О любви к братьям нашим меньшим

В полдень  ясного сентябрьского дня набитый пассажирами рейсовый автобус мирно полз из  новой части города в старую  его часть, расположенную на другой стороне реки Ангары. На заднем сидении, спиной к направлению движения сидели двое мужчин. Один был загорелый, лохматый и худой; но довольно крепкий и на вид ему было лет тридцать - тридцать пять. Он занимал третью часть сидения возле окна. На остальных двух третях восседал тучный и габаритный, но на вид тоже весьма крепкий мужчина лёт пятидесяти с крупными чертами лица и большим мясистым носом.   
    Автобус мягко покачивался на неровностях дороги и в такт ему покачивались эти  разные внешне пассажиры, не замечая друг друга. Казалось, что они существуют в разных пространственных и временных измерениях. Другие пассажиры либо дремали, либо отстраненно погрузились в свои думы. Ничто, казалось, не могло изменить этого состояния сонного равновесия, не лишенного какой-то странной гармонии.
    Но вот тучный мужчина резко, по-птичьи наклонил голову влево, прицелился и резко пустил свою ножищу вниз, в проход, откуда немедленно взвился обиженный собачий визг.
    Лохматый и худой пассажир тут же преобразился, полуобернулся к соседу, насколько это было возможно на его тесном месте и гневно воскликнул:
    - Зачем же вы так, зачем бить собаку? Вам что, места мало? Садитесь!
    И он действительно встал, даже вскочил, уступая тучному соседу свое место. Но тот, и не взглянув на защитника собаки, спокойно возразил, что находится на своем месте и другое ему не нужно. Это, однако, ничуть не успокоило худого и он продолжал шумно возмущаться грубостью соседа, обращаясь к нему на "Вы" и при этом безо всякой привязки к событиям почему-то величая своего тучного соседа "овцой".
    Наконец, тот тоже вспылил:
    -Если это собака твоя, то возьми ее на руки, а коли нет - сиди и помалкивай!
    -Если бы была моя, - парировал худой - я тебя уже выбросил бы из автобуса!
    Толстый пассажир, нос которого стал постепенно багроветь, возразил, явно пытаясь совладать со своим гневом:
    -Молод ты еще, меня выбрасывать, сиди и молчи, чахоточный.
    -Такой седой, а ума не нажил - не унимался худой, - Чему ты своих внуков научишь?
    -Уже научил, и не такие они у меня дураки, как ты - ответствовал, возмущенно ворочаясь всем телом его сосед.
     -Да за что ты ее ударил? - продолжал домогаться защитник собаки, которая дрожала в проходе, лишенная возможности пробраться куда-либо подальше от места схватки, - чем она перед тобой провинилась?
    -Автобус для людей, - внушительным голосом ответствовал толстый, затем добавил – мешала, вот и ударил, ты будешь мешать - тебя ударю. Видно было, что толстый пассажир за ядреным словом в карман не полезет, но это ничуть не остужало праведного гнева его соседа. Окружающие -  кто молча, кто с любопытством, а кто и откровенно посмеиваясь, наблюдали за перепалкой, и даже на передней площадке автобуса оживленно комментировали события для тех, кто не  мог сам видеть происходящее.
    Наконец, какой-то мужской голос у меня за спиной принялся стыдить и увещевывать спорщиков. Я же стоял на задней площадке автобуса, лицом к лицу с ними и ...молчал. Для меня было ясно - спор их бесполезен: эти люди не слышат аргументов друг друга и, похоже, в самом деле, пребывают в каких-то разных измерениях, на противоположных сторонах в извечном поединке добра и зла.
    Действительно, думал я, а какие же внуки у этого недоброго человека - должно быть, такие же жестокие и бессердечные...
    И пока я раздумывал об этом и подыскивал слова, которыми можно было бы успокоить своих соседей, спор их довольно неожиданно прекратился, не дойдя до применения кулачных доводов.

***

    На этом, казалось бы, инцидент и иссяк, но жизнь бывает иной раз щедра на казусы, и именно так получилось на этот раз.
    В автобус, который переполз ангарский мост, на первой же остановке забрался седой человек с морщинистым лицом и набрякшими розоватыми веками. Он держал на руках маленькую, ухоженную собачку черной масти с коротким, бульдожьим носом. Пассажир с собакой на руках  почему-то пробился именно к остывающим после перепалки спорщикам, снял с рук и стал бережно подсовывать под ноги толстяку свою любимицу.
    Событие это тут же было замечено всеми рядом стоящими людьми и вызвало дружный взрыв смеха. Толстяк, не сразу обративший внимание на этот смех, узрел наконец его причину у себя под ногами, стремительно вскочил и торопливо принялся уступать хозяину собаки свое место, выдавливая себе пространство рядом, в густой массе пассажиров.
    Тот, ничего не подозревая, и даже недоумевая по поводу окружающего его веселья, с благодарностью уселся на предложенное ему место.
    Осматривая пассажиров и, видимо, принимая их улыбки за знаки  внимания к его любимице, уютно свернувшейся на его коленях он, довольно неожиданно и во всеуслышание изрек: Собака - друг человека!
    Это заявление вызвало взрыв поистине гомерического хохота среди пассажиров, а худой и лохматый защитник животных, давясь смехом, посоветовал хозяину собаки:
    -А ты это вот тому толстому объясни, может поймет...
    При этих словах тучный пассажир стал молча и бурно  протискиваться  вперед по салону, нещадно толкаясь и наступая окружающим на ноги. А словоохотливый хозяин собаки принялся рассказывать о том, какая хорошая и добрая его собака, хотя ей - бульдогу - положено быть злой; как она его прогуливает и как ему - своему хозяину - предана.
    . .. Автобус по-прежнему тащился вперёд, упорно карабкаясь на очередную гору. И продолжал в нем ехать тучный пожилой пассажир, неисправимо обделенный  такими истинно человеческими качествами, как доброта и любовь к братьям нашим меньшим.