Здесь и сейчас

Здесь и сейчас, на зыбкой грани гибели ночи и рождения нового дня, солнца еще не видно, но робкая фиолетово – розовая заря уже начинает тлеть, освещая силуэты домов и заводских труб. Звезды теряют силы и меркнут в синеющем небе, одна за оной. Предрассветный холод и туман знаменуют приход последнего дня августа.
Слышны сигналы первых машин и шарканье метлы по асфальту. Небритый дворник, с бурым лицом и темными мешками под глазами сметает хрустящие желтые листья в кучу возле грязного бордюра. Папироса у него во рту потухла. И единственное, что его сейчас тревожит – это где достать денег на бутылку портвейна, что бы не помереть с похмелья.
Оранжевая жилетка со светоотражающими полосами плотно обтягивает его могучий торс, грубые руки трясутся и сжимают отполированную ладонями деревянную ручку старой метлы.
Молочно – прозрачный туман медленно оседает росой на газон в клумбах жемчугами тысячи капель. Дырявые ботинки натирают ноги и совсем не держат тепло, но это единственная пара обуви, что у него есть. Когда он подметет последний двор, он пойдет в свою маленькую квартиру с  плесневыми обоями, прокуренными шторами и черно-белым телевизором. Сгребет последние монеты со старой тумбочки, потемневшей от времени. Когда-то она была благородного коричневого цвета, а сейчас превратилась в шершавый ящик, на котором периодически нарезается дешевая колбаса. И хриплым голосом попросит у знакомой продавщицы бутылку псевдо – вина за пятьдесят рублей. Но у него не будет хватать денег, и она простит ему тринадцать рублей.
Холодный колючий ветер заунывно воет в проводах и антеннах многоэтажек – это голос города. Предрассветный крик бетонных коробок, пронизанных аллюминевыми венами проводов. Вдалеке зазвенел первый трамвай, разнося вибрацию по сухожилиям блестящих рельс, вросших в кожу асфальта. Город жив, он просыпается, начинает глубоко дышать. Вагоны метро разносят воздух по его легким.
Здесь и сейчас, освещенная мертвым светом неоновых реклам и вывесок, по каменной мостовой идет она. Стук ее каблуков отражается от стеклянных витрин, за которыми бесполые манекены стоят в неестественных позах и дорогой одежде. Бесправные порождения человеческой смекалки и креативности, так похожие на нас самих.
У девушки рыжие волосы, они пахнут розмарином и тончайшими нотками вечерних духов. Шаги ее маленькие и неуверенные, будто детские, она идет немного ссутулившись и пытается согреть замерзшие руки дыханием.
Худые фонари, покорно склонили свои головы и освещают дорогу трупным синеватым светом. Между ними невысокие молодые клены пылают желто-красными кронами и шелестят, будто разговаривая между собой.
Небо становится выше и светлее, звезды совсем пропали, только одна продолжает бороться и светить. Маленькая и отчаянная звезда. Может быть, она взорвалась уже сотни леи назад, а ее свечение до сих пор продолжает долетать до Земли, каждую ночь, принося немного света в густую темноту.
Ее короткий бежевый плащ безвольно трепет утренний ветер и обнажает стройные ноги в сетчатых чулках. На ней короткое вечернее платье бардового цвета с низким декольте. Тушь неровными серыми подтеками течет по щекам, и засыхает до того, как девушка успевает вытереть слезы.
Она придет домой, родители еще будут спать, как можно тише прошмыгнет в свою комнату и заплачет, свернувшись калачиком на кровати, душа в объятиях тоски и бессилия плюшевого медведя.
А за окном все сильнее разыгрывается новый рассвет. Из-за домов уже начинает виднеться краешек огненного диска Солнца. Первые лучи играют золотом на жестяных крышах, а ветер уже не такой холодный.
Первый осенний день, наполненный запахами дыма, пыли, выхлопных газов и чего-то еще, чего-то неуловимого и щемящего грудь. Это необъяснимый запах молодой осени, светлый и печальный. Он наполняет все внутри своей неповторимой легкостью и простотой. Запах сумерек в шесть и проливных дождей с самого утра. Запах злых ос в октябре, резиновых сапог и зонтов.
Здесь и сейчас, в слепых черных глазницах окон домов спального района зажигаются первые лампочки, включаются радиоприемники и телевизоры. Готовится яичница и варится кофе, шумит душ и работает электрическая бритва.
Коричневый кафельный пол лестничной клетки между третьим и четвертым этажами завален окурками, пустыми бутылками и инсулиновыми шприцами. Молодой парень, в расстегнутой белой куртке до колен, спиной опирается о зеленую исцарапанную и исписанную маркером стену, и закатывает лоснящийся рукав. В зубах у него шприц с бурой жидкостью, а глаза не выражают никаких эмоций, стеклянные и бессмысленные. Синие круги под глазами, впалые щеки и высокие скулы.
Сквозь грязное стекло подъезда видно лазурную глубину неба, видно как в вышине кружат первые стаи собирающихся в теплые края птиц. Острые очертания черных силуэтов, живых и переполненных жаждой к жизни, жаждой к свободе, которую мы никогда не получим.
Тупая использованная игла, со слышимым только ему хрустом, тяжело разрывает тонкую бледную ножу на внутренней части локтевого сгиба. Сожженные вены темными буграми набухают и пульсируют в такт учащенным ударам его сердца.
Сегодня он в последний раз увидит, как красный цветок его крови, слегка покачиваясь, распустится в мутном растворе грязного героина внутри прозрачного тела шприца. В последний раз введет себе в кровь порцию неба и радости. Расслабленные ноги подкосятся, и он рухнет на пол лестничной клетки, так и не вытащив шприц из вены. Но уже будет мертв, прежде чем наступит передозировка – врыв бытового газа этажом выше.
Сегодня дворник заснет с не потушенной сигаретой в своей квартире, напившись дешевой водки. Старый полосатый матрас загорится, и не останется ничего, кроме удушливого запаха гари, кучи обгорелых костей и зубных коронок. Но он будет мертв уже до этого – во сне у него остановится сердце.
Сегодня девушка выйдет на крышу с бутылкой вина, в вечернем платье и фотографией, где она с ним. Предметом обожания и смыслом жизни. Будет долго смотреть вниз, о потом все таки решится. Но она будет мертва уже до этого – СПИД из стоматологического кабинета от плохо простерилизованных инструментов.
И только городской шум напоминает им, что они пока еще здесь и сейчас.