В поездках бытовых

Мой двухколёсный друг так часто возил нас по просёлочным дорогам и бесконечным трассам. Мы останавливались в мотелях или кафе иногда, перекусывали, ждали, пока кончится дождь. Заезжали на заправки. Я приподнимал байк, ставил подножку и ты так смешно скатывалась вперед по сидению. Я улыбался и шёл оплачивать продолжение нашей дороги. Доставал из кармана мятые купюры, сколько - то отсчитывал, засовывал обратно, даже не сложив. Оставлял сдачу. Деньги не имели для меня значения. Не спеша плёлся обратно, отбирал у тебя тяжелый пистолет, вешал на место (я помню, ты никогда не доставала), напоминал застегнуть куртку, целовал в нос и двигал тебя обратно, на заднее. Поправлял перчатки. Как только мои руки ложились на руль, автоматом твои смыкались у меня на животе. Я включал зажигание. Ты прижималась сильнее.
Мы летели. Я подкручивал ручку газа. Выходил на прямую. В зеркало видел мельком, как у тебя летели слёзы. Все верно, красная зона на тахометре. Я улыбаюсь, выкручиваю ручку еще. Ты прижимаешься сильнее.
Или это старость, или я уже привык ездить - кроме приятной лёгкости от дороги я ничего не ощущал. Ты открыла для меня второе дыхание. Ты - сокровенный груз, который очень хочет разбиться, но ему нельзя давать делать этого.
Ты любила скорость. Ты любила экстрим без головы. Я мирился. Я любил тебя.
Так мы и коротали вечера. Я понял ещё в первый вечер - тебе не важно направление. Тебе нужно просто ехать. Ехать куда - нибудь. На скорости. И держаться за мою спину.
Во второй месяц я заметил, что взглядом ты прокручиваешь ручку газа до конца. Мои пальцы в такие моменты всегда тянулись к сцеплению.
Ты дёрнула меня за рукав, сквозь рёв мотора я пытался уловить обрывки твоих слов, но у меня не получалось. Я притормозил и повернул на обочину. Стянул шлем.
- Что ты хотела, милая?
Ты смотрела в небо.
- Софи?
- А, да. Я задумалась. Наверное, покурить.
Красные. Святой Георгий. Меня передернуло. Она вытянула из пачки штуку и зажав в зубах, полезла по карманам в поисках зажигалки.
- Прикурить?
- Пожалуй.
Я вздохнул и вытащил из косой спички. Закрыл рукой её лицо от ветра. Чиркнул серной головкой спички по краю ободравшегося от времени коробка. Ее сигарета задымила и запах начал разноситься вокруг. Я снова вздохнул. Ненавижу этот запах.
Она стояла, пускала дым вверх и медленно тянула огромными пасами в себя никотин. Её глаза... О, её невероятные ледяные глаза. Еще, она плакала. От слоя косметики слезинки сползали вниз, оставляя за собой глубокие белые борозды на её щеках. Это не от ветра. Я уже знал, как она плакала по - настоящему. И знал, что она могла плакать не из - за чего. Каким - то через чур картинным жестом я вытянул у нее из руки окурок и опустил под ноги, придавив тяжёлым ботинком. Другой рукой чуть притянул её и обнял. Пальцы её вцепились мне в спину, но лицо продолжало оставаться каменно - спокойным. Как будто бы и не было никаких слёз. Мы стояли так довольно долго. Мне никуда не надо было. Ей никуда не хотелось. Было уже довольно темно.
- Хватит, замёрзнешь, родная. И времени уже много.
Я смешно оторвал её от земли и усадил на привычное место.
- Я не хочу идти домой сегодня.
- Тогда давай заедем к тебе, возьмёшь тетради и поедем куда - нибудь. Только не очень долго. У тебя завтра контрольная.
- Ладно.
Я перекинул ногу через мотоцикл и мы снова понеслись по тёмной дороге.

Мне улыбнулась её мать, пока я стоял в узком коридоре их квартиры и держал сумку, куда летели школьные тетради, ручки, наушники, косметика и еще куча вещей неизвестного мне назначения. Она бегала туда - сюда, разговаривала с кем - то по телефону и пила кофе. Мать её встала в дверях и пристально на меня посмотрела:
- Как дела, Лёша? Все работаешь?
- Да, работаю. Сейчас на выходных.
- Молодец. Вы куда?
- В Иваново, у матери родственники сегодня.
- Хорошо. Не сидите допоздна. Завтра обещают похолодания - смотри, что бы она оделась теплее.
- Обязательно, Люда.
Она наконец собралась, кокетливо взяла меня под руку и мы вышли на стоянку. Уже почти стемнело.
- Ты очень нравишься моей маме.
- Наверное, это хорошо.
Она улыбалась. Я притянул её за локоть чуть ближе. 
Что думает обо мне на самом деле её мама? Мне двадцать шесть лет, ей всё ещё нет восемнадцати. Моя девочка всё ещё учится в школе. Только в глазах её такая тоска иногда, что я завыть готов. И ничего сделать не могу. А она натягивает меня, как струну на колонок. Подкручивая на каждом ладе. И я проваливаюсь сквозь землю, когда слышу в очередной раз: "Алексей, обними меня покрепче, пожалуйста!"