Индульгенция для алхимика. Глава 8

ГЛАВА   8

                ***

С  благословления  отца  Пауля,  в  поход  отправились  сразу  после  секундарии.  Погода  стояла  солнечная,  но  ветреная.  Откормившийся  на  баронских  харчах,  Рыжик  бодро  стукал  копытами  и  размахивал  хвостом,  отгоняя  воображаемых  сплетней.  Густав  хотел  побыстрее  добраться  к  подножию  Мон – Бёзенштайна,  заняться  поиском  колчедана,  но,  в  нижней  деревне,  Браденхолле,  их  задержал  сержант  надвратной  башни.  Узнав,  что  прибывшие  с  господином  Граувицем  клирики  отправляются  в  путешествие  по  Долине,  и,  что  их  провожатым  назначен  дылда  Эммерик,  толстомордый  вояка  покрутил  обвислый  ус,  осмотрел  троицу,  задержался  взглядом  на  Адольфиусе…  Что-то  в  уме  прикинув,  приказал  ждать.   На  вопрос  раздраженного  Шлеймница,  сколько  им  придется  торчать  подле  открытых   ворот,  стражник  невозмутимо  ответил:  мол,  столько,  сколько  нужно. Немного  помолчав,  все же  объяснил:  всего-то  на-всего,  надо  дождаться  старика – травника,  такого же  новичка  в  Тотенраух,  как  и  алхимик  с  фамулусом,  пришедшего в  поселок  за  несколько  дней  до  возвращения  господина  барона.  И  взять  деда  с  собой  на  прогулку,  окрестности  тот  уже  облазил,  а  теперь – ждал  случая  осмотреть  Долину.  Не  с  Патрулем  же  ему   ехать?  Или  доложить  в  крепость,  что  алхимик отказался  помочь  лекарю? 
Досадуя,  субминистратум  лишь  махнул  рукой.  К  пожилым  людям,  в  последнее  время  он  испытывал  откровенную  неприязнь,  магистр  Ветинс  постарался. Тут  еще  один  реликт  на  его  голову…  и  ведь  не  откажешь?!  Остается  только  смириться  и  надеяться,  что  ветеран  еще  в  здравом  уме,  передвигается  на  своих  двоих,  и,  не  страдает  энурезом. А  так же  излишней  язвительностью  и  любознательностью.  И  не  заставит  себя  долго  ждать…   
Травник  появился  спустя    три  четверти  часа.  Вообще-то,  глядя  со  стороны,  назвать  его стариком  было  достаточно  сложно. Да,  лицо  изрезано  морщинами,  но - черты – аристократические,   борода – «полуиспанка»,   аккуратная,  без  бакенбард;  взгляд  серых  глаз  цепкий,   длинные  седые  волосы,  выбившиеся  из-под  кожаного  авентайла[157] – чистые.  Как  и  одежда:  шап[158]  болотного  цвета,  под  ним - не  раз  латаный  дублет[159],   потертые  холщовые  шоссы,  черные  сапоги  -  до  колен  (а  не  вошедшие  в  городскую  моду -   до  середины  голеней).  Походка,  пусть  с  легкой  хромотой,  но -  твердая,  уверенная,  сучковатый  посох,   на  который  опирался  их  случайный  протеже -  выглядел  лишним;  осанка – прямая,  горделивая,  словно  этот  человек  некогда  командовал  войском…  о  том  же  говорили  покатые  борцовские  плечи,  подтянутый  живот,  крепкие  запястья  и   широкие  ладони.  Ни  дать,  ни  взять – рыцарь,  взявший  себе  послушание  искупить  грехи  не  нанося  раны,  а  врачевая  их.  Он показался  Густаву  смутно  знакомым…  но  где,  и  при  каких  обстоятельствах  они  виделись,  алхимик  ответить  не  мог. Может  потом  вспомнится?
Старик  неторопливо  подошел  к  компании,  благодарно  кивнул  сержанту,  получив от  того  ответный  кивок,  затем,  принялся  внимательно  изучать  трех  молодых  парней  и  одного  гомункула - обезьяна.  Придя  к  определенному  заключению,  травник  заговорил:
- Рад  вас  видеть,  месстре[160],  -  голос  звучал  басовито,  гулко,  вызывая  уважение  к  его  обладателю.  -  Благодарю,  что  дождались.  Ты, очевидно,  -  конец  посоха  указал  на  субминистратума  -  фратер  Густав,  недавно  чуть  не  ставший  закуской  импура.  А  ты,  очкарик  с  разбитым  лицом …  Проныра,  ведь  так  тебя  зовут  меркаторы?  Ага.  Ты,  дылда,  Эммерик.  А  этот  жирный  прыщ  -  гомункул  Адольфиус,  герой  сражения  под  Рагенсбергом. ..  Тааак… - протянул  «дедуля»,  вновь  опершись  на  палку.  - Ну,  а  я -  Редрик  Л’Ашьери,  знаток  herbae  vitae[161],  из  Фландрии.  Будем  знакомы?
-   Э… -  слегка  опешившие,  приятели  сразу  и  не  нашлись,  что  сказать.
-  Приветствуем,  герр  Л’Ашьери,  -  сообразил  за  всех  студиозус.
Куртуазный  Адольфиус,  воодушевленный  видом  поясной  фляги  нового  знакомого,  элегантно  изобразил  книксен. 
-  Можно  без  «герр»,  -  благосклонно  кивнул  травник.  -  Не  такая  уж  я  большая  шишка.  Итак,  каковы  наши  планы?  -  он  особо  подчеркнул  слово  «наши».   
Точно!  После  очередного  кивка,  в  голове  у  Густава  все  встало  на  свои  места.  Сломанный  Рыцарь!  Тот,  кто  совершил  некий  неблагородный  поступок,  над  главой  которого  однажды  переломили  его  меч!  Лишили  рыцарского  достоинства,  отслужили  панихиду  и  изгнали  из  страны.  Это  объясняет  поведение  и  замашки  седовласого  знахаря... 
-  Мы  идем  сначала  к  Мон – Бёзенштайн,  -  алхимик  поправил  пелеус,  соображая,  выкладывать  ему  все  карты,  или,  козыри  попридержать?  -  Оттуда -  в  Айхфальд,  на  ночевку.  Потом -  в  Мюрек,  на  солеварню,  затем  -  восточный  берег  Бликзее,  но  не  в  Роттманер,  а  севернее…  ну,  а  дальше – посмотрим. Смотря  сколько  нагрузим  добра  в  повозку.  Хотелось – бы  на  Хохгаллен  и  Хоэ - Вартэ  заглянуть. 
-  Что ж,  мне  это  подходит,  -  покладисто  согласился  старикан.  -  Пошли?  Или  еще  кого-то  подождем?  Имейте  в  виду:  я  хоть  и  седой,  но  форы  юнгерменнам  дам  запросто.

                ***
В  общем,  путешествие  не  заладилось  с  самого  начала.  Но  в  этом,  кроме  себя,  Густав  никого  винить  не  мог.  Студиозус  плохо  представлял  Долину  и  особенности  передвижения  по  ней.  Это  ведь  не  Тюрингинские  горы,  вдоль  и  поперек  изрезанные  тропинками  и  дорогами.  Здесь,  в  Порубежье,  тракты  -  большая  редкость,  а  конные  тропы,  даже  оставленные  Патрулем,  через  декаду  превращались  в  непролазный  бурьян. 
Колчедановый  распадок,  некогда  обнаруженный  магистром  Ветинсом  на  склоне  Мон-Бёзенштайна,  нашли  только  к  нешпорам,  а  потом,  решив  заночевать  в  горах,  до  самого  позднего  вечера  рубили  породу.
Меркурий,  Соль  и  Сера[162].  Три  основных  алхимических  компонента.  Святая  Троица  Лулла.  И  если  в  философском  смысле  с  этими  Составляющими  проблем  не  возникало,  то  в  физическом…  с  серой  на  Terra  Secunda  имелись  определенные  трудности.  Самородный  сульфур  на  Лимбусе  отсутствовал.  Ее  добывали  лишь  в  Ледяных  Баронствах,  подле  единственного  на  континенте  вулкана -  Катламьёле. В  остальных  же  странах,  Орден  довольствовался  добычей  серы  из  пиритов.  И  поскольку  это  Делание  контролировалось  Церковью  (как  и  сбор  селитры  в  нитриариях),  то,  Хвала  Господу,  порох  в  этом  Мире   так  и  не  появился.  Даже  на  мусульманском  Юге  и  буддийском  Востоке. В  тех  краях  «огневика»  встречалось  очень  мало,  да  и  добывать  его…  под  стрелами  шамр,  ятаганами  мхоров  и  пиками  осычей  не  сильно-то  кайлом  помашешь.  Так  и  вышло,  сульфур  на  Юге  стоил  на  вес  золота.
На  следующее  утро,  выбрав  и  погрузив  в  телегу  около  двадцати  пудов  отборного  колчедана,  рудознатцы  отправились  в  деревеньку  Айхфальд.  Ибо  Магистр – алхимик  Готтлиб  фон  Ветинс  был  мудр  и  прозорлив,  а  потому,  поставил  серную  печь  в  полутора  милях  от  поселка,  рядом  с  торфяником,  где  селяне  иногда  копали  еще  и  бурый  уголь.  Ведь  катить  груз  с  горы  гораздо  легче,  чем  тащить  на  нее?  Не  так  ли?  Благодаря  этому  Рыжик  не  надорвался,  зато  доехал  гораздо  быстрее. 
Пирит  сгрузили  подле  калькареллы[163],  нуждавшейся  в  серьезном  ремонте.  Густав,  не  очень,  чтобы  сильно,   разбиравшийся  в  плавильной  технике,  осмотрел  топку,  проверил  трубы  и  приемные  резервуары,  нашел  трещины,  после  чего  отправил  Николаса  и  Эммерика  в  деревню  за  гончаром  и  каменщиком,  буде  таковой  найдется.  С  починкой  рудоплавильного  агрегата  вновь  задержались  до  ночи,  правда,  в  этот  раз,  спали  на  перинах  у  местного  бюргера,  только  и  успевавшего  отваживать  неугомонного  Проныру  от  своих   аппетитных  дочерей.   
Потом…  трактир  в  Мюреке,  спровоцированная  Адольфиусом   драка  с  солеварами,  мировой  брудершафт,  пьяное  братание…  На  четвертый  день  они  только  и  смогли,  что    слегка  поправить  утреннее  здоровье,  загрузить  подвернувшийся  до  Граубурга  фургон  стрелка - возницы  Шуста  каменистой  солью,  закинуть  ему  пару  мешков  горькой  и  белой  соды[164],  после  чего  благополучно  напиться  во  второй  раз.  И  к  обеду  пятых  суток  вывалиться  на  пристани  деревни  Роттманер. 
Жители  восточного  побережья  приняли  гостей  благосклонно.  Особенно  после  того,  как  старикан  Л’Ашьери,  до  этого  не  принимавший  участие  ни  в  разгульной  выпивке,  ни  в  трактирной  драке,  вытащив  за  волосы  из  своей  комнаты  единственную  на  весь  поселок  шлюху,  не  хуже  епархиального  епископа,  на  всю  харчевню,  разразился  гневной  проповедью  о  грядущем  конце  света  и  полном  упадке  нравов.  На  следующий  день,  на  рассвете,  по  его  же  просьбе,  с  ними  отправились  несколько  женщин  и  мужчин,  помогать  в   раскопке    каолина[165]. Справились  быстро,  подгоняемые  жизнерадостными  понуканиями  травника.  В  нагруженную  за  четверть  часа  телегу,  усадили  старшего  сына  деревенского  старосты,  и,  недовольный  Рыжик,  потащил  груз  в  Серую  Крепость.  А  более-менее  протрезвевшие  алхимик  сотоварищи,  задумав  провести  в  горах  еще  одну  ночь,  налегке  отправились  к  подножию  Хоэ – Варте,  искать  признаки  серебряной  руды.


                ***
Куропатка,  широко  раскинув  крылья  и  разинув  маленький  клювик,  пробежала  пару  ярдов,  после  чего  тихо  пискнула,  упала  на  каменистую  землю  и  неподвижно  застыла.   
-  Ха!  Да  тут  обед  сам  в  котелок  бежит,  -  Николас  оторвался  от   аппетитно  булькающего  варева  и  кровожадно  схватился  за  топор,  намереваясь  приобщить  выбившуюся  из  сил  беглянку  к  предстоящей  трапезе  хотя бы  в  виде  суповых  принадлежностей.
Его  опередил  Адольфиус.
Обезьян  резво  подскочил  к  несчастной  птахе,  схватил  ее  за  крыло,  поднял…  и  брезгливо  отбросил  в  сторону,  после  чего  недовольно  сморщил  нос,  обиженно  заворчав  на  стервятину.
-  Стой,  Проныра!  -  Эммерик  даже  схватил  разогнавшегося  фамулуса  за  полу  подрясника. -  Это  падунец,  ее  лучше  не  трогать.
В  подтверждение  его  слов,  индрик  оглушительно  чихнул.
-  Что  за  падунец?  -  облат  затормозил,  все  еще  не  совсем  понимая,  что  в  куропатке  так  не  понравилось  Адольфиусу  и  зачем  его  одернул  долговязый  кучер.
Гид  задумчиво  вытер  редкий  пушок  усов,  намоченных  кисловатым  вином.
-  Хм…  ну – падунец -  это  падунец…  чего  тут  непонятно?  -  возница  недовольно  передернул  плечами. -  Понюхай,  сам  догадаешься.  Только  в  руки  не  бери.
Заинтригованный  Николас  последовал  совету  товарища.  Л’Ашьери,  сидящий  на  валежине  подле  костра,  лишь  усмехнулся,  но  вставать  не  стал. Старик  вытянул  усталые  ноги  и,  наслаждался  отдыхом. Пройти  им  сегодня  пришлось  немало,  они  уже  успели  два  раза  подняться  и  спуститься  по  юго-восточному  склону  Хоэ-Варте.   
Густав,  до  этого  не  обращавший  внимания  на  копошение  Проныры  и  Адольфиуса,  отвлекся  от  разглядывания  их  самодельной  карты  решив  проверить,  что  имеет  в  виду  Эммерик.
Приятели  склонились  над  телом  несостоявшейся  дичины.  Прош  взял  палку,  аккуратно  перевернув  тщедушное  тельце  кверху  лапами. В  нос  ударил  крепкий  запах  сероводорода.
-  Фууу… -  Николас  отшатнулся,  закрывая  лицо  рукавом. -  Гадость  какая…  она  что,  от  поноса  умерла?
Алхимик,  привычный  к  аромату  тухлых  яиц  (а  может,  имевший  более   слабое  обоняние),  разглядел  птицу  повнимательнее.
Перья  на  грудке  выпали,  обнажив  синюшную  кожу,  с  мелкими  точками  кровоподтеков.  Лапы  скрючились  в  предсмертной  судороге  и  были  неестественного  ярко-красного  цвета,  шея  и  голова  -  покрыты  тонкой  корочкой  застывшей  желтой  слизи.
-  Отравилась,  -  вынес  свой  вердикт  Шлеймниц.  -  Только  непонятно  чем.  Эммерик,  мне  из  тебя  инквизиторскими  щипцами  правду  вытягивать?  Ломаешься,  как  девка  деревенская  на  сеновале.  Что  это  за  дрянь?
Проводник  немного  помялся,  сделал  пару  глотков  из  похудевшего  бурдюка,  высморкался,  лишь  после  этого  снизошел  до  объяснений:
-  Так  ведь  это…  Отец  Пауль  вам  что,  не  рассказывал,  нет? -  увидев  отрицательное  покачивание  трех  голов,  кучер  продолжил:  -  Тотенраух  ведь  почему  так  называется?  Папаша  нынешнего  барона,  разгромив  старших  детей  Азазеля,  шамр  и  мхоров,  подле  Ойцрица,  взялся  гнать  их  остатки  дальше,  аккурат  в  здешние  места,  во-оон  за  тот  холм,  -  гид  указал  на  высившуюся  неподалеку  известковую  скалу.  -  Там  небольшое  плато  и  лес…  был.  Шамры  засели  за  деревьями,  егерей  у  старого  Граувица  не  оказалось,  с  рыцарями  по  кустам  много  не  навоюешь…  вот  он  и  приказал…  обложить  лес,   благо,  небольшой  оказался,  и,  запалил  со  всех  сторон.  Ход,  как  оказалось,  очень  правильный,  лето  тогда  выдалось  сухое…  Горбуны  и  мохнозады  пытались  пробиться,  но,  бесполезно.  В  общем,  сотни  три  их  там  сгорело,  так  старики  говорят. Кроме  пепла – ничего  не  осталось.  А  когда  война  закончилось,  то  года  через  два,  охотники,  что  били  дичь  подле  того  плато,  как  возвращались  в  деревню,   помирали.  Да…  -  Эммерик  ненадолго  замолчал,  в  очередной  раз  смачивая  пересохшее  горло.  -  И  они  говорили,  что  на  плато  ничего  не  растет,  воду  пить  нельзя,  из-под  земли  в  нескольких  местах  дым  идет,  воняет  жутко,  а  вокруг  него – птичьи  и  звериные  кости  валяются[166]  Тогдашний  милитарий,  отец  Зигмунд,  взял  пару  егерей,  проехался  до  холма,  посмотрел,  что  к  чему,  издалека,  правда,  и,  объявил  место  проклятым.  Это  мне  отец  рассказывал,  он  вместе  с   патером  тогда  ездил.  Холм  обозвали  Желтой  Горой,  а  то  пепелище -  плато  Мертвецов.  Раньше-то  наша  Долина  Озерной  называлась…  из-за  Бликзее… а  потом  -  пошли  слухи,  сплетни…  И  превратилась  она  в  Долину  Мертвых  Дымов,  Тотенраух.  Вот  так  вот,  -  слегка  взгрустнувший  проводник  присосался  к  горлышку  винной  емкости. 
На  стоянке  путешественников  воцарилась  тишина.  Травник  шевелил  палкой  угли  в  костре,  Адольфиус  задумчиво  ковырялся  в  носу,  Николас  разглядывал  погибшую  куропатку,  а  Густав…  Густав,  сложив  сцепленные  замком  ладони  на  выпиравшем  из-под  рясы  животе,  интенсивно  крутил  большими  пальцами,  выдавая  тем  самым  напряженную  работу  мозга. Его  решение  созрело  через  три  минуты.
-  Мне  нужно  туда  попасть.
-  ???
-  Я  должен  там  побывать,  -  Шлеймниц  внимательно  посмотрел  на  фамулуса:  дойдет  до  того,  или  нет? 
Николас  сдвинул  очки  к  переносице,  прищурился,  но,  промолчал.
Эммерик  поперхнулся  вином.
-  Ты  что,  с  ума  сдурел?  Ведь  сказано:  проклятое  место!  Или  в  святые  метишь?
-  Нет,  -  субдьякон  продолжал  сверлить  взглядом  своего  помощника.  -  Возможно,  там  есть  что-то  интересное. Не  дергайся,  Эммерик,  на  само  плато  я  не  полезу.  Посмотрю,  погуляю  вокруг…  а  к  закату  вернусь.  Вы  останетесь  ждать.  И  давай  без  уговоров  обойдемся,  не  трать  зря  время...
Л’Ашьери  поднялся.
-  Я  отправлюсь  с  тобой.  И  давай  обойдемся  без  уговоров.  Одному  в  горы  идти  нельзя,  говорят – примета  плохая. Только бы  неплохо  сначала  перекусить.
Густав  неохотно  согласился.  Старик  показал  себя  неплохим  товарищем  и  молчальником:  спокойно  занимался  своими  делами  (собирая  травы  в  широкую  сумку,  как  и  студиозус,  помечал  стилом  на  куске  пергамента  где  и  что  нашел),   не  командовал,  не  брюзжал  и  не  жаловался,  прошлые  времена  в  пример  не  ставил,  охотно  помогал,  если  просили…  И  он  прав – вдвоем,  все-же  безопасней.  Вот  только…  Шлеймницу  требовалось  остаться  одному,  хотя бы  на  час.  Для  того,  что бы  призвать  Дух  Максимилиана.  А  тут   опять…  Ладно,  если  не  выйдет  этим  днем,  то  попробуем  нынешней  ночью…       


                ***
После  короткого  спуска,  за  Желтой  Горой,  вновь  начался  подъем,  в  этот  раз – по  давней  каменной  осыпи,  на  которой  уже  росла  чахлая  трава  и  редкие  кривые  деревья. Чем  ближе  Густав  и  Л’Ашьери  подходили  к  Мертвому  плато,  тем  больше  у  них  под  ногами  хрустело  костей. И  не  только  птичьих,  но  и  звериных.  Кроме  этих  неприятных  звуков,  тишину  предгорья  нарушало  лишь  комариное  пение,  да  трескотня  крыльев  многочисленных   стрекоз. Солнце  спряталось  за  низкими  сизыми  облаками,  до  которых,  казалось,  можно  дотянуться  рукой,  добавляя  окружающему  пейзажу  мрачности  и  угрюмости. 
Перед  поднявшимися  на  седловину  распадка  студиозусом   и  травником  открылся  удручающий  пейзаж  Мертвого  Плато. Оно  имело  форму  неправильного  овала,  словно  чья-то  гигантская  ступня  оставила  здесь  свой  след,  утопив  камень  среди  скал. И  растянулось  слева  направо  примерно  на  милю,  а  до  противоположного,  отвесного,  склона  Хоэ-Вартэ  по  прямой,  казалось,  идти  совсем  близко,  всего  несколько  сот  ярдов. Немногочисленные  сосны,  ютившиеся  по  обе  стороны  горной  впадины,  пугали  своими  мертвыми  сучьями,  зеленея  лишь  верхушками  крон.  А  в  середине – черные  огарки  пней,  да  несколько  обгорелых  стволов  былых  исполинов,  редкими  скорбными  столбами  все  еще  торчавшие  среди  бледной  травы  и…  выбивавшихся  из-под  земли  тонких  струек   сизовато-желтого  дыма.
И  еще -  чужеродное  зеленое  пятно,  чудом  уцелевшее  в  этом  проклятом  царстве  смерти.  Огромный  дуб,  стоявший  на  западном  краю  Плато,  окруженный   лужайкой  с  невысокой  травой,  до  которого,  от  седловины,  где  стояли  путешественники,  было  чуть  менее  тысячи  футов.
Густав  перевел  дух.  Пузо  и  одышка  все-таки  мешали.
-  Как-то  неуютно  здесь,  -  алхимик  зябко  повел плечами,  но...  тут  он  увидел  то,  от  чего  сердце  заколотилось  возле  горла.
-  Не  нравится  мне,  -  поделился  впечатлением  Л’Ашьери. -  Проклятое  место,  прежний  милитарий  верно  сказал.         
-  Ветер  нам  в  спину.  Может,  пройдем  до  того  дуба? -  Шлеймниц,  уже  охваченный  азартом  исследователя,  настроился  решительно.
-  А  смысл?  -  басовитый  голос  травника  звучал  скептически. -  Что  нового  увидишь  там,  чего  не  видно  здесь?
-  Ну… -  студиозус  наклонился  и  вырвал  из  почвы  низкорослый   кустик,  обросший  мелкими  белыми  цветами.  -  Как  ты  называешь это  растение,  травник?
Старик  хмыкнул.
-  Степной  волчатник.  Хорош  при  глистах  и  запорах.  У  тебя  что?  Солитер?  Судя  по  брюху…
-  Да  нет же, -  субдьякон  стряхнул  землю  с  пучка  коротких  толстых  корней.  – Это  Стеллера[167].  Она  растет  только  там,  где  есть  бериллиевая  руда.  Ты  понимаешь?
Л’Ашьери  озадаченно  почесал  левую  бровь.
-  Понимаю.  Серьезное  открытие.  Баронство  может  стать  богатым.  А  сколько  отличных  мечей  и  доспехов…  Ты  это  хотел  сказать?
-  Ммм…  не  совсем.  Но,  и  это – тоже.  Если  только  найду  достаточно  богатую  жилу,  -  алхимик  уже  хотел  начать  спуск  на  Плато,  но  травник  его  притормозил.
-  Подожди, юнгерменн,  -  старик  указал  посохом  на  наружный  склон.  – Давай  сначала  глянем  с  этой  стороны.  Если  руды  действительно  много,  то  волчатник  ее  покажет  и  здесь.  А  потом  можно  и  внутрь  заглянуть…  посмотреть,  что  там,  рядом  с  дубом  растет.
-  Да,  ты  верно  говоришь, -  Густав,  еще  раз  посмотрел  на  дуб,  на  струйки  ядовитого  дыма,  засунул  выдранный  куст  себе  в  поясной  кошель.  -  О  безопасности  следует  подумать  серьезнее…  вдруг  ветер  изменится? 
Травник  оказался  прав.  Кустики  стеллеры  начали  попадаться  ярдов  через  двести.  Но  склон  с  наружной  стороны  оказался  очень  крутой,  без  веревки  и  крюков  здесь  не  подняться.  Тем  не  менее,  Шлеймниц  внимательно  осматривал  породу.  Серый  гранит  чередовался  с  проплешинами  кварцита  и  базальта,  изредка  оживляясь  проблесками  касситерита  или  цинковой  обманки[168].  Время  от  времени  алхимик  наклонялся,  поднимал  осколки  камней,  осматривал  их,  и,  разочарованно  отбрасывал  в  сторону.  Попадалась  всякая  ерунда:  кварциты,  шпат,  гематит… Оставив  Л’Ашьери  на  месте,  где  на  противоположной  стороне  скал  рос  зеленый  великан,  он  прошел  еще  с  полсотни  ярдов,  прежде  чем  ему  попалось  что-то  стоящее.  Правда,  не  берилл,  но…
В  этот  раз  студиозус  поднял  еще  один  кусок  дымчатого  шпата,  размером  с  кулак…  и  неожиданно  удивился  его  весу.  Камень  оказался  очень  тяжелым.  Настолько,  что  Густав  заподозрил  внутри  него  золото.  Или  свинец.  Да,  какие-то  нити  золотистого  цвета  на  одной  из  сторон  проблескивали…  Субминистратум  оглядел  место.  Рядом  нашлось  еще  несколько  подобных  булыжников,  настолько же  увесистых,  как  и  первый.  Убедившись,  что  их  не принесло  сюда  ледником,  а  они  откололись  от  ближайшей  скалы,  Шлеймниц  поспешил  обратно.
-  Ну  как?  -  встретил  его  вопросом  скучающий  травник.  -  Нашел  что-то?
-  Да  ничего  интересного,  бериллов   нет,  -  студиозус  присел  на  валун,  пытаясь  отдышаться.  -  Нужно  спуститься  на  Плато…  Может  там?
-  Тогда  чего  расселся? -  Л’Ашьери  взмахнул  посохом.  -  Скоро  темнеть  начнет,  а  нам  еще  к  стоянке  топать.
-  Ага.  Сейчас,  отдохну  немного,  подожди  пару  минут.

В  том  месте,  где  они  нашли  первый  куст  стеллеры, что-то  неуловимо  изменилось. Вроде  и  ветер  дул  в  прежнюю  сторону,  и  облака  так же  висели  прямо  над  головой…  но  алхимик  чувствовал  внутреннее  беспокойство,  такое,  словно  кто-то,  затаивший  неистовую  злобу,  смотрел ему  в  спину  сквозь  арбалетный  прицел. 
Густав  недовольно  покрутил  головой,  скинул  заплечную  котомку,  порылся,  вытащил  льняную  нижнюю  рубаху,  развернул  ее,  положил  на  землю,  аккуратно  отвернул  длиные  рукава  в  сторону.  После  чего  задрал  рясу,  расшнуровал  гульфик  и,  принялся  мочиться  на  переднее  полотнище.    
Травник  заинтересованно  наблюдал  за  манипуляциями  Шлеймница. Когда  тот  закончил  свои  дела,  взявшись  после  этого осторожно  сворачивать  подол,  превращая  рубаху  в  одну  широкую  ленту  (правда,  мокрую  посередине),  Л’Ашьери  не  удержался:   
-  Что  ты  задумал,  юнгерменн?  Может,  поделишься?
Студиозус  отвлекся  от  своего  занятия.
-  Я  пойду  вниз.  Ты,  герр  Редрик,  подожди  здесь.  Из  земли  выходит  ядовитый  тухлый  газ,  мне  придется  одеть  маску.  Амонова  соль[169],  что  содержится  в  моче,  задержит  отраву.  Это  на  всякий  случай…  возле  дуба,  скорее  всего  безопасно.  Что-то  нейтрализует  яд,  может  быть -  испарения  берилловой  руды.  Но  и  ими  человеку  долго  дышать  нельзя.  Так что…
-  Да,  это  разумно, -  согласился  травник.  -  Тогда  иди,  я  буду  читать  молитву  Святому  Луллу,  дабы  он  тебя  не  оставил.  И  не  задерживайся.
Шлеймниц  кивнул,  встал  на  колени,  склонил  голову  и,  принялся  негромко  читать  «Отче  наш»,  а  затем – «Дева  Мария».  Закончив  с  этим,  алхимик  достал  из  котомки  горный  молоток,  пристроил  на  лицо  рубаху,  так,  что  она  оставляла открытыми  только  глаза,  завязал  рукава  в  узел  на  затылке,  перекрестился,  и,  начал  спуск.
Он  придерживался  внутренней  стороны  склона,  стараясь  идти  только  там,  где  росла  хоть  какая-то  трава.  Стеллера  здесь  вытягивалась  выше,  иногда  доходя  почти  до  колен  и,  кусты  стали  гуще.  Густав  внимательно  рассматривал  скалу,  пытаясь  найти  зеленоватые  вкрапления  берилла,  но  -  безуспешно.
До  большой  зеленой  лужайки  оставалось  примерно  около  сорока  ярдов,  когда  Густав  увидел  выход  жилы.  Им  оказалась  друза  мелких,  молочно – белых  кристаллов,  похожих  на  соляные  или  гипсовые  агрегации[170],  но   никак  не  на  благородный  изумрудный  блеск  истинного  царя  камней.  Студиоз,  дрожа  от  нетерпения  и  раня  пальцы,  начал  откалывать  куски  породы.  Эхо  многократно  отразило  стук  молотка,  а  потому  алхимик  вначале  даже  не  понял,  откуда  доносятся  глухие  костяные  звуки.  Он  отбил  пять  или  шесть  небольших  образцов,  прежде  чем  ему  пришло  в  голову  посмотреть в  сторону  дуба.
Теперь  стало  видно,  что  на  его  ветвях  колышутся  какие-то  громадные  желуди. Густав  опустил  молоток,  зачарованно  уставившись  на  новую  загадку  природы.  И  медленно, не  отрывая  взгляда,  осторожно  переступая  с  ноги  на  ногу,  пошел  к  уцелевшему  среди  скал  и  отравленного  воздуха  клочку  зелени. А  пройдя  двадцать  шагов – остановился.
Он  разглядел.
На  ветвях  старого  дуба,  привязанные  к  ним  кожаными  шнурками,  висели  человеческие  черепа.  Их  было  много…  десятки…  нет!  Сотни!  Разной  формы  и  размеров,  они  колыхались  на  ветру,  сталкивались  друг  с  дружкой,  выбивая  ужасающий  ритм  мелодии  смерти. Алхимик  слышал,  что  в  землях  Будды,  подобным  деревьям,  почитавшимся  святыми,  дарят  ленты,  бусы,  кольца…  Но  ТАКОЕ?
Шлеймниц  судорожно  икнул,  развернулся,  пытаясь  отыскать  взглядом  своего  спутника. 
Фигура  Рэдрика  Л’Ашьери  призывно  махала  рукой,  требуя  вернуться  на  седловину.
Студиозус  решил,  что  действительно,  пора  уходить,  и,  постепенно  ускоряя  шаг,  направился   к  товарищу. Пройдя  половину  пути,  он  почувствовал,  как  из  заложенного  носа  потекли  сопли…  дышать  стало  трудно,  перед  глазами  полетели  черные  мушки…   
А  еще  через  секунду  окружающий  мир  ушел  во  тьму.


                ***
Десятилетний  Максимилиан,  повиснув  на  шее  старшего  брата,  тискал  его  в  своих  объятиях.  Густаву  лишь и  оставалось,  что  осторожно  гладить  его  по  голове  и  спине.  Он  тоже  всегда  радовался  при  встрече  младшего…  даже  когда  тот  был  несчастным  неприкаянным  Духом.  Но  теперь…  Макс  оказался  осязаем!
Они  стояли  на  поляне,  подле  берега  небольшой  реки,  совсем  рядом  с  лодочным  причалом. Место  казалось  каким-то  знакомым.  Вокруг  росла молодая  ива,  осока,  камыш…  и  яркое,  просто  ослепительное,  синее  небо.  На  глазах  алхимика  выступили  слезы.  Наконец-то! 
Мальчик  отцепился  от  шеи  брата  и  спрыгнул  вниз.  Схватив  Густава  за  руку,  он  потянул  его  к  ближайшей  лодке.  Шлеймниц  послушно  за  ним  проследовал,  осторожно  усаживаясь  на  среднюю  банку,  и,  принимая  в  руки  весла.  Макс  сел  у  руля,  показывая  жестами:  греби!
Странно.  В  этом  Мире  не   скрипели  уключины,  не  шумел  под  ветром  камыш,  не  плескалась  волна.  Вообще…  звуки  отсутствовали.  Но  это  не  мешало  студиозусу  радоваться.  Тем  более,  поворачивая  лодку  и  оглянувшись  через  плечо,  на  том  берегу  он  увидел  ожидающих  его  родственников.  Мать.  Отца.  Совсем  молодых,  как  в  тот  год,  когда  они  расстались.  Маленькая  Барбара, наряженная   в  парадное  розовое  платьице,  задорно  смеялась  и  махала  им  рукой.  А  родители – любяще  смотрели  на  плывущих  к  ним  сыновей.  Густав  принялся  работать  веслами  изо  всех  сил.  Один  гребок.  Другой.   Третий.  Неожиданно,  двигать  руками  стало  очень  тяжело.  Они  словно  онемели  и  перестали  слушаться.
Немного  не  дойдя  до  берега,  лодка  стукнулась  носом  об  дно.  Максимилиан,  не  дожидаясь,  выскочил,  подняв  тучу  брызг,  и,  сверкая  босыми  пятками,  кинулся  к  маме  и  папе.  А  у  Густава  совсем  не  осталось  сил.  Яркое  небо  нестерпимо  жгло  глаза,  набежавшая  волна  столкнула  утлую  посудину  и,  течение  понесло  ее  прочь  от  дорогих  и  любимых,  оставляя  в  сердце  лишь  безысходную  тоску  и  боль…
Боль… 
Господи,  как  больно!

                ***
Воздух,  раздирая  гортань,  пробился  в  легкие.  Стоя  на  четвереньках,  Густав  сделал  несколько  судорожных  глотков…  а  потом  его  вырвало.  Вывернуло  наизнанку,  заставляя  блевать  желчью.  Свертываться  в  калач,  дергаться  и  кашлять,  выжимая  из  внутренностей  последние  остатки  жидкости…  Когда  судорожные  спазмы  закончились  и  в  глазах  немного  прояснилось,  то  субминистратум  тяжко  упал  на  бок,  пытаясь  прийти  в  себя,  отдышаться  и,  сориентироваться  в  окружающем.
Стоящие  почти  у  лица,  слегка  заблеванные  высокие  черные  сапоги,  показались  смутно  знакомыми. Алхимик  попробовал  приподнять  голову,  сфокусировать  взгляд…  постепенно  ему  это  удалось.
-  Слушай,  приятель,  тебе  следует  похудеть,  -  травник  невозмутимо  разглядывал  свой  изодранный  плащ,  не  обращая  внимания  на  состояние  очухавшегося  студиозуса. -  Еле  дотащил,  чуть  не  надорвался. Да… Ну  что?  Как  там  за  Гранью?  Погода  хорошая?
Густав  перевернулся  на  спину. Да  что-же  это  такое?  Господи,  за  что  посылаешь  такие  испытания?  Ведь  только - только  спасся  от  пасти  импура.  И  все…  оказывается,  Смерть  его  вновь  разыскала.
-  Что  случилось?  -  голос  субминистратума  звучал  прерывисто,  словно  стаккато   дождевых  капель  по  булыжной  мостовой.
Л’Ашьери  бросил  пришедший  в  негодность  шап  на  камни.
-  Да  ничего  особенного,  -  травник  пожал  плечами.  – Думаю,  что  эта  твоя  хваленая  амонова  соль  вступила  во  взаимодействие  с  ядовитым  воздухом  Плато.  Ветер  менялся  пару  раз,  хоть  дым  и  не  дошел…  но  ты  отравился.  И  немного  умер.  По  крайней  мере,  не  дышал…  и  сердце  не  билось…  несколько  минут.  Благодари  Господа,  что  у  меня  с  собой  оказалась  настойка  пыльцы  юкки[171], -  похлопал  по  фляге,  на  которую  Адольфиус  косился  всю  дорогу.  -  Она-то  тебя  и  спасла,  да. Как  вернемся  в  крепость – лекарю  покажись. 
Студиозус  трудно  сглотнул  вязкую  слюну.   
-  Спасибо  герр  Редрик…  за  все  спасибо…  а  плащ  я  вам  новый  куплю…
Старик  досадливо  поморщился:
-  Купишь,  лим,  купишь. Ты  лучше  скажи,  как  себя  чувствуешь?  Идти  сможешь? 
Шлеймниц  откашлялся,  попробовал  сесть:
-  Не  знаю.  Слабость…  в  руках  и  ногах.
-  Нам  нужно  быстрее  убираться  отсюда,  -  Л’Ашьери  кивнул  в  сторону  бивуака,  где  остались  Эммерик  и  Николас. -  Черепа  на  дубе  неспроста  появились.  И,  скорее  всего,  не  за  один  год.  Наши  головы  могут  послужить  новыми  украшениями.  Так  что  поднимай  свою  задницу,  отдыхать  будешь  позже,  да.  На  Патрульной  Тропе.  Если  доберемся…
Густав,  скрипя  зубами  и  покряхтывая,  сумел  подняться.  Сильно  мутило,  желудок  прыгал  где-то  в  районе  горла,  то и  дело  норовя  выскочить  наружу;  ноги  дрожали,  руки – тряслись…  Старик,  оглядев  студиозуса,  скептически  фыркнул,  передал  свой  посох.
-  Пошли.  И  постарайся  не  упасть.  Иначе  шею  свернешь  так,  что  никакая  юкка  не  поможет,  да.
Они  начали  спускаться  с  седловины.  Правой  рукой  алхимик  опирался  на  палку,  а  левой – на  локоть  травника.  До  Желтой  горы,  утеса,  сложенного  из  переливчатых  слоев  лимонного  кварца,  отсюда  идти  около  мили.  От  утеса  и  до  стоянки –   примерно  столько же.  А  до  Патрульной  Тропы,  дороги,  по  которой  рыцари  и  кутилёры  раз  в  два – три  дня  объезжали  предгорья  Долины  -  еще  пара  миль.  Погода  пасмурная…   стемнеет  быстро.  Нет,  не  успеют,  -  Шлеймниц   прикинул в  уме  скорость,  время  и  расстояние. 
Из  сил  он  выбился,  едва  они  спустились  с  распадка.
-  Подожди,  старик, -  Густаву  не  хватало  воздуха,  он  часто  дышал  ртом,  словно  страдал  последней  стадией  чахотки.  -  Дай…  отдышусь…  и  мне…  нужно…  помолиться…
Л’Ашьери  досадливо  цыкнул  зубом,  выражая  свое  неодобрение,  но,  тянуть  алхимика  перестал.  Студиозус  осторожно  опустился  на  колени,  накинул  на  голову  капюшон  рясы,  перекрестился,  тихо  зашептал:
-  In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen.
Травник  прислушался.  Субминистратум  сначала  прочел  молитву  Пресвятой  Богородице,  затем – девяностый  псалом,  перейдя  от  него  к  Давидовскому,  а  потом –  молитву  о  странниках,  причем,  со  своими  купюрами:  вставив  что-то  о  бурях  и  ветрах,  о  скорейшем  возвращении  в  Граубург  Эммерика  с  Николасом,  о  коротком  пути  им  самим  и  о  встрече  со   спутниками  до  наступления  ночи.  Алхимик  закончил  свою  прекацию  чтением  «Credo»[172],  в  очередной  раз  сотворил  крестное  знамение,  и,  встал  на  ноги. Выглядел  он  теперь  гораздо  лучше.
-  Все,  я  готов,  герр  Рэдрик. -  Можем  двигаться  дальше.


                ***
К  тому  времени,  как  пасмурный  сумрак  дня  перешел  в  вечернюю  полутьму,  Густав  и  травник  углубились  в лес,  стоящий  за  Желтой  горой.  Идти  стало  тяжелее,  и  без  того  невысокая  скорость  стала  еще  меньше.  Студиозус  старался  изо  всех  сил,  получалось  плохо.  Сил  осталось  чуть-чуть.  Единственное,  чем  он  себя  утешал  (и  потому  не  впадал  в  отчаяние),  так  это  тем,  что  слуг  Азазеля  по близости,  скорее  всего  нет,  и  визит  на  Плато  людей  остался  ими  незамеченным. Иначе…  тут  у  него  по  спине  пробегали  мурашки…  он   и  Рэдрик  сейчас  бы  истекали  кровью  и  дерьмом  сидя  на  колу,  а  их  бессмертные  Души  пошли  в  услужение  жрецам  Мглы. 
Лес  наливался  серыми  тенями.  Цвета  поблекли,  деревья,  казалось,  опустили  уставшие  за  день  ветви  на  долгожданный  отдых,  стих  щебет  птиц,  пришло  время  свиста  нетопырей. Густав,  каким-то  непостижимым  чутьем,  понимал,  что  они  идут  по  краю  Реальности. Казалось,  сделай  он  несколько  шагов  в  сторону,  как  вновь  окажется  за  Гранью,  в  Мире  Духов,  потусторонних  существ,  беглецов  из  Ада  и  заблудившихся  между  Мирами  Сущностей.  Пропитанный  летними  запахами  воздух  гудел  от  напряжения,  словно  запутавшийся  в  крепкой  паутине  шмель.  У  алхимика  иногда  возникало  ощущение,  что  он  проходит  сквозь  нечто  плотное,  как  будто,  очутился  в  глубокой  воде  и  теперь  пытается  выбраться  на  берег. Но  шедший  рядом  Л’Ашьери  никакой  обеспокоенности  не  выказывал,  на его  бесстрастном  лице  не  дергался  ни  один  мускул.  И  Густав  вновь  успокаивался,  сосредотачиваясь  на  дороге.
До  тех  пор,  пока,  по  его  мнению,  они  не  заблудились. 
Стоянка  должна  была  появиться  еще  пару  часов  назад…  но  ни  одного  проблеска    костра,  ни  смеха  беспечных  приятелей,   ни  храпа  Адольфиуса…  Погруженный  в  сумеречную  тишину  лес  не  хотел  расставаться  с  непрошенными  гостями.  Безмолвные  сосны  провожали  случайных  свидетелей  таинства  своего  отхода  ко  сну  тяжелым  взглядом  пустых  черных  дыр    выпавших  сучьев,  да  шуршал  под  ногами  ранний  папоротник.  В  душу  алхимика  медленно  заползала  липкая  змея  страха. Он  попробовал  ускорить  шаг…  и  через  пару  минут  упал,  споткнувшись  о  ствол  перепрелой  валежины.
-  Тихо!  -  уставший  от  долгих  блужданий  не  меньше  студиозуса,  Л’Ашьери  раздраженно схватил  юношу  за плечо. 
Шлеймниц  замер.
Откуда-то  справа  послышался  звон  колокольчика.  Обычного  бубенца,  который  в  деревнях  вешают  корове  на  шею.
-  Двигай  ногами…  только  осторожно,  не  поломай  их,  -  травник,  едва  не  за  шиворот,  поволок  Густава  в  сторону  доносившихся  звуков.
И  через  пару  сотен  ярдов  они  вышли…  на  левый  берег  Яхстры.
Лесной  сумрак  отступил  прочь,  открывая  тусклое  пасмурное  небо.  Пик  Мон-Бёзенштайна,  за  который  уходило  на  отдых  Солнце,  укутался  в  туманное  покрывало,  вместе  со  своей  вершиной  пряча  и  закат.  Перед  двумя  измотанными  путешественниками  развернулась  идиллическая  картина:  пастух  гнал  свое  стадо  через  каменный  мост,  в  Браденхолле,  до  стен  деревни  осталось  пройти  не  больше  полумили.  А  чуть  левее,  на  макушке  Штайнерптау,  прочно  укрепилась  Серая  Крепость,  пытаясь  зацепить  своим  донжоном  проплывающие  мимо  облака.
-  Что  за… -  Л’Ашьери  грязно  выругался. -  Как  мы  здесь  оказались?
Густав,  не  веря  своим  глазам,  изумленно  смотрел  на  Граубург. Действительно,  как?  За  пару – тройку  часов  блужданий,  пройти  по  лесу  более  пятнадцати  миль? Это  невозможно!  Но  как  же  тогда…  Это…  Чудо  Господне?! Или  наваждение  Дьявола?
Травник  перекрестился,  негромко  зачитал  «Отче  наш».  Шлеймниц  последовал  его  примеру.  Но,  молитва  ничего  не  изменила.  Замок  по-прежнему  стоял,  коровы  неторопливо  переходили  на  ту  сторону  реки,  а  пастух – щелкал  бичом,  управляя   стадом.
-  Похоже,  Господь  услышал  твою  молитву,  -  бас  Л’Ашьери  звучал  хрипло  и  натужно,  словно  травник  нес  перед  собой  мешок  с  зерном. -  Не  знаю  другого  объяснения.  Пошли,  нужно  отдохнуть,  да.  И – рассказать  патрульным  о  том,  что  видели  на  Плато…  И  про  Эммерика  с  Николасом. 
-  Вы  правы,  герр  Рэдрик,  -  студиозус  шумно  выдохнул.  -  Надеюсь,  что  наши  товарищи  эту  ночь  переживут,  -  бросил  фразу  алхимик,  обернувшись  к  Хоэ – Варте…  после  чего  направился  к  мосту.
Новый  сюрприз  их  ожидал  в  коридоре  надвратной  башни. Караульный  усач – сержант,  провожавший  их  в  дорогу,  увидев  вернувшихся  путешественников,  широко  улыбнулся,  показывая  изрядную  нехватку  передних  зубов:
-  О!  Живые  все-таки!  Я  не  поверил  сначала...  А  ваши  друзья  переживают  так,  что  в  трактире  папаши  Хумгла  сегодня  пива  не  хватит. Через  пару  часов  вся  деревня  узнает,  как  вас  импур  сожрал. 
-  Нет,  мы  заблудились  немного,  -  старик  предупреждающе  взглянул  на  Густава.  -  Хвала Господу  и  Деве  Марии,  из  чащобы  выбрались.  А  эти  бездельники,  говоришь,  в   трактире  по  нам  поминки  справляют?
-   Ну  да, перед  комплетой  они  пришли,  -  сержант  хлопнул  травника  по  плечу.  -  Проставиться  не  забудешь?  За  второе  рождение,  а?
Л’Ашьери  фыркнул:
-  Тогда  выпивки  точно  не  хватит.  Ты  один  пьешь  столько,  как  весь  твой  десяток.  Давай,  завтра  посидим.  Устал  я.
Вояка  покладисто  кивнул.
-  Завтра,  так  завтра.  Сегодня  у  меня  все  равно  не  получится,  служба.  Удачи  вам.
-  И  тебе,  Ганс,  того же,  -  травник,  ухватив  студиозуса  за  руку,  потянул  к  стоявшему  неподалеку  двухэтажному  каменному  зданию,  где  папаша  Хумгл  держал  трактир  и  постоялый  двор.
Действительно,  Эммерик,  Николас  и  Адольфиус,  оказались  там. Они  сидели  в  компании  нескольких  крестьян,  закончивших  свои  дела  пораньше,  и  теперь  выслушивавших  дифирамбы  фамулуса  про  отважного  служителя  Лулла,  столь  рано  покинувшего  этот  Мир.  Троица,  хоть  и  навеселе,  оказалась  достаточно  трезвой,  что бы  при  виде  восставших  из  мертвых  приятелей,  сначала  умолкнуть,  потом – перекреститься,  а  затем – с  громкими  воплями  броситься  обнимать  своих  горько  оплакиваемых  спутников  похода.  Деревенские,  увидев  такой  разворот  дела,  разочарованно  подхватили  свои  кружки,  и,  переехали  за  другой  столик.  А  Густав  и  Рэдрик,  подвинув   к  себе  ополовиненные  блюда,  жадно  приступили  к  трапезе.
-  Раскажывай,  -  алхимик  ткнул  бараньей  костью  в  Проныру,  норовившему  уткнуть  нос  в  пивную  кружку.
-  Гусь! -  облат  отставил  посудину.  -  Как  ты  мог  так  поступить?!  Мое  бедное  сердце  едва  не  разорвалось  от  горя!  Вчера,  не дождавшись  вашего  возвращения,  мы  заночевали  в  лесу…  а  с  первыми  лучами  солнца,  отправились  на  Плато.  Ага.  И  что  мы  там  обнаружили?  -  Прош  нагнулся,  развязал  котомку,  и,  предъявил  взору  окружающих  изодранный  плащ  Л’Ашьери.  – Только  это!  И  никаких  следов  больше!  Кричали,  искали…  все  бесполезно,  ага.  Тогда  мы  решили  вернуться  в  деревню,  договориться  с  егерем,  и,  завтра  вновь  уйти  на  ваши  поиски.  Как  ты  мог,  ведь  я  подумал,  что  импур  пообедал  моим  лучшим  другом!
-  Ты  шкжал – вчера  заночевали  в  лесу…  а  сегодня  ушли  на  поиски?  -  оставив  в  покое  барана,  Шлеймниц  переключился  на  печеные  корнеплоды.
-  Ну  да,  -  Проныра  слегка  промочил  горло.  -  А  что?
-  А  я  думал…  -  тут  плечо  алхимика  крепко  стиснули  пальцы  Л’Ашьери. Настолько  крепко,  что  Густав  едва  не охнул  от  боли.  И  понял…  рассказывать  о  том,  что  он  и  травник  все  еще  живет  во  вчерашнем  дне…  и  КАК  они  пришли  в  Граубург…  сейчас  это  лишнее.  -  Думал,  и  сегодня  возле  Плато  нас  ждать  будете,  -  слегка  поперхнувшись,  поправился  студиозус.
-  Слава  Деве  Марии  и  архангелам!  -  подвыпивший  Эммерик  полез  обниматься  к  обросшему  серой  щетиной  травнику,  но,  оставил  эту  затею,  наткнувшись  рукой  на  полную  кружку.
-  А  как  вы?  Как  выбрались,  что  вообще  случилось?  -  Николас,  подвинув  свою  емкость  довольному  Адольфиусу, наклонился  вперед,  стараясь  заглянуть  в  глаза  патрону.  -  Ты  что-то  нашел? Не  зря  вниз  спускался?  Мы  видели  следы…
Субминистратум  достал  из  кармана  маппулу,  аккуратно  вытер  губы,  пальцы,  лишь  после  этого  вытащил  из  кошеля  несколько  камней,  усыпанных  полупрозрачными  кристаллами.
-  Нашел.  Это – бертрандит.  Не  драгоценный  камень,  конечно…  ювелиры  им  пренебрегают,  считают  не  дороже  хрусталя…  Но,  кое-что  добыть  из  него  можно.  В  общем,  предстоит  очень  много  дел.  Да.  Скажите  спасибо  герру  Рэдрику.  Без  него…  Без  его  помощи…  В  общем,  он  спас  мне  жизнь.          



         
157  -  авентайл  -  кожанный  или,  чаще  -  кольчужный  подшлемник

158  -  шап  -  короткий   (чуть ниже  пояса)  суконный  (иногда  -  шерстяной)  плащ.

159  -  дублет  -  изначально был просто кожаной рубашкой, со временем  превратившись фактически  в  кожаную  куртку  со  стёганой  подкладкой,  нередко  обшитую изнутри льном

160  -  месстре  -  «господин»  -  вежливое  обращение,  принятое  во  Фландрии,  Артуа,  Эно,  Камбрэ,  Льеже  и  Люксембурге

161  -  букв.  -  «растительная  жизнь»

162  -  в алхимической  основе всех металлов лежат три «принципа» — философская  ртуть, философская сера  и  философская  соль  - база,  в  которой свойства Сульфура и Меркурия закрепляются. Ртуть является «принципом металличности», сера — «принципом горючести»,  соль - «принцип твёрдости». Ртуть и сера образуют твёрдые вещества лишь в присутствии  третьего принципа.  Алхимические принципы, в свою очередь, образованы элементами-стихиями: ртуть содержит воду и воздух, а сера — землю и огонь. Соль - это весьма важный принцип  который относят к стихии земли. Философская ртуть и философская сера не тождественны ртути  и сере как конкретным веществам. Обычные ртуть и сера представляют собой своего рода свидетельства существования философских  ртути  и  серы  как принципов, причём принципов скорее духовных, нежели материальных.

163  -  калькарелла  -  в  Италии - печь  для  получения  серы  из  сернистой  руды.      

164  -  каменистая  соль,  горькая  сода,  белая  сода  -  имеется  в виду  каменная  соль,  глауберова  соль  и  обычная  сода  (сульфат  натрия)

165  -  каолин   -  белая  глина,  мягкая, бархатистая на ощупь,  продукт разрушения горных пород, содержащих полевые шпаты.

166  -  подобные  места  существуют  и  на  нашей  планете. Напр. – Долина  Смерти  на  Камчатке,  где  из-под  земли  выходит  сероводород,  насыщенный  цианидами.

167  -  стеллера  карликовая,  степной  волчатник -  растение  с  прямым тонким стеблем, покрытым множеством овальных листочков.  Скопления  этого  растения  указывают на то, что в данной местности залегают бериллиевые руды.

168  -  касситерит  -  «оловянный  камень»,  рудный  минерал  для получения  олова;    цинковая  обманка  -  один из наиболее часто встречающихся минералов,  блестящие  кристаллы  различного  цвета.

169  -  амонова  соль  -  аммиак

170  -  агрегации  -  скопления и срастания минеральных индивидов (кристаллов и зерен) одного и того же или разных минералов, отделенных друг от друга поверхностями раздела. Такое страстание может происходить в один или несколько этапов, образовывая разные виды агрегатов.

171  -  пыльца  юкки  -  имеет  высокое  содержание  фитостероидов,  из  которых  получают  гормональные  препараты,  применяемые  в  современной  интенсивной  терапии. 

172  - Credo  -  «Верую  во  Единого  Бога»  -  молитва,  еще  именуемая  Никейским Символом  Веры. 

173  -  бертрандит  -  минерал,  бериллиевая  руда  без  примеси  алюминия,  что  значительно  облегчает  получение  чистого  металла  бериллия.