:

- Абраша, и кто же это был? Он что, большой человек?

- Ой, Сарочка, таки да, он очень большой человек. И сидит он так высоко, что из окна его кабинета видно всю Сибирь аж до самого Магадана!


Лишь отойдя от магазина, Николай вспомнил, что не успел расспросить продавца о происшествии. Абрам Моисеевич своим обильным словесным потоком не давал собеседнику возможности вставить хоть слово.