За краем света, Глава 6

Часть II

Глава 6   
 
Арс

Он курил на балконе, опершись о косяк двери и нахмурив брови. Казалось, о чем-то думал. Впрочем, сосредоточенное выражение лица присуще всем курильщикам в момент исполнения своего будничного ритуала.
Я сидела в кресле с поднятыми коленями и читала книгу. И хотя мои глаза бегали по строкам, выуживая смысл, я чувствовала, что он смотрит на меня, и никак не могла сконцентрироваться на тексте. О чем он думает?
Я часто задавала себе этот вопрос. Но это был один из тех вопросов, ответа на который для меня не существовало.
Дверь открылась, он прошел мимо меня в коридор, протягивая за собой сладковатый шлейф табачного дыма. Я знала, куда он сейчас пойдет и чем займется. Все его шаги в пределах моей квартиры были давно выверены, их направленность не менялась. Я запрокинула голову на спинку кресла и захлопнула книгу. Скука грызла меня. Надо было срочно нализаться. Запас алкоголя исчерпался еще на прошлых выходных. Я достала из шкафа джинсы и майку, переоделась и прошла мимо Арса в прихожую, к зеркалу. Включила свет. Если бы не это, Арс не заметил бы меня. Он повернул голову, резко и отрывисто спросил, куда я собралась. Видимо, мои телодвижения отвлекли его от каких-то важных дел, в которые он был погружен. Недовольно сдвинув брови, он смотрел на меня несколько секунд. «Купи мне пива», - и вновь обратился к экрану монитора.
Через двадцать минут я уже сидела в том же самом кресле, попивая вино. Начинало темнеть.

Мы прожили с Арсом три года. Моя влюбленность в него была мучительной жаждой, наваждением, избавиться от которого казалось невозможным. Он все время держал меня на расстоянии, и задача подобраться  к нему довольно долгое время представлялась мне почти невыполнимой. У Арса на то, разумеется, были свои причины. Так или иначе, но мое вожделение к нему, то самое «желание» заполучить, обонять, осязать и вкушать его всего, запереть его в самой себе, достигло предела, за которым зияла пламенеющая пропасть ада. И в этот момент шлагбаумы поднялись, границы открылись, Арс принял меня, дозволил насыщаться.
То чувство безграничной щемящей нежности, суицидально безнадежной, полуобморочной и совершенно чуждой трезвому рассудку, какое я к нему испытывала, выразилось в унизительной зависимости, которая давала мне немало поводов жалеть и ненавидеть себя, а позже – и его. Моя  сердечная ранимость как никогда возросла. Словом, в свои 23 года я была эмоционально нестабильна, как тринадцатилетняя. Уже позже я много думала над тем, что между нами свершилось, и не могла понять, что меня так задело в нем, так крепко и глубоко зацепило. Ведь по сути в Арсе не было и нет ничего особенного. Я млела от невинной прелести его лица, и даже тогда, когда лицо это осталось лишь застывшей маской, скрывающей циничность, похоть и равнодушие. Его запах сводил меня с ума; я хотела, чтобы он впитался в мою кожу, чтобы каждая ее клетка вобрала в себя и запечатлела навсегда обонятельный облик Арса. Я замирала от восторга, водя подушечками пальцев по его горячему телу. Я любовалась им эстетически, и моя болезненная страсть казалась мне чем-то скорее художественным, чем жизненным, одновременным проявлением животности и поэтического чутья. Сейчас же, анализируя все это, я пришла к выводу, что объектом моего обожествления был не Арс, не тот жестокий по незнанию мальчик, слишком простодушный, чтобы его можно было обвинить в намеренной бестактности, слишком приземленный, чтобы улавливать метафизические флюиды, пронизывавшие все мои задушевные послания, не отравленный книжным восприятием мира, не желающий сказать больше, чем сказал, не искушенный в умении во всем создавать подтексты… Нет, благоговела я не перед ним. В плену заблуждения, не желая замечать рьяную жестикуляцию разума, я думала, что виной всем моим бедам был Арс. На самом деле я поклонялась своей одержимости Арсом, влившей в мои вены свежую кровь, давшей мне еще немного творить. Появившись в моей жизни в период начала распада, Арс реанимировал во мне то, что обычно называют «душой». Я была как переполненная чаша, и я бегала за ним, предлагая испить. Я ощутила себя как никогда живой.
Я врала себе очень долго. Я не могла любить Арса, ведь истинный Арс всегда был скрыт от меня – сам в себе, и в моей иллюзии его. Я полюбила боль от неразделенной любви, голод плоти, стремящейся отдаться, быть востребованной, желанной. Создав себе образ исключительного чувства, не знающего себе равных по масштабу развертывания внутри одного человека, я полюбила и этот образ. Словом, все, что благодаря Арсу вынуло меня на краткий срок из болота обыденности – все это я и полюбила. И хотя упрямый внутренний голос, всегда задавливаемый, не переставал твердить мне, что я ошибаюсь, я затыкала уши и купалась в собственном страдании, получая от него катарсическое наслаждение.
А этот голос пытался достучаться до меня, донести правду о том, что Арс другой. Что он ничем не схож с тем Арсом, которого я себе выдумала. И это должно было произойти, всегда происходит, только я оттягивала момент, как могла. И когда это случилось, я остыла.
Я никогда не любила людей, и в этом моя беда. Люди слишком несовершенны, а я слишком слаба духом, чтобы принять несовершенство. Я могу привыкнуть, делать вид, что не замечаю, могу отворачиваться или закрывать глаза, но не приму. Я не соглашусь  с самой собой касательно этого несовершенства – оно засядет занозой в мозгу и будет нарывать. И когда-нибудь прорвет. Так и случилось. Я поняла, что не люблю Арса, и обвинила его в этом. Самой себе я внушила, что если бы он был таким, каким я хотела бы его видеть, все сложилось бы иначе, и я любила бы его. И я страшно злилась оттого, что он – другой. И задумала порвать с ним.
Вся моя нежность обратилась в жестокость. Пообтесавшись о каменное изваяние всегда непоколебимого Арса, я стала настойчиво попирать собственные идеалы. Я пыталась заставить его испытать то унижение, которое испытывала сама, носясь со своими ненужными дикими чувствами. И я добилась своего. Неожиданно оказавшись уязвимым, Арс приоткрылся мне, дав вволю насладиться своей беспомощностью. Он уговаривал меня, чуть ли не умолял, шел за мной по пятам, как побитая собачка, которую хозяин выталкивает из дома. Просился обратно. Все это забавляло меня, я смеялась нездоровым надорванным смехом. Мы поменялись местами, и я смотрела и думала: «Вот, это воздаяние тебе. Раз жизнь молчит, я сама стану мстить».
Надругательство над достоинством не прошло для Арса бесследно. В нем что-то сломалось. Если раньше он был просто невнимательным и не придавал значения многим вещам и словам, то теперь он стал холодным. Абсолютное безразличие сквозило во всех его тогдашних поступках, и все поведение говорило о том, что я для него потеряла всякую важность. Арс стал жестоким.
Соревнуясь в кровопролитности методов, мы что-то упустили. Когда все устаканилось, и шаткое равновесие воцарилось в наших отношениях, мы оба были уже другими. Стена между нами стала непроницаемой. Физическая близость – единственная близость, которая нам осталась. Да и та порой казалась мне иллюзорной. Я начинала бояться и тосковать. В какой-то момент мы отдалились друг от друга, и я оказалась в пустоте, в подвешенном состоянии: я уже не могла быть без него – слишком долго позволяя ему питаться моей кровью, я превратилась в донора. Но и с ним быть мне стало невыносимо. Это одиночество вдвоем изводило меня. И мне ничего не оставалось, кроме как пить.