Велосипед

Из записок о минувшем

После восьмого класса отец купил мне велосипед. Вернее, отец дал деньги, а покупали велик мы с Валькой Закомолдиным, ухажёром Раи, моей сестры.
Валька был одержим техникой, в хозкладовке подвала, стайке, у него была устроена настоящая механическая мастерская. Там он вечно что-то вытачивал, сверлил, пилил, его руки и даже лицо всегда были испачканы машинным маслом. У Вальки был велосипед «ЗИЧ», полуспортивный, с ручным тормозом, с низким загнутым рулём, напоминающим бараньи рога. При езде велосипед издавал чудесное, ласкавшее слух стрекотание.

Ещё у Вальки был мотоцикл «Козёл», он гонял на нём, как одержимый. Однажды я сдуру принял его приглашение прокатиться. Я сидел сзади ни жив, ни мёртв, вцепившись в скобу, ожидая скорой гибели. Мотоцикл, издавая жуткий рёв, мчался на сумасшедшей скорости,ухарь и позёр Валька выпендривался, держал руль одной рукой, а другой якобы подкручивал что-то сбоку. Слава богу, мы остались живы.

Итак, мы с Валькой купили «ЗИФ», тяжёлый прогулочный велик с высоким прямым рулём. Он не шёл ни в какое сравнение с лёгким, изящным ЗИЧ'ем, но зато стоил чуть ли не вдвое дешевле. На ЗИЧ денег не хватало.

Я умел чуть-чуть кататься: неуверенно ездил по прямой, напряжённо вцепившись в руль, глядя не вперёд, а на ноги, крутящие педали. Через несколько дней я уже ездил почти свободно, научился объезжать препятствия, вовремя тормозить. Правда, поначалу меня постоянно тянуло въехать в каждую ямину, рытвину и колдобину, словно какая-то сила поворачивала руль в ту сторону. Однажды меня почему-то неудержимо потащило в подвал, я успел соскочить, а велосипед загремел вниз по ступенькам.
Но вскоре я уже уверенно колесил по городу, в основном по дворам и тротуарам, но иногда выезжал и на проезжую часть.

 Наступили жаркие дни, мы, трое-четверо ребят, у которых были велосипеды, начали ездить ежедневно купаться на Урал. Время на дорогу сократилось в несколько раз по сравнению с нашими пешими походами.
 Но обнаружились и некоторые неудобства, которые омрачали удовольствие от езды. Дорога к Уралу проходила по холмистой местности. Ехать под гору было наслаждением, а вот в гору… Мы медленно тащились, с усилием нажимая на педали, отчаянно вихляя бёдрами, обливаясь потом. Счастливчики на ЗИЧ'ах обгоняли нас, не прилагая особых усилий: ЗИЧ имел несколько скоростей, что значительно облегчало преодоление подъёмов.

В конце концов, мы слезали с велосипедов и шли в гору пешком, держа велик за руль. Тащиться с  велосипедом  в гору в жару было гораздо труднее, чем просто идти пешком!  Но мы мирились с этой досадной неприятностью и пешком на Урал больше не ходили. К тому же обнаружилось, что из двух дорог, ведущих к Уралу, одна, по которой мы почти никогда не ходили, потому что она была значительно длиннее другой, оказалась более пологой, и  мы стали ездить только по ней.

У меня проявился своеобразный талант: если при езде передо мной внезапно возникало препятствие, грозящее столкновением или падением (забор, ухаб, канава) я всегда успевал спрыгнуть с седла, бросая велик на волю судьбы. Я оставался цел, и велосипед, к моему (и не только моему) изумлению, тоже.

Как-то раз мы ехали по берегу Урала в поисках места для купания: на общем пляже была немыслимая теснота. Подходящего места не находилось, мы заехали довольно далеко.
Внезапно мы наткнулись на перегородившее дорогу скопление неизвестно откуда взявшихся крупных камней. В этом месте пешеходная тропинка сворачивала и опускалась  на кромку довольно глубокого овражка, а затем, через пару десятков метров, вновь поднималась на широкую ровную поверхность. Мы съехали на узкую тропинку. Справа – невысокая земляная стенка, слева – крутой откос высотой около двух метров. Ширина тропинки не более полуметра.

У меня начался мандраж, велик непреодолимо тянуло к обрыву, я вцепился в руль, чувствуя, что не смогу его удержать. Понимая, что сейчас свалюсь с обрыва, я соскочил с седла, чудом удержавшись на ногах.
 Велосипед упал в овраг вниз колёсами, подскочил на упругих шинах и повалился на бок. Хорошо, что я ехал последним, иначе бы травм не избежать. Велосипед не пострадал, если не считать небольшой восьмёрки на заднем колесе и нескольких новых царапин на раме.
 Восьмёрку на следующий день устранил Валька Закомолдин.
 — Учись, пока я жив, —  назидательно говорил он, подтягивая спицы.

Летние каникулы закончились. Осенью я покатался ещё немного, а потом повесил велосипед на крюк в прихожей. Пришла весна. Кататься бесцельно по дворам уже не хотелось, до купального сезона было ещё далеко.

Мы придумали устраивать гонки по Пушкинскому проспекту. В то время проспект ещё не был заасфальтирован, мы выбирали сухие дни и гоняли по плотному, утоптанному грунту широкой пешеходной дорожки.
Из дому мы доезжали до Дворца металлургов. Оттуда проспект шёл под уклон почти до самого заводоуправления. С этого склона мы и начинали наши гонки. Уклон был довольно крутой: даже если только чуть разогнаться, а потом совсем  не крутить педали, можно было мчаться с приличной скоростью  до  железнодорожного переезда, где уклон начинал сходить на нет. Поначалу мы так и делали, но потом этого показалось недостаточно, и мы стали разгоняться дольше.

Ощущение бешеной скорости, азарт, кураж!.. Велосипед упруго подпрыгивает на кочках, ветер поёт в ушах, треплет расстёгнутую куртку. Рот раскрывается сам собой, из глотки рвутся бессвязные звуки победной песни… Пулей мы долетали до переезда, или дальше, аж до заводоуправления.
А потом нужно было возвращаться обратно, в гору. Часть дороги мы преодолевали, с трудом нажимая на педали, привстав над седлом. Но самый крутой участок проспекта приходилось тащиться пешком, рядом с велосипедом.

Один раз мы попробовали добраться до дома в объезд по автомобильной дороге - вдоль трамвайной линии. Дорога шла от заводоуправления, мимо кинотеатра «Магнит», через одиннадцатый участок, Маяковского, до Гортеатра и дальше, известным путём, до дома.
 Движение на узкой дороге было двусторонним, грузовики, окутанные пылью, мчались совсем рядом, приходилось жаться к обочине, рискуя съехать в кювет. Напряжение было так велико, что мы приехали домой взмыленные. Больше мы таких попыток не предпринимали.

Иногда мы гоняли вниз по проспекту наперегонки. Езда под гору без тормозов вообще дело рискованное, а уж наперегонки… Мы отчаянно крутили педали, пока они не начинали проворачиваться вхолостую. Побеждал самый бесшабашный, обычно это был Генка Гвоздев. Остальные, в том числе и я, втихаря притормаживали…

Однажды Яшка Драч, идя на обгон, задел моё заднее колесо. Я ощутил  резкий,сильный толчок, велосипед содрогнулся, вцепившись в вырывающийся из рук руль, я резко нажал на тормоз. Велосипед пошёл юзом, меня выбросило на землю.
 Я упал на бок, по инерции меня протащило по земле. На секунду в глазах стало темно. Ребята остановились, подбежали с испуганными лицами. Спасло меня то, что столкновение произошло в самом начале разгона, когда мы ещё не набрали большой скорости.

Ударился я, конечно, больно, с трудом дышал, но кости были целы, а ушибы оказались незначительными. Одежда с одного боку будто сгорела, кожа в этих местах была содрана.
Велосипед валялся в стороне, вид у него был плачевный: крылья погнуты, сорвана пружина под седлом, на переднем колесе образовалась такая восьмёрка, что оно при вращении застревало в вилке. Ехать было невозможно. Кое-как дотащили велосипед до дома - несли по очереди на плечах.

Под причитания мамы ссадины обмыли, замазали йодом.  Хлопчатобумажные штаны и курточку-пиджачок починить было невозможно: уж очень большие получались заплаты. Для школы пришлось покупать новые штаны, а пиджак у меня был: ещё довоенный отцовский, тёмно-зелёного цвета, из дорогого материала в полоску, но уже сильно пошарпанный.

Через несколько дней я занялся ремонтом велосипеда. Выправил  кое-как крылья, поставил на место пружину под седлом, это  оказалось несложно. А вот с восьмёркой у меня ничего не получалось, хотя я и старался всё делать так, как меня учил Валька Закомолдин. Вальки, к сожалению, не было: он служил в армии.

Был ещё, правда,  Костя Андреев, мастер на все руки, но он уже давно откололся от нашей компании, водил дружбу с какой-то шпаной. Учился в ремеслухе, проходил летнюю заводскую практику, а по вечерам где-то шатался. Наконец, мне удалось его поймать. Он согласился наладить колесо, только с условием, что я буду давать ему велик для поездки на рыбалку. Костя очень долго возился, но восьмёрку устранил, тут же забрал велосипед и вернул его через два дня. Потом он ещё неоднократно брал велосипед и исчезал на несколько дней.
Да и кроме Кости, на моём велосипеде катались все, кому не лень. Я же остыл к нему, катался всё реже.

В угловом  подъезде жил Генка Игнатов по кличке Косой, один глаз у него неотрывно смотрел на кончик носа. У Генки  было две сестры, одна тоже косоглазая, с таким же, как у него, мучнисто-одутловатым лицом, а другая - нормальная, довольно симпатичная.

Мне не на чем было играть пластинки. Иногда я брал у Коли Кусова, старшего Толькиного брата, самодельный, натужно гудящий проигрыватель. Часто обращаться к Кольке было неудобно, и я маялся музыкальным голодом. Однажды Генка сказал, что у его тётки есть проигрыватель, и он попытается  его достать.
Он взял мой велосипед и поехал к тётке, которая жила где-то на Карадырке. Я с трепетом ждал его возвращения, но после долгого отсутствия он  вернулся без проигрывателя: тётки не было дома,  он прождал её целый день. Не оказалось её дома и на следующий день, ставни были закрыты, может уехала куда? Исколесил весь посёлок, только время потратил, ничего не узнал.
Наконец, через несколько дней он застал тётку дома, но дать проигрыватель она категорически отказалась. «Ничего, я её уломаю!» — заверил Генка. Через пару дней поездки возобновились, тётка то кочевряжилась, то исчезала.

Генка ездил на посёлок почти ежедневно. После каждой безуспешной поездки мои надежды таяли, вожделенный проигрыватель превращался в нечто ускользающе химерическое. Я уже начинал сомневаться в существовании неуловимой тётки, но Генке о своих подозрениях ничего не говорил, и он, каждый раз бодро заверяя меня, что «вот сегодня уж точно!», продолжал многочасовые поездки. Когда же я, наконец, сказал ему, что в этой истории мне мерещится какая-то лажа, он поклялся, что дело на мази и вот-вот разрешится.

Как-то я случайно встретил во дворе Нинку, Генкину сестру, и как бы походя выяснил, что тётка на Карадырке — не миф, а вот насчёт проигрывателя... По словам Нинки, тёмная бабка наверняка и слова-то такого не слыхала. Я припёр Косого с стенке, и он признался, что  придумал про тётку с проигрывателем, чтобы как следует накататься на моём велике.
Я  высказал ему всё, что я о нём думаю и послал подальше. Мне не было жалко велосипеда, на нём и так катались все, кому не лень, меня возмутило  Генкино коварство, наглое враньё. Мы и так-то не были с ним особыми друзьями, а после этого случая он стал мне просто неприятен.

Впоследствии Генка признался, что на моём велике он ездил по девкам, и смачно живописал натуралистические подробности этих встреч. Вскоре их семья  куда-то переехала.

 После окончания школы я катался на велосипеде редко, ездил только на Урал. Через несколько лет, когда я после  института работал в Новотроицке, мама отправила мой изрядно потрёпанный велик в Кишинёв своему племяннику, то есть моему двоюродному брату,  подростку лет двенадцати.
Ни велосипеда, ни иного транспортного средства у меня  не было больше  никогда.