За краем света, Глава 5

Глава 5

Неясные дни

Настали странные дни. Внешне совершенно ничего не изменилось. Все то же шоу трумана с понедельника по пятницу… и ожидание выходных. С той июльской субботы у нас установилась негласная традиция пропивать всякую субботу. Мой священный шаббат, с подкожным трепетом я мысленно готовилась к его приближению. Я вдруг ощутила вкус жизни. Это звучит несколько неестественно, быть может, но именно эти субботние попойки вывели меня из состояния постоянного сомнамбулизма. Со мной что-то творилось. Смутное, неопределенное оно бурлило тихо-тихо в самой глубине моего глиняного тела, в которое дух входил через посредничество бутылки.
Арс не стал более сговорчивым. Видимо, он все еще неловко чувствовал себя в нашем обществе, но не пропускал ни одной встречи.
Мы пили в парке, пили на кладбищах. Мы до темноты сидели в зарослях среди крестов, надгробий и поросших плющом и дерном калиток. Это было куда веселее, чем сидение в позе лотоса в комнате с выключенным светом – медитативное поглощение райского напитка. Мне начинало сносить башню, как сносит башню людям, хоть раз проникшимся тем, что сведущие личности называют «художественной реальностью». Поэтам башню сносит по-особому. Поэты знают.
Сны, которые приходили ко мне после наших бурных сборищ, как никогда ярко сверкали – до рези в глазах, до сладостных судорог, до потери ощущения собственной телесности. Вспышки в мозгу, озарявшие тьму бытия своим чрезмерно мощным светом.
Я не могла остановиться.
Чем больше я пила, тем четче разумела разницу между сном и явью. Но прежде – прежде я проваливалась в мир безудержных грез, обнаженной алкогольной магии, такой опасной для слабого человека.
И вот – это случилось. В одно воскресное утро я проснулась и поняла, что меня, как больной, оторвавшийся от дерева лист, несет сумасшедший слепой ветер к краю бездны. И пусть бездна эта еще в туманной дали, предощущение ее слишком явно, чтобы его игнорировать. Я обняла под одеялом свое тонкое тело и закрыла глаза, вспоминая минувший сон, в котором не отдавала себе отчета в своих действиях. Что я творила? Неужели этого я хотела? Мне снился Арс. Я стояла перед ним на коленях, уткнувшись лицом в его пламенеющие чресла. Я никогда и ни с кем не делала того, что дала Арсу во сне.
Почему? «Разве я к нему что-то чувствую?» - спрашивала я себя, и не слышала ответа.
Что такое Арс? Вечно смущенный мальчишка с красивыми голубо-серыми глазами, глядящими из-под пушистых ресниц, какие мечтает иметь каждая девушка. Есть в нем что-то такое… пассивное, что обычно считается женским. Да – и улыбка у него обворожительная. Вампирская улыбка на детском лице. Такой контраст хищника с девственностью. А что есть во мне особенного? Ничего. Я обычная, каких полно. Внешне, по крайней мере. Словом, Арс. Арс – это просто Арс. Кличка собачья. Щенячья, точнее. Арс – маленький щенок. А я питаю слабость к щенкам. Но это ничего не значит. Наверно. Мало ли что в голову вдарит после изрядной дозы горячительного.
Тем не менее, меня захлестывала все возрастающая жажда, объяснить которую я не могла себе. И с нетерпением ждала я каждую заветную субботу.
В одну из таких суббот, прохладным осенним вечером, мы ехали из парка. Мы снова сидели на тройке стульев у входной двери. Только теперь Арс расположился напротив нас. Я ждала… с каким-то упрямым остервенением ждала я того, кто подтолкнет меня к нему. Его затянутые пленкой зрачки лениво поглядывали вокруг, время от времени прячась под тяжелые веки. Через несколько остановок в трамвай зашла мамаша с дитятей. Я демонстративно поднялась, уступая место, и встала рядом с Арсом, взявшись за поручень. Уж не помню, сестра подтолкнула меня к нему, или он сам предложил, но волею случая я оказалась на его коленях.
А когда это случилось, внутри меня разорвалась граната.
Сердце билось в припадке, жар ходуном ходил по телу. Размеренно покачиваясь, трамвай позволил мне насладиться рельефностью предоставленной сидушки. Я обнимала его за шею, боясь дышать слишком громко – хотя за стуком колес он все равно ничего не услышал бы. Это было дикое наслаждение, выследить и поймать которое намеренно невозможно. Я не понимала, что творилось со мной. Единственное подобное ощущение было связано с первым поцелуем. Но это событие с нынешним моим положением разделяли годы. Вспышки в мозгу, осенявшие мои сны, перетекли в реальность и возникли не в сознании, а в плоти. Я тогда еще не осознавала до конца, что в тот момент, а возможно и в какой-то другой из множества малозаметных, а ему и вовсе не заметных моментов нечаянной и постороннему глазу неуловимой близости, во мне родилась вселенная. В холодном мертвом космосе внутри гомункула, носившего имя «Кира», написанное на бумажке,  вложенной в рот, - внутри гомункула, независимо от записки с формулой, дающей неживому телу движение, возгорела искра жизни, которую никто не ждал…
В тот осенний вечер, когда мы прощались у моего подъезда, и мои губы прикоснулись к щеке Арса, лист, оторванный от древа, плюнул на предостережение и позволил ветру увлечь его за грань. Листу перестало быть важным, что с ним, больным и ненужным, может произойти.
«Куда еще хуже?» - думала я, лежа в ванной. – «Хуже только… Ничего».
Дрожащая рука набрала сообщение, и еще несколько минут потом пальцы вертели телефон, а в тишине, которую нарушало лишь капанье воды, гулкие внутриутробные стуки сердца пытались прорваться сквозь кожу, чтоб отразиться эхом от кафельных стен.
Я написала ему одно единственное сообщение в три слова. Зов, который жег мою глотку. Пламя, разлитое в крови.
Простые слова, в которых можно было усмотреть пошлость или же, наоборот, скромность (в нынешний век трудно судить объективно). Но для меня они подразумевали лишь то, что явно называли. Я написала ему, что хочу его. И это была чистая правда. Ибо назвать свое чувство иначе чем бесконтрольным слепым Желанием, бьющим наугад, без надежды и слепо полагаясь на чудо, значит слукавить. Я не знала, зачем мне это. Как со счастьем. Ведь если так посмотреть – я совершенно не знала Арса – как я могла его хотеть? Эдакий необдуманный подростковый порыв.
Арс ответил. Вполне аргументировано он констатировал, что не любит меня и не хочет… обидеть? Кажется, так он сказал. «А что такое любовь, по-твоему?» - спросила я его. «Любовь – это когда внутри что-то есть к этому человеку».
Тут мне все стало ясно. Я закрыла глаза и резко погрузилась в воду с головой.
Что я наделала? Все наши «субботники» теперь пойдут прахом… А ведь было так задорно, так легко и свободно…
А теперь – что?
Я выпускала воздух из груди…
А теперь – что?

Горечь потери, так быстро свершенной – несколько минут назад синяя птица еще сидела на расстоянии вытянутой руки, но сейчас след ее простыл – горечь потери наполнила рот.
Горечь потери сменилась горечью коньяка.
В эту ночь я спала без снов.

Надо было еще тогда порвать с ним. Забыть этот нелепый инцидент, существовать дальше по отдельности, не пересекаясь впредь. Надо. Было.