Ряба сказка-триллер

       Пьеса в жанре мистического триллера. Или черной комедии. В общем, как вам будет угодно.

Действующие лица:
Дед
Бабка
Мышь
Обломов
Ряба- внесценический персонаж.
 

       Мрак и тишина. Через несколько мгновений тишину вырубает вой, протяжный и скрипучий. Шуршанье. Раздается старушачий голос.
БАБКА. Слышь!
      В ответ мычит голос Деда.
БАБКА. Слышь, Дед! Можь зарубить ее?
ДЕД. Мм? Чего-сь?
БАБКА. Зарубить ее, говорю? Скока можно-сь? Курятина эта токмо и делает, че по утрам на качельках ржавых качается. Воет вовсю, ей-богу! Ваще спать не в мочь. Че думаешь, дедок?
ДЕД. А мошь, качельки смазать?
БАБКА. Можно. Но качельки, кстатя, в рот не положишь. Ну-сь?
ДЕД. Ну-сь, не погнусь! А можно не щас? Во как посветлее станет, дрова рубить буду, и ее… так и быть. А ты тогда-сь луку соберешь, и еще кой-чо. Супец на славу похлебаем.
                На центр сцены падает белый свет. Выходит на свет Дед в мятой рубахе со старым топором наперевес. Старик осматривается. Делает глубокий вдох.
ДЕД. Ряба! Рябушка! Ты гдей-то там? На качельках?  Ряба! Цапа-цапа!
             Уходит в темноту. Слышится нарастающее квохтанье. Взмах металла. Вскрик. На сцену выходит Мышь с подбитым глазом, в спортивной куртке, в шапке «Adidas», с сигаретой во рту, с серьгой в ухе.
МЫШЬ. (зрителям) А, здоровочки, попкорн жующие и пиво горланящие! Вы попали! И конкретно попали на наш раэыйон! Весь базар здесь- эта моя, значит, байка баянишная.  А я здесь резонер и резонирую по правилам. Я здесь резонер и резаю только я. И как я догнал, резонер еще и Дед. Он же че? Куру свою Рябу зарезал, мна! Баттхерт всем хиппи, мна! Зырьте далее!
              Уходит. Доносится удивленный вскрик Деда. На сцену шаркает Дед с вытаращенными глазами. В руках мятый лист бумаги, покрытый перьями.
ДЕД. Бабк! БА-АБК!
БАБКА. Мм?
ДЕД. Сюды поди!
БАБКА. Куды?
ДЕД. Сюды!
БАБКА. Подю. Ща подю.
                Подходит Бабка.
БАБКА. Подьла, и че-сь?
ДЕД. (тряся листом) Гля, Бабка, че нашел под крылом Рябы, курятник ей Небесный!
БАБКА. Че это?
ДЕД. На писанину похоже. Ща очки возьму.
         Дед уходит. Приходит Мышь. Бабка не замечает его, хоть тот и рядом.
МЫШЬ. Хыыы, не догоняют пока наши олдовцы, как Судьба хреначить начнет! Как, пынимашь, ответят они за всю гордость всей гордости самой наигорделивейшой птицы, которой всего лишь угораздило полетать на качелях! Резонирую, пынимашь.
             Уходит. Возвращается Дед в очках и с листом.
ДЕД. Ну че, Бабк, читаю, значит! «РОдные мои хозяевА! А я ведь клювом чуяла, что вы меня зарубите! Строчу на…» Кхе-кхе! «…Строчу сие завещание на ступенях перед вратами моего неизбежного Ада, вдыхая изрыгание Геены Огненной и изрыгая последнее свое куриное дыхание.»
БАБКА. А это точно Ряба наша писала?
ДЕД. Ну дык дыхание же куриное! И вообще, не перебивай! Тэк! «И завещаю вам, палачи и линчевальцы на дому, свое дите. Свое дорогое золотце!». М-да. Так-так.
БАБКА. У-у, фигась- то как! А где оно, золотце-то?
ДЕД. А ща в курятник гляну. Ну точняк же там!
         Уходит.
БАБКА. Ох, как животрепОтно-то, трепОхенько. Давление, чую, до Гималаев доскочит.
            Крик Деда из темноты. Бабка всрикивает, хватается за сердце.
БАБКА. Ох, таки думала.
             Из темноты сверкает золоте яйцо в руках Деда, возвращающегося на сцену.
ДЕД. Это просто ОХРЕНЕТЬ! Бабка, гля! Во чо куры пред смертью-то выделывают!
          К зрителям вновь обращается Мышь.
МЫШЬ. И вот, услышал, значится, крик. Крик седой алчности, которая… в свою очередь… слишком поздно закричала… потому что… ну поздновато слишком… Да не умею я резонировать, кому я тявкаю! Ща, кстатя, будет мой выход. Сделаю, значит, контрольный выстрел из ружья, что у Антона Палыча на стене. Иду готовиться.
                Уходит. Во время его реплики на сцене появляется стол, на котором лежит яйцо, по которой нежно стучит Бабка указательным пальцем.
БАБКА. Стук-стук-стук! Цыпа, дорогая, если ты тамо, откройся пожалуйста. Нам же кушать надо.
                Подходит Дед с молотком.
ДЕД. Бабка, брыся! Ну кто?!... Ну кто так делает?! Долой бабье дело, ща щей наделаем с курятиной, как настоящие мужики!
               Поднимает над головой молоток, с боевым криком «ХО-БА!» резко опускает инструмент на яйцо. Сцену резко окутывает тьма. Грохот и звон. Сцена вновь осветляется. Бабка и Дед на тех же местах. У Деда в руке вместо молотка деревянная рукоять от молотка, а вокруг яйца на столе- металлический порошок- все, что осталось от инструмента.
ДЕД. Да что ж ты будешь делать-то?
БАБКА. А может ими… иконками-то вокруг яичка пройтись.
ДЕД. Ага-сь! Еще давай по фен-шую че-нить наделаем.
      Яростно долбит яйцо по столу. Приходит Мышь, вращая хвостом в передней лапе.
МЫШЬ. Та-ак! Че творится? Че опохмеляться мешаете, не догоняю фишку че-то, деды! Че, не поняли, а?! А кто разрешал? Меня ваще спрашивали? И где орешки? Я вас спрашиваю, где мой хавчик! Кто-нибудь меня кормил ваще, а? Нуу! Ну готовьтесь! Жизнюха ваша, считайте, отныне шоколадной глазурью не покроется! От вас в натуре гемоглобин мокрый от вас оставлю! Так че готовьтес!».
           Хвостом сбивает яйцо на пол. Яйцо разбивается. Тишина. Все уставились на яичные останки. В центре сцены появляется нечто в сером балахоне с маской в стиле «TrollFace».
ДЕД. А это че?
НЕЧТО. (напеваюче, покачивая бедрами) Я- Обломов Троллевич. Нет у меня ни имени, ни лица, только вечен мой род Обломовых, вечно отчество мое Троллевич! Я гуляю везде, я- пасмурный, и настроение у всех после встречи со мной- пасмурное!
ДЕД. А в яйце что ля?...
ОБЛОМОВ. И в яйце был я, и утром качельками властвовал я. И что вам, характерно, обидно, так не было в яйце ни завтрака для вас, ни финансов (кланяется Бабке и Деду), и орешков тоже нет! (хлопает по плечу Мыша). Так что разбирайтесь сами, что да как! А против Облома- нет ни улик, ни приема!
МЫШЬ. ( зрителям, указывая на Обломова) Символизм, товарищи!
               С диким хохотом бегает вприпрыжку вокруг героев и что-то напевает. Дед и Бабка хватаются за головы.
МЫШЬ. (яростно вращая хвостом) А-а-а! Всем крантыыы!
               Играет психоделичная мелодия, свет на сцене нервно моргает.
МЫШЬ. (зрителям, с таким же яростным криком) Не ссыкать, хаспОда- зрители. Это, считайте, катарсис!
              На сцене резко наступает мрак и тишина. Через небольшой промежуток времени идет знакомый протяжный вой. Шуршанье.
ГОЛОС БАБКИ. Дед. Слышь, дед!
ГОЛОС ДЕДА. М?
ГОЛОС БАБКИ. Дед, ты здеся?
ГОЛОС ДЕДА. Ну здесь я. Чего-сь?
ГОЛОС БАБКИ. А может это… качельки смажешь? А то вот, чернуха всякая снится. От такого воя-то. Ладысь? А курятину не трожь! Если надось, петуха нашего наглого пожарим! Ему-то все одно через пару-тройку дней откинуть крылья пора.
ГОЛОС ДЕДА. Угу, смажу. Самому всякое снится. А ты вот че, бабусь…
ГОЛОС БАБКИ. Чего-сь?
ГОЛОС ДЕДА. Орешков набери!
ГОЛОС БАБКИ. Наберу-наберу.
             В центр сцены падает свет, где стоит Мышь с листком.
МЫШЬ.(заглядывая в листок). И так, хаспОда. Берегите братьев меньших, а то на старости лет они вас не поберегут. Вот так. Резонирую, так резониру. Иначе НЕ ВСЕ ДОГОНЯТ!