Кукла-Арлекин

Пятая история из цикла.

Если верить историкам, в прежние времена у многих народов запрещалось рисовать куклам открытые глаза, а то и вообще лица – считалось, что так в игрушку может войти злой дух, и кто знает, что он сможет сотворить с ребенком маленькими кукольными руками!..
Да что там, Марина и теперь знала немало людей которые в детстве верили, что куклы – не просто игрушки, и в любой момент могут ожить, а многие сохранили веру в это и во взрослом возрасте.
Сама она над подобными домыслами только посмеивалась – ну глупость же несусветная! Кукла она кукла и есть – просто дерево, фарфор, ткань, целлулоид (или из чего там делают сейчас кукол?), и ничего больше: никаких волшебных символов, никаких признаков жизни... никакой души.
...А потом подруга привезла Марине из Чехии фарфоровую куклу Арлекина.
Если говорить точно, фарфоровыми у него были только голова и кисти рук – тело было сшито из ткани, но если надавить сильнее, под набивкой прощупывался проволочный каркас, позволявший придавать кукле разные позы.
Красивые, удивительно тонко прорисованные черные глаза, слабый румянец, ровные мелкие зубки между бледных губ, яркий бархатный костюм, состоящий из красно-черно-золотых ромбов, бархатная же четырехрогая шапочка с малюсенькими, но по-настоящему звенящими бубенчиками и выглядывающими из-под нее темными кудрями из настоящих волос, кожаные ботиночки с загнутыми носами – на их острых кончиках тоже позванивали маленькие бубенцы... Кукла была просто великолепная.
Марина невзлюбила ее с первого взгляда.
В чем была причина такой острой неприязни, она и сама не могла сказать. Может в том, что у нее холодели пальцы, когда она брала Арлекина в руки, или в том, что встречаясь глазами с нарисованным темным взглядом, Марина чувствовала, как свербяще тянет в затылке, словно в предчувствии удара. Как назло, Лера – та самая подруга, что подарила проклятую игрушку, – бывала в гостях достаточно часто, и однажды всерьез обиделась, не найдя своего подарка на видном месте. Пришлось, скрепя сердце, посадить Арлекина на самую верхнюю полку книжного стеллажа в гостиной и постараться пореже смотреть в ту сторону.

***
Это началось недели через две после появления куклы в доме.
Марина легла поздно, и какое-то время не могла уснуть, невольно прокручивая в голове проделанную работу, а потом услышала это.
Короткое тихое звяканье, словно упал мешочек с монетками и дробный топоток.
«Ну, Баська, – с досадой подумала Марина. – Уронила-таки игрушку, чертова кошка! Хоть бы не разбила, Лера мне этого не простит...»
Вставать она поленилась, тем более, что шкодливая кошка наверняка уже куда-нибудь запряталась в предчувствии справедливого наказания, а куклу можно и утром поднять...
Но утром Арлекин, словно ничего и не было, сидел на своем месте. Марина удивленно поморгала, но, решив что ночной шум мог и присниться, спокойно забыла об этой странности – до следующей ночи.
Потому что следующей ночью все повторилось – вскоре после полуночи в соседней комнате звякнуло, и следом раздался звук маленьких ножек. Разом вспомнив причину своего утреннего удивления, Марина прислушалась... и похолодела. Ног определенно было всего две. Не четыре. К тому же теперь, когда она напрягла слух, то обнаружила, что к топотку примешивается еле слышное звяканье бубенцов.
Страх накатил ледяной удушливой тяжестью, не давая пошевелиться или отвести взгляд, направленный на дверной проем. Стук маленьких ножек, доносящийся из гостиной, не умолкал, пару раз к нему прибавлялся сухой шорох и непонятного происхождения, но определенно злобное шипение.
Когда, часа полтора спустя, все стихло, Марина обнаружила, что ее колотит. Встать она не решилась, но через какое-то время все же забылась неровным, тревожным сном.
Утром Арлекин, разумеется, был на своем месте на полке. Марина, болезненно морщась, долго смотрела на него, несколько раз протягивала руку с намерением взять и выбросить, но так и не решилась прикоснуться.
На следующую ночь все повторилось.
И на следующую.
И еще.
Марина купила в аптеке пачку седативов и снотворное, но воспользоваться вторым так и не осмелилась – возможно, это была игра воображения, но ей казалось, что с каждой ночью топоток куклы звучит все ближе, а из-за края полки рядом с Арлекином теперь торчало что-то подозрительно похожее на рукоятку маленького ножа из так и не открытого подарочного набора столовых приборов – серебряных, с перламутровыми черенками. Сам набор лежал на соседней полке.
Почему она не выбросила проклятую игрушку? Почему не рассказала хоть кому-нибудь? Этого Марина и сама толком не понимала. Возможно потому, что все происходящее было настолько жутким, настолько... нереальным, и она предпочитала просто не вспоминать, надеясь, что пока сохраняется внешний статус-кво, все это так и останется страшными, но нематериальными ночными звуками... Тем более, что кошка, которая, по народным поверьям должна была чувствовать нечистую силу, на Арлекина не шипела, да и вообще, кажется, окончательно потеряла к яркой игрушке интерес. Но на ночь Марина все равно брала Баську с собой в кровать. Помогало не слишком.
Увы, надежды эти были так же наивны, как попытки ребенка спрятаться, заслонив лицо ладонями, и всего несколько ночей спустя случилось то, что должно было случиться рано или поздно.
Марина, холодея и судорожно прижимая к груди недовольно ворчащую кошку, смотрела на маленький силуэт на пороге комнаты. Кукла двигалась плавно, мягко, словно жесткой основы внутри у нее не было вовсе, и нож тускло поблескивал отраженным светом в маленьких ручках...
Арлекин медленно отступал в комнату спиной вперед, грозя ножом кому-то, скрытому темнотой.
Это было... неожиданно. Это было настолько неожиданно и странно, что Марина удивленно приподнялась, машинально крепче прижав Баську. Кошка придушенно мявкнула, заставив Арлекина на миг повернуть голову в сторону кровати – и крупная серая тварь, похожая на помесь крысы и саранчи, прыгнула на куклу, опрокинув ее навзничь и заставив выронить нож.
– Ох ты ж ...! – вырвалось у Марины. Тварь, уже нацелившаяся укусить Арлекина, вздрогнула и шарахнулась в сторону, вспоров когтем ткань кукольного камзольчика. Несколько мгновений «крыса» мерялась взглядом темных злобных глазок с человеком, а потом снова потянулась к тряпичной руке зубами. Из-за порога, чувствуя, что остановить их теперь некому, уже выскальзывали новые твари, при виде которых кошка в беззвучном ужасе вздыбила шерсть, впившись когтями в одеяло.
И тут Марина кое-что вспомнила.
– Вы, ... ...! А ну пошли в..., а не то я вас... к .... ...! – выпалила она срывающимся на фальцет голосом самые грязные ругательства, какие пришли на ум. «Крысы», попятившиеся при первых звуках, злобно зашипели (Марина узнала этот злобный, въедливый звук) и отступили. Так и есть – неведомая нечисть боялась грубой брани! Осмелев, женщина выпрямилась и окрепшим голосом добавила еще пару крепких выражений, какие никогда не решилась бы произнести в иной ситуации – и ее серые противники бросились прочь, на бегу теряя четкость очертаний.
Помедлив, пока шорох и шипение не стихнут окончательно, Марина нерешительно спустила ноги с кровати и, мелко переступая, подошла к неподвижно лежащему брошенной марионеткой Арлекину.
Зажмурилась.
Протянула руку...

***
На работу, после ночных треволнений, Марина безбожно проспала. Впрочем, ее это не слишком огорчило – осторожно выбравшись из-под одеяла, она, тихонько напевая, легкой походкой направилась на кухню, поставила чайник, насыпала в кружку кофе, щедро смешав его с сахаром, заварила. Потом, шкодливо усмехнувшись, покопалась на полках с посудой, вытащила малюсенькую сувенирную чашечку, отлила немного кофе в нее и вернулась в спальню.
На постели поверх смятого одеяла пузом кверху дрыхла кошка, а рядом, свернувшись клубочком так, что не было видно свежей штопки на пестром камзольчике, лежал Арлекин.
И чуть слышно мурлыкал.