Что было, то было

     Я долго сомневался, стоит ли браться за этот сюжет. Потому что он связан со Сталиным. А я считаю, что и без того в наше время, в ХХI веке, в России слишком много говорят и пишут о Сталине. Кто-то даже пытается сделать из него действующий ориентир. А на мой нынешний взгляд, это - наш исторический шрам, который временами саднит, напоминая о  том, какой глубокой была рана.
     Но это на нынешний взгляд. А когда мне было около двадцати, взгляды мои были другими. И именно они диктовали мне действия, которые, видимо, не украшают мою биографию. Но я обязался говорить и писать правду.
     Сталин умер 5 марта 1953 года. Я тогда был студентом второго курса Исторического факультета МГУ. Университет ещё находился в центре города. Когда было объявлено, что открывается доступ в Колонный зал Дома Сюзов для прощания с вождём, туда двинулось столько народу, что организовать и направить эти потоки властям сразу не удалось.
     Вот и мы с друзьями к вечеру первого дня прощания попытались по Сретенскому и Рождественскому  бульварам проникнуть на Трубную площадь, откуда очередь шла уже непосредственно к Дому Союзов. Милицейское или военное оцепление нас не пустило, и это, возможно, даже спасло нам жизнь, поскольку именно на Трубной площади возникла грандиозная давка, которую потом называли даже мясорубкой. Погибли десятки, если не сотни людей.
    Но, не попав туда, я не успокоился. Стал искать другие пути к Дому Союзов. Как это я мог не попрощаться со Сталиным, который так много для нас значил!
    Подойти к Дому Союзов помимо очереди было невозможно. Все прилегавшие к нему улицы были блокированы и пропускали только служебные машины. Но я вспомнил, что мой однокурсник живёт рядом с Домом Союзов, и по паспорту с пропиской его должны пропустить. А почему я, его однокурсник, не могу пойти к нему заниматься? Вот мы вдвоём двинулись от старого здания МГУ на Моховой к улице Горького ( ныне снова Тверской). Перейдя её, мы надеялись проникнуть к очереди, которая шла по Пушкинской площади (сейчас восстановлено её историческое название Большая Дмитровка).
    На первых кордонах паспорт моего однокурсника и наши студенческие билеты действовали. Когда мы вышли на улицу Горького, я обомлел. Широкая улица была совершенно пуста. Только у поперечных улиц и переулков были видны перегородившие их грузовики и группы военных. Как будто вернулся 41-й год, и в городе объявлено военное положение, или власть опасается прорыва в центр города неуправляемых толп. Обстановка чрезвычайности давила на психику.
    В проезд Художественного театра (он же Камергерский переулок) нас пропустили. По нему мы могли пройти к дому, где был прописан мой однокурсник.  Но могли и подойти вплотную к очереди, что мы и сделали. Двигалась очередь за барьером из грузовиков, а за ним  была видна цепь милиционеров на лошадях. Препятствие казалось непреодолимым. Но мы были молоды, азартны и одержимы стремлением прорваться к сталинскому гробу. И, улучив момент, залегли под грузовиками.
    …Представьте себе ситуацию. Ты лежишь на брюхе в холодную мартовскую погоду под грузовиком. Перед твоим носом переминаются с ноги на ногу кавалерийские лошади. А совсем рядом за ними ползёт человеческий поток,  в который так хочется влиться. Есть риск получить копытом по черепу или дубинкой по шее. Но будь, что будет... И мы рванули из-под грузовиков под животами лошадей к очереди, и, нырнув в толпу, растворились в ней. Ловить и преследовать нас не стали. Так мы оказались в Колонном зале. Приглушённый свет, печальная музыка, персоны у гроба и умиротворённый старик в мундире генералиссимуса. Я впитывал всё это, но в голове пульсировала мысль: «Я выполнил свой долг, прорвался к тебе через все кордоны. И вот я здесь».
    Попрощавшись с вождём, я поехал к отцу. У него тогда уже была другая семья, но близкие  дружественные отношения сохранились. Искрений коммунист, фронтовик, он тоже переживал смерть Сталина. Написал даже слово прощания в многотиражку. Я  надеялся, что ему будет отрадно узнать, что его сын сумел поклониться вождю лично. Но его реакция была неожиданной.
   -  Вот из-за таких, как ты, люди подавили друг друга на Трубной площади. Ты думал о себе, а не о гражданской ответственности в такой горестный момент.
     Я был озадачен. Но только со временем осознал, что отец был прав – двигали мной амбиции. Как это мог я, такой-сякой, ограничиться переживаниями. Мне нужен личный контакт с кумиром. И я его добился.
    Ну, а потом кумира развенчали. Я, как и все, узнал правду о том, что было в годы культа, и переоценил многое. Но март 53-го остался со мной, как то, чего вычеркнуть нельзя.
    Что было, то было.