Хау ду ю ду, Виктория

Мощный мотор приглушенно гудел, оберегая чуткий предутренний сон пассажиров. Большое серебристое тело «Blue stream Grandbird» легко проходило сквозь упругую стену дождя, летело вдоль шоссе навстречу серому утру, мягко обмывая лоснящиеся бока, чуть подернутые пятнами стареющего металла. Сопки послушно расступались, обозначенные мягким  резным разноцветьем уральских лесов, замерших в предчувствии затяжных ненастий и быстрых холодов. Где-то слева по- курсу ощущалось  приближение  Большого Камня. Его хребты, менявшие скупые северные краски от синего и снежно-белого до всех оттенков красновато-бурого, минуя насыщенную зелень хвойных лесов в предгорье, всегда волновали сердца фанатичных геологов и просто бродяг в классе «Гранд  туризмо».

      
Водитель, седой дальнобойщик, такой же тертый дорогами, как его застиранная клетчатая  рубаха, в джинсах, добротно проклепанных и прошитых,- скупыми точными движениями заставлял огромную машину двигаться на крейсерской скорости, мягко и упруго проходя повороты.
Владимир ехал в этот город, с желанием  -«… войти в одну и ту же воду дважды…». И река уже не та, и людей тех, наполовину нет.


***
Эти запоздалые августовские грозы всегда несли в себе какую-то тайную грусть. Он усмехнулся, ему всегда везло на мистику, а мозг послушно и изощренно искал в явлениях тайные знаки. Все пошло как-то странно, когда летящая навстречу стена дождя как будто прогнулась, с треском полыхнув изумрудным светом,  гул мотора  странно прервался на долю мгновения, а потом перешел в другую тональность… Он пол-жизни провел в дорогах ,- немудрено, что нутром почувствовал:  мир изменился вокруг. Тем временем, они уже въезжали в город. Он придвинулся к водителю, тот бросил на него быстрый взгляд, спросил «Беломору». Владимир протянул ему «Мальборо», тупо глядя на убогую кабинку автобуса, на затертый синий полукомбез водителя, странную кепку. Тот уважительно взял сигарету, аккуратно притормаживая на разбитом асфальте, спросил: « С рейсу что ли пришел, земляк, с загранки?» Ответ замер на губах, Владимир чуть не вывалился из окна: вдоль знакомой улицы  чопорной шеренгой маршировали огромные портреты ушедших вождей.    …Водитель притормозил, надавил на затертую хромированную рукоятку дверного привода. – Ваша улица, товарищ…, как просили, щасливо вам отдыхнуть.
- Охо-хо, вот вам и страна, и город развитого социализма…


Он вышел, настороженно ступив  на городской асфальт.  Оглянулся. В знакомых образах сквозили странные черты. Мимо прошла машина с красным крестом, цвета темного какао, длинная, явно в стиле ранних 60-х, черный номерной знак. Он мысленно ахнул: «…медицинский «ЗИМ»… Фигура в белом халате на пассажирском кресле показалась до боли знакомой, хотелось  зажмурить глаза, или рвануть следом. Взял себя в руки, медленно двинулся по дощатому тротуару. Наступил на край доски. – Ах, как же неловко…- Длинная, серая, набухшая от влаги, доска приподнялась по всем законам теоретической механики,- ах, как приятно это понимание,-  с силой хлопнула, опустившись на законное свое место. Что-то с гвоздями было не ладно. Зато в голове все обустроилось, активно защелкали нейронные переключатели. Он  удержался, чуть замешкавшись и перебирая длинными ногами. Какая-то гражданка, настоящая тетя-мотя, в неряшливо завязанном платке и замызганном болоньевом плаще, обошла его, выпучив глаза и съедая  взглядом. Его любимая замшевая куртка, - старая и отменно затертая,… слава т-те х-хосподи,- хоть как-то прикрывала его скромные «Wrangler» . Но… рубашка была слишком хороша, а такие  ботинки просто не носили в этих заповедных местах. К счастью, понемногу начало смеркаться. Какие-то ранние девушки, явно комсомольского возраста, стайкой пролетели мимо него, не забыв, однако, приоткрыть рты и обстрелять его глазами. Выйдя к зданию кинотеатра, желтоватому, с белыми колоннами, он тут же затерялся в небольшой возбужденной толпе. Афиша просто оглушительно утверждала: « Все, дорогие граждане и старушки, Фантомас разбушевался!»  Зеленая маска недобро проводила его красноватыми глазами, хорошо, хоть добрый старый комиссар Жюв не обратил на него никакого внимания… Там было полно дел, более важных, чем его «прикид», столь вызывающий  в своей западной обыденности, непонятной для законопослушного обитателя славного горняцкого городка. И все же, ледяной занавес советской империи, таял на глазах, в виду «Фантомасов», и, скорее, грустно-романтичных «Искателей приключений», с неподражаемо блестящим Ален Делоном, «не пьющим одеколон».  Две афиши по углам маленького кинотеатрика, знаменовали, видимо, приход западной, франко-язычной культуры в этот странноватый евро-азиатский город-призрак. Мимо прошла парочка. Представительный мужчина высоко держал зонтик с деревянной ручкой, его зеленоватый, с отливом, плащ  логично завершала велюровая шляпа с широкими полями, дама прижималась к нему, пряча от дождя светлое пальто и пышную высокую прическу. Пахнуло «Красной Москвой». Это дорого, и публика посолидней. Дамочка, чуть улыбнувшись, с полувзгляда оценила гардероб нашего героя, стала что-то нашептывать своему солидному кавалеру. Тот рассеянно кивал, пытаясь вытащить из портмоне узкие зеленоватые киношные билеты.


Весь этот костюмированный спектакль  на фоне скромного бытия 60-х, чрезвычайно заинтриговал Владимира Иваныча.  В голове просто рвануло, как от порыва ветра, электрические витамины - зарядики  веером пробежали по его телу, однако ж, толстые подошвы английских ботинок не пропустили искру. В такие моменты он быстро соображал, отбросив сомнения. Несколько коротких минут, и длинные ноги  вынесли его к скрытой и желанной цели. Окна в здании еще светились. Уроки в школе явно шли к концу. Он пролетел вдоль коридора и замер: из-за дверей хорошо поставленный женский голос, несомненно, на приличной кафедре иностранных  языков отточенный, что-то предлагал по поводу  «home work» и прочих увлекательных «exercises»… О, великие боги, англо-саксонские, католические и православные!  Владимир задал такой вираж возле  вожделенных дверей, что чуть не столкнулся с какой-то чопорной классной дамой, которая тут же зацепилась цепким педагогическим взглядом за стильную оправу его очков, а рулоном учебных пособий - за его плечо. Вдобавок, уронила  длинную учительскую указку, отлично покрытую лаком в школьной мастерской,- к подошвам его подвернувшихся американских ботинок. Только чудом ему удалось вывернуться и испариться, поскольку со стороны бдительной педагогической дамы последовала очередь неудобно, и ни к месту, поставленных вопросов, в том числе о его чаде, будто бы находящемся в рядах ее лучших учеников.
- Где-то я ее видел,- мелькнуло в его возбужденной голове,- то ли еще будет…


Поэтому, после всех приключений, когда он все - таки дождался Ее у нижних ступенек школьного крыльца, то  испытал необыкновенное облегчение, или, скорее, радость. Но, увы, ненадолго.. – Моя плохая - хорошая училка!- Владимир чувствовал себя в полете над этим странно-призрачным городом. Но… Господа офицеры, подтяните свои ремни и поправьте золотые аксельбанты!... Зелень глаз, брызнувшая из-под тонкой оправы золотых очков, начисто снесла все его наскоро выстроенные объяснения и далеко устремленные предложения опытного дамского обольстителя.
« How do you do, Victoria Innokentjevna?...»-  выдал он, внезапно, и с сильным волнением, вспоминая старые уроки, да и загранкомандировки то ж.
 - How do you do, mister NN…- в ответе зазвенели льдинки.


  Далее, ныряя в поток скоротечных фраз, на лету подобранных слов, бурно поддавая жару из полузабытой английской поэтической лирики, он с наслаждением впитывал в себя ее образ, сотканный из легкой эротики чуть легкомысленной кофточки, спрятавшейся под форму обязательно - строгого школьного джерси, быстрого перестука тонких «шпилек», густой волны волос цвета темной меди и внимательного взгляда вдруг потемневших глаз. Понятно, имел он вид довольно подозрительного типа из западно-буржуазного вестерна,  очень далекого от образа гражданина города и члена КПСС. Возможно, была и другая причина ее странной реакции. Слава богу, он всегда чувствовал ее несоветскость и исключительно притягательную женственность, которая просто сносила им башни  уже в 9-А, пока мужская половина этого класса наскоро передирала перед ее уроком «exercises». Понятно, что дома заниматься этим было некогда. Зеленоватый, пахучий  «Вежеталь» охлаждал их  головы, а на урок нужно было проскочить без комсомольского значка, в ослепительной водолазке и пиджаке без лацканов, мимо директрисы и классной рукой-водительницы. Не все имели водолазки и пиджаки, но хотелось. Виктория Иннокентьевна была старше их на каких-то 5-6 лет. Это ж пустяки,  у них уже росли усы, точнее, пробивались.

      
     Выбросив заряд своего цицероновского красноречия, он стих. Стучали шпильки, и, возможно, его сердце. Они прошли школьный двор, здесь все было рядом, городок, как игрушечный. В свете неяркого фонаря вокруг ее головы пульсировал золотисто-бронзовый нимб.   Больше всего он боялся, что она уйдет. Как на беду, в порыве и смятении всех чувств, выдернул из кармана свой Ай-Под , и просто не смог объяснить ей назначение этой игрушки. Последний довод был, на первый взгляд, отчаянный и  самый провальный: он пригласил ее в ресторан «Красная шапочка». И все же, Амуры, эти милые существа, сделали над ними замысловатый вираж.  Виктория посмотрела на него внимательно, тихонько рассмеялась, лед таял, превращаясь в искристую зелень. А что? Она ж  не какой-то «синий чулок». По вечерам, после нудных педсоветов,  бежала домой, спасаясь, бубнила на ходу, под нос, битловские песни, шлифуя артикуляцию, неуловимые нюансы произношения. Придя домой, одевала любимую замшевую  мини - юбку, дома можно не притворяться и танцевать рок-н- ролл, сбрасывая школьно-педагогическую личину. Старая  добрая «Комета-209», исправно крутила бобины на 250 м пленки. Битлы, Стоунс, приоткрывали маленькую форточку в другой мир. О, как хотелось уйти куда-то на «Желтой субмарине»…Похоже, что этот странный несоветский дядя чем-то ее расположил, и растревожил, да и похож он на кого-то, и волнуется по- хорошему, хоть и не мальчик давно.


***
Вика родилась в небольшом уральском городке, заботливо и уютно укутанном великолепными заповедными лесами и обрамленном цепочкой неброско-экзотичных сопок. С Большой земли туда ходил один поезд, черные пузатые, шумно пыхтящие паровозы постепенно сменили на дизельно-электрическую тягу более солидных локомотивов. Отец ее, Иннокентий Иваныч, был горный инженер, не из последних. Трепетно относился к дочке, жили они без мамы, вдвоем. Отцовская мама, «бабонька», бабуля, в  чистой красоте народного характера, из первых уральских переселенок и раскулаченных, вносила устойчивость в их несложную семейную структуру, балуя и обожая единственную свою внучку, кровиночку. Поскольку там было больше бабкиной любви и старых уральских сказок, повлияло это только в лучшую сторону. Бабушка надолго пережила своего мужа, выходца из крепких крестьян соседней губернии, лишенного всего наработанного добра, брошенного системой на уральские лесоповалы и сгинувшего там навсегда. Времена изменились, жили они в большой квартире, в добротном пятиэтажном доме, отстроенном после войны немецкими военнопленными, которые и в неволе не могли строить что-либо в плохом качестве. Отец Вики по-своему смотрел на систему воспитания, не очень заботясь о советских основах. Относился к ней, в какой-то мере, как к сыну, пряча нежность в поступках, редко обнаруживая в словах. Он  решил изначально: дочка  должна быть хорошо образована. В условиях более чем скромного бытия достичь этого было непросто. Однако, глубоко затаенные гены и старания Иннокентия Иваныча, давали свои плоды. Длинный коридор,- полезная вещь в старых квартирах, - три огромных, покрашенных белой краской, встроенных шкафа занимали одну его стену. Наполовину они были забиты литературой по горному делу, геологии, минералогии, петрографии, много книг по медицине. На первом этаже удачно разместился книжный магазин, с таинственным названием «Кагиз». Пока Виктория подрастала, все хорошее, что поступало на прилавки  и под прилавки, перетекало в их большой белый шкаф, отведенный под детскую литературу и библиотеку приключений. В то время как маленькая Викуля каталась на трехколесном новеньком велосипеде по длинному коридору,- советская промышленность, наконец, убавила обороты по выпуску танков,- всегда был повод для любопытного носика залезть в белый шкаф. А там, в законном месте для книг, бабонька экономно припрятывала «Серебряное копытце» и «Кара-Кум». Вика получила семейное прозвище «Лисенок», сочетая полезное с приятным,- книги пролистывались, конфеты, нечаянно, съедались. Все происходило непринужденно.  Времена лэнд-лиза давно ушли, советский народ вспомнил русские традиции по - части всяких сладостей. Хорошую библиотеку собрать было сложно, проще - купить  «по - блату» телевизор.

   
Когда Вика подросла, отец взялся за нее основательно: «Не девка, а огонь. Хватит пока бабкиных сказок и шанег. Едем в горы !». И началось. Велосипед «Старт-шоссе», лихой, изогнутый, агрессивного желтовато-оранжевого цвета, чуть ли не единственный в городе. Школьные ухажеры, не успевая за ней, не вписывались в этот стремительный круг. Вместе с отцом крутили лед на маленьком стадионе. Быстрые походы в лес на лыжах, с рюкзаками. Только снежная пыль за спиной на спусках и огненная бронза волос, летящая из-под шапочки. До изнеможения. Учил ее разжигать костер с одной спички в мерзлой тайге. Тонкие пальцы стыли, отказывались повиноваться, а отец только посмеивался.  Иннокентий Иваныч сам подтянулся, посвежел. «Папка, ты у меня такой молодец, просто пан Спортсмен из «Кабачка», да лучше, лучше!» - смеялась Вика. Ранней осенью мотались в горы. Она узнала, что это за чудо: Большой Камень! Огромный, манящий мир открывался с его вершины. Притащили пол-рюкзака разноцветных  камней. «Сбегали» и на Золотой Палец,- какие-то зыбкие тайны струились из заброшенных штолен…  Дочь выросла, ей можно было гордиться. Бабонька, добрая душа, отчего - то изредка плакала, любуясь на внучку. Отец посматривал из-под кустистых бровей, деланно строгим голосом что-нибудь вещал, пряча улыбку за раскрытой книгой.
Годы прошли быстро. Бабонька все-таки умерла, ушла к своему деду. Поплакали, вспоминая ее уральские шаньги из таежной ягоды и запахи вареной кедровой шишки из русской печи. Иннокентий Иваныч стал седеть, уже не так лихо скрипел его кожаный старый реглан.  Весна и последние школьные экзамены. Одев длинный серый китайский плащ, отец проводил Вику на вокзал, поцеловал в родное темечко, смахнул - таки скупую слезу.
-Что ты…? Папка, родной…
- Ничего, Лисенок. Это просто ветер. Береги себя, звони, пиши…
 Упорхнула красавица из гнезда.  Система почтовых и телеграфных денежных переводов не давала сбоев. Друзья отца  по Горному институту  встретили ее в Ленинграде, но поступила она в знаменитый Университет. За пять лет она много узнала. Урал- это далеко от Питера. Или наоборот: Питер – от Урала.

     ***

 Спасибо дорогому Ш. Перро, или кому другому, но заведение «Красная шапочка» оправдало все надежды, и несбыточные тоже. Хорош-ший ресторан. Не было в винной карте французского «Бордо», и свежезапеченных перепелов, но стоял фикус в просторной кадке, белая скатерть относительно бела, а женщина, несомненно, удивительна, оф коз.  После первой бутылки шампанского они, пока вполголоса, спели маленьким хором «Yellow  submarine», и сразу  сблизились и подружились, отбивая склянки и давая полный ход. Хотя что-то легкое недосказанное витало в воздухе. – Откуда ж вы свалились, дорогой товарищ, скорее мистер NN? 


… Ее нижнее белье, с немыслимым набором застежек, крючочков и пуговиц, просто привело его в состояние полного восторга… Она же тихо смеялась над его неожиданной, но такой приятной неловкостью. Возникло обоюдное желание написать благодарственное письмо дружному коллективу фабрики «Мосшвея» и многочисленным китайским товарищам, а также женской половине Поднебесной, создающим шелковые шедевры. Причем с его стороны было высказано предложение о немедленной отправке электронного письма. -  Вот тебе, на тебе. - После жалкого лепета припертого к стенке, Виктория устроила ему подноготную, сладостно впившись в него длинными роскошными ногтями. Лекция была недолгой, но впечатляющей. Вытащили его злосчастный I- Pod. Но, к великому счастью и всеобщему, обоюдному облегчению, прекрасная «англичанка» не соотносилась с понятием  «ханжество», тупость и прочая дребедень. Умна, раскованна. В конце концов, С. Лем и А. Кларк были в определенном доступе. И вообще, петь в оригинале «Lady Madonna»…и т.д. – это уже считалось на грани фантастики. А тут такие пустяки,- люди и не такое врут. Ночь продолжалась, нарушая лишь известные законы. Время играло свои мистерии, и  с этим они лишь пытались разобраться.  Одно было понятно: не зря она попала в эту подводную лодку… Русские на борту, сэр… или на мели… А все остальное не так уж важно… И роли все разобраны, и спектакль увлекает.
- Я так устала…хочу с тобой, туда…ездить в твоем автомобиле и купаться на берегах Адриатики…ходить в ваши удивительные магазины. Просто быть другой…
- Как это сделать, я сам не знаю.
Как можно отказаться от такого подарка судьбы? Просто грех.


***
Учеба в Ленинграде шла просто полным ходом. Отец волновался, кашлял на том конце черной телефонной трубки, иногда приезжал сам. -  Лисенок мой, береги себя,- прижимал ее к груди. А тут еще появился этот львовско-польско-украинский дон-жуан. Было из-за чего волноваться отцам и многочисленным уральским теткам. Имя у него было странное, несоветское: Крис, Кристин, Христин. Иннокентий Иваныч кипятился и до этого, при любом упоминании о мальчиках,- как же, что же, это ж его маленький Лисеночек!... Но денег на юбку дал, слово – кремень! А началось все с того, что она купила себе модную замшевую мини-юбку, с бахромой, мягкую, теплую на ощупь, темно-коричневого цвета, просто мечта! Купила у фарцы. На галерею  Гостинки пошли вместе с подружкой, возбужденные предстоящей покупкой и ошалевшие от страха, что их могут обмануть.


- Не бойся, чува, бери, вещь клевая, настоящая «фирма» - уговаривал фарцовщик, ушло стреляя глазами по сторонам, - как раз будет как влитая на твою расчудесную задницу. Взяли так, от примерки в ближайшей парадной отказались. Парень, вздохнув, пошуршал своими пакетами,- В «Сайгоне» бываешь? Приходи, и подругу бери. Не пожалеешь… 
 В этой юбке заявилась на какой-то неформальный студенческий пирушник. Там они и сошлись с Крисом, разом. Потомственный, - врун несчастный и хвастун,- польский шляхтич был сражен бронзоволосой уральской красавицей насмерть. Почти. И как-то быстро выяснилось, что у него не только красивые глаза в цвет ее замшевой юбки, но и длинные, ласковые, и просто железные пальцы страстного любителя нежных зеленоглазых девушек. Явно рисуясь,- почему нет,- рассказывал, что специально  рубил лозу кривой шашкой на глухих задах старого дедовского подворья, вливая в руку железо. Многие  сгоряча обманывались, сходясь с ним в полупьяных потасовках. Дрался он из-за нее дважды. Первый-то раз было все правильно, Кристин только с ней познакомился, пришлось повоевать. Было от чего воспылать, а в его крови текло что-то особенное. Старый дед, пан Михай,  хорошо наколдовал с генофондом своего семейства.


Просто так такие девушки не падают в руки. Все произошло по элементарным законам улицы. Нужно было устранить конкурентов-ухажеров, показав свое превосходство в драке. Разборка была короткой, а результаты плодотворными. «Вже польска не сгинела…».  Свою левую он всегда приберегал напоследок, удар был всегда заключительным, как молния дедовского клинка, когда входили в последний клинч. Этому учил его дед на задворках старого сада, было жестоко, но справедливо и применялось в исключительных случаях. А случай был как раз тот. Крису тоже досталось: глаз ярко светил фонарем, рукав старой ковбойки чудом висел, рука разбита. Но радость его переполняла: зеленые глаза девушки расширились и затмили остальной белый свет, он сдался на милость Виктории. Виват!
Со второй дракой вышла отдельная история, но об этом позже.


Зыбкая, прозрачная питерская весна легко творила  чудеса, и не в первый раз. Закрутился их некнижный роман. Не красавец,-  возможно. Но:  темные волосы до плеч,-  военной кафедры на факультете не было. Длинный, поджарый до худобы, затянутый в застиранный « Wrangler», но рубашки всегда чистые, хорошо проглаженные. Зимой носил невероятное кожаное пальто, двубортное, добытое где-то в недрах питерских комиссионок. Ходил без шапки, игнорировал, уверял, что «нэма денех у бедных школярив».
   « Вы что ж, товарищ  дорогой, нкэвэдэшника на Гороховой раздели?»- в ужасе шептала она ему на ухо. « Да я там подрабатываю, девочка моя,» - подыгрывал ей Кристин, делая страшное лицо.
 В межсезонье,- старая короткая стеганая куртка, намотанный на шею длинный шарф, из которого торчит породистый нос. И взгляд, взгляд,- он смягчался и лучился, когда Виктория была рядом. Мог и вспыхнуть, как дедовский клинок, на то мог быть отдельный случай.
Ранняя осень была чудесна, в парках  осыпалось и лежало под ногами пахучее золото. Иногда они ездили куда-нибудь в Павловск, или Царское Село. Кристин начитывал ей лекции, перескакивая с одного на другое, меняя десятки тем,- его несло, он воспарял,- слова ажурно сплетались в тонкую, искусную паутину разбивателя  сердец.
- Камерон, Декамерон, Бокаччо…. Галерея Апполона Бельведерского, рыжие шустрые белки, которых они кормили с рук,- все прогулки заканчивались затяжными поцелуями на дальних аллеях. Болели распухшие губы, ломило пальцы переплетенных рук. Иногда доходило до скоротечных ссор. Крис настаивал, молодая кровь вскипала. Виктория упрямо сжимала губы, глаза темнели, ей мерещились медицинские книги из отцовского книжного шкафа, какие-то бабулины наставления. А он мчался в конец аллеи на длинных ногах, бросая над головой охапки листьев, и «рубил лозу». Возвращаясь на вечерней электричке,  тихо мирились, обнявшись на жестком желтом деревянном сидении.
- Викторья Нокентьевна, вы, - точно с Урала,- подтрунивал над ней умягченный и обласканный «беспородный» шляхтич.   –Ты - не Крис, ты - хитрый Кис,- дразнила она его.


***
К осени стало все сложней, с Балтики потянуло ненастья. Шляться по музеям надоело, просто устаешь от  красоты, есть уровень какого-то переполнения,- хочется чего-то попроще, потеплее. А в кинотеатрах в те времена кресла были, как правило, неудобные, до чрезвычайности. Безвыходная ситуация, и простые советские студенческие общежития.
В тот вечер встретились на выходе из метро на Гостинке. Крис был сосредоточен, целуясь, лишь слегка коснулся ее усами.
- Куда идем сегодня, мой безпоместный польско-советский дворянин?
- Сегодня у нас изучение особенностей внутренних покоев при дворцах славного архитектора К.И.Росси,- объявил сакраментально, без тени улыбки, мельком просматривая красные, синие, зеленоватые купюры, извлеченные из недр кожаного пальто.
- Говорите загадками, мой нежный друг,- не отставала Виктория, повисая у него на руке.
Деньги посчитали, -  хватает, но в «Баку» не пойдем,- решили дружно. Зашли напротив, в гастроном, отоварились: масло «Валио», сыр «Виола»,-  буржуйские «финики» питались неплохо.
- Это нам на завтрак.
- Завтрак аристократа, сударь…Что ты придумал, хитрый Кис?
Прошли через «Елисей» и обогатились бутылкой «Тамянки», конфетами и копченой треской в веревочной сетке. – Ну и дела – Кристин все запихал в затертый и рваный фирменный полиэтиленовый пакет, бутылка все норовила выскочить. Пришлось компании следить за этим делом.
Пересекли Невский. Крис был серьезен и галантно держал руку кренделем. Сомнамбулически двинулись через Катькин сквер. Огни уже зажигались.  Императрица властно простерла царственные юбки над придворными. Шахматисты упрямо не сдавали свои партии в пользу осени.
- Криска, правда, она, все-таки, стерва, эта медная Хозяйка?- Вику почему-то начало тихонько трясти.
Кристин, на ходу, лихорадочно обдумывал предстоящие передвижения, надеясь на вдохновение и удачу в таких делах. Вообще-то он был прагматик, но эта девушка лишила его расхожих привычек в обращении с нежным полом. Он не стал лучше, он просто стал собой. Она изменила его, ничуть не принуждая. Ее прирожденная естественность и природный ум  с редким сочетанием прекрасной женской породы приворожили традиционного эстета, коим он, в сущности, был. Знания его в различных областях человеческой культуры  были несравненно выше, чем у Вики. Но это ничуть не коробило наследника  традиций старой польской фамилии, которые не могли афишироваться в те времена. Но некоторые вещи, касавшиеся лингвистики, языков и т.д., она схватывала быстрей, на уровне редкой женской интуиции. А то, что он рассказывал, впитывалось моментально  чудесной и умной  головкой. 
Она дернула его за кожаный рукав: « Ты что, не слышишь?»
- Да, маленькая, да. Стерва она, но тетка умная была, мы с тобой в курсе.
Что-то происходило на этом пространстве чудного города, непрерывно играющего свои тайные мистерии со времен Петра. Ему, вдруг, передалась ее чуть уловимая  дрожь. Крис ощутил девушку теплым и драгоценным грузом, повисшим на его левой руке, рядышком с сердцем. Так близко он еще никого не допускал…Черная квадрига неслышно неслась в пространстве, срываясь с фасада, и накрывая своей тенью квадратную площадь сада.
- Не отпускай ее далеко от себя, мой мальчик, держи ее крепче, люби и береги !..  - сам дед Михай гнал своих  черных коней, соприкасаясь с той частью загадочного бытия, где находился его внук, как всякий человек, готовый наделать ошибок, не зная как их исправить. Кристин сморгнул, ошарашенно вглядываясь во фронтон Александринского театра. Изображение смазывалось, плыло в свете сумерек и первых фонарей, под напором свежего балтийского ветра, насыщенного жухлыми листьями и сеющим дождем. Взглянул на свою Викусю, она, как ни в чем не бывало, семенила рядом, повисая, время от времени, на его руке.
Обошли здание Театра слева, к ним бросилось несколько фигур, спросили лишние билеты,- по нулям. Все двести метров роскошной парадной улицы были освещены.
- Там за углом – булочная, надо взять «городской», Викуля. Взяли. Пошли назад. Свернули под арку.  Крис,  нервно орудуя в карманах, вытащил ключи.
-Как все понимать, Кис?
- Не бойся, маленький. Это приятель мой из гидромета,- где-то бичует в Сибири на своих речках,- просил присмотреть за комнатухой. Мы идем поливать цветы, - делов-то. Поздороваемся с соседкой. Бабуля - просто блеск: платья, шляпки, панама для лета, «Красная Москва» - «Вечерний Ленинград», иногда «Быть может…» из нашей Варшавы.
По лестнице, на второй этаж. Дверь. Прошли. Слева - узкое высокое окно, старый темный шкаф. Напротив: девочки-тростиночки из Вагановского пробегают по длинному переходу в учебный зал, за ними, подпрыгивая, поспешают юные амуры. Слышны их звонкие голоса. – Что он там возится с ключами? В длинном коридоре раздается звонок телефона. Очень громко, акустика отличная. Сердце екает. Кто-то шаркает, бубнит под нос, надвигается со стороны кухни.
- Добрый вечер, Серафима Сергевна! – Крис в самый последний момент вталкивает Вику в дружеские аппартаменты и идет расшаркиваться перед соседкой.
Виктория осматривает комнату: большой открытый стеллаж, заполненный виниловыми дисками, явно не советскими. Книги, стол, шкаф. «Hi-Fi» аппаратура на старом резном комоде. Колонки стерео. Групповая фотография Битлов. Смеются, молодые и симпатичные, черти.  Фикус в кадке. – Выставить его в коридор, польет его маленько старая дворянка.- Большой старый диван. Неплохой.
- Очаровательная женщина, эта Серафима Сергевна… Еле отлип, звала пить чай и трепаться про старый Питер… Прости, Викуль,- Кристин выглядел несколько смущенным.
 Поцелуй был долгий и нежный. Бутылка снова норовила выпасть из дурацкого пакета, горлышко нахально торчало и нарушало всю конспирацию.
- Ты думаешь, она поверила твоим басням насчет фикуса?- Вика тихонько рассмеялась, кивнув на бутылку. Дрожь никак не проходила. Аминь.


Вытащила пластинку, веселенькая обложка. «Желтая субмарина»  была ее любимой. Поцеловались, послушали дивные «Golden Slumbers» и энергетическую «Oh, darling!», в пол-звука, в треть звука. Сладкая «Тамянка»  была допита, когда коварный, но такой обходительный дамский угодник мягко опустил иглу Хай-фаевской вертушки на демократовскую «сорокопятку». …Не глядай мене тако,… и нэ люби мэ више…- солист этой группы знал толк в таких делах. Глаза Кристина горели демонически, он глядел, как надо.  От такого натиска и крепости сдавались без боя. Ее голова совсем закружилась, и не только от вина…Потом плакали, смеялись, кто как, и каждый о своем. Даже покурили немного в открытое окно. А Криса пришлось держать за длинные ноги, и он чуть не вывалился. А потом стал серьезен, обследовал, в очередной раз, сейфы своего многокарманного пальто, достал какую-то тряпку, вытащил из нее кольцо, блеснул дивный, зеленый прозрачный камень. Восхитительное. Одна лапка у камешка обломана.
-Это тебе, маленький Лисенок, в цвет твоих глаз,- одел ей на палец,- бабкино кольцо, очень старое, семейное.
-Как это, Кис, как же..?
- Ничего не бойся. Я ей все рассказывал, а она долго смотрела на твою фотографию.  Бабуля у нас старшая в семье. Умна и красива, после всех прожитых лет. Она нас благословляет. Виват, моя Виктория, девочка моя!
 Позже он ей говорил, что любит ее безоглядно, что в семье у них традиция с дедовских времен,- поклоняться, носить на руках своих возлюбленных, надо,- можно и умереть. Она поверила. Польские кони несли быстро, любилось сладко, колыхались и летели за плечами белые крылья…Нэ глядай мене тако… Это она запомнила.


***
Владимиру снилось глубокое зеленое озеро посреди таежных распадков и манящая рыжеволосая хозяйка Медной горы. Уходит и зовет, уходит и зовет… Как же не пойти,- она,- то в немыслимо прекрасном наряде конца 18 века, то обнажена, как Ева. Колыхаясь и выплывая из зыбкого сна, ощущал горячечную линию ее губ.
Шум воды в ванной, шлепанье босых ног. Запах утреннего кофе. Свежемолотый Арабика из верхнего шкафа.  Продолжались непонятные вещи, скорее, звуки. Скрип старого желтого шкафа. - Кто-то полез смотреть мои книжки, хорошо если добрый человек и книгочей, а не искатель зеленых купюр…. У бедного  шкафа в дверце не хватает нижнего стекла, оттуда всегда выпадает А. Дж. Кронин «Цитадель», старая любимая книжка, разве можно ей падать…? Обложка и так ветхая. Та-а-ак, опять все полетело сверху, что за люди, всегда хочется им посмотреть  А. Кларка «Лунная пыль», в раритетной обложке. А-я-яй, или там у меня «Кама сутра» в последнем издании? О боже, придется вставать и идти разбираться…
Желтые цифры музыкальной  «Ямахи» в зыбком мареве раннего утра, «100,40 FM», кваканье автосигнализации внизу, под окном.
***
Собирались к его родителям во Львов и на Урал, к ее отцу. Знакомиться.  Не случилось. Виктория плакала потом, и долгое время спустя. Кто-то из завистников все-таки оговорил Кристина, напел о его измене. Так и думалось потом, сквозь слезы. Она сорвалась, отомстила чисто по-бабьи, но слез только прибавилось. В один прекрасный вечер оказалась на коленях у приятеля Кристина. Поцелуи оказались нежеланны и горьки. И все. Потом она помнила только  неестественно белое, застывшее лицо Криса, разлетевшиеся космы, полоску абсолютно черных усов. Дрались они с приятелем жестоко и в кровь. Ушли, конечно, за какие-то мусорные бачки, в глубину питерских подворотен. Ослепленный ревностью, Крис не мог сосредоточиться на драке, пропускал удары, бил сам, но не видел и не чувствовал конечной цели. Все рухнуло, мир, такой прекрасный, дал трещину и перевернулся. Душа застыла, а он не чувствовал боли. Кончили это бездарное дело. Приятель нес какую-то ахинею, что «женщины уходят, а дружба мужиков остается…» Предлагал выпить за дружбу и примирение.
- Какая пошлость,- тупо текли мысли в его голове,- да нет, это не с ним, это – не про него.

 
Кое-как оттер грязь и кровь. В метро не пошел, залез в какой-то попутный троллейбус, «десятка», наверное, в сторону Староневского, там был самый скромный, простецкий, бар. Приятель пытался навязаться следом, он его грубо отшил. Просидел, никого не замечая. Тихий гул голосов подвыпивших людей, какая-то полузнакомая музыка и ударная доза алкоголя привели его организм  в какое-то подобие порядка. Кристин выпал ночь, пошел наугад, быстро трезвея, навстречу невскому ветру. Внутри было пусто и горько. Как никогда.
Ту ночь Вика вспоминала, как жуткий, нереальный сон. Друзья, они же были рядом, пытались найти Криса, помирить их, восстановить равновесие этого чудесного, гармоничного мира. Найти не смогли, он куда-то исчез. Ей стало плохо, совсем, глаза не могли удержать столько влаги. Подружки, как могли, жалели, уговаривали, стараясь успокоить. Вика хотела объясниться, она надеялась. Ничто не помогло. Он не простил и не поверил, слишком был горяч и, по сути, молод.

 Диплом защитила, как во сне, все время пила какие-то успокоительные таблетки. Приехал отец, утешал, вздыхал, много курил, смотрел на нее грустными и любящими глазами. Включил все связи, решил вопрос с распределением, увез ее на Урал. Время – это старый добрый лекарь, она не хотела в это верить. Но нужно было жить дальше.  Виктория пошла учителем в школу, считая, что ненадолго. Отец был все время рядом, больше молчал,  гладил ее, как маленькую, по голове. Однажды, договорился с друзьями, уговорил дочку съездить за хребет, на сибирскую рыбалку, как в прежние времена. Сварили знатную уху, выпили водки, Вика проплакала полночи, уткнувшись в отцовский свитер, насквозь задымленный от костра. – Ты стала совсем взрослой, Лисенок мой, и такой красивой,- отец курил, кряхтел, подбрасывал валежника в костер.
 Прошел год. Все страсти замело уральскими снегами, залило их огни львовскими западнянскими дождями. Однажды Кристин дозвонился к ней, разговор как-то не получился, слышимость была ужасная. Потом появился у них в городе, искал с ней встречи. В это время она оказалась со своим классом на экскурсии в Москве. Он не дождался, уехал. Что-то не склеилось, что-то перегорело, возможно. Больше он не звонил.
- Нашел какую-нибудь шляхетку,- горько усмехалась Вика. Каждый получил свои роли, и спектакль продолжался, несмотря на все потери, на фоне других декораций…Аплодисментов было не слышно, зрители и актеры были грустны, никто не ожидал подобной развязки.

   
***
- …Доброе утро, Вас приветствует «Серебряный дождь» с Михаилом Казинником… наплывает объемное звучание поразительно прекрасной, нежной музыки. Эт вам, дяденьки-тетеньки, не попса и не рэп. - Где я, что я…. И что пил вчера кроме чая…?   - Он бросил взгляд на журнальный столик, чуть разлепив глаза,- Как же это все странно, таких женских безделушек и милых шелковых тряпочек уже не продают в наших бутиках…Пойду, посмотрю, что там с книгами…


Рецензии
Человечество породило немыслимое количество прекрасных фраз и афоризмов. Одна из них "Остановись мгновенье, ты прекрасно", принадлежащая гениальному Гете, как нельзя, более кстати, кратко и емко характеризует Ваше произведение. Повествовательная ткань любовно прошита памятными стежками, очень знакомыми людям за сорок.
Образ главной героини исполнен генетического трагизма. Ей, как дивной бабочке уготована судьба "однодневки" с яркой, короткой жизнью, к тому же, запутавшейся в мистических темпоральных тенетах.
Все дышит затаенной, просветленной грустью по ушедшему времени, и даже, сулящий небывалое приключение прыжок туда не приносит желанной статики, он только добавляет еще большее количество противоречий и нестерпимое желание заглянуть за поворот вертлявой лесной тропинки.
По моему глубокому разумению, рассказу принадлежит хорошее будущее.
P.S. За желтый шкаф со скрипящей дверцей отдельное спасибо! Неужели у него выпало нижнее стекло?
P.P.S. Смею обратить внимание, что в начале рассказа в одном абзаце главный герой сначала обут в английские, потом в американские башмаки.
А в общем, успехов Вам и дружбы со своенравными музами.
Ваш Евгений.

Евгений Никитин 55   21.09.2013 11:10     Заявить о нарушении
C некоторой душевной дрожью,спасибо, Мастеру. За столь тонкую оценку.А шкаф-то живой и прекрасненько существует, поэтому что-то может и отваливаться. PS/ А ботинки он сменил, впопыхах. Но все равно смешно. Чтобы не было совсем уж грустно.Ваш Сергей.

Сергей Коротовских   21.09.2013 21:37   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 4 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.