Привыкание к горю Главы 29, 30

29

Мамина жизнь, как старый полуразрушенный дом. Жизни в нём нет, но есть части стен, на стенах ещё висят обои, на обоях картины и фотографии. И по мусору на полу, сквозь который уже пробивается кое-где трава, можно немного узнать о жизни, которую вели хозяева дома. И каждая безделушка или кирпич кажутся бесценными.

Вот и от майских дней остались одни фрагменты. Вот я приношу маме батарейки для тонометра, вот дарю ей свой блокнотик, чтобы она могла записывать показания. Подаю салфетки, кормлю кашей, поднимаю повыше подушки, под мышки поднимаю саму маму, укладывая поудобнее. В терапии она капризничает значительно меньше. Делиться со мной подозрениями, что ей всё-таки дают снотворное, а она боится задохнуться или умереть во сне. Поэтому она каждый раз выпытывает у медсестры: с чем конкретно в шприце та пришла.

Мы  с Оксаной не остаёмся на ночь в больнице. Просто нам негде спать, да и маме получше. Правда, приступы повторяются. Ночью или днём, в любое время, мама звонит мне и говорит, что начинает задыхаться, что ей очень плохо, она не может, говорить и сейчас будет звонить медсестре на пост. Через полчаса она перезванивала и сообщала, что стало немного лучше, сделали укол или дали кислородную подушку.

Я уже писал, что мама оказалась в палате на двух человек. Вскоре её молодую соседку выписали и положили рядом восьмидесятисемилетнюю старушку. Бабушка была странноватая. Когда я, сразу после обеда, вошёл в палату и первый раз её увидел, она сразу предложила мне отведать каши из своей тарелки. «Я, - говорит, - котлету съела, а каша осталась, поешьте». Я вежливо отказался. Ну, мало ли что, голодные времена в детстве, природная доброта, отсутствие комплексов и предрассудков современного человека.

Но по ночам старушка вставала и уходила из палаты. В общем, начинался легкий маразм. Бабушку искал весь свободный младший и средний медперсонал. Было принято решение на ночь дверь в палату запирать. Сразу выяснилось, почему на окнах решётки, и дверь железная. Палата предназначалась для заключенных и алкоголиков.

Мама начала просится домой. Бабушка ничем не могла ей помочь, а вот клаустрофобия у мамы была сильная, она задыхалась, как только дверь в палату закрывали. А тут ещё один случай с соседкой. В одну из ночей, когда дверь в палату закрыли, бабульку стошнило ужином в тазик. А через какое-то время она справила в этот тазик малую нужду. Прошел ещё час, и старушке захотелось поесть и попить, а тут под рукой тазик. В общем, очень забывчивый больной человек.

Мама сильнее запросилась домой. Об этом поговорили с ее доктором. Молодой ещё женщиной с круглыми формами и большими очками. Тараторя, доктор поведала, что в принцип выписать маму она не против, но - под мою ответственность, а ещё… тут доктор сделала страшные глаза, словно открывала страшную тайну: «Вашей маме будет плохо, не знаю, как она вынесет». И замолчала. «Ну и что, говорю, моей маме и так плохо». Доктор улыбнулась. Я никогда не забуду этой улыбки, словно речь шла о домашнем коте или золотой рыбке из аквариума. «Мы давали вашей маме гормоны, но дозу установили слишком большую, потом гормоны отменили, а  теперь могут быть последствия». И опять улыбается и мочит. «Какие?» - спрашиваю, сдерживая себя. «Ну, что-то вроде ломки». Простите, но тут я подумал: «Сука, тебе бы что-то вроде ломки». Но смолчал. Зачем портить отношения. Вдруг маме ещё придётся лежать в это отделении и лечиться у этого же врача.

На электронном томографе маме снова просмотрели легкие. Диагноз, поставленный фтизиатром в Барнауле подтвердился; в заключении четко было написано: или рак или туберкулёз, требуется уточнение диагноза.

Я сказал об этом лечащему терапевту. Она снова улыбнулась в ответ (меня стали раздражать улыбающиеся врачи, я ничего хорошего от них не ждал): «Мы не лечим ни туберкулёз, ни рак». «Ну, это же ваш пациент, вы же должны провести какие-то консультации с онкологом с фтизиатром?» «Вот попадёте к ним в отделение, они пусть вами и займутся». «Послушайте, вот вы её хотите выписать, а потом предлагаете, чтобы она обратно легла в онкологию или в тубдиспансер? А не проще, перевести её из корпуса в корпус сейчас». «Но показаний-то нет». «А результаты томографии?» «Но там же нет точного диагноза» «Ну, а кто его, по-вашему, должен установить?» «Врач-специалист» «А вы кто?» «А я терапевт» «Может, всё-таки обратиться к онкологу?» «Онколог её осмотрел, и не нашёл показаний для перевода в онкологическое отделение». «Ну, а показания томографа??!» «Мы не можем её больше держать в отделении. Она занимает место, а мест у нас не хватает. Всё что касается терапии, мы сделали, и больше ничем помочь не можем». И улыбается. Врач. С дипломом. Губами, через которые вылетала клятва Гиппократа. «Хорошо, я забираю маму». «Ой, а я ещё выписку не успела подготовить. Вы можете завтра подъехать – забрать?»

Собираю все мамины вещи, рассовываю по пакетам. Медленно поднимаемся, одеваемся. Усаживаю маму в кресло-каталку. Толкаю кресло одной рукой, другой держу четыре полных пакета с вещами, за спиной мой рюкзачок, на мне больничная накидка, на ногах бахилы. Сколько я их переносил за это время. У меня всегда теперь были в карманах куртки бахилы, маски и накидка. Я простыл и немного подкашливаю, поэтому я в маске, не хватало маме ещё и ОРЗ.

Проезжаем длинный коридор. Лестница на первый этаж. Осторожно поднимаемся. Мама постанывает, причитает. Она слаба, ведь ест очень мало. Чуть не написал: «спускаемся по чайной ступеньке в час». В общем, очень медленно. Мама приговаривает: «Ой, Лина, что же с тобой стала? Что же случилось? За что же это? Господи, только бы ходить, только бы ходить, больше ничего не надо». Внизу я оставляю маму. Возвращаюсь на второй этаж, спускаю кресло. Усаживаю маму. Снимаю накидку, бахилы. Вызываю такси. Ждём. Такси подъехало. Прошу подождать. Снова длинный коридор. Поднимаю маму. Усаживаю на скамейку. Отвожу кресло обратно к терапии. Выходим на улицу. Спускаемся с крыльца. И ещё долго идём до стоянки. Проезд прямо к крыльцу перекрыт, чтобы машину тут не ставили, не мешали проходу. Наконец усаживаемся. Осторожно захлопываю двери (при этом непроизвольно смотрю на свой темно-багровый ноготь на указательном пальце).


30

Из маминого дневника

17 мая 2004 г.
Сегодня меня поставили на учёт в центре занятости. Безработная. «Сокращение занимаемой должности» - так это называется при капитализме. А на самом деле на моё место посадили родственницу нашей новой боссыни.
Безработная. Но зато как легко дышится без этих теток – Нины Ак-ы, Сан-х, Гюзели, С.Э., Э.Е., Риммули и иже с ними. Бог им судья.

А между тем хорошая жизнь продолжается, родились новые человечки у дочек сгоревшего брата Прокопия: у Светы – дочь Настя, у Наташи – второй сын. У Светланы, ещё одной племянницы, дочери сестры Люды, тоже второй ребёнок родился, дочь Юля, у племянника Алёши, сына сестры Любы, - второй ребёнок, дочь Даша. У Нади, моей двоюродной сестры – родился пятый сын!

Поддержку получаю дома от сына (купил мне красивый новый зонт), от родственников, друзей, знакомых (Галины Коноваловой (сестры бывшего мужа), Кати П., Анны Николаевны, Марата Антоновича, Нелли К.), спасибо, люди!

9 июля 2004 г.
Пятница. Съездила на Бийку. Оттуда всей компанией на весь день выезжали в Курмач-Байгол. Навестила родные могилки.
Купались, рыбачили в родной реке – бо-о-о-олго дезенн, балам! Фотографировались. Какой новый мост построен! В общем – хорошо было.
2-5 июля был Эл Ойын близ села Тулой в Турочакском районе. Серёжа ездил по работе. Я – нет.

27 июня 2004 г.
У Бориски, племянника, родился сын Алёша. Епитовы строят к своему дому пристройку.

31 августа 2004 г.
Вторник. Встреча с прошлым. Чувства самые противоречивые. Ведь всё меж нами казалось счастливым и прекрасным до предательства. По порядку. Весной узнала, что Коноваловы собираются разбирать кладовку (в доме, где мы раньше жили с бывшим мужем), и я попросила Галину, если встретиться свёрток с письмами, то отдать их мне. Дед Михаил отобрал их лет этак 27-28 назад, когда мы ссорились с А.М. Конечно, он мог их выбросить или сжечь.
И вот в воскресенье пошла я на Зелёную улицу угостить черникой и орешками, а там Хозяин, Володя, собрал для нас яблочек и своего винограда. А хозяйка, Галина, ему и говорит хитро:
-Ну что, клад-то отдавать будем?
Я как-то сразу поняла, о чём идёт речь. Пачка писем оказалась толще, чем помнила я. О, это бесконечно далёкое время, - всего четыре месяца были вместе с бывшим мужем, потом армия, рождение сына, работа, бессонные ночи, письма. Вся деревня смеялась, весь Курмач-Байгол, что вертолёт прилетает только для меня: письма всё шли и шли. Такая вот бумажная (и по прочности, как потом показала, жизнь) любовь. Было. Это было. Я была счастлива. А он? Теперь я не знаю, что делать с этими письмами – ведь в них часть моей жизни и начало жизни сына (забота папы-солдата о нём). Непростая встреча с прошлым.
Пока писала эти строки – позвонил сын, спросил, какие батарейки нужны для моего тонометра (который он мне и привёз из Москвы).

11 сентября 2004 г.
Суббота. День города. Часа два ходила и разглядывала всё подряд. Изумительный праздник: красиво, много детей, игры, развлечения, выставки. Вечером будет концерт и фейерверк.

(продолжение следует)

На фото:  я и мама