За краем света, Глава 14

Часть IV

«…Знай, что человек, который посетил тебя
и которого ты зовешь Големом, означает
воскресение из мертвых внутри духа».
(Г.Майринк, «Голем», гл. 7, «Явь»)
Глава 14

Страдания гомункула

Моросил дождь. Временами мне казалось, что так было всегда. «Всегда» значит не всю мою жизнь, а абсолютно всегда – с начала времен. Да-да, возможно, с тех давних пор, отголоском которых являются для нас сейчас сказания древних народов о всемирном потопе, когда погасло солнце и землю окутала серая пелена небесных вод.
Моросил дождь. Не первый, не последний. Сколько еще будет таких дождей во время меня и после? Я не знаю. Никто не знает. Моя любовь к дождю безгранична. Я ощущаю ее каждой дышащей клеткой своей души. Я переполнилась ею и хочу поделиться с тобой. Все мое существо трепещет от невысказанной радости. Я оборачиваюсь и гляжу в темноту. Я вижу тебя, контур твоего тела на поверхности моей кровати. Вижу, как легко и ритмично колеблется грудь от ровного дыхания. Слышу глухой утробный стук твоего здорового сердца. Знаю температуру твоего тела. Чуть-чуть поднапрячься, и я увижу тени в твоем сознании – смену образов очередного сна. Твой сон глубок и безмятежен. «Будь спокоен милый», шепчу я, и ты улыбаешься. Я поворачиваю лицо и снова смотрю на стекло. Ручейки воды стекают по гладкой поверхности, серебрясь и отбрасывая причудливые тени на мою кожу. Я закрываю глаза и сама становлюсь дождем. Стремительно и бесповоротно срываюсь в беспросветную бездну мира, набирая скорость, не думая останавливаться. Я лечу вниз с одной единственной целью – разбиться на капли о лик земли.

За те несколько недель, что минули по возвращении Арса в наше логово, с ним случилась разительная внутренняя перемена, наложившая отпечаток на все вокруг него. Арс вдруг осознал нечто страшное, и это осознание лишило его покоя во время бодрствования в мире людей – в то самое время, когда я погружалась в сон, наполненный этими самыми тревогами. В нем ломалась перегородка, рушилась крепость, бывшая постоянным пристанищем его разума, крепость, казавшая ему и мне нерушимой. Я видела все, что с ним происходило, все его метания, похожие на невыносимый плен маленького искусственного человечка в пробирке алхимика, человечка, к которому пришло понимание своей искусственности. Он хотел кричать, но не мог, ибо лишен рта и голоса. Есть Мастер и есть гомункул, безропотно выполняющий волю Мастера, привязанный к Мастеру и не могущий творить. Созданный Богом, человек осенен Его дыханием – это его душа, трансцендентальная составляющая. Гомункул создан человеком, и лишен Я, своего духа, воли, своего – голоса. Маг волит, и материя трансформируется. Гомункул не способен волить. Любой человек, не пробужденный к истинной жизни, духовной жизни, является всего лишь гомункулом в огромной алхимической лаборатории, заперт в своей колбе и видит мир сквозь плотную стену стекла из своих иллюзорных представлений, не имея возможности и не испытывая желания прикоснуться к сути вещей. Это и понял Арс. Осмысление того, что я могу нечто, чего не может он, понимаю нечто, что недоступно ему и вижу иначе, нежели он, сводило его с ума. Нет, не зависть вихрила его раненое сознание над бездной хаоса и мрака, но лишь ощущение своей немощи и потерянности. Все это время я была далеко позади него, и в какой-то миг, который он упустил, я оказалась далеко впереди, в недосягаемости, а Арс остался в неизвестном ему, новом, чуждом и пугающем одиночестве…   

Однажды ночью, когда я читала при свете свечей, Арс вошел в залу: его глаза тлели, как угли в темноте. Измученный тяжелыми мыслями, он позабыл свое тело, оно исхудало. Он приткнулся ко мне в поиске тепла, но вдруг, вспомнив, отпрянул от моей прохладной плоти. Он молчал, но немота была красноречивее слов. И я не знала, что ответить ему. Моя рука беспомощно повисла в пустоте, так и коснувшись его – он резко шагнул в черный угол комнаты, скрывшись от моих глаз, но нет от глаз моей души. Как будто так он мог обмануть меня. Какое отчаянное заблуждение… Все его существо сжалось и трепетало. Мне показалось, он хочет бежать, и ноги готовы уже сорваться с места и нести прочь эту источенную болезнью плоть, в которой еле теплилась нормальная человеческая жизнь. Но что-то держало его тут, на расстоянии моей вытянутой руки. Какое-то сильное, непреодолимое глубинное чувство, против которого восставал, будто собравшись в последний раз до кучи, его помутненный разум. Его сухие губы дрожали, сдерживая гневный выкрик. Наконец, он нервно шагнул ко мне, вынырнул из тьмы и, вперив в меня свои глаза, полные жутью одержимости, прохрипел: «Отпусти меня».
Его ноги подкосились, щека припала к моим коленям.
- Боже, какая ты холодная… Зачем ты и меня хочешь сделать таким?
Я откинулась на спинку кресла. Мне хотелось плакать, но слез не было. Я мягко, со всей нежностью, на которую когда-то была способна Кира, гладила его волосы.
- Я ничего не делаю с тобой, Арс… ты сам все это делаешь с собой…
- Ты врешь! – в каком-то мрачном безумии выдавил он; его подбородок исходил нервной дрожью. – Если не ты, то кто? Я уже больше не знаю, кто я… мне кажется, я исчезаю, и тьма, которая нисходит с этих стен, и этой мебели, и этой тебя, поглощает меня. Я боюсь закрыть глаза. Мне кажется, я умру… и в то же время… в то же время… я как будто хочу этого. Что со мной?
- Что с тобой? Ты приближаешься к пределу, за которым инобытие, Арс. Там материальное теряет себя. А ты, так привыкший доверять своему телу, так основательно доверяющий доводам рассудка, опыта, фактов, органам чувств, ты просто… теряешься. Не понимаешь, что переживает твоя душа. И боишься этого понимания. Ты боишься не исчезнуть. Ты боишься узнать, что на самом деле ты не исчезнешь. Что это просто грань, а не конец.
- О нет, Кира… это конец. Это ты не понимаешь… То, что ты сейчас есть, то какая ты сейчас сидишь передо мной – это вовсе не ты. Это чужое, незнакомое мне существо. Это ты недооценила значение собственного тела…
Он закрыл лицо руками.
- Я не хочу видеть тебя. Почему ты не можешь исчезнуть? Лучше бы ты исчезла полностью, чем осталась тем, чем осталась… Ты никогда больше не станешь тем, что я любил в тебе. Ты – мертвец. Мертвец, умеющий летать и обходящийся без пищи. Мертвец, разучившийся плакать.
- Ты разучился плакать раньше, чем я. Ты уверен, что до сих пор еще не умер?
Он бросил на меня уничтожающий взгляд, но в следующую секунду все его существо обмякло, он стал беспомощным. Беспомощным и безумным. Ему не нужно было ничего говорить, все было ясно. Арс больше не был уверен ни в чем. В том числе, и в своей витальности.

Нам стало невыносимо находиться друг подле друга. Его страдания изводили меня, и я не могла ни помочь ему, ни спрятаться от него.
«Зачем все так случилось?» - иной раз думала я. «Зачем он не может уйти?»
А он и вправду не мог.
И осознавал это.
И ненавидел себя за это.
Мало-помалу, и я начала ненавидеть его за это.
Но в какой-то момент ненависть выключилась.
И мне стало невыносимо больно. Его боль перетекала в меня по капле. Он бледнел и истончался, а я наполнялась страданием и теплом. Я снова стала человечески теплой. А Арс… в один момент я коснулась Арса и с ужасом отдернула руку, ибо Арс остыл. Давно ли он таков? И я поняла, что переход на ту строну свершился незаметно для моих зрячих глаз. Неужели я ослепла?..