Нашла героя

Получить награду после смерти – крохотную печеньку на простреленную грудь.

Лежать с двумя гигантскими пистолетами в руках – каждый длиной от локтя до кончика указательного пальца, а глаза запали, в глазах уже никогда не будет блеска.

Маленький ребёнок поделится самым своим – сначала посмотрит, сколько у него в руке, и оставит себе три штуки, а тебе выделит одну, с отколовшимся уголком. На грудь, возле крохотной дырочки прямо в одной из клеток твоей рубашки – будто бы тебе поставили первый нолик и трепетно ждут ответного крестика, но крестик с груди перебрался на шею, а после сполз под затылок – деревянный, грязный, на разлохмаченной верёвке.

Мимо проходящий чин в специальном кепи уважительно стянет с тебя сапоги, почти новые, потому теперь собственность государства, на каждый каблук – инвентарный номер, и пусть себе ждут следующего, третьего по счёту хозяина в магазине конфиската. Чин опасливо косится на твои руки, не до конца ещё веря в твою окончательную неподвижность, – а вдруг пальнёшь?

Пистолеты так и не смогли у тебя отобрать, через час придёт старый слесарь с ножовкой – отпиливать тебе пальцы.

Он будет долго готовить себя. Сначала постоит рядом, пробуя жёлтым пальцем полотно ножовки. После завозится с папиросами, долго будет искать по карманам спички и, не найдя, конфискует последние у тебя – три штуки в засаленном коробке. Курить, думать, обволакиваться дымом, строить себе из дыма защитный скафандр – никакой совести, никакой любви, сейчас только отстранённый исполнитель, который для сохранения нервов выдумал себе, что ты теперь из дерева, просто причудливое изваяние, крови нет, а нет крови – не человек, только фигура.

И по винной пробке в каждое ухо – не слышать треска костей.

Соскользнувшее колечко со среднего пальца левой – в сапог, не оглядываясь, мимоходом, якобы поправить закрутившуюся штанину.

Школьник с разбитой губой возьмёт себе кобуру, за что получит потом от матери хлёсткую оплеуху – нечего таскать в дом вещи мертвеца.

Тот же слесарь, понукаемый чином в кепи, уже под вечер, зажмурившись, отделит от остального тела некогда буйную, нехорошую голову с ощутимой вмятиной у виска – это в детстве, сосед швырнул камень, вот, может, тогда ты и решил для себя, что.

Голова без тела кажется странно маленькой, больше всего почему-то поражают аккуратные уши в запёкшейся крови – такие детские, трогательные. Человек с такими ушами не может быть плохим, это уши музыканта, да и пальцы – из той же серии, длинные, худые, с плавными пластинками перламутровых ногтей, почти женские.

Голову – под стеклянный колпак, выставлять на железнодорожной станции в назидание, с табличкой внизу, крохотные буквы, не разобрать, но всем и так понятно, кто и за что.

Свалявшиеся вихры, окровавленный нос, торчащие от смерти скулы и зубы, как у старой рыбины, неопрятными осколками, неровный ряд под приподнявшейся губой.

Говорил возмущённо, но не довёл фразу до конца. На каком-то скучном слове приподнималась губа, веки скользнули вниз – автоматическое движение, не дать высохнуть нежной поверхности глаза, смазать его, чтобы не скрипел, – в этот момент чей-то торопливый палец испортил всю красоту плавного течения времени, нажав на выкл.

Уже мёртвый, но вцепился в рукояти так, что пришлось вот отпиливать.

В глубокой ночи, сами собой выстрелят запертые в сейфе едва поместившиеся на его полке пистолеты – с гулким грохотом, один – и через долю секунды второй. Из-под толстой двери неторопливо польётся на пол тонкая траурная ленточка дыма.

  30 сентября 2012