В церкви и в миру чужая. Глава 4

                Фрагмент романа
   В День Богоявления простого железа звон, уподоблявшийся живому колокольному, собрал христиан со всех близлежащих поселений к реке Карасук. Цветут в лучах зимнего сибирского солнца полушалки. Благостны лица, словно эти люди вернулись на родину. Мерные звуки Благовеста. С саней сходит в торжественном одеянии протоиерей Феоктист, приехавший из Новониколаевска. – «Спаси Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое…» - С замиранием сердца слушает народ молитву. Начался Крестный ход на «Иордань». После Литургии священник погружает в воду серебряный крест. И верующие устремляются к священной воде, смачивают детям волосы и руки, набирают воду в свою посуду. Святая вода - первое и единственное их спасение от всех бед.
Инесс подходит к священнику, просит исповедовать её. Беременной женщине нельзя отказать. Священник выслушал её рассказ о неразделённой её любви, о великой радости – о ребёнке. Инесс просит благословления на его рождение. Темнее тучи сделался отец Феоктист.
– Несчастная! – воскликнул он, - Молиться тебе каждый день, каждый час, стоя на коленях перед иконой Пресвятой Богородицы. – Передохнув мгновение, еще строже потребовал: «Клянись, несчастная, навсегда забыть о том, кого соблазнила, клянись!»
- Нет-нет…Я не раскаиваюсь!» - отвечает помертвевшими губами Инесс.
- Еретичка! – со страхом выдохнул отец Феоктист и пошёл от неё прочь.
- Я буду молиться, и Бог благословит моё дитя, - отчаянно, сквозь слёзы крикнула Инесс. Сдёрнув с головы кашемировую малиновую шаль, будто ей стало нестерпимо жарко, она прижала её к выпячивающемуся животу.
Ни разу не пожалела Инесс о том, на что решилась той волшебной летней ночью. И после неё избитая до полусмерти мужем она, казалось, живёт опять обычной жизнью, но всякому внимательному глазу было видно её счастье: на лице играли краски, в увлажненных глазах – остатки сладострастия. Она, словно вновь стала шестнадцатилетней, так безупречны были черты её лица. Она так долго ждала этой безмерной радости – отдаться любимому.
«Это долг судьбе! Это счастье! Не может быть счастье преступлением!» - в смятении шепчет Инесс, надевает на голову шаль, потом пытается застегнуть пуговицы плющевой жакетки, полы которой едва-едва сходятся. Одаривая женщину любовью, Бог обрекает её на муки. Инесс сознательно шла в этот ад. И Божие милосердие снизошло: награда – беременность. Утолено страстное желание материнства. Только материнство свято и не подлежит ничему суду.
Мужа она не обманывает. Когда Тимофей приступил к допросу, узнав о беременности, Инесс призналась, что ребёнок не его. Да и сам вопрос всегда толкает женщину сказать: «Нет, не твой это ребёнок». Тимофей начинает бить её, думая, что Инесс просто дразнит его. Он не хочет верить, что Инесс может отдаться другому мужчине. – «Она всегда холодна, как лёд» - рассуждает он. Но каждый раз,  напившись самогону до одури,  приступает к допросу. Чаще всего это происходит в такие праздничные дни как этот, который не обойдется без пьянки.
Одна-одинёшенька стоит в стороне от всех, не чувствуя, как крепчает мороз: день близится к концу. Ноет её бедное сердце. Вдруг оно радостно встрепенулось… - «Платон!» Он уже близко этот всадник. Конь под ним так и гарцует. Инесс узнаёт его. Она готова броситься к нему с радостной вестью. И её жизнь в тот же миг изменится. – «У тебя скоро родится сын! – хочет сказать ему Инесс, - Я слышу, как бьётся его сердце. Он ждёт тебя!»
Эти слова много раз Инесс произносила во сне. Этими словами она дышала и жила. У неё от волнения закружилась голова. Она на мгновение закрыла глаза, а когда открыла их, всадник был уже совсем близко, но – это был не Платон. К ней подъезжал Захар. Он свернул с дороги, объезжая Инесс, зацепил ветку рябины. К ногам её посыпались алые ягоды, будто капли крови из сердца её.
Она едва не упала, как раненая птица. К счастью, к ней подбежала Ольга. Подхватив Инесс под руку, она, не замечая состояния подруги, затараторила:
- Татьяна родила мальчика! Семён на седьмом небе от счастья! Малыш на него похож. А ты чего такая кислая?
- Захар приехал из Новониколаевска, - нехотя ответила Инесс, чтобы не молчать.
- Да-да, Семён его выбрал крёстным своему сыну. Сегодня вечером крестины. Семён всех приглашает к себе, а Рубан зовёт к себе праздновать. Враждуют они.  Пусть  кто как хочет, а я пойду к Татьяне!
- Не боишься разгневать Ивана Лукича? – поддерживает разговор Инесс.
- А что? Мы ему ни копейки не должны. Это он нам задолжал. Видела, какие наличники мой Гриша ему сделал? И всю плотницкую работу выполнил. Такой домище ему обустроили мужики. А сами в землянках зимуем.
- Завидую я тебе, Оля. Всё у тебя в жизни хорошо и просто.
- А что мне? Я сама простая и жизнь у меня простая. Мужик не пьёт. Руки у него золотые. Свекруха добрая. Ой, побегу я, мне уж управляться с хозяйством пора. И Ольга помчалась домой, снимая на ходу праздничный платок.
Инесс, вернувшись домой с праздника, взяла вёдра и пошла к реке. Из-за реки с хутора доносится песня и музыка. На речке – никого. Только розовый снег кругом, да розовое небо от вечерней зари. А у ног Инесс – огромная чёрная пасть проруби. Инесс  наклонилась, заглядывает в воду. – «Может, и – не будет больно, и – перестанет  так гореть сердце…» Но сразу же отпрянула она от проруби. Дитя тревожно забилось под сердцем. – «Не бойся, родной, не бойся!» - вслух успокаивает она дитя. Зачерпнув осторожно неполные вёдра воды, Инесс, медленно и осторожно ступая на узкую тропинку, понесла воду домой.
Тимофей пришёл праздновать Крещение к Ивану Лукичу, который спросил его  об Инесс, где она, почему не пришла с мужем.
- Пузо бережёт стерва! – ляпнул Тимофей бездумно и - спохватился…Но поздно.
- Стерва, так стерва, - подхватывает Лукич, - скоро она тебе дворянёнка припрёт. Чтобы угодить старосте, мужики заржали на всю избу: «Ха-ха-ха». Смеются, руками машут так, что столы с угощением закачались, стаканы и бутылки звенят.
- А … вам завидно? Моя Инесс не чета вашим курицам кривобоким! Никакой петух не позарится, - отбивается Тимофей, покраснел, как кумач, кулаки сжимает…
- Не кипи, Тимоха, шутим же! – успокаивает его Лукич. Драки в моём доме не допущу. Гуляйте, пейте, угощайтесь, чем Бог послал.
- И пить будем! И гулять будем, и смерть придет - продолжать будем! – подхватывает Тимофей песню, пьёт, гуляет.
Но долго копившаяся злость на Инесс достигла пределов. Не дожидаясь конца гулянья, Тимофей выходит на мороз и бредёт к своей избе. Он раз за разом  теряет равновесие, проваливается в рыхлый снег то одной, то другой ногой, теряя тропу. Он всё сильнее разжигает в себе злость. Сам того не желая, он всё сильнее любит жену. Но любовь его страшная, уродливая. Сейчас он ввалится в избу и заорёт: «Спишь, дворянка подзаборная!» Он будет её бить, сильно бить, унижать, чтобы заставить жену бояться его, уважать его, тем самым сделать её равной ему. Такова его любовь, грубая, жестокая – мужицкая. Он ей теперь не изменяет, как раньше. Для кого как не для неё он первый начал  рубить настоящий дом? Всё делает сам. На Инесс только покрикивает: «Не поднимай – тяжело! Не трогай, дворянка гнилая, хворать будешь!» Он её унижает,
чтобы не думала, будто она над ним верх взяла, не подозревая о своей трусости. «Бабе спуску давать нельзя!» - повторяет он слова своего отца.
Открыв дверь своей избы, он кричит: « А-а! Не спишь! Керосин палишь? Богачка выискалась!»  Инесс подставляя голову под его удары, защищает живот. - «Только бы не упасть, ногами забьёт…» - думает Инесс. Она наклоняет голову, удары приходятся по спине, по плечам. Он быстро звереет и начинает бить не сдерживаясь. Собрав все силы, Инесс рванулась к двери, схватила пальто с гвоздя и выскочила в тёмные и холодные сени, стоит, готовая выскочить на улицу. Тимофей за ней не погнался, чем-то гремит. – «Вернись, шлёндра! Догоню – вытрясу из тебя… Сейчас ножик найду, брюхо твоё распорю!» Не первый раз Тимофей бьёт жену, но так сильно, с такими страшными угрозами никогда ещё не бил. Темно, холодно, страшно, как в могиле, куда её заточили на веки – вечные. Инесс ещё держится на ногах – упасть и умереть ей нельзя. Не себя бережёт, но ребёнка. Вдруг – ни боли, ни холода. Но через мгновение силой воли Инесс вернула себя к жизни. Смертельная тоска опять начала овладевать ею. Ребёнок толкнулся два раза и затих. Инесс испугалась. – «Надо что-то предпринять, спасти его родного», - подумала она и, осторожно продвигаясь в темноте, вышла на улицу.
На небе догорала луна, освещая далёкие безмолвные снега, белые шапки изб. Ни одного огня, ни одного живого звука. Мёртвым сном объяты берёзы за дорогой. «Надо идти», - кто-то подсказывает  Инесс. И она пошла, не глядя по сторонам, ни на что не надеясь, ни о чём не думая. А голос её ласково звал-звал. И вдруг Инесс узнала его. – «Мама! Мама!» От берёз отделилась легкая, как туман фигура. Вот она уже почти рядом стоит.
- Мама, скажи мне, есть справедливость, Бог? Почему я должна так мучиться?
- Судьба, дочка, судьба.
- А я знаю: нет ни судьбы, ни Бога. Есть только одна смерть медленная и мучительная. Возьми меня скорее к себе. У меня нет больше сил, так долго умирать, - едва шепчет Инесс. Слёзы застывают на щеках. Ей хочется спать.
- Ты должна родить дочку, род наш не должен прерваться, потом умрёшь.
- Нет, я хотела родить сына. Но зачем ему мучиться ждать смерти? Подожди, не уходи, мама, - просит Инесс, видя, как мать уходит. Инесс идёт за ней к берёзам, но провалившись в глубокий снег, садится, закрывает глаза и засыпает.
Тимофей протрезвел немного, стал искать водку, но не нашёл. И, злясь на Инесс, он пошёл её искать. Морозный воздух освежил его мозги. По следам он быстро нашёл Инесс, принёс её домой, отогрел, привёл в чувство.
- Тимофей, ты меня убей сразу, чтобы я не мучилась,- просит она мужа. А он рассмеялся, обрадовался, что она заговорила.
- Глупая ты, Инесс. У меня никогда не было и в мыслях тебя убивать.
Удовлетворив свой эгоизм – уничтожив желание жить, растоптав достоинство Инесс, он стал «великодушным». Он доволен собой, он считает, что Инесс не следует на него обижаться: он только немного поучил её. Она должна быть благодарна ему, не отталкивать, не сопротивляться его желанию. Инесс, дыша его смрадом, борется с тошнотой, боится, что муж заметит её слезы и рассвирепеет опять.  От его грубых прикосновений у неё болит каждая клетка её тела. А он, будто стараясь наверстать упущенное, безжалостно торопится  разорвать невидимую преграду, отделяющих их друг от друга. Он ненасытен, неумерен, стремится подчинить в ней всё до конца. Когда он отстранился, в избу пробирался дневной свет. Инесс испуганно провела рукой по груди, не находя, чем себя укрыть. Тимофей по- своему понял её движение, довольно засмеялся,откинулся на смятую постель и заснул. Инесс с трудом поднялась: нужно топить печь."Нужно жить"- шепчет она.(Продолжение следует)