Такие разные миры глава 31

                Глава 31

Сохранение свободы есть общая цель всех людей, которую могут они достигнуть только соблюдением взаимных прав и точным исполнением обязанностей.

Куницын А. П. «Право естественное»

В Москву Сергей Петрович приехал тридцать первого декабря и довольно быстро закомпостировал билет в купейный вагон скорого поезда «Москва-Казань». Поезд отходил вечером, и Сергею впервые в жизни довелось встречать Новый год в пути. Хорошо еще, что перед самым отходом поезда в его купе появился второй пассажир, мужчина лет тридцати. Сетка морщин, избороздившая лоб мужчины, не портила его, а придавала ему благородный и слегка усталый вид. Он постелил постель на нижней полке и сразу же заснул. Время уже приближалось к двенадцати, а мужчина всё спал. «Ну и попутчик мне попался», — раздражённо подумал Сергей, доставая купленную заранее бутылку Шампанского. — «Придётся, как видно, Новый год встречать одному». Но мужчина зашевелился, приподнялся и глянул в окно. Воспользовавшись этим, Сергей предложил ему отметить встречу Нового года вместе. Тот согласился, и через пять минут на столике появилась жареная курица, колбаса, домашние блинчики и нарезанные ломтики хлеба. Сергей открыл бутылку, наполнил шампанским стаканы и, положив для контроля времени свои наручные часы на столик, принялся отсчитывать последние мгновения. В соседнем купе раздались крики:
— С Новым годом!
Сергей чокнулся с мужчиной. Они взаимно поздравили друг друга с наступающим 1977 годом, выпили, закусили.

— Новый год мой самый нелюбимый праздник, — грустно заметил мужчина и задумчиво уставился в окно.
Сергей беспокоить его не стал. Он разлил остатки вина по стаканам и тоже уставился в окно, хотя рассмотреть что-либо в кромешной тьме было практически невозможно. Мужчина, наконец, очнувшись от своих грустных размышлений, поднял стакан и предложил тост:
— За тех, кто в пути.

Выпив вино, мужчина снова повернулся к окну. «Пора, наверно, и мне на боковую», — подумал Сергей Петрович, но его попутчик, оторвавшись от созерцания оконного стекла, внезапно начал рассказывать:
— Влюбился я в четырнадцать лет в девчонку из параллельного класса. Всё у меня с ней складывалось хорошо. Мы встречались, и я в ней души не чаял. После школы я поступил в институт, и мы договорились пожениться весной. Казалось, нашему счастью ничто не угрожало. На Новый год я приехал домой, и она предложила мне встретить его вдвоём в избушке на заимке. Я был вне себя от радости. Мы закупили на три дня продуктов и 31 декабря отправились на заимку, до которой было километров пятнадцать. Снег был глубокий и рыхлый, и я с тяжёлым рюкзаком за спиной прокладывал лыжню. А она шла за мной налегке. Когда мы пришли на заимку, я заготовил дрова, растопил печку и отправился в лес за ёлкой. Я очень суетился и старался ей во всём угодить. Нарядили мы ёлку из подручных средств, распили в двенадцать часов бутылку Шампанского и впервые легли вместе. И вот, когда настал решающий момент, я не смог. Я просто устал, я просто очень сильно устал. Рано утром она поднялась, молча оделась, встала на лыжи и ушла. Упаковав вещи в рюкзак, я быстро догнал её и, как побитая собака, плёлся за ней до самого посёлка. А весной она сыграла свадьбу, но только не со мной. С тех пор прошло много лет, у неё муж и двое детей, а я всё ещё её люблю. И меня до сих пор мучает вопрос: «Неужели она так и не поняла, что человек может устать, просто очень сильно устать?».

Мужчина замолк и снова уставился в окно. Сергей Петрович тоже молчал. Да и что он мог сказать своему попутчику? Вполне вероятно, что перед его бывшей невестой остро встала проблема выбора, и случай на заимке явился для неё только лишь поводом для того, чтобы достойно уйти к другому.

В Казань поезд пришёл утром. На автовокзале к Сергею Петровичу подскочила шустрая бабёнка лет тридцати пяти с жалкими остатками былой красоты на испитом лице и предложила:
— Третьим будешь?
— Да я с тобой не то, что третьим, первым не буду, — машинально ответил Сергей.
— Дурак! Тебе этого и не предлагают. Я насчёт выпивки, — окрысилась мадам сто грамм.
— Ну и я насчёт выпивки, — растерялся Сергей.
— И откуда только ты такой умный взялся? — съязвила алкоголичка.
— Оттуда же, откуда и все, — буркнул Сергей.
В глазах бабёнки засветилась неподдельная ярость, и Сергей на всякий случай отшатнулся от неё на шаг.
— Хам! — взвизгнула бабёнка и отправилась искать другого кандидата на третьего.

И тут только до Сергея дошло, что он, сам того не подозревая, довольно удачно отшил алкоголичку. «И чего это она именно ко мне подошла? Наверно из-за старой кроличьей шапки. Надо купить что-нибудь поприличнее, чтобы такие лохудры больше не приставали», — раздражённо подумал Сергей.

К обеду он уже был у своих родителей. Однако отдыхать в отпуске Сергею не пришлось. У родителей накопилось немало дел, да и Насте надо было помочь. Она держала большое хозяйство: корову, телёнка, свинью, овечек и прочую пернатую живность. Так что Сергею над залежами навоза в её сарае пришлось изрядно потрудиться. Потом он заделал прореху в крыше сарая, отремонтировал дверь в сенях, перепилил и переколол дрова. Да мало ли где не потребуется крепкая мужская рука.


Вернулся Сергей в Калининград в конце января. День был яркий, солнечный. В трамвае он оказался рядом с двумя прилично одетыми сорокалетними мужчинами. Говорили они довольно громко, и Сергей невольно прислушался к их разговору.
— Я этих инженеров всеми фибрами своей души ненавижу, — жаловался один другому. — Ты уже, наверно, слышал, что в «промразведке» председателя месткома на перевыборном собрании прокатили. И чего только этой вшивой интеллигенции надо? Сидишь, как на вулкане.
— Да. Инженеры народ капризный, непредсказуемый. Одним словом гнилая прослойка. Никогда не угадаешь, что они выкинут, — поддакнул второй. — С рабочим людом намного проще.

«Ишь, как засуетились. Наверно началась перевыборная кампания профсоюзных деятелей», — подумал Сергей. И точно. В СКБ тоже состоялась перевыборная профсоюзная конференция. Актовый зал был набит битком. К отчётному докладу зал отнёсся довольно равнодушно. Перешли к голосованию по выборам в местком. Раздали бюллетени. Мотко, сидевший рядом с Сергеем, решительно вычеркнул из списка фамилию старого председателя месткома и при этом добавил:
— Ожирел. Совсем мышей не ловит.

Сергей с председателем месткома лично не сталкивался, но, вспомнив неодобрительный отзыв о нём Лёшкина, также его вычеркнул. При оглашении результатов голосования выяснилось, что теперь уже бывшего председателя месткома попросту прокатили. На сцену выскочил какой-то худощавый общественный работник:
— Как же так? — недоуменно прокричал он. — Ведь в его адрес не было ни одного критического выступления, и все против.
Потом, отчаянно взмахнув рукой, он с безнадёжным восклицанием:
— Э-эх! — удалился со сцены.

После конференции Сергей отправился на своё рабочее место. Около входа в трёхэтажку Лёшкин разговаривал с начальником лаборатории подводных исследований Шимовским. Сергей остановился рядом.
— Ну, как у тебя продвигаются дела с книгой? — поинтересовался Шимовский у Лёшкина.
— Да затормозились. Книгу-то я пишу один, а авторов трое. Как говорится, была бы книга, а авторы найдутся. Вот я и предложил Исааку Михайловичу конкретизировать авторство написанных мною глав, давайте, мол, в предисловии напишем, что такие-то главы написал я, такие-то он, а остальное третий соавтор. Разумеется, Исаак Михайлович мог выбрать любые понравившиеся ему главы, но он от этого предложения отказался. Поэтому, для того, чтобы впоследствии не оказаться несчастным, рукопись я пока припрячу, а там видно будет.
— А как с гонораром?
— Наверно поделим поровну. Признаться, этот вопрос интересует меня меньше всего.
— Ну, это ты напрасно. Исаак Михайлович и тут постарается своего не упустить. Больно жаден. А впрочем, ты прав. С такими соавторами связываться опасно. Лучше вообще отказаться от издания книги. Я слышал, вы в отдел ещё одну работу взяли.
— Да. Теперь вот маюсь над составлением технического задания.
— Техническое задание непростая бумажка, а серьёзный юридический документ, идущий приложением к договору. С ним надо быть очень осторожным и ни в коем случае не допускать в нём двусмысленных фраз. Я года два назад заключил с одним из предприятий договор на изготовление батискафа. Исполнитель оказался безграмотным в некоторых нюансах составления технического задания. Так я ему потом так руки выкрутил, что он, опасаясь арбитража, выполнил работ не на двадцать тысяч рублей, как было оговорено договором, а на двести тысяч и ещё был рад, что легко отделался. Ну ладно, мне пора.

Шимовский ушёл, а Сергей поинтересовался у Лёшкина:
— Ты что, тоже проголосовал против включения в состав месткома старого председателя?
— Разумеется. Только толку от этого будет мало. Скорее всего, председателем месткома станет такой же прохиндей. Но, по крайней мере, первое время он будет крутиться.


Между тем в подразделении началась подготовка изделий к морским испытаниям, и для Сергея наступили горячие деньки. В отделе научных исследований мест не хватало, и поэтому Крувер арендовал в отделе электроники три рабочих стола, за одним из которых разместилась молодая специалистка Ефимова Люда. Вскоре на её столе появился макет самописца, и она принялась за отладку схемы привода лентопротяжного механизма. Но что-то у неё не шло. Она обратилась за помощью к одному парню, потом ко второму, но лентопротяжка так и не заработала. Посидел над схемой и Мотко, но и у него тоже ничего не получилось. Потом появился Крувер, часа два он сидел над схемой, тыкая в разные точки щупом осциллографа, и затем, процедив сквозь зубы: «Ну и задам же я Лёшкину перца», — ушёл ни с чем.

На следующий день со схемой начал ковыряться Лёшкин. У него тоже что-то не ладилось, и поэтому он даже на обед не пошёл. Но после обеда лентопротяжка уже работала. Сергей не поленился сходить к Лёшкину и поинтересоваться, в чём же там было дело, что столько человек не смогло справиться.
— Ларчик, как всегда, открывался просто, — рассмеялся Лёшкин. — Сегодня утром Крувер вызвал меня к себе и попросил разобраться со схемой управления четырёхтактным шаговым двигателем. Ну, думаю, что там может быть? Схема простейшая: генератор, два Д-триггера и четыре ключевых каскада. Я её ещё около трёх лет назад нарисовал, и до сих пор она работала без всяких вопросов. Прихожу, смотрю, на плате всё перепаяно, живого места нет, печатные дорожки почти все поотлетали. Проверяю. Всё работает как надо, а двигатель не тянет. Что за чертовщина? Я и так, я и сяк, ничего не получается. Полез в механику. Хорошо ещё, что у шагового двигателя с другой стороны кончик вала торчит. Ухватился пальцами за него, тянет, да ещё как. Значит, схема работает. Посмотрел редуктор, оказывается, у ведущей шестерёнки шпонка вылетела. Доложил Круверу, тот вначале не поверил. Да и как тут поверишь? На нахождение такой простенькой неисправности ушло почти три недели, и всё из-за сомнений в правильности схемы.

— Наверно тебе тяжело работать под началом Крувера?
— Я бы не сказал. Исаак Михайлович при всех своих недостатках человек умный. А с умным начальником всегда можно сработаться. Правда, я тут недавно его неосмотрительно покритиковал, но на наших взаимоотношениях это не отразилось.
— И за что же ты его так?
— Исаак Михайлович, мягко выражаясь, большой оригинал. У нас ведь довольно часто проводятся научно-технические конференции. Так вот, когда я начинаю готовиться к конференции, он обычно подходит ко мне, интересуется темой моего доклада и на следующий день спрашивает: «Ну, как там наш доклад?». «Почему наш?» — удивляюсь я. А он: «Я к тебе вчера подходил?». «Подходил». «О докладе с тобой говорил»? «Говорил». «Ценные указания давал»? «Давал». «Ну, вот видишь. Получается, что над докладом-то мы работаем вместе, значит, он наш». А на третий день он уже спрашивает более категорично: «Когда будет готов мой доклад?». «Почему Ваш?» — спрашиваю. А он: «Я к тебе вчера подходил?». «Подходил». «О докладе с тобой говорил»? «Говорил». «Свои мысли высказывал»? «Высказывал». «Ну, вот видишь. Получается, что ты просто оформляешь мои мысли на бумаге, следовательно, доклад мой». Такие вот пироги! Мне выкрутасы Исаака Михайловича надоели, и я однажды под настроение решил сказать всё, что о нём думаю. Захожу в отдел, опираюсь на спинку стула и начинаю упражняться в словесности. Гляжу, а все как-то странно на меня смотрят и молчат. «Что такое?» — думаю. — «В чём дело?» Опускаю глаза и вижу перед самым своим носом знакомую лысину. Ба! Да это, оказывается, мой начальник. У меня всегда так, сначала, что-нибудь брякну, а только потом посмотрю по сторонам. Пришлось продолжить. Терять-то уж всё равно было нечего. Крувер, когда я закончил, встал и молча ушёл к себе. Потом мне заведующий лабораторией передал его слова, сказанные по этому поводу: «Я бы Лёшкина за такие вещи немедленно уволил. Но он умеет работать. Пусть работает».

— Оказывается, ты умеешь выступать перед массами. Почему бы тебе не стать политинформатором?
— Во-первых, я человек настроения, а во-вторых, политинформатором я уже был. Первая моя политинформация была о науке и её роли в социалистическом обществе. Я вместо того, чтобы пробубнить по бумажке, рассказал своими словами всё, что думаю о сложившейся в науке ситуации. Во-первых, я сразу подчеркнул, что мы живём во времена застоя и что наша наука, за некоторым исключением, тоже претерпевает застой и начинает загнивать, и, во-вторых, я попытался вскрыть причины этого процесса. Дело в том, что у нас интеллектуальный труд обесценен до крайности. Если у тебя украли кошелёк, то ты можешь обратиться в милицию, и похищенный кошелёк вполне возможно тебе вернут, а вора накажут. Здесь закон на твоей стороне. Но если кто-то стащил твой многолетний творческий труд, и пусть даже известно, кто это сделал, то ты тут полностью бесправен. Вора никто не осудит, его даже не посчитают бесчестным человеком. Любой чиновник от тебя отмахнётся, да ещё и поиздевается, мол, ты для вора просто своим почерком оформил то, до чего тот и сам смог бы додуматься. Если бы Мессбауэр учился в аспирантуре нашей страны, то скорее всего не было бы эффекта Мессбауэра, а был бы эффект начальника его руководителя или кого-нибудь повыше. А почему так? Да потому что за учёные степени у нас неплохо приплачивают, да и льготы дают. Поэтому в науке отирается немало всякого рода проходимцев, желающих за счёт присвоения чужого интеллектуального труда отхватить от лакомого пирога кусочек пожирнее. Они создают группировки, грызутся, как пауки в банке, строят козни, а тех, кто действительно занимается наукой, стараются по возможности держать в чёрном теле. И скольким молодым талантам они испортили жизнь, искусно обманув и обокрав их. Для оздоровления учёной среды надо бы ликвидировать надбавки за учёную степень и платить за работу, а также ввести законы по охране интеллектуальной собственности. Правда и в этом случае процесс оздоровления будет долгим и мучительным. После моего выступления на меня набросились парторг и Крувер, заявляя, что я очерняю социалистическую действительность и клевещу на учёных. На это я им ответил, что как раз к учёным-то я отношусь даже с очень большим уважением, и что я сказал только то, что сам получил из жизненного опыта. Тогда мне парторг заявила, что за застой я ещё отвечу. Пришлось ответить, что я просто попытался констатировать факт и к самому застою никакого отношения не имею. В итоге от меня отстали и с политинформациями больше не пристают.

— И правильно сделали. Такие, как ты, в политинформаторах действительно не нужны, — сказал Сергей. — Я слышал, что Умник теперь в твоей группе. Ну и как он? Справляется?
— Ну и кадр! Крувер мне сказал так: «Дела в твоей группе идут нормально, поэтому на общем фоне бездействие Умника будет незаметно». Я, по неопытности, попытался загрузить его разработкой схемы гидроакустического усилителя. Правда, схема у меня уже была, но более удачная модификация никогда не помешает. Недельки через две он притаскивает штук двадцать схем усилителей, перерисованных из различных источников, и спрашивает, какую из них взять за основу. Я ткнул пальцем в первую попавшуюся и говорю: «Возьми хотя бы эту». А он мне, не задумываясь, выдаёт полный перечень её недостатков. «Ну, если эта схема такая плохая», — говорю, — «тогда возьми вот эту». А у той схемы недостатков оказалось ещё больше. Смотрю, Умник ехидно ухмыляется. «Хорошо», — говорю. – «Тогда попробуй сам выбрать из этих схем ту, которая по твоему мнению наилучшим образом соответствует требованиям технического задания». Ещё через неделю он подходит ко мне и интересуется соотношением сигнал — шум на входе усилителя. Рекомендую ему взять коэффициент три. А он с мрачным ехидством (попался, мол, голубчик, а ещё ведущий конструктор) говорит, что в таком-то отчёте по НИР, рекомендуется другое значение. «Хорошо», — говорю. — «Воспользуйся рекомендациями отчёта по НИР». В итоге, за полгода активной деятельности он нарисовал только траурную рамку на листе двадцать второго формата. Вон она, на кульмане висит, можете полюбоваться.
— Действительно. На чертеже кроме рамки, штампа и децимального номера больше ничего нет, уникальный спец, — хмыкнул Сергей.
— Да ещё в море рвётся. Ребята уже просили начальство во избежание несчастного случая со смертельным исходом не давать ему визу. Характерец-то у него, не приведи господь.


А дата выхода в море между тем стремительно приближалась. В этом рейсе также должна была испытываться лебёдка, ставшая лебединой песней общественного конструкторского бюро, работавшего под началом Игоря Михайловича Зубкова. Это бюро, созданное с очень благими намерениями, из-за мизерной оплаты труда развалилось, и теперь попытки его реанимировать, чтобы на энтузиазме исполнителей вытянуть ещё одну заваленную тему, неизменно терпели крах. Дурных нема.
С Зубковым Сергей иногда встречался в курилке и был в курсе некоторых его проблем. В подготовке лебёдки к рейсу Игорь Михайлович, надеясь на премию, проявлял большую активность. Но всё-таки ему не удалось избежать анекдотичной ситуации. Лебёдку нужно было установить на палубе судна по заранее разработанной и согласованной документации. Для определения места её установки Крувер выделил Епифанцева. Этот маленький морячок всегда привлекал внимание Сергея своей импозантностью. В курилке он неторопливо вытаскивал из кармана трубку, набивал её табаком и с важным видом закуривал. Весь этот процесс вызывал у Сергея благоговейное восхищение. Ну, ни дать, ни взять, настоящий морской волк. Получив задание, Егор Петрович отправился в порт и только через три дня вернулся с эскизом. Но вот ведь казус. То ли кто посмеялся над незадачливым морячком, то ли он сам умудрился сделать такой ляп, но лебёдку на эскизе он поместил точно на крышке люка. Причём выяснилось это в самый последний момент при её непосредственной установке. Пришлось спешно проводить доработку, и Зубков по этому поводу долго чертыхался.


В марте Сергей ушёл в море. Вместе с ним в море ушёл и Соков, и Сергей был страшно рад этому обстоятельству. Всё-таки есть с кем коротать долгие вечера. В мае Сокову пришла радиограмма, сообщавшая о смерти его жены. Для Александра это не было большой неожиданностью, жена у него уже не один год тяжело болела и в последнее время была нетранспортабельной. Сожалел он только о том, что она не дотянула до конца рейса, и он из-за этого теперь не сможет присутствовать на её похоронах. Судно вернулось в порт только в середине июня. Сергей вместе с Соковым навестил могилу его жены.

Отведённый под кладбище песчаный пустырь Сергею не понравился, и от перспективы найти на нём своё последнее пристанище, ему стало не по себе. Но затем откуда-то пришла твёрдая уверенность, что здесь-то он, наверняка, похоронен не будет. Пока Александр скорбно стоял около могильного холмика, Сергей, пройдясь по кладбищу, наткнулся на несколько рядов однотипных низеньких обелисков.
— Там лежат моряки рыболовного судна «Альбатрос», — объяснил ему Соков. — Судно в северных морях получило пробоину. Капитан «Альбатроса», понадеявшись на свои силы, отказался от предложенной норвежцами помощи. Но пробоина увеличилась, насосы перестали справляться с откачкой воды, и «Альбатрос» стал тонуть. Подали сигнал СОС. И хотя помощь пришла сравнительно быстро, моряки, оказавшиеся в холодной воде, погибли от переохлаждения организма. Уцелели немногие. Вот такая грустная история.


И снова начались серые будни. Сергею уже во второй раз пришлось присутствовать на совещании по обсуждению результатов морских испытаний. Услышав слова Вовка: «Как говорит мой более чем четырнадцатилетний опыт в области разработки электронной техники ...», он с грустью отметил: «Вот и ещё один год пролетел», и на всякий случай толкнул в бок Лёшкина, начавшего клевать носом.

После совещания Лёшкин сообщил ему, что на площади около здания обкома партии наконец-то заработал фонтан.
— Пока не поздно непременно навестите его, — порекомендовал он Сергею. — Производит неизгладимое впечатление. Такой шедевр специально по заказу не сотворишь, он может получиться только случайно.

По окончании рабочего дня Сергей, отклонившись от привычного маршрута, отправился взглянуть на новоявленное чудо. Фонтан представлял собой неглубокий бассейн, в котором матово поблёскивало на солнце несколько титановых конструкций. В середине композиции на высоком полом стержне располагался сферический многогранник с трубками, вваренными в боковые поверхности. Из этих трубок под небольшим напором дугообразными струйками вытекала вода, и смотрелось всё это вполне прилично. Но вокруг многогранника на низких полых стержнях хаотически располагались двухстворчатые раковины, из которых вода выплёскивалась неравномерными рваными струями. Вид струй и производимый при этом характерный шум невольно напоминал процесс дружного опорожнения мочевых пузырей небольшим стадом коров. О! Эта волшебная сила искусства. Впечатление было настолько сильно, что Сергею на какой-то миг даже почудился знакомый аромат коровьей мочи. Конечно, такое безобразие обком партии напротив своих окон долго терпеть не мог, и фонтан вскоре демонтировали.


Пролетел июнь, и июль уже катился в август, а на Сергея напала хандра. Этим прекрасным субботним утром он проснулся не в настроении. «Тебе дураку сегодня уже пятьдесят один год брякнул», — грустно размышлял он, лёжа на диване. — «А чего ты в жизни добился? Живёшь один, даже словом переброситься не с кем: ни жены, ни детей. Умрёшь, и глаза закрыть некому будет. Ох, доля моя, доля, доля горемычная. А впрочем, хватит плакаться, сам во многом виноват». Сергей поднялся, малость перекусил и отправился в центральный гастроном с твёрдым намерением побаловать себя чем-нибудь вкусненьким. Так уж повелось, что он почти никогда не отмечал день своего рождения, да, признаться, и не любил он эту дату.

Около магазина «Дары моря» он увидел Сокова, медленно бредущего с поникшей головой навстречу ему.
— Саня, — неожиданно для себя предложил ему Сергей. — Может быть, зайдём в кафе. Посидим. Тем более что у меня сегодня день рождения.
— Поздравляю, — оживился Соков. — Но у меня есть другое предложение. День сегодня просто великолепный. А я знаю одно местечко, где готовят отменные шашлычки, да и всё остальное имеется. Пошли туда, посидим за столиком на природе, побеседуем за жизнь.

Сергей не возражал. Они прошли вдоль трамвайных путей и свернули на улицу Леонова. Махнув рукой в сторону уродливого старого немецкого дома, Соков сказал:
— А вот в этом доме жили Леоновы. Мы одно время жили недалеко отсюда, и мои родители неплохо знали семью, в которой родился и вырос будущий космонавт.
— Ты что, знал его? — заинтересовался Сергей.
— Я старше его и поэтому мало обращал на него внимания. Обычный мальчишка, как и все. Ничего особенного о нём рассказать не могу.
— А братья и сёстры у Леонова есть?
— Есть. Но я ими не интересуюсь.

С улицы Леонова Сергей и Саня свернули налево. Проплутав минут двадцать по улочкам и переулкам, они вышли к окружённой зеленью бетонированной площадке, на которой стояло около десятка столиков. В углу площадки готовились шашлыки, и тут же рядом находился киоск. Друзья купили по паре шашлыков, бутылку водки, пару бутылок пива, банку томатного сока, полдюжины пирожков, несколько кусочков хлеба и уселись за столик всерьёз и надолго.

Выпили по сто грамм, закусили шашлычками. Разговор что-то не клеился, по-видимому, нужно было добавить ещё. Но в это время на площадке появился смахивающий на бомжа мужчина средних лет в изрядно поношенной одежде. В его облике было что-то невольно привлекающее к нему внимание. Проследив взгляд Сергея, Саня сказал:
— Это Гурский, кандидат исторических наук, умнейший человек. После смерти жены в нём как будто бы стержень сломался. Запил, опустился, бросил преподавать в университете. Из партии его за неуплату членских взносов исключили. Ходит теперь бутылки собирает, да на сто грамм сшибает. Тем и живёт. Ты не возражаешь, если я его приглашу. Занятный тип.

Сергей неопределённо пожал плечами. Поняв это, как согласие, Соков позвал «бомжа»:
— Анатолий Игоревич, не желаете ли разделить с нами компанию.
Мужчина с готовностью подсел к их столику. Вопреки ожиданиям Сергея от него не воняло, по-видимому, он был чистюля. Саня налил в стакан грамм пятьдесят водки и подал ему.

            Кто ходит в гости по утрам,
            Тот поступает мудро.
            То там сто грамм, то там сто грамм,
            На то оно и утро,

весело продекламировал Анатолий, залпом выпил стакан и тут же, выказывая явное желание хоть чем-то отработать выпивку, предложил:
— Может быть, вы послушаете стишки про технику безопасности?
— Валяй, — махнул рукой Соков.
Анатолий, оживлённо жестикулируя и часто поправляя очки, начал читать детские стишки-страшилки:

           Маленький мальчик бегал по стройке
           И получил кирпичом по головке.
           Маленький мальчик взрослым бы стал,
           Если б по стройке в каске гулял.

Или вот ещё на эту тему:

           Маленький мальчик по стройке бродил,
           Каменщик сверху кирпич уронил.
           Взрослый бы дядя в тюрьме не сидел,
           Если бы мальчик каску одел.

Впрочем, маленьким мальчикам на стройке делать нечего, а то с ними может и вот такое случиться:

           Маленький мальчик на стройке играл,
           Сзади подъехал к нему самосвал.
           Не было криков, не было стона,
           Только подошвы торчат из бетона.

А на высотных объектах, таких как крыша, маленьким мальчикам и подавно делать нечего:

           Маленький мальчик на крыше сидел,
           Бабочкой стать он очень хотел.
           Сзади тихонько толкнул его кто-то,
           Вот и сбылась мечта идиота.

«Шут гороховый», — с неприязнью подумал о нём Сергей и неожиданно для себя задал вопрос:
— А почему Вы ушли из университета?

Мужчина прекратил декламировать и с подозрением уставился на Сергея.
— Это мой сотрудник по работе, — успокоил его Соков. — Можешь говорить смело.

Анатолий приподнял стакан и с явным интересом заглянул внутрь, Соков плеснул в него ещё грамм пятьдесят. Анатолий выпил, пожевал губами, не закусывая утёрся рукавом, огляделся по сторонам и начал говорить:
— Видите ли, я разочаровался в идеалах социализма и коммунизма и больше не хочу вешать студентам лапшу на уши. Рассмотрим хотя бы основной принцип социализма: «От каждого по способностям, каждому по труду». Но ведь он не выполняется: по труду у нас редко где платят. В основном царствует уравниловка и, значит, зарплата не зависит ни от количества, ни тем более от качества произведённого труда. Следовательно, уже на этапе социализма наблюдается усиление эксплуатации таланта серым большинством. Отсюда и маразматические призывы, работать за того парня, и дискриминация человека со способностями. Сидят двое: один работает, а другой ничего не делает, но получают оба одинаково. Разумеется, кто тянет, на того и грузят. А если тянущий ослабит темп, то его ещё и накажут.
Развитие экономики определяют в основном два фактора: деньги и квалификация. Отдай любые деньги неквалифицированным исполнителям, и они все уйдут в песок. Есть деньги, набирай профессионалов, плати им, как положено, и успех дела обеспечен. Оплата труда производится по двум основным критериям: по трудоёмкости в расчёте на среднего специалиста и по квалификации. Так вот за квалификацию у нас платят чисто символически. А ведь квалифицированный специалист делает работу намного быстрее, дешевле и качественнее, чем низкоквалифицированный. И всё потому, что дешёвый работник низкой квалификации, как правило, делает брак, исправление которого связано со значительными затратами финансовых средств и времени. А почему не платят по труду? Да потому что боятся, что начнётся расслоение общества на бедных и богатых, и нарушится принцип социальной справедливости. Но расслоение на бедных и богатых уже началось, причём по признаку близости к кормилу или, вернее, к кормушке власти.

О коммунизме, при котором должен осуществляться принцип: «от каждого по способностям и каждому по потребностям», и говорить не хочется. Этот коммунизм станет настоящим раем для серого большинства, ради удовлетворения потребностей которого, не разгибая спины, будет трудиться талантливое меньшинство, а не какие-то там мифические машины. В гробу я видел такой коммунизм, сладкую мечту недалёкого, но требовательного, наглого и циничного демагога, способного только лишь безгранично наращивать свои потребности. Это способности могут быть ограниченными, но потребности нет. Поэтому я бросил преподавание в университете и теперь свободен.

— Свободен ли? — ехидно усомнился Сергей.
— В некотором роде, да. Я освободился от необходимости навязывать студентам то, во что не верю сам. Между прочим, свобода — это очень широкое понятие, и она бывает разная. Есть свобода грабить, убивать, клеветать и так далее. Я, конечно, против таких свобод. Свобода должна жёстко ограничиваться грехом. Кроме того, нужно различать понятия воли и свободы. Цыгане, например, вольны, но не свободны от своих внутренних законов и порядков. Меня раздражают кинофильмы, в которых народ, выходя на улицы, требует для себя какую-то абстрактную свободу. Свобода должна быть конкретной, и, прежде всего, это должна быть свобода от насилия, как физического, так и морального. Причём свобода одной личности не должна ущемлять свободу другой. Действующие законы должны гарантировать соблюдение свобод и чётко регламентировать насильственные меры, применяемые к нарушителям этих законов. И ещё одно, человек не должен быть нищим. Независимость человеку даёт материальное благополучие. Нищий человек в силу своего социального положения не свободен от насилия, и потому каждый милиционер ему господин, и даже нищие, если двое. Не надо идеализировать нищего. Он дёшево ценит свою жизнь, но ещё дешевле он ценит жизнь других, и ради сиюминутного куска хлеба он, случается, идёт и на преступление. Не зря индийская притча гласит: не давай нищему милостыню в безлюдном месте, иначе он догонит тебя, убьёт и заберёт всё. Но и нищего нельзя резко осуждать: от тюрьмы и от сумы не зарекайся.

— Ваши рассуждения попахивают диссидентством.
— Да бросьте Вы, — по-детски застенчиво улыбнулся Анатолий. — Диссиденты — народ особый. К ним нужно относиться очень осторожно. Некоторые из них, прикрываясь общественными интересами, эгоистично борются только за свои личные права и свободы. Как правило, они амбициозны, нетерпимы к мнению других и по своей сути очень опасны. Не попадайтесь на их удочку.

— А я и не попадаюсь. Выступления таких диссидентов, как Сахаров, я осуждаю, — отпарировал Сергей.
— А Вы что, знакомы с выступлениями и статьями Сахарова?
— Нет.

— Вот Вы уже и позволили средствам массовой информации навязать Вам мнение власть имущих. Я предпочитаю высказываться о человеке только после непосредственного знакомства с его идеями. Интеллигент тем и не угоден любой власти, что он, гад, мыслит и способен формировать собственное мнение. Вы же инженер и, следовательно, должны уметь логически рассуждать. Прогоняйте информацию, которой Вас потчуют, хотя бы через такой простенький критерий: а нужно ли это Вам и Вашим близким? Иначе, в один прекрасный момент Вы обнаружите, что Вас цинично обманули и грубо вытерли о Вас ноги. И винить в этом придётся только себя. И ещё одно: не будьте холопом. Во многих из нас всё ещё сидит холоп. Холоп это хам по отношению к своим подчинённым и покорнейший слуга по отношению к своему начальству, то есть это человек с рабской лакейской душонкой. Холоп не всегда в ладах с собственной совестью, при начальстве он говорит одно, без начальства совершенно другое, и часто способен на любую пакость ради упрочения своего положения. Холоп нетерпим к успеху других и готов даже сам пострадать лишь бы соседу стало ещё хуже. Холоп не терпит, когда ему перечат, и пуще всего на свете ненавидит людей самостоятельных, свободно и смело выражающих собственное мнение. Холоп родит холопа и прикладывает максимум усилий к тому, чтобы все вокруг него были ими. Изничтожить холопа в человеке не так-то просто, ведь не зря же Моисей, чтобы выбить из евреев раба, водил их сорок лет по пустыне. Кроме холопов есть ещё одна очень живучая категория людей. Это лакеи, живущие по принципу «угадать и угодить». Шестьдесят лет прошло со времён Октября, а они до сих пор неплохо живут и здравствуют, как будто бы революция специально для них и делалась. Мне иногда приходилось присутствовать на церемониях встречи высокого начальства. Так вот под впечатлением от них я даже нескладушку сочинил:

          И я смотрел с глубокой неприязнью
          На то, как с умиленьем на лице,
          На полусогнутых к высокому начальству
          Спешит потомственный лакей.

Анатолий вновь заинтересованно глянул в стакан. Саня плеснул ему грамм двадцать. Анатолий выпил, понюхал корочку хлеба и сказал:
— Ну, мне пора. А то вон на том столике две пустые бутылки застоялись. Всего хорошего.
Он медленно поднялся, подошёл к соседнему столику, проворно спрятал в кошёлку две бутылки из-под пива и поспешно удалился.

Саня разлил остатки водки по стаканам. Выпили. Доели шашлычки. И только беседа начала налаживаться, как на площадке появились Лёшкин и Рухавец. Разумеется, Сергей незамедлительно пригласил их за свой столик. Купили ещё шашлыков, а за одним и водочки. Потом поздравили Сергея Петровича с днём рождения, и выпили за его здоровье. Завязался разговор, и Сергей поинтересовался у Лёшкина, каким же ветром его так удачно занесло на эту площадку.
— Попутным. Я с Юрием заезжал в новое здание университета, к Коплему. А на обратном пути мы решили ударить по шашлычкам, — ответил Вадим.
— Ну, и как там Коплем поживает?
— Уезжает во Владивосток, в Дальневосточный научный центр. Его там берут на должность начальника отдела с предоставлением жилья. Приглашал и нас к себе. Но мы же не остепенённые, нам квартиры не положены, и поэтому ничего конкретного ему пообещать не смогли. Скорее всего, Калининградский залив на залив Петра Великого мы менять не станем. Здесь мы уже как-то устроились, живём в общежитиях, а там снова придётся мотаться по квартирам в призрачной надежде на защиту кандидатской. Конечно, если бы мне там предоставили жильё, я бы поехал не задумываясь.

— Оказывается, Даревский тоже уехал в Дальневосточный научный центр, — вмешался в разговор Рухавец, — правда в отделение, расположенное в Находке. Устроился начальником отдела, получил четырёхкомнатную квартиру.
— Как же ему это удалось? — заинтересовался Сергей.
Он уже слышал о кандидате физико-математических наук Викторе Даревском, который, устроившись в СКБ на должность начальника несуществующего отдела, полгода потратил на его создание и, так ничего путного не создав, уволился. А теперь получается, что он уже в Находке, и, наверно, там тоже отхватил приличный оклад.
— Вы не поверите, — ответил Юрий. — Ему помог кандидат географических наук Тимофеев. В своё время Даревский помог ему приобрести для кафедры электронную вычислительную машину, и он в знак благодарности дал ему рекомендательное письмо к Капице, тому самому, что на телевидении ведёт передачу «Очевидное – Невероятное».
— Отличная передача, — встрепенулся Сергей. — Я всегда с удовольствием смотрю её. Да и эпиграф к ней просто великолепный:

           Как много нам открытий чудных
           Готовит просвещенья дух,
           И опыт — плод ошибок трудных,
           И гений — парадоксов друг!
           И случай, Бог-изобретатель…

— Так вот, — продолжил Рухавец, — Капица и подмахнул Даревскому письмо в Дальневосточный научный центр. Сам-то Тимофеев, говорят, чуть ли не однокашник Петра Капицы и вполне возможно мог также оставить в науке след. Однако его судьба сложилась трагически. Точно не знаю. Якобы в тридцатых годах не то немцы, не то итальянцы на дирижабле пытались долететь до островов Северной земли. В пику им срочно сформировали группу лыжников, которая должна была прибыть туда раньше дирижабля и встретить его с красными флагами. В эту группу попал и Тимофеев. Но дирижабль по какой-то причине до Северной земли не долетел, а лыжников на всякий случай посадили. Просидел Тимофеев в лагерях около пятнадцати лет, и выпустили его только после смерти Сталина. Влиятельные друзья Тимофеева помогли ему защитить кандидатскую и устроиться в Калининградский университет. Старику уже ничего не надо, он просто доживает свой век.

Разлили по стаканам ещё грамм по пятьдесят водки. Рухавец произнёс тост:
— Сороконожка медленно передвигалась по своим делам. Навстречу ей жук. Увидел он сороконожку и спрашивает: «Сороконожка, сороконожка, у тебя столько ног, и ты в них не путаешься. Скажи, как это у тебя получается?» Сороконожка задумалась. Попытавшись понять способ своего передвижения, она разучилась ходить, и умерла от голода. Так выпьем же за то, чтобы наука не сокращала, а продлевала нам дни быстротекущей жизни.

— Кстати о науке, — вспомнил Сергей. — Недавно я видел Крувера, так он стал похож на святого с иконы.
— Это он таким стал после голодовки, — объяснил Лёшкин. — Исаак Михайлович очень долго к ней готовился. Перечитал массу книг, даже собственную методику лечебного голодания разработал. Но прежде, чем самому поголодать, он вначале попытался подбить на этот шаг своего заместителя Семёна. Но тот отказался. Семён, ведь, тощий, как глиста. После голодовки он за ручкой швабры мог бы спрятаться. Ну вот, Крувер ушёл в отпуск и прошёл двадцатичетырехдневный курс лечебного голодания.
— Это ж надо! Уйти в отпуск для того, чтобы поголодать. Я начинаю его уважать. На такой подвиг я бы ни за что не решился, — удивился Сергей.
— Голодание вообще-то пошло на пользу Исааку Михайловичу. Он стал намного скромнее. Голодать по своей методике он, конечно, не решился, и мне сказал так: «Я теперь никому не рекомендую проходить курс лечебного голодания без наблюдения врача. На четырнадцатый день голодовки мне стало так плохо, что я думал, что умру». Недавно я был у него на даче, надо было помочь ему кое-что перетащить. Он разделся. Смотрю, а у него на животе жирок сохранился. Спрашиваю его: «Как же так?». А он: «Да вот так. Мышцы усохли, лицо усохло, а жирок остался. Наверно сгонять его нужно другими методами». А теперь у Исаака Михайловича появилась другая идея фикс — не дышать.
— Как это?
— Достал где-то самиздатовскую методику по лечебно-оздоровительному дыханию, и теперь по ней учится правильно дышать. Основная изюминка этой методики заключается в максимальной задержке дыхания на выдохе. Крувер делает это следующим образом, садится на стул, выдыхает воздух и, откинув голову немного назад, сидит с приоткрытым ртом и опущенными вниз руками, стараясь как можно дольше не вдыхать воздух. Говорит, что научился задерживать дыхание до трёх минут.
— Врёт, наверно.
— Может и врёт, но поди проверь.
Вернулся домой Сергей только в десятом часу вечера. «День удался», — с удовлетворением записал он в дневнике.


Осенью в подшефный колхоз для оказания помощи в уборке урожая СКБ командировало довольно большую группу сотрудников. В середине сентября из подразделения электроники вдогонку сроком на месяц послали ещё семь человек, среди которых оказались Сергей Петрович и Лёшкин. Выехали они на служебном автобусе в середине дня и к четырём часам были уже на месте. Выходя из автобуса, Сергей столкнулся с молодой бесцветной женщиной в стёганой фуфайке, скользнувшей по нему равнодушными светло-серыми глазами. Женщина села на заднее сиденье, и автобус уехал.

Пассажиров автобуса встретил крепкий сорокалетний мужчина, назвавшийся Ильёй. Он уточнил по списку фамилии приехавших и отвёл их в деревенский клуб, в котором жили командированные. Клуб представлял собой большое двухэтажное здание. На первом этаже в одной из комнат жили мужчины, во второй была кухня и столовая, а третья являлась зрительным залом. Женщины жили на втором этаже. Сергей занял на нарах место рядом с Лёшкиным и отправился бродить по близлежащему лесу. Остальные тоже последовали его примеру. Лес был великолепный, но ягод уже не было, а грибов было мало. Побродив около часа по лесу, Сергей вернулся в клуб и отдал два белых гриба, другие он просто не признавал, в общий котёл. Грибы, собранные участниками лесного похода, были оперативно помыты, почищены, поджарены и съедены за ужином.

После ужина Сергей разговорился с Ильёй. Ему сразу понравился этот хозяйственный и предусмотрительный мужчина, назначенный «старшим по колхозу». Илья с нетерпением ждал момента избавления от этой беспокойной обязанности:
— Ох, и неспокойная смена попалась, — жаловался он. — Ох, и неспокойная. Только и жди какого-нибудь ЧП. Сегодня вот пришлось Ирму в город отправить, от греха подальше. Она вчера тут такое учудила, что не скоро расхлебаешь.
— А что случилось? — полюбопытствовал Сергей, поняв, что речь идёт о бесцветной женщине, уехавшей в автобусе.
— Ещё узнаете. И говорить об этом безобразии не хочется, — ответил Илья.

На следующий день Сергей действительно узнал о случившемся. В комнате на стоящих обособленно нарах спала дружная пятёрка молодых парней, негласно возглавляемая Лёней Дэйко. Так вот, эта пятёрка в воскресный день вместе с Ирмой выпивала на втором этаже. Неизвестно, что там произошло, свидетелей-то нет, но Ирма в голом виде выпрыгнула из окна второго этажа и с криком: «Насилуют! Какой позор! Утоплюсь!» — побежала к реке. Ребята, сбежав вниз по лестнице, попытались её догнать, но, увидев, что она пробежала мимо колодца, облегчённо вздохнули и успокоились. Дело в том, что в этом месте дно реки очень каменистое, и, так как дождей давно не было, то вода только лишь струилась между камней. Здесь и напиться-то было мудрено, не то, что утонуть. Ирма, вбежав в русло реки, с истеричным визгом: «Утоплюсь», — начала извиваться на булыжниках, едва смоченных водой. Пятёрка ребят спокойно наблюдала с берега за этим процессом. Но тут из клуба выскочили остальные сотрудники СКБ, кроме того, на берегу начали скапливаться местные жители. Пришлось четырём парням, разумеется не из компании Дэйко, зайти в реку и, ухватив Ирму за руки и за ноги, вынести её на берег. Там на неё накинули халат и укутали полотенцем. Ирма не отличалась благонравным поведением, и поэтому многим было интересно узнать: как же её сумели довести до такого состояния. Но ребята молчали, как партизаны. Лёшкин прокомментировал это происшествие всего лишь тремя словами: «Пить надо меньше».

Тем временем, в клуб зачастил участковый милиционер с коричневой папкой под мышкой. Он брал ключ от свободной комнаты на втором этаже и подолгу о чём-то беседовал наедине с каждым из проштрафившейся пятёрки. Ребята, понимая, что попали на крючок, вели себя тише воды, ниже травы. Только вот Лина, девочка, которой вряд ли исполнилось восемнадцать лет, вертелась около них, как муха около повидла. Особое предпочтение она отдавала Дэйко, да оно и понятно, крепкий симпатичный морячок нравился женщинам.

Начались колхозные будни. Лёшкин занялся какими-то бетонными работами, а Сергей вместе с остальными попал на уборку картошки. Выбирая картофель из борозды, он нечаянно подслушал разговор Лины и Дэйко, укрывшихся от прохладного ветра за копной соломы. И хотя Сергей находился всего метрах в пяти от них и ветер дул в его сторону, на него они явно не обращали никакого внимания. Дэйко рассказывал о своей первой любви. Про то как он влюбился в девушку, проживавшую в общежитии, как он боялся даже дыхнуть на неё, а не то, чтобы прикоснуться, как он ухаживал за ней целый год, а она в результате одарила его гонореей. И, кроме того, оказалось, что, заигрывая с Дэйко, она вела далеко не безгрешный образ жизни. А он её так любил и так ей доверял. И теперь он, разочаровавшись в женщинах, с девицами особо не церемонится и поступает с ними просто: раз, раз и на матрац. Лина поддакивала Дэйко, возмущаясь существованием таких вот гадких безнравственных женщин, и делала прозрачные намёки на то, что она-то де не такая.

Сергей был недоволен тем, что Дэйко разговаривает с малолеткой на такие щекотливые темы, но вмешиваться было бесполезно. А тут ещё произошёл неприятный для него случай. Вечером пришёл служебный автобус, и из него выскочила Маша, секретарша Сидорова, приехавшая кого-то отозвать из колхоза. Увидев парня из компании Дэйко, она подбежала к нему и обрадовано воскликнула:
— О! Оказывается и ты здесь. А остальные? Тоже здесь?! О! Ребята! Как же я по вас соскучилась.
Маша крикнула шофёру:
—Меня не жди. Приеду завтра на рейсовом автобусе.

Через пять минут она куда-то исчезла вместе с пятёркой ребят. Ночевала Маша тоже вместе с ними. Проснувшись, Сергей автоматически отметил, что если Маша вчера вечером на нары ложилась третьей слева, то теперь лежит третьей справа. На душе у него было противно. Ему было глубоко не безразлично поведение Маши, ведь она так сильно была похожа на покойную Иру. Сергею, казалось, что ему просто плюнули в душу. Он не выдержал и сказал Лёшкину:
— Как же так? Замужняя женщина. Муж в море, а она.
Но Лёшкин равнодушно ответил:
— Муж для неё не помеха. Просто нравится ей очень вся эта суета. А что, вы, собственно говоря, беспокоитесь? Тело хозяйкино, куда захочет, туда и положит.

От этих слов Сергею стало ещё больше не по себе. Маша утренний рейсовый автобус проспала и уехала только днём. А вечером Лину с трудом удалось выпроводить на второй этаж. Девочка, не скрывая желания побыстрее превратиться в опытную женщину, требовательно заявляла:
— Я тоже хочу спать с мальчиками. Почему Маше можно, а мне нельзя?
Сергей предложил Илье отправить Лину в город, на что тот резонно ответил:
— Парни, около которых она вертится, калачи тёртые и малолетку не тронут. У них и так неприятностей хватает. Ирма их по самые уши в дерьмо посадила. А девочка готова натворить глупостей, отправь её в город, так она там мигом на свой зад приключений сыщет. Пусть остаётся здесь под присмотром, авось, недельки через две пожар под юбкой и поутихнет. А если это не физиология, а блажь, то хотя бы дури за это время поубавится. Меня сейчас другие проблемы беспокоят. Ох, и неспокойная попалась смена. Ребята молодые, кровь играет.

То, что смена действительно не очень спокойная, Сергей убедился в первый же выходной. Ребята приняли по дозе спиртного и в воздухе завитал вирус молодецкого бахвальства. Человек пять просто не находило себе места и было явно на взводе. Для возникновения беспричинной драки требовался всего лишь только повод, а он отсутствовал, тем более что деревенская молодёжь была вся в городе. Да и отказавшаяся от потребления алкоголя компания Дейко оказалась неплохим буфером. А с Дэйко не поспоришь, ох и крепок же, однако, морячок. Но почесать кулаки всё-таки очень хотелось. Сергей оказался свидетелем того, как долговязый веснушчатый парень, не найдя для разрядки ничего более лучшего, врезал изо всех сил кулаком по обитой жестью галанке. «Какой дурак», — подумал о нём Сергей. — «Под старость он об этом ещё горько пожалеет». А тут ещё Антонов, пухленький парниша под сто килограмм, начал демонстрировать свою силу и ловкость. Объектом своих небезопасных проделок он по какой-то неведомой причине выбрал Лёшкина. А началось всё так. Сергей и Лёшкин неторопливо прогуливались по дорожке вокруг клуба, и тут откуда-то сбоку внезапно выскочил Антоша и, с разбега прыгнув на Лёшкина, по-обезьяньи обхватил его руками и ногами. Только каким-то чудом Лёшкину удалось устоять на ногах. Антоша, обескураженный тем, что противника сбить с ног не удалось, подкараулил его вторично и повторил тот же манёвр, и опять безрезультатно. Когда стокилограммовая тушка попыталась опрокинуть Лёшкина в третий раз, он не выдержал и раздражённо сказал Сергею:
— Кто бы мог подумать, что этот с виду добродушный парень становится таким дурным, когда выпьет. Мальчик явно ищет неприятностей и не понимает, что может приземлиться на собственный копчик. Мальчику тогда будет даже очень бо-бо.

Сергею были абсолютно непонятны петушиные наскоки Антонова на более сильного противника. Он с детства научился безошибочно оценивать физическую мощь соперников и не сомневался, что рыхловатый Антоша, несмотря на занятия культуризмом, против Лёшкина жидковат. Но Антоша, по-видимому, считал иначе. В стремлении самоутвердиться он попытался зажать Лёшкина на нарах и от окончательного поражения был спасён позвавшим его куда-то Ильёй. Поняв, что Лёшкин ему не по зубам, Антонов, в конце концов, угомонился.

Вечером к клубу подъехало на «Москвиче» три человека. За рулём сидел кудрявый парень с пышной шевелюрой. Это были командированные в колхоз сотрудники СКБ, жившие на центральной усадьбе и работавшие отдельно от всех. Они поужинали и потом долго разговаривали с Ильёй о продуктах питания и о других, по-видимому, важных для них вещах. Лёшкин с кем-то играл в шахматы. Кудрявый парень некоторое время понаблюдал за игрой и, дождавшись, когда ситуация на доске обострится, попросил у Лёшкина на минутку нож. Лёшкин, мельком взглянув на него, вытащил из кармана пиджака старенький перочинный ножик и отдал, но, когда хватился вернуть его обратно, троица уже уехала.

С понедельника всех командированных за исключением троицы, бросили на уборку моркови. Лёшкин очень досадовал на то, что ему не вернули нож.
— Успокойся. Отдадут тебе его. Не бурчи, — не выдержал, наконец, Сергей.
— Когда отдадут? После колхоза он мне уже не нужен. Дорога ложка к обеду. Нож мне нужен сейчас, чтобы морковку поскоблить и схрумкать или яблоко очистить. Помыть-то нечем. Получается, отдай жену дяде, а сам иди, иди и ещё раз иди, сами знаете куда.
— Ну и кролик. Только жрать да жрать. Переедать вредно.
— Если разобраться, оно всё вредно. Даже жить. Чем дольше живёшь, тем ближе к смерти. А нож мне не вернут. Это я теперь задним умом догадался. Кудрявый специально ловил момент, когда я отвлекусь, чтобы потом в случае чего заявить, что я его с кем-то спутал. Вот уж действительно, чем богаче, тем жаднее. Я не удивлюсь, если обнаружится, что по вечерам эта троица промышляет картошкой, а по утрам сбывает её на рынке.

Лёшкин оказался прав, нож ему действительно не вернули. Кроме того, из фразы, случайно оброненной Ильёй, Сергей догадался, что троица действительно подворовывает. Через неделю Лёшкина отозвали из колхоза, и Сергей начал по вечерам подолгу засиживаться в столовой, наблюдая за шахматистами и слушая разговоры. Уборочные работы в колхозе заканчивались, и Илья был страшно доволен: обошлось без крупных ЧП.
— В следующем году я ни за что не соглашусь быть старшим, — не раз говорил он Сергею.

И вот подошло время отъезда. Председатель колхоза разрешил взять по мешку картошки. Ребята засуетились. Илья позвонил в город, и из СКБ пообещали прислать грузовик. В своём питании Сергей почти полностью перешёл на рыбу и поэтому от картошки отказался. Он не стал дожидаться служебного автобуса и рано утром уехал на рейсовом. Перед отъездом, он побродил по колхозному саду, в который председатель разрешил наведываться, как в свой. Сад был большой, старый и неухоженный. Яблони уже начали дичать, но на отдельных деревьях яблочки были ещё довольно вкусные. С полной сеткой яблок Сергей расположился поближе к водителю автобуса и с любопытством уставился в окно. Дорога, несмотря на свою фундаментальность, для современного транспорта была узковата, но её расширению препятствовали росшие по обочинам вековые деревья.

У въезда в город прямо посреди проезжей части дороги, поджав под себя ноги, сидела молодая женщина в чёрном одеянии. Сидела она неподвижно, в согбенной позе молельщицы, слегка наклонив голову вперёд и закрыв лицо обеими руками.
— Дура! — выругался водитель автобуса, притормаживая машину и прижимая её к обочине. — Тоже мне, Анна Каренина нашлась. Шла бы на рельсы. Думает только о себе.
И тут же извинительно добавил:
— А впрочем, что с неё взять. Одно слово — баба. Женщина на дороге, всё равно, что курица.
«А ведь он прав», — подумал Сергей. — «Действительно, эгоистка. Случись что, отвечать-то шофёру». Но ему ещё долго потом мерещился мрачный силуэт женщины на проезжей части дороги, как бы говорящий о чём-то далёком и нереальном, и в то же время пугающе неизбежном.


Когда Сергей вышел на работу, Маши уже не было. По-видимому, у Сидорова везде были глаза и уши, и явных секретуток он не держал. Да оно и к лучшему. Сходство Маши с покойной Ирой Сергея теперь просто раздражало.

В отделе Сергею, наконец-то, вместо уже порядком надоевших ему источников питания, предложили разработать усилитель на интегральных микросхемах. Всё какое-то разнообразие. Сергей взял в библиотеке книжку по аналоговым микросхемам и принялся за ликвидацию безграмотности. Но основные принципы расчёта устройств на операционных усилителях ему никак не давались. А тут ещё Лариса частенько его отвлекала. Вот и на этот раз она оживлённо делилась с Татьяной впечатлениями о своей поездке в Минеральные Воды.
— А в Москве я, чуть было в историю не влипла. Захожу в столовую пообедать. Ну, как полагается, взяла первое, второе и третье, поставила на стол и пошла за ложкой и вилкой. Возвращаюсь, смотрю, а мой борщ какой-то негр лопает. «Ну», — думаю. — «Харю наел, шире некуда, мало показалось, так теперь приехал сюда простых советских женщин объедать. Не выйдет. Не на такую напал». Сажусь за стол и тарелку с гуляшом пододвигаю к себе. Негр попытался мне помешать, но я так зыркнула на него глазами, что он даже поперхнулся. Знает кошка, чьё мясо ест. Доедаю гуляш, смотрю, он свою лапу за компотом тянет. «Ах ты», — думаю, — «паразит этакий. Не видать тебе моего компота, как своих ушей». Он, значит, рукой за стакан, и я рукой за стакан. Потягали мы компот туда сюда, и негр сдался. Поднялся, буркнул что-то не по-нашему, и ушёл. «Катись колбаской по Малой Спасской», — думаю. — «Видали мы таких нахалюг. Будешь знать, как женщин обижать. Это тебе не Африка». Попиваю спокойно компотик и поглядываю по сторонам, и вдруг вижу, на соседнем столике мой обед стоит. «Ну», — думаю, — «подзалетела. Оказывается, это не негр, а я по нахалке чужой обед съела. А если он вздумает милиционера позвать?». Хватаю сумочку и бегом из столовой, даже компот не допила.

«Да», — восхитился Сергей. — «Лариса ни в какой ситуации не теряется. А впрочем, и приврать она мастерица». Сергей снова уткнулся в книгу, но чёртовы операционники в голову не лезли. Через неделю Сергей сдался. «Или книжка такая заумная, или я такой дурной», — раздражённо подумал он и пошёл к Лёшкину за консультацией.

У Лёшкина он попал на дискуссию о невозвращенцах.
— Коза не скотина, примак не людина, а человек на чужбине бесправнее скотины, — философски изрёк Соков.
— Дурак тот, кто остаётся за границей. Это в порту, когда выйдешь в город, глаза от неоновых огней разбегаются. А присмотришься, жизнь-то там несладкая, — поддержал его Касько.
— Остаться за границей имеет смысл только специалисту высокой квалификации. У учёного с именем, у толкового инженера или у уникального токаря имеется шанс найти там свою нишу и жить неплохо. Но человеку средних способностей делать там абсолютно нечего, таких там и своих навалом, — добавил Балашов.

Сергей уже пять лет проработал в СКБ и ещё ни разу не слышал, чтобы кто-то остался за границей. В отличие от глубинки в приморском Калининграде о загранице мыслили вполне здраво и не питали по отношению к ней никаких иллюзий. А тут вдруг такие разговоры. И Сергей не замедлил поинтересоваться:
— Случилось что?
— Да вот, у Шеленя неприятность, — ответил Балашов. — Он в составе научно-исследовательской экспедиции ходил в район Бермудского треугольника и Карибского моря. На обратном пути был заход в Лондон. При выходе в город сбежала женщина. А Шелень как на грех оказался старшим группы. Теперь пишет объяснительные записки для КГБ.
— Ну и как он объясняет происшедшее?
— Да что тут объяснять. Говорит, зашли в магазин, она отпросилась в туалет, а оттуда уже не вышла. Не мог же он последовать за ней в женский туалет. Вполне возможно, что там имелся второй выход.
— Шелень говорит, что она уже не раз бывала за границей, — поддержал разговор Соков. — Наверное, заранее договорилась о замужестве и действовала по согласованному со своим избранником плану. Если женщина недурна собой, то у неё всегда есть шанс удачно выскочить замуж. Тем более что наши женщины на фоне англичанок смотрятся довольно эффектно.
— А она что? Действительно недурна собой? — полюбопытствовал Сергей.
— Шелень говорит, что да. Он рассказывает, что, когда они на судне возвращались в Калининград, к их столику подошла официантка, полька по национальности, и поинтересовалась: «Что? Паненка действительно осталась?». Ей ответили, что да. На что полька уверенно заявила: «Панна не пропадёт. Панна сьлична, бардзо сьлична. Панна выйдет замуж». Наверно так и будет.
«Вот ведь, наши бабы даже за границу бегут, чтобы замуж выйти. А я никак жениться не могу», — расстроено подумал Сергей. — «Пора, наверно, брать отпуск и ехать к Насте».
Ребята прекратили разговор и занялись своими делами.

— А я, собственно говоря, к тебе, — спохватился Сергей, протягивая Лёшкину книгу по аналоговым микросхемам. — Никак не могу рассчитать схему на операционных усилителях.
Вадим взял книгу, полистал её и с улыбкой сказал:
— Оно и неудивительно. Во-первых, эта книжка не инженерная и написана только для диссертации. Видите, какие здесь длинные и громоздкие формулы, от них у любого мозги вспухнут. Такой книжке самое место в туалете, хотя и для этой цели она мало пригодна. Во-вторых, о практических применениях микросхем здесь не сказано ни слова. Конечно, о внутренностях операционника надо иметь представление, но не настолько подробное. Вы же прикладник, и для разработки схем Вам нужны только входные и выходные характеристики операционных усилителей, параметры напряжений питания, да парочка формул.

Сергей услужливо подсунул Вадиму листок бумаги и тот, основываясь только на законе Ома, набросал на нём методику расчёта инвертирующего и неинвертирущего усилителей.
— Действительно всё очень просто, — удивился Сергей.
— По частотной характеристике вопросы есть? — поинтересовался Вадим.
— Нет. У меня скорость изменения входного сигнала достаточно низкая, а нагрузка активная.
— Ну и ладненько.

— А куда Ефимова Люда подевалась? Что-то я давно её не вижу, — изменил тему разговора Сергей.
— Уволилась переводом в «Союзгазавтоматику», устроилась там мастером в цех. Очень активная девица. Но меткой характеристикой её поведения Исаак Михайлович меня просто ошарашил. Тонкий психолог.

— А в чём дело? — навострил ушки Сергей Петрович.
— Исаак Михайлович регулярно подбрасывает мне на стажировку молодых специалистов. Вот и Ефимова попала в мою группу. На первых порах, я дал ей задание: изготовить макет дешифратора и проверить его на работоспособность. Получила она печатную плату с комплектацией, ткнула несколько раз в неё паяльником и куда-то исчезла.
После обеда, смотрю, появляется незнакомый молодой человек, молча садится за её стол и начинает паять. «Ну что ж», — думаю, — «пусть паяет». На следующий день над платой начал колдовать монтажник из макетной мастерской. «Ну», — думаю, — «главное работа делается, а кем не важно». Затем из Вашего отдела пришёл долговязый парень и сел за электрическую проверку распаянной платы. Целый день он глазел на экран осциллографа, но так и ушёл ни с чем. Также безрезультатно угробил время ещё один парень из Вашего отдела. «И чего это они?» — думаю. — «Схема-то простенькая». И тут к моему величайшему изумлению в нашей комнате появился Мотко. Ни на кого не глядя и ни с кем не здороваясь, он бочком проскользнул к столу Ефимовой и уселся за проверку платы. «Ну и способности же у Людмилы», — невольно восхитился я. — «Так организовать свой труд. Надо же, даже ведущего конструктора дружественного отдела захомутала на свои работы». Полдня просидел Мотко, как проклятый, над схемой. Потом чертыхнулся и ушёл.

Спустя некоторое время появляется Ефимова, небрежно швыряет мне на стол плату дешифратора и язвительно, с чувством глубочайшего превосходства надо мной, «сирым инженеришкой», говорит: «Ваша схема, Вадим Александрович, неверно разработана». Вот так фокусы. Делать нечего, сажусь сам за проверку платы. Действительно, схема работает не должным образом. Довольно быстро я сообразил, что она может вести себя так, если два выхода замкнуты друг на друга. Взял тестер, проверил подозрительные выходы, действительно «кз». Внимательно осмотрел плату, и оказался в полной прострации, не должно его быть и баста. Начал резать одну из дорожек и только после пятого или шестого реза, локализовал место замыкания, но его там просто физически не могло быть, так как подозрительные проводники располагались на противоположных сторонах платы. Беру паяльник, провожу жалом по дорожке и выволакиваю штырёк. Оказывается, кто-то из умельцев вырезал штырёк точно по толщине платы, вставил его в просверленное между дорожками отверстие и заподлицо залудил с обеих сторон. Отличная работа. Интересно, кто же из ребят и за что подстроил Людмиле такую «козу»?

На следующий день Ефимова потребовала от меня творческую работу, но что она под этим понимает, так и осталось для меня загадкой. Посадил я её за проверку схемы управления шаговым двигателем. Вам уже известно, чем это закончилось. После этого она снова потребовала от меня творческую работу. Ну, я ей и говорю: «Если Вы под творческой работой понимаете разработку схем электрических принципиальных, то сейчас такой работы у меня нет. Требуется только доводка, наладка и корректировка уже разработанного. Появится новая тема, тогда, пожалуйста. Но только учтите, что в любой разработке творчества всего лишь пять процентов, а девяносто пять процентов рутинной работы. А творить, выдумывать, пробовать я Вам не запрещаю. Пожалуйста, занимайтесь. Для этого я даже могу выделить Вам один день в неделю». Она внимательно выслушала меня и куда-то исчезла, а потом часа через два появляется и со злорадной усмешкой сообщает: «Вадим Александрович, Вас приглашает к себе начальник отдела».

Захожу к Исааку Михайловичу, а он меня прямо с порога и огорошил. «Приходила», — говорит, — «Ефимова и жаловалась, что ты не даёшь ей творческую работу». Не успел я открыть рот в своё оправдание, как он продолжил: «Избавляться от неё надо». Я так и опешил. «Почему избавляться?» — спрашиваю. А Исаак Михайлович лоб наморщил и отвечает с усмешечкой: «Такие люди никогда не работали, и работать не будут. А вот ходить по начальству и жаловаться, что их зажимают, и что им не дают работать, будут. Уж очень им не терпится в начальники поскорее пробиться. Так что, пока не поздно, избавляться от неё надо». А тут она сама попросилась в «Союзгазавтоматику», и Исаак Михайлович с удовольствием подписал ей заявление на перевод.

— Н-да, — хмыкнул Сергей. — Тоже мне, нашла творческую работу. Мастером в цех.
— Зато там больше платят, — усмехнулся Вадим.

Сергей вернулся к себе и посмотрел в окно. В расположенном напротив окне третьего этажа здания Атлантниро перед зеркалом вертелась девица. Сергей уже привык к тому, что эта девица ежедневно до обеда крутилась перед зеркалом, а после обеда вообще куда-то исчезала. «Вот ведь, одни трудятся в поте лица, а другие просто изнывают от безделья», — с меланхоличным равнодушием подумал он. — «А впрочем, и у нас таких навалом. Не зря же Мотко говорит, что в нашем СКБ работают только ДОРы, ЖОРы, ЛОРы и СУКи, то есть дочери ответственных работников, жёны ответственных работников, любовницы ответственных работников и случайно уцелевшие кадры».
Сергей глянул на принесённый от Лёшкина лист бумаги с расчётом усилителя и с удивлением обнаружил, что линии, проведённые обыкновенной шариковой ручкой с синим стержнем, переливаются из пурпурного в ярко-синий и наоборот. От неожиданности он даже закрыл глаза и затряс головой. Когда он их открыл и снова взглянул на лист, буквы и знаки имели уже обычный бледно-синий цвет. Сергей осторожно огляделся по сторонам. Всё было по-прежнему, и всё также в противоположном углу комнаты о чём-то таинственно шепталась троица долговязых ребят. «Перетрудился ты маленько», — отрешённо подумал о себе Сергей. — «Так и свихнуться недолго. Пора в отпуск».