Глава 24

                ГЛАВА 24


                Проводив дочь, Полина Егоровна вернулась в дом. Накормила Алину оладушками с мёдом, и вышла во двор добавить цыплятам водички в поильник. Пока бабушка суетилась по хозяйству, Алине вздумалось поиграть с котятами, а Муська кинулась их защищать, и впилась когтями в детскую ладошку. Полина Егоровна прибежала на рёв девочки. Схватила в охапку и крепко прижала к себе:

          – Ах ты, Боже мой! Внученька, моя милая. Что случилось?! Не плачь, не плачь, солнышко. Покажи, что там такое?

          Алина протянула руку с глубокими отметинами кошачьих когтей.
 
          – Ох она, Муська, бестолковая мамаша. Сейчас мы ей зададим трёпку, будет знать, как обижать маленьких.

          Но задавать трёпку кошке Егоровна не стала, а только погрозила пальцем:

          – Не получишь у нас сегодня парного молочка.
 
          Бабушка подула на ранки и продолжала успокаивать внучку:

          – Надо обработать царапины, так быстрее заживут.

          В дверном проёме из комнаты в кухню стояла Мария Прокопьевна. Ничего не понимая, старушка наблюдала за суетой. Полина сказала:

          – Мама, принеси зелёнку там у тебя в тумбочке лежит флакончик.

          Мария Прокопьевна принесла зелёнку. Быстро смочили кусочек ватки и обработали ранки. Алина зажмурилась от боли, но перестала плакать. Она испытывала какой-то священный страх в присутствии старой бабушки, и вся сжималась. Пока Алина сидела зажмурив глаза, старушка положила кулачок правнучки на свою сухую, как осенний лист, ладонь, подула на ранки и поцеловала. Мария Прокопьевна чувствовала, что пугает ребёнка и старалась говорить особенно ласково:

          – Вот так внученька. До свадьбы заживет. Подожди, подрастут немного ещё наиграешься. У вас, видимо, нет кошки. Пока она кормит котят, к ним лучше не соваться. Муська их защищает.

          – Я один раз принесла домой котёнка, а мама сказала, унеси туда, где взяла. Кошачьей вони нам только не хватало.

          – Она их с детства не любила. – сказала старушка и отпустила детскую ладошку, – Полюшка, а ты бы сходила с девочкой в магазин.

          Полина Егоровна кивнула головой:

          – И то верно, мама. Чего это мы дома сидим. Пойдем, моё солнышко, сходим в лавку и купим тебе самую красивую куклу.

          У Алины голова шла кругом. То ни одной бабушки, то сразу две. Добрая бабушка называет мамой эту страшную старуху, а старуха называет добрую бабушку дочкой. Странная история получается. Очень странная история. Алина, конечно, много раз в своём городе видела старых людей, но даже не догадывалась, что это чьи-то постаревшие дети, у которых тоже когда-то были мамы и папы. Они казались ей вечными стариками и такими были всегда. Теперь в её юном мире происходили тектонические сдвиги. Жизнь оказалась более сложной и запутанной.

          На улице было солнечно и тепло. И Алина совсем успокоилась. Бабушка приветливо кивала прохожим, сдержанно отвечала, если о чём-то спрашивали. Вообще Полина Егоровна вела себя с людьми совсем не так, как мама Надя. И прохожие всегда улыбались ей в ответ, теперь эти люди не казались Алине чужими и злыми. Одеты хуже, чем городские и говорят как-то иначе, только и всего. Они шли знакомым маршрутом. Идти по песчаной дороге не очень удобно, приходилось то и дело останавливаться, чтобы вытряхнуть песок из сандалий.

          Машины редко проезжали деревенскими улицами. Колхозный транспорт без дела по деревне не ездил, а частников раз-два и обчёлся. Счастливые обладатели «Жигулей» и «Москвичей» были самыми передовыми тружениками, и прохлаждаться им было некогда. Работали в поле. Взялся за гуж, не говори, что не дюж. И при народной власти за любые блага цивилизации выжимали из работяг сто потов. Ничего этого Алина знать не могла, девочку удивляло отсутствие асфальтированных тротуаров и светофоров. Она увидела, что в деревне люди живут каким-то своим порядком. На самой середине дороги, горстка ребят усердно сооружала башенки и крепостные стены. В глубокой колее песок дольше сохранял влажность и дети этим пользовались. Среди них был уже знакомый Алине конопатый мальчуган. Он, непрерывно шмыгал облупившимся носом и высунув язык от усердия, осторожно, боясь разрушить хрупкую конструкцию, завершал главную башню, венчающую необыкновенный замок. Сопливый зодчий творил самозабвенно, не замечая ничего вокруг. Толпа зевак наблюдала за работой. Полина Егоровна с внучкой тоже остановились полюбоваться удивительным творением. Алина с восторгом смотрела на неказистого мальчишку, безошибочно определив степень его таланта. Несколько движений и прибежище средневековых рыцарей украсило деревенскую улицу. Удовлетворенно выдохнув, художник победоносно обвёл глазами всех. Заметив среди зрителей красивую девочку, зарделся от особенного удовольствия.

          – Здравствуйте, баба Поля! А я её знаю. Она вчера приехала.

          – Здравствуй, Паша!

          – А как её зовут!?

          – Это моя внучка. Её зовут Алина.

          – Она выйдет с нами поиграть?

          – Нет, в другой раз, Павлик.

          Алина с бабушкой пошли дальше. Павлик смотрел им вслед, в это время кто-то из пацанов пнул замок и одна из башенок рассыпалась. Пашка набросился на обидчика с кулаками. Мальчишки барахтались до тех пор, пока не сравняли своими спинами всё, что минуту назад радовало глаз. Устав бороться, соперники тут же помирились и побежали на речку купаться.

          Лавкой Полина Егоровна называла старинный особняк из красного кирпича, местами выщербленного ветрами и морозами. Фасад здания с широкими бойницами окон надёжно покоился на высоком фундаменте метровой толщины. Парадное крыльцо выходило прямо на улицу, что характеризовало бывшего хозяина магазина, как человека удачливого, но открытого. Успешный переворот в октябре семнадцатого года положил конец торговому бизнесу. Семейное гнездо местного «кровопийцы» подверглось разорению. Когда угар народного гнева сошёл на нет, односельчане стали вспоминать добрым словом сгинувшего неизвестно в каких краях купца первой гильдии. До революции П. много внимания уделял обустройству родного села. На его деньги была выстроена церковь, школа, больница. Школу и больницу продолжали использовать по прямому назначению. Церковь частично разрушили, но старинная кладка не поддалась и, сделав маломальское перекрытие, помещение приспособили под овощехранилище.

         В магазине Алина с удивлением осмотрелась. За грубо сколоченным прилавком стоял седой высокий старик. Продавца звали Кузьма Терентьевич. За его спиной на полках размещались «египетские пирамиды» из спичечных коробков. Кирпичи пачек соли в упаковках из грубого картона, а между ними литровые банки с блёклыми этикетками – борщ. В те годы существовала верная примета, если в магазине много соли и спичек – войны не будет. И этого товара на полках всегда было в избытке. Власти таким незатейливым способом старались успокоить народонаселение. Много ли человеку надо. Скудный ассортимент товара дополняли шоколадные конфеты «Кара-Кум». По причине дороговизны эти конфеты дольше всего задерживались на прилавке. Деревенские сластёны предпочитали простые карамельки под названием «Дунькина радость». На самом деле конфеты назывались как-то иначе, но какой-то остряк самоучка прилепил этот ярлык карамельным подушечкам с начинкой из повидла. Для большей дешевизны конфеты не заворачивали в обёртки, а продавали прямо из большой тары, насыпая алюминиевым совком в бумажные кулёчки. Иногда в магазин завозили подсолнечное масло, но его хозяйки разбирали трёхлитровыми банками. Привычка запасать впрок. В каждой избе между вязанками лука, висела на гвоздике авоська с тремя десятками спичечных коробков, если хозяин курил, то рядом авоська с пачками «Беломора». А под лавкой хранилась трёхлитровая банка подсолнечного масла. Так уж водится.

         Алина удивленно смотрела на скудный ассортимент сельского магазина. В стеклянной витрине красовалась дорогая кукла в национальном украинском наряде. Если её перевернуть, кукла издавала звук похожий на слово мама. Встроенный механизм внутри куклы срабатывал не всегда. Так уж повелось, что о качестве продукции не слишком-то заботились. Гнали план. Рядом с куклой небрежно валялись несколько пластмассовых погремушек. Вот и весь ассортимент детских радостей.

         Полина Егоровна обратилась к продавцу:

         – Кузьма Терентьевич, подай-ка мне куклу.

         Продавец охотно выполнил просьбу. Бабушка взяла куклу и протянула её внучке. Кукла была большая вполовину роста девочки, Алина обняла её и не скрывая радости прижала к себе. «Значит угодила с подарком.» – подумала Полина Егоровна.

           В те годы даже деревенские дети знали, что такое дефицит. Главным принципом советской власти было социальное равенство. Достичь такого равенства никак не удавалось. В народе это называлось – уравниловка. Самые оборотистые граждане обзаводились большим количеством нужных людей, и доставали нужные вещи через знакомых. Достать по блату можно было всё. Дефицит в розничную торговлю не попадал. Менее предприимчивые строители коммунизма стояли в очередях, иногда, чего греха таить, прихватывали часть рабочего дня. Начальство смотрело на такие нарушения трудовой дисциплины сквозь пальцы. Работяги не слишком упирались на производстве, а начальство делало вид, что ничего не замечает. Не все же могли стать Героями Социалистического Труда или космонавтами, к примеру. Тогда все блага цивилизации становились намного ближе. Вербовались на Север и главные стройки страны. Там было хорошее снабжение и заработная плата самая высокая. Народ не унывал, стоило достать пару югославских сапог, и радости не было предела. Владельцы автомобилей чувствовали себя хозяевами жизни. Достать что-то из дефицита сельским жителям помогали городские родственники: ты мне, я тебе!