Похмельный синдром в русской литературе

Оказывается, в России сегодняшней существует литература. Не классическая, переиздаваемая тысячи раз и выученная российскими школьниками наизусть, а современная! То есть, в России трудятся, не покладая шариковых ручек, сотни писателей! И они все пишут! И пишут невероятно много! Причем, речь не идет о потоках детективов и женских романов. Я говорю о серьезной литературе, в лучших ее соцреалистических традициях. И каждый год некое мудрое и терпеливое жюри выбирает из сотни написанных романов и повестей самого лучшего, чтобы вручить ему Букеровскую премию. В конце декабря уже ушедшего 2000 года состоялось очередное вручение Букера, которое показывали по телевидению. Это чтобы народ знал своего лучшего писателя в лицо. Процедура награждения, как принято в России в последнее время, обставлена с помпой: огромный ресторанный зал, множество вкусной еды и выпивки, торжественные речи, жующие лица писательской братии... В общем, "Пили коньяк — водки ночью не подавали" - так начинается один из первых абзацев победившего в этом году романа «Свобода» Михаила Бутова, рассказывающего о тяжелой жизни советских людей, организмы которых были значительно отравлены алкоголем.
Среди финалистов были также Леонид Гиршович ("Прайс"), Владимир Маканин ("Андеграунд, или Герой нашего времени"), Александра Васильева ("Моя Марусечека"), Виктория Платонова ("Берег"), Юрий Буйда ("Прусская невеста").
Традиционно в этот же день был назван обладатель премии "Малый Букер". Им стал Владимир Бибихин за книгу "Новый Ренессанс".
Ну-с. С официальной частью закончено. Перейдем к разбору полетов. Что же надо написать, чтобы в наше циничное время получить звание лучшего писателя года? Вам не интересно? Мне – очень!
Понятно, что прочитать все произведения настоящих писателей, сидя за океаном, практически невозможно. Но существует Интернет, на просторах которого всех номинантов на Букера можно отыскать и читать, сколько душе угодно. Чем я и ретиво занялась. Но после первых 15 минут знакомства с современной российской литературой мой энтузиазм начал уходить в песок. Во-первых потому, что романы очень длинные: тысячи страниц надо осилить. (Ну не помнят современные писатели Чехова, который предупреждал же: «Краткость – сестра таланта». Не верят в Чехова нынче, и считают, что таланту и без сестер и братьев неплохо). А во-вторых потому, что все это читать здоровому человеку нет никакой возможности. В голову после чтения закрадывается нехорошая мысль о том, что дело Достоевского живет и побеждает. А если потерпеть еще полчаса, вчитываясь в дрожащие на экране монитора строки, то захочется всплакнуть о несовершенстве человеческой природы и думать, что Вселенная чудовищно не удалась.
Букериада показала, что получить премию очень легко. Перво-наперво надо напиться до поросячьего визга, набить кому-нибудь морду, обматерить свое отражение в заплеванном предварительно зеркале, потом взять ручку и бумагу и приступать к творческому процессу. Мрак, грязь, вонь, рвотные массы, суки, кровь, загаженные сортиры, сволочи, темные дворы-колодцы, алкоголики, экскременты, проститутки, сифилис, беспросветность, тоска, тоска, тоска... Чем больше всего этого будет в вашем будущем произведении, тем выше ваш шанс получить Букера!
Убедившись, что прочитать весь это ужас и мрак у меня не получится, я решила действовать методом научного тыка: выбирать совершенно бессистемно кусочки из произведений номинантов и надеяться всеми фибрами души, что нечаянно наткнусь на что-нибудь стоящее. Вот, что в итоге получилось... Писатель Михаил Шишкин с книжкой «Взятие Измаила». Там кто-то вспоминает о своей работе столичным корреспондентом.
«Поезд подходил к Вятке в заутренней январской темноте. В туалете на полу была лужа, и приходилось стоять на каблуках, вздыбив носки. Труба слива обледенела, в глубине узкого туннеля мелькали шпалы. Вагон так качало, что струя разлеталась, обрызгивая. Воды не было, так что вышел на платформу города Кирова неумытым и с нечищенными зубами. Проветрил рот морозцем.
(...) Засыпанные снегом избы. Собачье дерьмо на подтаявшем насте. Серега повел меня по узкой утоптанной тропинке между сугробами и поваленными заборами к своей избе.
Сели за стол. Появились сковорода с картошкой и бутылка водки. Старуха ловко сковырнула козырек, налила всем по полному стакану и, буркнув что-то, выпила до дна мелкими жадными глотками. Серега опрокинул залпом свой.
Старуха облизала горлышко пустой бутылки и достала вторую. (...) Мы выпили по второй.
Дальше все вспоминается какими-то всплесками. (...) Помню, пошли еще куда-то в гости, и еще. Везде меня хлопали по плечу, чокались. Везде тыкали в фотографии, везде кого-то рожали, женили, убивали.
Вот почему-то кладбище. Пьем на чьей-то могиле. Может, его отца? Церковь без головы. Серега рассказывает, что когда-то церковь хотели взорвать и разобрать на кирпичи -- несколько раз подрывали, но у нее только купол провалился, а стенам хоть бы что. Так и стоит с тех пор.
Я хотел пойти посмотреть, что там внутри, но Серега махнул рукой:
-- Туда не войдешь! Все засрали».
Вот так прямо, натуралистично и просто надо писать про советскую жизнь! Спору нет, такая она и была, эта жизнь, загаженная, как та церковь. Но хотелось бы увидеть в книжке хотя бы следы того самого «разумного, доброго, вечного». Ан, нет! Не дождетесь! Окунайтесь, читатели в советскую пропитую, скотскую житуху, с головой, пожалуйста, ныряйте, поглубже...
Читаем дальше. Номинантка Марина Палей и ее повесть «Ланч» пишет от лица мужчины.
«...Вся моя жизнь, в ее обозримой ретроспекции, казалась мне однообразным дешевейшим блюдом, вроде вареной репы в каком-нибудь третьеразрядном буфете, -- да, миской вареной репы, которой побрезговал бы даже конюх.
Свою первую жену я не любил. (...) Я был настоящим бараном, а она была самка, и ей в тот период подходил самец не только что сходной с ней видовой, но просто любой принадлежности, в диапазоне от суслика до верблюда. Я же, повторяю, был просто бараном, то есть вариантом совсем не экстравагантным, а напротив того, расхожим, вполне даже пристойным, а также несложным в уходе. С бараньей своей колокольни я видел, что самка, существо для меня малопонятное, готова глотать, не моргнув глазом, любые экскременты моего тела и мозга, и нет такой вони и унижения, которыми существо это можно было бы оттолкнуть. Поэтому я чувствовал себя хозяином положения, а это назойливое энигматическое создание держал вроде как в подчинении. Типичное заблуждение барана! Он снисходительно наблюдает за двуногим, меняющим ему пропитанные мочой и пометом подстилки...»
Вот это образы! Вы хотели бы читать книгу про разборки человека-барана со своей самкой, и чувствовать запах гниения, тления и разложения? Я тоже не очень хочу. Б-р-р-р. Почитаем что-нибудь другое!
Номинант Алексей Слаповский, книжку которого «День денег» очень хвалили критики. Вчитываемся...
«Змей сполз с постели, воспользовался ночной посудиной с плотной крышкой (не любил дурных запахов), выпил еще воды, лег, глубоко вздохнул, послушал радио и стал тяжело, муторно задремывать. (...)
Тут в комнату вошла его жена, потомственная интеллектуалка Ольга.
-- Что, б., е. т. м., с., п. м., х. тебе? -- иронически спросила Ольга, снабжая свою речь, как многие современные интеллектуалки, забубенным матом.
-- Оля, мне плохо, -- сказал он. -- У нас там было...
-- Было? А кто ночью, е. т. м., встал и все в. на х. до капли выжрал?..
-- Мне плохо, Оля. Хотя бы бутылку пива. (...)
Помаленьку Парфен назюзился, налимонился, нарезался, нажрался, налился по уши, кричал, что удалится в леса и будет жить там в одиночестве; сердобольные товарищи внесли его в автобус, а потом даже доволокли до седьмого этажа, до дверей его квартиры, поставили у стены, нажали на кнопку звонка и, заслышав шаги, ушли».
Слаповский, оказывается, -- знаменитый в России человек. Ему критики прочили Букера! Поэтому попробуем вчитаться, вдруг поймем, за что его так ценят.
«Он начал рыться по своим карманам, по кошелькам, ящичкам стола, обыскал свою куртку и плащ жены -- и наскреб сумму, которой ему хватило на бутылку водки и бутылку вина. Купив это в круглосуточном магазинчике, он торопливо стал пить. Водка кончилась, дав ему лишь первый хороший, задумчивый хмель. Но вино подействовало на удивление сильнее, он начал раскисать -- и совсем раскис, и уже прищуривал глаз, чтоб не двоилось изображение, и покачивался перед недопитой бутылкой, решая, допить или оставить на утро. Пьяный ум рекомендовал оставить, но пьяная душа плевать хотела на ум, и Писатель допил остатки из горлышка, тут же повалившись на пол, а потом ползком, ползком -- до кушетки...»
Герои этой книжки бесконечно «жрут ханку» и бесконечно спорят, дадут им денег на выпивон или нет... Спор на эту тему у автора растянут страниц на 15, носит ядреный философский характер и не несет никакого смысла. Посему воздержусь от цитирования и прошу поверить мне на слово, что жалкие потуги создать продолжение «Москва-Петушки» Венечки Ерофеева провалились с треском.
А вот еще один номинант на Букеровскую премию. Это Валерий Залотуха с романом «Последний коммунист». Эту книгу я осилила практически целиком. Должно же было быть хоть одно произведение, прочитанное мною от корки до корки! Вот оно и стало таковым. Почему я выбрала его? Наверное, название заманчивое... Роман больше похож на сценарий фильма: никаких лишних переживаний, описаний природы -- только действия и диалоги. Пошел, сказал... Так как внутренних переживаний у героев нет, как впрочем, и ярко выраженных мыслей, нам приходится верить автору на слово об их тяжелом психологическом состоянии, происходящем от поисков себя, России, и себя в России.
О чем роман? В двух словах: у богатых свои причуды. Только не с голливудским шиком, а с русским бессмысленным, похмельным надрывом, мрачной достоевщиной и перманентной истерикой на пустом месте. Будущий сериал, который непременно снимут по этому роману можно разбить на серии, в каждой из которых будет свое увлекательное событие. Папа сына убил. Мама утопилась. Любовница сделала аборт. Лучший друг бизнесмена стал бомжом и сильно вонял, а после овладел женой героя. Причем с ее согласия. Причем согласие это имело некий высший сакральный смысл, которого я так и не уловила, потому что героиня во время акта любви очень нервничала и истерила, а потом бомжа выгнала и сказала, чтобы он исчез из их (с супругом) жизни...
Приводить цитаты из «Последнего коммуниста» я не буду. Лень, если честно. Тем более, что с прочтением этого опуса мое желание ознакомиться с русской литературой конца тысячелетия пропало окончательно и бесповоротно. До произведения победителя, оставленного мною на потом, я уже никогда не доберусь. Лучше перечитаю «Анну Каренину» в оригинале. Почему в оригинале, спросите вы? Все просто. На церемонии вручения букеровской премии в качестве подарка всем присутствующим раздавалась только что вышедшая книжка «Анна Каренина», но не Льва Толствого, а Кати Метелицы. Это комиксы. Там тоже все просто: Анна Каренина оказалось типичной голливудской звездой. Ее муж – новый русский мафиозо. Вронский - плейбой, гоняющий на "Альфа-Ромео". Все мужчины, кроме скучного Левина с "геологической" бородкой, курят сигары и разговаривают по мобильникам. Все женщины ходят с голыми спинами, вид спереди еще более привлекателен. На катке катаются исключительно на роликах. Информацию: "Я беременна. Увидимся после скачек" Вронский получает на пейджер. На заднем плане Путин в телевизоре. Финал ужасен -- на несчастную надвигается красный паровоз "Лев Толстой". Сюжет кажется глупым? Бесспорно. Но автор этого смешного произведения и не претендует на звание лучшего писателя России. И знаете что? Эту смешную вещицу хотя бы можно читать, не мучаясь приступами тошноты и головной боли. Ее и будут читать на бескрайних просторах России, в отличие от похмельно-садистских графоманских изысков или давно спившихся, или еще спивающихся писателей, соревнующихся за гордое звание лучшего, изводя тонны бумаги на описание алкогольной абстиненции целой страны и всего ее народа.
В каком-то из перелопаченных мною романов мелькнула цитата: «Нация, имеющая в алфавите букву «ы», права на существование не имеет». Буква, как буква, между прочим. Кому она мешает? А вот слово «нация» необходимо заменить на слово «литература». Такое застарелое похмелье уже пивом не вылечить. Пора русской литературе переходить на Боржоми и куриный бульон. Может быть, тогда писателей буквы родного алфавита перестанут раздражать?
2002, Чикаго