За краем света, Глава 1

Книга первая: Человечки

…my heart is broken.
Sleep, sleep my dark angel (с)

Часть I

Глава 1

Нора

Темнота сгустилась по углам. Сумка опустилась на комод под зеркалом, и я медленно развернулась, глядя на черную фигуру без лица, смотревшую на меня с той стороны стекла.
Когда я была совсем еще девочкой, дикий страх охватывал меня, случись мне войти в неосвещенную комнату, где находилось зеркало. Страх этот подпитывался необъяснимой уверенностью, что стоит мне глянуть в зеркало, и я увижу там… Кого я там увижу? Я не знала. Догадки, одна хуже другой, толкали меня в спину, и я пробегала мимо, не поднимая глаз. Подтверждать опасения не было никакого желания. Но однажды во сне я все же попала в лапы к своему страху. Я шла по улицам опустевшего города, полуразрушенного, обветшалого и, очевидно, не ждавшего гостей. Багряное небо накрыло этот город, и деревья, лишенные лохмотьев, жавшиеся к покрошенному камню домов, протягивали ко мне свои окровавленные пальцы. Я бросилась бежать и скрылась от них в первом попавшемся доме. И тут, к своему ужасу, обнаружила, что весь дом изнутри… увешан зеркалами. Отступать было некуда, я оказалась в ловушке. Я зажмурилась, трясясь от страха. И вот в какой-то момент, видимо, перегородка внутри меня лопнула. Я вдруг поняла, что это шанс – шанс победить. И либо я сейчас уйду, и потом снова и снова буду окунаться в зазеркальный кошмар, либо, преодолев себя, посмотрю ему в глаза. И мои веки разлепились. Я стояла напротив большого зеркала, откуда на меня глядел черный человек. «Кто ты?» - спросила я его. «Ты знаешь», - ответил он. - «И всегда знала». Это был призрак. Он снова заговорил со мной. Спокойным тихим голосом он попросил меня отныне не бояться зеркал и тех, кого они скрывают. «Пойми, мы умерли. И это единственный путь вернуться в мир, который мы так любили. Не беги от нас, мы не причиним вреда. Нам так одиноко там, и мы просто хотим… общения».
Мне было лет десять. Когда я проснулась, я была уже немножко другим человеком. Я перестала отворачиваться от темной глади безмолвных стеклянных глаз.

Вот и сейчас, спустя тринадцать лет, я стояла, как тогда, будучи маленькой девочкой, и бесстрашно всматривалась в сумеречную бездну и свои очертания  в ней.
Я вернулась домой.
Мой дом. Квартира, в которой я живу. Моя нора. Да, нора. Мама так называла мое жилище, а меня – норным животным. Утром я уходила на работу, вечером возвращалась с работы и в выходные дни не казала носа наружу. Пожалуй, мама права на мой счет. Я действительно норное животное.
Повернув ключ в замке, я неспешно разделась в прихожей и прошла в ванную – руки помыть. Щелкнул выключатель, заструилась горячая вода из крана, бурля в моих ладонях. Какое приятное тепло… Затычка перекрыла слив, и вода громко застучала об облупленное дно ванны. Я снова гляделась в зеркало – на этот раз при искусственном свете. Внимательно исследуя каждую клеточку своего лица, я мысленно описывала то, что видела: грязную кожу с легким зеленовато-розовым отливом (излучение компьютера – солярий локального действия) поверх закупоренных пылью пор, осыпавшуюся на круги под глазами тушь, спутанные тусклые волосы, с месяц назад окрашенные в черный цвет. Мне не нравилось собственное лицо. Такое блеклое, измученное, говорившее: «Отвалите». Я отторгала его. Мне требовалось утопить его, смыть в канализацию потоком чистой горячей воды, отмыть до основы и спрятать основу в темноту норы. Я отвернулась от своего отражения и нырнула в глубь коридора.
Были две вещи, дарившие мне покой в течение дня. В этом сумбуре из нелепиц, называемом легко и просто «трудовые будни», в этой каше из бессмыслиц, в суматошном движении безымянных частиц размеренного и размеренно пустого человеческого существования, которое я вела, были две вещи, дававшие мне отдых – принятие ванны и сон в объятьях одеяла. Я разделась, небрежно бросив вещи в кресло, стоявшее рядом с раскладным диваном, на котором спала, и вошла в царство кафеля. Сидя на борту ванны с опущенными в прибывающую воду ногами, я расслаблялась. Состояние, когда ты перестаешь ощущать свое тело, такое плотное, тяжелое, довлеющее над тобой в течение дня, такое состояние называю я покоем. Сейчас я медленно и неуклонно приближалась к нему. Я забывала себя. Накопленное за день напряжение, смешанное со злостью, отвращением, чужими эмоциями и телодвижениями, вещами, которых касались мои пальцы, - все это утекало из моей головы. Я опустилась в ванну всем телом и прикрутила кран. Несколько последних капель сорвались вниз, и наступила абсолютная тишина. Я забыла себя, слившись с водой.   
Блаженное первобытное слияние. Я смотрела на свое тело, неестественно белое под водой, и оно казалось мне нереальным. И не принадлежавшим мне. Посторонним изображением: вот сейчас моргну, и все исчезнет.
Опустив затылок на борт ванны, я закрыла глаза и погрузилась в теплую тьму.

Оставалось несколько часов до отхода ко сну. Музыкальный центр играл Evanescence, я сидела в кресле, скрестив ноги, одетая  в бесформенную, бывшую когда-то белой майку, и попивала вино из бутылки.
В сущности, делать мне было совершенно нечего. Или, точнее, я не испытывала ни малейшего желания что-то делать. Некуда было идти, некому было звонить и незачем было включать компьютер, ведь там, в социальной сети, присутствовал соблазн ощутить бездонную тоску и одиночество. Я почти ни с кем не общалась, потому что данная потребность большую часть дня отсутствовала. В свое время я была социально активной – это длилось пару лет. Испытывая коммуникативный голод – наследие школьного времени без друзей – я знакомилась с людьми, разговаривала с людьми, сближалась с людьми и даже доверяла людям. Ныне все это осталось в прошлом. Я, насколько это было возможным, оградила свою жизнь от присутствия в ней людей. Жила отдельно и общалась только с коллегами по работе – и то лишь по рабочим вопросам. Исключения были редки. Да и чего лукавить – даже те люди, которые хвостом втянулись в мое настоящее из тех лет вербальной активности – сейчас уже не ощущали потребности в моем обществе. Все темы были исчерпаны. Так бывает, когда слишком быстро сближаешься с кем-то, и приобнажая свою сущность, растрачиваешь себя, как потом оказывается, попусту. Либо принимаешь слишком большое участие в душе другого человека – в конце концов, он никогда тебе этого не простит, стоит тебе совершить малую промашку. Стыдливость не даст вам общаться как прежде. Но пройдет время, и стыдливость сменится безразличием – так или иначе, в итоге вы оба придете к забвению друг друга. Так случилось и со мной. Когда-то у меня были друзья. Но все слова были сказаны, и остался пустой дом, негодный для встреч, не ждущий гостей и закрытый для случайных путников, проходящих мимо.   
Нельзя сказать, что я очень переживала по этому поводу. Да, было неловко от мысли, что мне нечего  им сказать. Вот они висят у меня на странице в списке друзей, а я не нахожу слов, чтобы возобновить диалог. Да и не ищу по правде. И зачем они там, когда им тоже нечего мне сообщить? Какая-то нелепая формальность – кому и зачем нужная? Я не люблю такое чувство, как неловкость. Поэтому в скором времени я перестала посещать свою страничку в сети.
Они старели с каждым днем рождения, они женились, выходили замуж, рожали детей, прелюбодействовали, разводились, умирали… Меня перестало волновать происходящее. Я всегда была одна, и только обманывала себя в те два года – в какой-то момент я это поняла: четко и безоговорочно. Нечего было далее ломать комедию, и я перестала.
В своей норе я оградила себя от жизни, насколько позволяли мои возможности: я не смотрела телевизор, не выписывала газеты, не брала листовки на улицах, не читала объявления в лифте. В общественном транспорте и на улице на мне всегда были наушники. А дома я слушала музыку или смотрела скачанный из Интернета фильм. Происходящее в мире меня не интересовало. Мне вполне хватало той грязи, которую я наблюдала, и в которой невольно принимала участие на работе. Глупо было верить, что где-то лучше, чем здесь. Я видела больных и немощных на улицах города; они хватали меня за руки, и я убегала от них. Я не хотела знать такую жизнь и приняла решение уберегать себя от нее по мере сил. Благо, норное существование вполне давало мне требуемое. Я забывала даты, не помнила событий. Все дни слились в один безликий день. И только сны, наполненные зловещей таинственностью, давали мне зыбкое ощущение, что мое сознание все еще сознает.
Я допила вино, отнесла бутылку в корзину для мусора, стоявшую на кухне, и легла в постель. День окончен. Глаза закрыты. Сознание слабо содрогается. Этот миг близок. Еще немного, и оно пробудится. Мгла под веками закружилась, и в вихре ее стали обретать очертания чьи-то неясные образы…