За краем света, Глава 10

Книга вторая:  Пробуждение (по ту сторону света)

Зову огней скажешь ли "да"?
Круг все тесней - будь навсегда.
Не меркнет звезда, сколько б ни ждать,
И время замрет - будь навсегда.

Неведомый путь, не познана даль.
Ну да и пусть - будь навсегда.
Ветру времен имя отдать -
Будь навсегда, будь навсегда. (Пикник)

Часть III

Глава 10

Мир наизнанку

Всеобъемлющая тишина равномерного серого цвета: полутуман, полудымка. Серый недвижный воздух, наполняющий собой и составляющий все пространство. Такая тишина, наверно, бывает в палатах для душевнобольных, где стены обиты мягким материалом. Или в утробе матери. Или под тремя метрами земли. Или в ванной, когда последняя капля покидает кран и мягко разбивается о поверхность воды, в которой лежит твое тело.   
Отсутствие всякого физического ощущения. Отсутствие мысли. То ли движешься сквозь пелену, то ли висишь в ней, то ли ты просто – два глаза, запечатлевающие ее.
Мало это длилось или долго, отследить было невозможно. Чувство времени утратилось. Иногда серость становилась плотной, мрачнела и зависала чернотой. Но в этой черноте, абсолютной первобытной тьме не было страшно.
Однажды весь мир обратится во тьму, из которой вышел. Так должно быть, с этим ничего не поделаешь. «Если будет тьма, пусть остается тьма», решило то, что эту тьму осознавало.
Мало-помалу робко стали проявляться способы восприятия окружающего, которые мы называем телесными. Сенсорное восприятие возвращалось. И в какой-то миг, ставший точкой отсчета в безвременном промежутке, мое сознание проанализировало очень тихий, тяжелый, гулкий и редкий звук, доносящийся откуда-то из глубины материальной тьмы. Это были удары с огромными интервалами между этим и последующим. И не сразу дошло до меня понимание, что  не звук доносится извне, а  я нахожусь внутри – внутри собственного тела. Мое сердце пробуждалось. Оно начало биться. Медленно и слабо. Неторопливо тело словно отходило от сна, в котором пребывало. Объяснить себе нечто было крайне трудно, одно я не могла отрицать – я не стала небытием. Если жизнь и покидала меня, сейчас она снова была во мне.

Когда я пришла в себя, была глубокая ночь. Из соседних квартир и с улицы не доносилось ни звука. Я слегка повела пальцами и нащупала под ними ворс. Так и есть – мое тело продолжало лежать на ковре около дивана, там, где этим утром, а может, многими утрами раньше, я умерла.
Я долго еще продолжала лежать, прислушиваясь, обоняя. Запах Арса, который я перестала ощущать в тот вечер, когда он уехал, теперь был четким: он никуда не исчезал, он впитался во все вещи нашего жилища. Дело было во мне: что-то произошло с моими органами чувств. То, что раньше я не могла уловить, сейчас улавливала. Я знала, в каких выемках в стене, в каких углах благополучно дожидаются весны коконы с паучьим потомством. Слышала шебуршенье мыши за плитой на кухне. Улавливала дыхание из-за стен. Сильный запах Арса перекрывал многие другие запахи: одни просачивались от соседей, другие – через окна из внешнего мира, были здесь и очень слабые запахи людей, когда-то переступивших порог этой квартиры. Но запах Арса затмевал все. Даже во время своего отсутствия Арс продолжал быть здесь, я ощущала его. Я встала с пола с необычайной легкостью, почти не прилагая усилий: откуда-то взялись гибкость и невесомость тела, до сих пор мертвым грузом лежавшего на полу. Звук собственных шагов, приблизившихся к стене, далеким, едва слышным эхом отозвался в моих ушах. А это значило, что люди вообще не улавливали его: я ходила теперь бесшумно.
Я приложила ладонь к стене и закрыла глаза. Сначала не было ничего, но уже через несколько секунд под моими веками из общей серости стали возникать образы, быстро сменяя друг друга. Уже менее чем через минуту я знала, что происходит в жизни пары, приходящейся мне соседями, я видела их сны. Но они не вызвали во мне никаких эмоций. Пройдя сквозь ткань моего сознания, они рассеялись вовне. Ничто не тронуло меня. Я знала, могла рассказать, могла проанализировать, но не сочувствовать. Ничто не отозвалось во мне на увиденные мною перипетии долгих мучительных отношений, трудного детства и нынешних материальных проблем. Я бы назвала это безразличием, но это было не безразличие. Я знала, что такое безразличие, и это состояние не подходило под то, что было испытано ранее.
Я должна была понять, что случилось. Не было рядом никого, кто мог бы объяснить, что я пережила, а фактов, могущих пролить свет, оказалось крайне мало. Я ушла во тьму, вернулась и теперь вроде была жива, но с моим восприятием мира что-то резко и сильно изменилось. Оно стало иным. Физически – оно обострилось, душевно – затупилось. Словом, это была та же я… но как будто из зеркала: там, где у меня правая сторона, у нее левая. Я наоборот.
Осознание этого «переворота» еще не обозначилось ясно во мне, присутствовало только в форме догадки.
Еще одна вещь удивила меня: отсутствие чувства голода и жажды. Я прошла на кухню, достала из холодильника бутылку красного вина, откупорила и поднесла к губам. Резкий кисловатый запах, столь любимый мною в прошлом, теперь никак не отозвался в организме. «Я не хочу пить вино? Этого не может быть. Это не я».
Новое состояние удивляло, ошарашивало меня, местами даже пугало, но по большей части сильно озадачивало. Я себя не узнавала.
Более того, от тех чувств, что затопили меня тогда, толкнув на страшный шаг, будто почти ничего не осталось – только воспоминание. Казалось, это было давно, очень давно. Сейчас я бродила по квартире, касаясь вещей, и четко видела саму себя, бьющуюся в истериках, пьяную, убитую горем одиночества. Всегда тенью стоявшую за спиной Арса, блеклую, безжизненную на фоне его пышущего здоровьем тела. Словно фантом мертвеца была я при жизни рядом с Арсом – неотступно следуя всюду, и эти картины отпечатывались на стенах, на креслах – во всех комнатах.
Я легла на разобранный диван, на сторону Арса, и тепло, пахнущее им, обволокло меня. Мои веки сомкнулись, и на их поверхности, словно на полотне под лучом проектора, стали возникать картины. Несколько десятков секунд я лежала, пораженная увиденным. Но более всего меня поразило понимание того, что я видела, и сам факт этого ви;дения – я впитывала в себя сны Арса. Мир, путь в который был мне заказан, теперь не сопротивлялся, открываясь моему внутреннему взору. Не знаю, как я оценила бы увиденное, оставаясь той собой, обычной Кирой, разрываемой ненавистью и любовью, и тоской по несбыточности своих надежд. Наверно, помучилась бы еще какое-то время, обуреваемая противоречивыми чувствами, а потом снова наложила бы на себя руки. Но сейчас я не чувствовала ничего подобного. Я увидела бессознательное Арса, вобрала его в себя, и захлопнулась. Мне стало ясно, что до этого момента я не знала Арса и не могла знать Арса, и он всегда оставался бы мне чужим. Но теперь я прикоснулась к нему, и теперь была уверена: тот, из-за кого я так сильно страдала, не был Арсом, но лишь моим поверхностным искаженным восприятием его, искусственно созданным образом – я вылепила его из своих желаний, грез и страхов, и сунула ему в рот записку с магической формулой «АРС». И я думала, что это Арс, но это существо было моим созданием, а не Арсом. Я никогда не могла ненавидеть или любить Арса, потому что я никогда не осознавала Арса, Арса не было в моей жизни. И теперь, когда я стряхнула с себя сон бытия, теперь, когда мои глаза видели по-настоящему, я могла сказать ему, тому, с кем разделила столько лет своей изломанной жизни: «Здравствуй, Арс». Ведь теперь за этим именем стоял он сам.