Путешествие увядающей Розы

 Великая тайна — наше воображение.
Оно способно создавать новую реальность
уносить в другие измерения, преображать нас, потому что, создавая свои миры,
мы способны жить в них, наполняясь радостью мыслей, которая рождает полет души.

 Галлея

Роза окинула взглядом родные просторы, и в душе услышала настойчивый зов души: «Иди туда, куда влечет тебя свободный ум! Усовершенствуя плоды любимых дел, не требуя наград за подвиг благородный!». Почувствовав глубокое удовлетворение и волнуясь от грандиозных планов, начала напевая собираться.
Она понимала, что надо беречь силы и не известно, сколько ей отпущено, но зов души был превыше всего.
«От почвы, на которой расту, не могу оторваться, как от возраста, — мелькали мысли. — Но лепестки мои помнят свежесть моря, жадные глаза Гладиолусов, Пионов. Ах, как прекрасно путешествовать!»
Она закрыла глаза, и воображение понесло ее в радость… Пушистые пальмы, лазурное небо и необъятная синева моря… Она стала что­то напевать, растворяясь в предчувствии предстоящего.
Открыв глаза, она увидела покачивающуюся на ветру Незабудку, которая тоже была в ожидании. Краски ее цветка были ярче, она была моложе, но это не помешало им понять друг друга и мило общаться. Совсем скоро они уже были на корабле мечты — в самолете. За веселой болтовней не заметили, как прилетели в страну волшебных закатов и таинственных запахов.
Случилось то, чего они никак не ожидали, надеясь вместе проводить время. Но…оказывается, Розы и Незабудки в Египте растут отдельно, и их разлучили.
«Что поделать… Мои лепестки привяли, — думала Роза. — Но они прочно держатся на стебле, и я могу легко поворачивать свой бутон, наслаждаясь окружающим миром. Не скрою, несколько удивлена, что меня посадили на клумбу, не совсем достойную царственной Розы. Но… что поделать, надо принять обстоятельства и осваивать новое место».
Взгрустнув одну минуту, умывшись росой, она отметила, что солнышко уже высоко, и потянула к нему свои уставшие лепестки. Ведь солнце — бог Ра, и, если бы не оно, мы не умели бы улыбаться, и Роза улыбнулась. Утром оно ласковое, а днем я буду прятаться за широкую ветку, которая над клумбой, и мне будет хорошо. Роза знала, что ночью, когда солнышко напитывает стебли цветов, у них особая жизнь. Они поднимают свои бутоны в воздух и летят навстречу любви. Глаза Розы повлажнели, и из груди вырвалось:
— Ах! Как прекрасна жизнь! — она радовалась, когда видела молодость других, и, крепко засыпая, понимала, что ее время прошло…
А проснувшись и осмотревшись, обнаружила совсем рядом на соседней клумбе улыбающихся Хризантему и Георгину. Они были молоды и свежи.
— Милая тетушка Роза, — загадочно шепнула Хризантема. — Мы научились летать по ходу ветра и шелесту волн, когда пожелаем. Мы летим туда, где свежо и весело, где разнообразие экзотических цветов дают свободу и радость, где шепчутся волны и поет ветер.
Роза оживилась:
— Но, наверное, там сильно греет солнышко, и я могу совсем потерять свежесть!
— Нет, — уверяла Хризантема. — Листья пальм закрывают от солнца, и мы ведем беседы, смеемся и шутим.
У Розы даже лепестки зарумянились от радости. Ах, как ей хотелось тоже смеяться и шутить, поддерживать беседу, блеснуть умом, найти попутчиков в Луксор, но ее лепестки не такие свежие, и это стесняло. Она испытующе посмотрела на Хризантему, потом на Георгину и вместе с ними радостно рассмеялась. Ах, как она была благодарна им за поддержку! Они рассказали, что по утрам собираются на одной из клумб, куда ее и пригласили. Конечно, интересно слушать историю каждого. Все это объединяло и сближало жаждущих приключений. Георгина и Хризантема много рассказывали, как они с египетским Нарциссом пропутешествовали по Александрии, Каиру… и о многом другом, что оставило массу впечатлений.
«Ах! — подумала Роза. — У меня уже нет сил на такие продолжительные прогулки, но Луксор. Это моя мечта! Это памятник древности, это величие веков». И она открыла книгу Сераписа Бея «Досье на вознесение», которую перечитывала уже много раз, впитывая его наставления и черпая силы у Великого Учителя.
На следующее утро все, как всегда, собрались на общей клумбе, и Роза была среди них. Взъерошенный Пион не отрывал глаз от Хризантемы, он был без ума от нее. Георгина готовила снаряжение к путешествию по дну моря. Лилия упивалась своим совершенством, а горделивый Ирис вдруг задумчиво промолвил: «А не посмотреть ли мне Луксор? Будет о чем рассказать племяннику».
Роза затаила дыхание, рассматривая его шевелюру. Он рассказывал, что живет в далеком Казахстане и очень любит загадки чисел и вычислений. Это придавало ему значимость, и Роза прошептала:
— Я тоже очень хочу в Луксор. Когда я вернусь к себе, весь дендрарий будет расспрашивать меня об этом чуде.
Вся клумба цветов затихла переглядываясь. Крепко сбитый с толку Пион, который много говорил о микробах и лекарствах, подняв брови, размышляя, проговорил:
— Но в Луксоре нет цветов, среди пустыни, песчаник и камень… Что интересного для твоего дендрария?
— Как? — оживилась Роза, наконец поймав конька, на котором она чувствовала себя уверенно. — Это же памятник, и когда­то, тысячелетия назад, на этом месте был дендрарий с разнообразными видами растений и цветов. В этом памятнике они живут и сегодня. Только они не видимы для всех, а я их вижу. Они в тонком мире. Прямо над Луксором высоко в небе в сером слое атмосферы точно такая обитель, которая дублирует все лучшее, что создано. Во Вселенной ничто не пропадает, оно просто переходит в другое состояние.
 У Пиона даже напряглись лепестки и опустились брови. Он вопросительно смотрел на Розу, уходя в себя.
— Ну, в общем, с удовольствием составлю вам компанию, милая Роза. Завтра же едем в Луксор, — по­военному скомандовал пестрый Ирис. Радости Розы не было границ.
 Утром вместе с еще одной парой из Германии они ехали в Луксор, рассматривая пейзаж. Немецкий Гладиолус был строен и хорош собой, а она — Ромашка, обычная Ромашка, но счастье — это особая химия. Доехав благополучно, все заметили, что будто из-под земли появился проводник — гид. Он был черным Тюльпаном, но представился, с чертиками в глазах, Рамзесом Вторым, чем рассмешил и поднял настроение. Когда он улыбался, его красивые крепкие зубы ярко выделялись на темном лице, подбадривали и словно включали в игру полной свободы и дружелюбия. Постепенно все нашли, что он душка и с ним приятно общаться. Он уловил это и рассыпался в комплиментах. Подсохшие лепестки Розы встрепенулись, и ее все время разбирал смех, несмотря на жару. Вдруг Роза застыла от того величия, которое предстало перед ее взором. Невероятной высоты колонны Луксора словно упирались в небо, и в этом было что­то нереальное. Она почувствовала себя настолько маленькой песчинкой, что статуи, стоящие по обе стороны, пугали ее своим ростом. Громадные исполины фараоны и их семьи казались великанами. Протянув лепесток, стала гладить этот горячий песчаник, который за тысячелетия спрессовался так крепко, что его можно было царапать, оставляя след своего присутствия.
— Это я! — забегая вперед и гордо показывая на статую фараона, прокомментировал белозубый гид. На минуту Роза оцепенела, переводя глаза на него и окружающих, которые доброжелательно смеялись над его шуткой. В своем воображении она так далеко перешагнула века, что эта шутка ей казалась неуместной. Она была охвачена волнением, которое перенесло ее в то далекое время… Забыв обо всех, продолжала свой путь по аллее, по обе стороны которой стояли сфинксы с человеческими головами... И снова голос гида словно вырвал ее из того таинственного мира, в который она вошла.
Из двух обелисков здесь остался один. Высота его
25 метров. Второй был перевезен в Париж на площадь Согласия еще в 1835 году. А вот через этот вход пройдем во двор Рамзеса Второго — гид победоносно посмотрел на толпу, которая примкнула к нему, и, упиваясь своим ораторством, говорил громко и много. Розу расстроило, что такое чудо, которое должно быть в комплексе, вдруг развозят, растаскивают, будто вандалы, по миру. Она прошла через двор Аменхотепа Третьего, словно через каменный лес, и подошла к театру, где проводились торжественные праздники. Ее воображение рисовало идущих жрецов, факелы… фараонов с удивительными лицами и праздничные толпы, которые пели священные песни и плясали. Роза закрыла глаза и медленно покачивалась в такт слышанной ею музыки… Но снова ее погружение в прошлые века было грубо нарушено доносившимся голосом гида:
— Сейчас мы вернемся и подъедем к храму в Карнаки, это три километра, совсем рядом.
 Словно очнувшись ото сна, она поспешила за группой.
И снова ее взору открылось чудо, ни с чем не сравнимое: святилище Амона, сфинкс с головой Рамзеса Второго, бараноголовые сфинксы, высокие колонны, храм Рамзеса Третьего и великаны статуи жрецов, приближенных фараонов. Впечатлений было много, но жара делала свое дело, и все инстинктивно искали укрытия. Роза чувствовала, что ее стебель теряет силы. Чуткий гид скомандовал, чтобы возвращались в микроавтобус.
О, это было спасение — настоящий оазис. Прохлада и вода вернули силы, а «Рамзес Второй», т. е. гид, старался как мог, развлекал:
— Нефертари, — обратился он к Розе, — у тебя глаза Нефертари!
Подвядшие лепестки Розы встрепенулись, а Ирис с интересом заглянул в глаза Розы и отметил:
— И правда! Сколько цветов намешано в ее глазах: и зелень, и золото…
— Я же говорю, — подтвердил гид.
Внимание, оказанное Розе, произвело впечатление, словно влило в нее сок молодости, и от неловкости она залилась смехом, подшучивая над мужчинами и приводя их в восторг. Даже немецкие Гладиолус и Ромашка, не знавшие русского языка, с интересом следили за происходящим и тоже улыбались.
— А сейчас мы сходим в мастерскую, где обрабатывают оникс. Там вы отдохнете еще, посмотрите, приценитесь, а после мы поедем в Долину царей и цариц, — сообщил «Рамзес».
Розе смотреть на обработку камня было неинтересно, потому что она это уже видела в Шарм-эль-Шейхе. Поэтому, найдя местечко поудобнее, расположилась, как дома. Она думала: чем ей заняться это время? Подумала:  «А почему бы не произвести впечатление?». И решила показать свои таланты. Набрав полную грудь воздуха, Роза звонко запела. Ее настроение должно было во что­то вылиться, и она залилась жаворонком…
 И снова чудо: черные Тюльпаны перестали обрабатывать свой оникс и с благоговением наблюдали за поющей Розой, широко улыбаясь...
А Рамзес, приятно удивившись, подхватил игру Розы. Он, победоносно окинув взглядом присутствующих, сказал сначала на русском языке:
— О, Нефертари, вы действительно неотразимы: иметь такой голос! Но это не все, — продолжал он торжественно. — Посмотрите, какая у нее щиколотка: изящная, царская, какие пальцы на руках, маленькая ножка.
Пока он переводил, Ирис, Гладиолус и Ромашка наблюдали за этим представлением, улыбаясь, а черные Тюльпаны смотрели и серьезно оценивали, кивая бутонами.
 В общем, Роза была в центре внимания, к чему привыкла в молодости, а вот последние годы этой радости поубавилось, и она купалась в прошлом. Шумно, под аплодисменты, вся «делегация» покинула мастерскую.
 — Ну а теперь Долина царей! Наберитесь терпения, нам придется пойти в долину Бибан-эль-Мулюк, — весело сообщил гид.
Оказавшись на раскаленном песчанике, Роза поняла, что идти неблизко, и это обеспокоило ее. Настроение резко ухудшилось, так как долина оказалась бесконечной, а гид, честно выполняя свой долг, словно конферансье, комментировал:
— Видите, вдали остроконечная гора? Ее называют Фиванской вершиной. Вот там находится некрополь великих египетских фараонов от восемнадцатой династии до двадцатой. Они отделяли свои захоронения, чтобы быть в недоступных местах. Копая шахты в глубину, они прорывали длинные коридоры, заканчивающиеся просторным помещением. И все же еще в эпоху фараонов начались разграбления царских гробниц.
 Разочарованная словами гида «делегация» продолжала свой нелегкий путь.
Роза уже не могла дождаться, когда наконец дойдут до этих гробниц. Пекло так, что мокрая салфетка под ее шляпкой быстро высыхала, и она экономно поливала ее, оставляя в бутылочке на маленькие глотки от жажды.
До нее доносился уже не такой бодрый голос гида:
— Их тела часто переносили в другие места, вешая на шею таблички с именами. Увидеть гробницы царей — значит познакомиться с религией Египта.
 Когда Роза вошла в гробницу Тутанхамона, ее состояние ожидало быть лучшим: ее подташнивало, а в голове шумело от жары. Возле гробницы был спертый воздух. Мумия фараона была покрыта драгоценностями, а его лицо и плечи закрыты золотой маской с искусственной бородой. В руках он держал бич и жезл, инкрустированные рубинами, сапфирами и другими дорогими камнями.
 Потом смотрели гробницу Рамзеса Шестого, потом Девятого, Третьего, Четвертого. Все становилось не так торжественно и значимо. Погребальные камеры, саркофаги… все это слилось в одно великое прошлое народа Египта, которое уже не было сил воспринимать.
 Роза едва дышала, а ведь еще предстояло посмотреть саркофаг царицы.
— Боже… — сокрушалась она. — У меня совсем завянут лепестки, неужели жара сократит мою жизнь? Я могу умереть, я засыхаю…
Голос гида становился все тише, группа с трудом передвигалась, и Роза увидела, как черный Тюльпан теряет влагу. По его привычным к жаре листочкам бежали крупные капли пота, рот был открыт, и белые зубы просто видны, не освещенные улыбкой. «Совсем другое лицо, — мелькнула мысль у Розы. — Представляю, как выгляжу я». А Ирис, к общему удивлению, бодро шагал, легко преодолевая песчаные просторы. Роза видела его то тут, то там. Его красная импортная тюбетейка с козырьком, по-видимому, надежно оберегала его главный орган — думающий мозг. Я не шучу, любить числа — значит уметь думать, а думать — значит быть у руля.
За тот бурлеск чувств, что она испытала в мастерской оникса, казалось, наступил час расплаты! Еще минута — и ее бездыханный бутон на стебле рухнет, и солнце сделает свое последнее дело: сожжет подсохшую Розу. Но… великие силы дали ей шанс продлить счастье жить. Прямо под навесом она увидела глиняный горшок с водой и поняла, что последний час еще не пробил. «Рамзес», истерзанный рассказами, устроился под навесом на огненной скамейке, сидеть на которой — всё равно что сидеть на электроплите, продолжал выливать из себя бесконечные капли пота, скромно закрывая макушку бумажной салфеткой.
 А милая Роза уже теряла рассудок. В ней плавилось все, что осталось еще жить. И тут она, не ожидая помощи, решила выживать самостоятельно. Горшок с питьевой водой манил ее своей спасительной влагой. Забыв о приличии и о том, что вода для всех, Роза, не раздумывая, наклонила свой стебель, влезла бутоном в воду горшка и на минуту замерла… Когда она освободила свой бутон, то все уже направились к царице. Минуту приходя в себя, Роза медленно побрела за группой. Она пошла ко входу, похожему на пещеру, и на всякий случай еще раз облила бутон из бутылочки. Когда она спускалась по лесенкам в пещеру, саркофаги цариц уже не производили на нее особого впечатления, так как в основном были каменные. Стены гробниц были покрыты выцветшими рисунками, на которых изображался быт древних египтян. И только грустная мысль мелькнула у нее: «А интересно, там, внутри, возле царицы, есть цветы?». Тоска сжала ее неровно бьющееся сердце. Если они там лежат, значит, высохли.
И она выдавила из себя сочувствующую слезу.
 Вода сделала свое оживляющее дело ундины: эти сущности воды вновь наполнили ее жизнью, и настроение наладилось. Она с интересом направилась к гробнице жены Рамзеса Второго Нефертари, которая находилась на уровне восьми метров над поверхностью земли. Могила выдолблена в скале, а в гробнице всего несколько фрагментов… Все разграблено!.. Роза знала, что статуя Эхнатона в Каирском музее, бюст Нефертити в музее Берлина, остальные гробницы тоже в основном разграблены, кое­что восстановлено, но это уже наводило тоску. Еле добравшись до микроавтобуса, разгоряченная, она откинулась на спинку сидения. В душу запали Луксорский храм с храмом в Карнаке, воздвигнутые Рамзесом Вторым. В памяти всплывали чудесные аллеи и колоссальная голова статуи Рамзеса, черты лица которого волновали ее…
 На обратном пути она прощалась с Луксором, который подарил ей величие и таинственность древней цивилизации. Гид снова воспрянул духом и подшучивал над серьезностью Розы.
Действительно, Розе пора было переключиться и попасть в ту тональность, которая называется отдыхом. Она улыбнулась и вспомнила о строптивой Георгине и нежной Хризантеме. Как хорошо, что у Хризантемы много лепестков, она так принимает все к сердцу, что часто теряет их, но все равно остается душистой и пушистой.
 Вернувшись из нелегкой поездки и отдохнув, Роза быстро восстановилась. Настроение наладилось, и потянуло на новые подвиги.
 Еще целых пять дней дышать Египтом! Роза заглянула в зеркало и была приятно удивлена: на нее смотрело знакомое и очень милое отражение. Несмотря ни на что, лепестки стали более упругими, и она решила прогуляться по прекрасному саду, где находилась и ее клумба. Внимание привлекла сидящая за барной стойкой возбужденная Лилия, которая потягивала через трубочку коктейль. Лепестки ее белоснежного платьица производили впечатление: отделанное зубчиками и какими-то выбитыми в тон цветочками. Впереди оно было намного выше ее зрелых коленок, а со спины, наоборот, опускались до икр. Маленькую, но довольно открытую грудь сдавливал стебель, и это было забавно. Она независимо оглядывалась по сторонам и ловила взгляды тех, на кого производила впечатление. В ней было что­то детское и бездумное, перезрелое и девственное. Их глаза встретились, и Роза улыбнулась. Лилия сразу отреагировала словами:
— Пойдем на Бродвей? Что-нибудь купим.
Ах, как это было кстати. Роза хотела мангового сока, он бодрил ее и поддерживал цвет лепестков.
— С удовольствием! — обрадовалась она.
Стоило выйти за пределы сада, как черные Тюльпаны бросались к ногам Лилии. Ее небольшие и озорные темные глазки завораживали Тюльпанов, и они наперебой предлагали ей украшения, накидки, ароматные масла. Роза терпеливо ждала, скромно отойдя в сторону, но и на ее долю хватало внимания черных Тюльпанов.
— Как дела? — безразлично спросил у нее темно­синий Тюльпан, затем, улыбнувшись уголком синих губ, шепнул: — У тебя глаза… очень… ну очень.
 Роза, поеживаясь от откровенных взглядов, переходила от одной витрине к другой. Но Лилия была в ударе: она оживленно говорила, что­то мерила и смеялась, явно забыв о Розе. Ждать ее не было смысла.
Утром, за завтраком, когда они встретились, Лилия весело спросила:
— Ну, как тебе?
— Хорошо! — быстро отреагировала Роза, до конца не понимая, о чем идет речь. Но все равно ей приятно было общаться с Лилией, ведь она веселая и забавная, рассказывала о своих приключениях и щедро хвасталась подарками.
На следующее утро было жарко, и Роза решила окунуться в бассейн рядом с клумбой. Лететь по ветру к морю она не решилась, хотя это было очень близко, берегла от солнца лепестки. Перед ней проносились воспоминания вчерашнего вечера, когда Лилия в окружении черных Тюльпанов и темных Магнолий отплясывала под египетские мелодии в национальном платке и таяла от удовольствия и внимания.
 — Хоть здесь оторвусь по полной программе! — подмигнув Розе, прошептала Лилия. — Сейчас, как вернусь, дел куча.
Роза понимала ее и не осуждала.
Оставалось три дня. Беспокойство Розы нарастало, ведь она не умеет жить без ярких событий, ей постоянно хочется чего-то из ряда вон выходящего. Не один раз она уже слышала восхищенные слова о сафари, поэтому любопытство подтолкнуло спросить у Георгины.
— Скажи, милая, — (Георгина остановилась, глядя куда-то поверх идущих). — Как ты думаешь, сафари — это здорово?
Георгина улыбнулась своими широко открытыми голубыми, но не очень выразительными глазами и небрежно спросила:
— Хочешь кататься на квадрах?
Роза знала об этих четырехколесных мотоциклах, на которых так трясет, что можно не собрать и останки, и поторопилась ответить:
— Нет, что ты, я рассыплюсь, мне бы попроще.
— Ну так поезжай к бедуинам, там тоже сафари.
 Дав дельный совет, Георгина продолжила свой путь, она­то знала свои планы. Они были у нее в глубине цветка, и она четко им следовала. Розу подкупало в ней бесстрашие, ведь Георгина, надев снаряжение, могла уходить в море на два, три часа. Она много плавала, опускалась на дно, а это никогда не было доступно Розе: она боялась воды. А этой амазонке, высокомерной и уверенной, все было нипочем.
Всю ночь Роза думала о поездке. Несмотря на то что попутчиков не нашла, приняла решение ехать. Приготовила васильковый шарф для чалмы от солнца, яркую блузу с длинными рукавами от загара и экзотические шаровары. В этой одежде, она знала, будет выглядеть эффектно и загадочно.
Утром вместе с чешскими Вьюнами, чашечки которых были разного цвета, и парой черных Гвоздик из Туниса Роза села в не очень понравившийся ей джип, который подхватил ее у отеля. Сначала дорога была асфальтированной, и джип словно скользил по гладкому пути, а она разглядывала тех, с кем ехала. Однако вскоре хорошая дорога кончилась, и началось сафари…
Вот тут­то пришло недоумение. В машине не было ни одной ручки, за что можно было бы держаться, и сидящие хватались за любой выступ, чтобы избежать травмы. Розе не понравились молчаливые и угрюмые славяне, зато с черной Гвоздикой, которая по возрасту была недалеко от Розы, они мило переглядывались и улыбались при любом подпрыгивании. Она была закутана во все черное, но милое лицо было живым и шаловливым. Ее муж тихо сидел, и казалось, его не трясло. Видно, у него был покладистый характер, и джип к нему относился с уважением. Большие сандалии на голых тонких стебельках не доставали до пола джипа. Маечка с коротким рукавом и смешной козырек делали его незащищенным. Зато чашечки Вьюнов вытягивались при каждом подпрыгивании и недовольно бурчали на своем языке.
Кончики лепестков Розы уже гудели, и она грустно подумала: «Чем же я буду думать?».
 За окном проносились барханы, вдали груды вулканической породы в виде гор уже не вызывали восторга. Джип, подобно бульдогу без поводка, тащил их по камням в разные стороны на большой скорости. Роза не могла сказать, что она сникла, просто бродила мысль: когда же это кончится?
 Вдруг джип резко остановился, задняя дверца открылась, и все высыпали наружу. Подъезжали еще джипы, становилось все больше путешествующих, и шум заполнил окрестность. Все, что увидела Роза, напоминало ей поверхность Луны. Необъятные просторы выжженной земли, груды камней, словно в спешке, кем­то разбросанные, и редкие глыбы скал. Где-то вдали, словно в тумане, просматривались горы. Дети карабкались на странные камни, а гид твердил на понятном всем языке: «Мираж, мираж», — и показывал пальцем вдаль. Все тупо искали мираж и не понимали: то ли он перед горами, то ли за горами. Но это неважно. Роза, да еще русская, была пока в единственном числе. Она, как Георгина, смотрела на присутствующих поверх их цветков, куда-то в горизонт, поскольку не могла их воспринимать, не понимая ни английского, ни французского, ни египетского языков.
Так и не увидев миража, все карабкались обратно в джипы, чтобы продолжить путь. Огибая не привычные для глаз горы, которые словно наступали со всех сторон, вдруг стали расступаться. Джип мчался куда-то, в загадочное сафари. Наконец, въехали в «сердце» бедуинов, и Роза растерялась. Что это? В окно машины она видела жалкие, редко разбросанные лачуги, сидящих на глиняных выступах домов древних черных Тюльпанов, которые улыбались беззубыми ртами. Какие-то навесы, под которыми аккуратно были постелены коврики и разбросано множество разноцветных подушечек для туристов, маленькие столики — и больше ничего.
Содержимое джипов высыпалось на песок и ринулось занимать места под тентом. Солнце палило. Гид на непонятном языке кричал в сторону Розы:
— Раша, раша, — показывая на другой тент.
Но Розе было значительно интереснее находиться в гуще экзотики. Тут и арабы, и тунисцы, и египтяне, невероятное разнообразие черных и оливковых цветов, а там скучные лица Вьюнов. Она приняла обстоятельства и, независимо разведя лепестки в сторону, напевая и пританцовывая, приземлилась, вызвав немалый интерес у египетских цветов. Рассматривая их поближе, она от восторга шептала: «Боже мой, да я их всех знаю, их лица запечатлены на рисунках гробниц». И она дружески улыбалась им. Все о чем­то переговаривались, а Роза с удовольствием их разглядывала. Местный гид, довольно пожилой и вымотанный, увидел притихшую Розу, сделал предостерегающий жест, заверяя:
— Момент, раша гид, момент, — и смешно кивал сухим бутоном.
Лучезарной улыбкой одарила Розу юная египетская Магнолия, которая принесла две подушечки и стала подкладывать Розе под спину. Роза обняла ее, и растроганная египтяночка прижимала к груди лепесток Розы, приговаривая:
— Бьютэфул вумен, вери бьютэфул.
— Вот из ё нейм? — блеснула своим знанием языка Роза, поскольку ее запас английских слов был более чем ограничен. И Магнолия ответила:
— Жасмин.
Почему-то все сидящие захлопали в знак одобрения, а Роза подумала: «Какие есть красивые Магнолии, как хороша, и вообще, какие чудесные цветы, какие они все добрые». Способом жестов, мимики и скудным запасом английских слов они прекрасно понимали друг друга. На душе стало празднично. Роза смотрела на окружающую ее экзотику и отмечала, что это очень непривычно, необычно и что об этом тоже стоит рассказать в своем дендрарии. В конце концов во всем есть своя прелесть. Маленькие черные Тюльпанчики начали разносить чай, и обстановка стала уютной. Несмотря на жару, душистый чай придал силы.
Подъехал еще джип, и из него торопливо вышел темный Тюльпан. Как ни странно, он смотрел только на Розу, видно, она резко отличалась ото всех. Роза отметила царственную стать и удивительный цвет его лепестков: они были темно-сиреневые, с оранжевыми бликами и темно-бордовой каймой.
 «Как он выделяется из массы Тюльпанов!» — подумала Роза и на минуту замерла. Приоткрыв рот, она выжидала: кто он и куда направляется?
 А направлялся он именно к ней.
— Здравствуйте, — сказал, улыбаясь. И на ломаном понятном ей языке объяснил: — Я гид. То есть нет. Я за рулем, но знаю твой язык.
Роза рассмеялась. Какая-то дрожь прошла сквозь нее, она не могла оторвать от него глаз. «Боже мой! — теплая волна захлестнула грудь. — Он настоящий фараон с фресок, как он прекрасен».
— Вы сердиться? — сделав брови домиком, спросил он.
Роза, скрывая нахлынувшие на нее чувства и не ожидая от себя, отпарировала:
— Явился, не запылился.
Он громко рассмеялся и, поскольку окружающие наблюдали за ними, перевел им, что вызвало взрыв громкого смеха. Стали снова носить чай. Молоденькие Магнолии пытались ухаживать за Розой, оказывая ей внимание. Жасмин держала ее за руку, и Роза чувствовала себя уверенно. Она еще удобнее облокотилась на подушки и рассматривала так называемого гида, который неожиданно спросил:
— Как твое имя?
Роза ответила:
— Галлея.
Он немного подумал и спросил:
— А можно я буду называть Галой?
И они снова рассмеялись.
— А откуда ты знаешь русский? — спросила Роза, будто давно была с ним знакома.
— Я же не гид, я шофер, но у меня жена с Украины. — И они снова начали без причины хохотать. Настроение было прекрасное, и Роза была готова к подвигам.
— Ты верблюд пойдешь? — заботливо спросил он.
Роза на минутку задумалась, а потом ответила:
— А почему нет? Очень хочу, но боюсь, рассыплюсь.
Он снова рассмеялся.
— Я покажу тебе очень интересное место. Пойдем.
Вставая, Роза слышала, как щелкают фотоаппараты, и пыталась делать вид, что ей легко подняться, несмотря на то, что левое колено заныло.
Они вошли в очень простое строение, где вдали молодая Магнолия пекла особые лепешки, которые давала пробовать тем, кто с любопытством рассматривал печурку, на которой они пеклись. Шади, так звали «гида», принес Розе лепешку, и она с удовольствием отведала ее вместе с ним. Недалеко стояла прялка, на которой пряла коврик девочка лет двенадцати.
— Они не ходят в школу, они с детства работают со взрослыми, — комментировал он. Потом повел ее к колодцу. — Посмотри, глубина его девяносто метров, там соленая вода, ее пьют верблюды, а пресную привозят из города. Им трудно живется: скорпионы, змеи, нужда.
Потом показал что­то наподобие примитивного музея, где были сухие лечебные травы, коврики на продажу и какие­то довольно обычные камни, которых в России, казалось, много. Шади серьезно посмотрел на Розу и как­то торжественно спросил:
— Хочешь на память камень?
Роза испытывающе смотрела то на Шади, то на камень, а потом, недоумевая, сказала, как старому знакомому:
— А на фига попу гармошка?!
Он стал так хохотать, что Роза с радостью подхватила его смех, заражая им окружающих. Все, кто был недалеко, стали смеяться, просто так, из солидарности, не ведая, о чем идет речь. Когда Шади спросил их на родном языке, почему они смеются, все на минуту замерли, а потом новый взрыв смеха взорвал эту тихую деревушку, которая жила экскурсиями туристов. То короткое время, которое они пребывали в этом «ауле», наполняло их жизнь, придавало ей смысл. Они со стороны наблюдали за этой сценой и одобряюще улыбались.
— Как с тобой весело и легко! — сказал он, смеясь. — По­моему, время покататься на верблюде.
Роза послушно последовала за ним.
«Ах, как досадно!» — думала она, — все кадры фотоаппарата израсходованы, а сотовый телефон, на который можно было снять, как Шади носил мою сумку, исполняя любое желание, разрядился».
Пока невеселые мысли отвлекали от предстоящего, Шади уже подсаживал ее на верблюда. Роза от страха, как обезьянка, цеплялась за непонятное седло, коврик. Верблюда на поводке вела старая, вся в черном женщина, а Шади, подбадривая, шел рядом, как ангел-хранитель. Проехав по кругу, слезая, Роза едва не шлепнулась в пыль, но спаситель был начеку. Сползая, она ощутила, как ломит ее тело, но смех Шади снова вернул настроение. Она смотрела на него и думала: «Настоящий фараон!».
Когда снова уселись под навесом, подали экзотический ужин. Дети бедуинов танцевали, пели и били в барабаны. Роза радовалась, как в молодости, и была счастлива. Шади переводил их песни, постоянно наклоняясь к ней, и Роза слышала его дыхание и чувствовала ни с чем не сравнимое замирание сердца. Она ощущала себя вне времени.
Ужин подошел к концу, и все засуетились. В хорошем расположении духа, не торопясь, стали собираться обратно. Каждый бежал к своему джипу. Шади вел другую машину. Роза, улыбаясь, подала ему лепесток в знак прощания и пожелала счастья его семье. Он стоял — красивый, молодой и удивительно близкий.
— Гала, спасибо тебе! — сказал он, широко улыбаясь, и Роза рассмеялась счастливым смехом. Она смотрела ему вслед и думала: «Мое время убежало, но зато за мной ухаживал сам фараон!».
 В джипе все были оживлены, фотографировались и пытались объясняться, уже понимая друг друга, а Роза напевала какую-то песенку и была переполнена любовью ко всем этим цветам, с которыми разделила несколько прекрасных часов.
На следующий день Роза отдыхала от ярких впечатлений. На клумбе было оживленно. Ирис приобрел новую шляпу и лихо демонстрировал ее, стараясь произвести впечатление. Георгина почти не выходила из-под воды, наверное, бродила по дну. Появившаяся на клумбе Сирень держалась в стороне, обдумывая свои дела, она не очень вступала в разговоры и была несколько обособлена. Лилия продолжала очаровывать в столовой всех черных Тюльпанов. Она нежно сверлила их своими маленькими черными глазками-бусинками и встряхивала скудным покровом выгоревших волос, от чего ее очарование не убывало. Немного сбитый с толку Пион напоминал обиженного Пьеро, который тосковал по неуловимой Хризантеме. А Хризантема мечтала о свободе. Она сама распоряжалась ветром и летела туда, куда изголодавшаяся душа ее звала. Ее удивительные, миндальной формы глаза напоминали Розе Мальвину, которая верила в сказку.
Ах, как хорошо выспалась Роза. В ее воображение врывались картины, где был Шади. О нем она не думала, честное слово, потому что знала, что то было мгновение, которое подарено ей Великим Учителем Сераписом Беем и его Воинством, как легкое дуновение ветерка, как запах вечной любви промчавшихся веков... Спасибо, Господи, за все, что Ты мне дал. Да возвеличится Бог!
Сегодня все слетелись к морю, ведь завтра — прощай, Египет! Хризантемы не было, и на лице Пиона повис  вопрос: где? Ирис гарцевал, воодушевленный подарками для близких. Лилия нежилась на ветру, жадно впуская в себя последние лучи солнца, и то и дело махала лепестками проходящим черным Тюльпанам, Сирень вздыхала о чем­то. Георгина, наверное, бродила по дну моря…
Ах! Какая идиллия! Какие они все чудесные! Роза перестала комплексовать, она была признана, и ее появлению все были рады. Конечно, не без того, чтобы Роза, встряхивая лепестками, с воодушевлением рассказывала о ярком, восхитительном прошлом. Как же без этого? Все бросались ее убеждать, что настоящее еще у нее ого­го, и Роза заливалась радостным смехом, обнимая горизонт Египта и то чудо жизни, которое останавливало ее увядание.

Июнь 2009 года