23 серия. Беззубая Мона

23 серия. Беззубая Мона

Не знаю, сколько я спал, но солнце уже было высоко. Микола, скрючившись, как опоссум, лежал под еловой веткой. В одной руке он крепко сжимал полкопья. Чтобы не покалечиться, я разбудил его издали, пнув вытянутой ногой по голым пяткам. В ответ паренек молниеносно распрямился и воткнул палку в землю в то место, где секунду назад была моя нога.

- Что? Где? – рычит он сонный и головой по сторонам вертит.

- Ничего, нигде, – говорю. – И завязывай уже так просыпаться. 

Позавтракали мы родниковой водой из бутыля (еда еще вчера кончилась) и выбрались из молодой листвы на край берега. Солнышко светит на весеннем небе, на душе весело. Только вот дом на дальнем лесистом берегу всё настроение портит. Да и внешний вид у нас не весенний, а такой, будто мы из гигантской клоаки только что выбрались.  Но куда деваться, не останавливаться же на полпути. 

Палки-копья мы не бросили, оружия то другого у нас нет. Прежде чем в воду лезть, Микола обработал острия палок Хаминой кровь. Делал он все так, будто сто лет этим занимался. На острый верх копья капнет пару капель и потом большим пальцем растирает.

- Так, – говорит, -  вернее будет.

Чтобы плыть удобней было, палки-копья мы приладили к поясам через дырки в штанах.  Рубаха на Миколе вся в лохмотьях уж была. Он её без жалости порвал и наземь бросил. Остался в одних штанах, как и я. И вот в таком виде, словно беглецы-каторжники, мы полезли в холодную, как смерть, воду.

Пруд был сразу глубоким, поэтому с непривычки я мигом ушел под воду, но после всплыл и, отплевываясь, поплыл за товарищем. Микола забирал широкими длинными гребками, я едва поспевал за ним. С каждым взмахом руки таинственный дом на воде становился все ближе. Открытое окошко на втором этаже не горело, но я неизменно смотрел на него, полагая, что оттуда за нами наблюдает пара тайных глаз.  Весь путь мы проплыли в тишине, лишь изредка фыркая, как заблудшие моржи.

Микола поджидал меня на плаву под самым домом, держась за крайнюю сваю, уходящую деревянным столбом глубоко под воду. Этих свай, надо сказать, было много больше, чем нужно. Их вбили так часто и близко друг от друга, что между ними могла протиснуться разве что выдра. Но дальше и выдре было не пробраться, потому как за сваями стояла стеной плетеная сетка из ивовых прутьев.

- Она там? – спрашиваю, хватаясь за ближнюю сваю и кивая на клетку под домом.

- Я думаю, да, – говорит Микола, отплевываясь и фыркая. – Я нырну сейчас, проверю.
 
И тут же ныряет, только пятки голые сверкнули.

Часов у меня не было и я начал в уме считать. Ну, чтобы понять, когда уж нервничать начинать. Жду, в общем. Вокруг пруда лес дремучий. Только две узкие протоки огибают островок, где мы ночь провели. Миколы все нет и нет, а лес затаился и зыркает со всех сторон. Я уж до семидесяти досчитал и только тут понял, что долговато он ныряет. Забеспокоился. Голову в воду опускаю и с открытыми глазами смотрю вниз. Вижу, плывет с глубин что-то, на Миколу похожее. И точно, он.

Выплывает весь чуть не мертвый. Дышит за двоих, надышаться не может.

- Ну что? – говорю погодя. – Нашел там что-то?

- Глубоко слишком, – отвечает Микола, когда чуть отдышался –  Дна я так и не увидел. Не пройти нам низом. Придется в дом лезть.

- А кто в доме?

- А ты как думаешь?

Я смотрю на Миколу и к ужасу своему понимаю, к чему он клонит.

- Ладно, понял, – говорю. – Старуха там эта чертова. Мигула. И какой у нас план действий?

- До Гаки надо добраться, – говорит Микола. – Поищем в доме вход.

- А старуха?

- Будь на чеку. Она уже знает, что мы тут.

Короче, полезли мы наверх. А сваи из воды еще на добрые три метра торчат. Ну ладно, попыхтели, из воды вылезли, по сетке да по свае выбрались у левого фасада на деревянный край доски, что вокруг дома выложена, как парапет. От дома смертью и проклятиями за километр несет. Первый раз видел, чтобы бревна такими черными были. Жуть жуткая и тишина такая, что хоть песню не запевай.

На узком деревянном парапете стоять можно было, только прижавшись к стене спиной. Один конец дома глухо в лес уходит. Так что пушистые высокие ели его как бы проглатывают. К лесу мы не пошли. Еще когда плыли, мы заприметили дверь на фронтоне прямо под открытым окошком на втором этаже. Вот к этой двери и посеменили мы, влажные следы оставляя – я в кедах, а Микола босой.
 
У двери встали, полукопья в руки и друг на друга смотрим.

- Она наверху, - говорю. – Свет вчера там был.

- Бей метко, если что, – говорит Микола. – Она гостей не любит.

-Ладно, что теперь говорить то. Любит, не любит. Пошли уже.

И дверь пинаю, будто сотрудник ФМС, вламывающийся в подпольный гараж к незаконным эмигрантам. Дверь с яростным писком ржавых петель нараспашку открылась, нутро темное дома обнажая.

Ну, я то, понятное дело, в дверях встал, как вкопанный. Героем решил себя показать. Дурак безмозглый.  А Микола рядом стоит, но в дверях, а у стены. Соображает он лучше меня. 

Стою я так раз. Стою два, а внутрь главное не захожу, коленки так и дрыгаются. И тут откуда-то из темных гнилых деревянных коридоров со скоростью пули на меня набрасывается что-то зеленое, толстое, склизкое, с огромной мордой, со многими ногами  и с невероятно длинным туловищем.
       
Я даже понять ничего не успел. Чую только, как влажный рот меня поперек тела схватил и огромными розовыми деснами пытается пережевать, чтобы в кишечник спустить. Я от неожиданности палку свою выронил и ору благим матом. Чудище, которое оказалось гигантской многоножкой, вздыбилось на краю парапета, вытянулось высоко над прудом и вертит меня, проглотить пытается. Половина тела с десятью ногами в доме остались, а остальная половина меня пытается пережевать. Небо у меня перед глазами мельтешит, как на каруселях. И вспоминаю я Юльку, продавщицу мороженного. Думаю, красивая она была, зря к ней не подкатил. Да теперь уж и не успею.

Пока я так орал и в просветах ужаса вспоминал Юльку, Микола рвал глотку гораздо сильнее меня.  Я краем глаза видел, как он отчаянно вонзает копье в эту гигантскую гусеницу. Он забрался на зеленое волосатой туловище, взял палку обеими руками и давай дырявить её.
 
 -Отпусти его, сука! – кричит и мочит, и мочит, и мочит.

Там, где палку воткнет, его струей крови  в лицо обдает, а он даже не вытирается. С другого боку дырку делает. Я бы если его тогда на болотах не видел, как он с бизоном управился, решил бы, что парень точно псих. Короче раздырявил он зверя так, что тот обмяк от кровопотерь, а я из его влажного беззубого рта выскользнул прямо в пруд. Кожа у меня в мурашках вся, глаза выпрыгивают из орбит. Смотрю я на эту гигантскую мертвую гусеницу. Голова у неё в пруду, а длинное тело на ножках-присосках все еще в доме находится.

- Давай быстрей сюда! – кричит  Микола мне сверху.

Я палку из воды выловил и по туловищу гусеницы обратно к дому забрался.

- Спасибо, – говорю Миколе за то, что спас меня.

- Да брось ты, - говорит. - Это же просто беззубая Мона была.

- Кто?

- А, да, забыл тебе сказать, – говорит. - Беззубая Мона, гусеница местная. Она по болотам ползает и Мигуле потом передает, что видит. Теперь то уж отползалась.

- А больше ты ни о чем не забыл меня предупредить? – спрашиваю на всякий случай.
 
- Вроде нет, – говорит, чуть подумав для приличия.

- Ладно, идем.

И мы вошли в дом, в этот раз вдвоем.