Политсан. Продолжение 37

***

Перед походом на Пульваногну мы встали затемно, чтобы прийти в Нору пораньше и, при необходимости, успеть подлатать её: подсыпать земли на крышу, законопатить щели. Мало ли что могло случиться за прошедшее время с этой полуизбушкой-полуземлянкой.   

К Володиной поняге ещё вчера была привязана мотопила, жестяные трубы  и канистрочка с бензином, к моей – увесистый мешок с провиантом для нас и кормом для собак. Взял я и немного «железа»: два десятка капканов. Груз получился примерно равным – около четверти центнера на брата.
- Ну, Сусанин, веди в свою нору-конуру, - проворчал Володя, поправляя лямки - я здешних троп не знаю.

Поскольку никакой дороги, тропы или тропинки до Норы – в человеческом понимании – и в помине не существовало, а были только редкие и малозаметные затёски на деревьях, оставленные нынешней зимой, я немного волновался: не собьюсь ли с короткого пути, и не придётся ли немолодому напарнику топтать лишние километры из-за моей невнимательности?
Ведь почти бесснежная тайга в начале октября здорово отличалась от той, до тошноты знакомой, из которой мы с Иваном выходили в конце февраля на лыжах по глубокому снегу.   

Но всё обошлось благополучно: четвёртый перекур мы сделали уже рядом с нашим зимним логовом. К моему удивлению, «штукатурка» из окаменевшей на морозе грязи нигде не отвалилась, а приземистый сруб выглядел хоть и неказисто, но надёжно, и ремонта не требовал.
Я растопил печку, чтобы внутри всё как следует просохло, а Володя запалил костерок, чтобы заварить кормёжку собакам и сготовить еду для нас.   

Мы подкрепились гречневой кашей с сушёным чесноком и мясом пары рябчиков, подстреленных по дороге, побаловались чайком и взялись за заготовку дров для предстоящего сезона. Идти дальше в этот день не имело смысла.

Спать улеглись поздно: от крепчайшего чая, к которому лежала душа у обоих, в сон как-то не тянет. Обсудили планы на завтра, а больше говорить не хотелось – своих мыслей хватало. Неподъёмно-тяжёлых, как ящик с капканами. И почти каждая – как эти простые, но беспощадные стальные ловушки. Сам их насторожил, сам в них и попался.

Да, есть замечательная идея строительства коммуны-колонии – маленького общества, которое развивается по своим законам – словно бы отдельно от Страны Советов. «Шахматная доска», где происходит игра в новое общество, скукожилась до размеров того участка тайги, который удалось урвать у Государства всеми правдами и неправдами, и даже натуральной подлостью.

Идейка-то хороша, а вот фигурки на этой внутренней доске – самые обыкновенные: от бывшего зэка, лежащего на соседних нарах, до бывшего работника прокуратуры – моей жены, ожидающей ребёнка. И все они – из внешней игры в социализм и «светлое будущее всего человечества». Обычные земные люди с врождёнными способностями к любым  подлым ходам, как буквой «Г», так и другими буквами, с ущербностью советского воспитания и склонностью к доносительству, с наивной офицерской прямолинейностью и убогим пешкообразным мышлением, с беспробудной ленью и тайными мечтами некоторых о непременном проходе в «ферзи».

И вот из этого обычного «супового набора», из собранных огрызков общества нужно приготовить изысканное блюдо – человечий симбиоз без малейших признаков паразитизма.

А куда девать простые чувства, которые мешают работе шеф-повара?
Как быть с уже несвежей неприязнью между членами колонии, если она на глазах перерастает в жгучую ненависть? Чем смягчить солёный вкус чьей-то незапланированной любви и нейтрализовать яд собственной ревности?
Ни на один из вопросов я не мог ответить в ту ночь.

Наверное, потому что уже сам варился в общем котле непредсказуемых отношений и не чувствовал мерзкого вкуса той каши, которую сам и заварил.
Что-то тёмное и первобытное медленно растекалось по жилам.
Тогда я ещё ничего не понимал.   
 

***

Уродливая с виду Нора выгодно отличалась от любого распрекрасного зимовья: даже в очень сильные морозы земляные стенки ямы, на дне которой была установлена печка, накапливали так много тепла, что утром ты не стучал зубами от отчаянного холода. Здесь ты не спешил полностью обуться-одеться и не ждал, когда, наконец, разгорится огонь, изо рта перестанет валить пар и хоть немного нагреется пространство, ставшее за ночь совершенно нежилым.

Пока я растапливал печку, Володя посчитал нужным сдержанно похвалить столь тёплое логово и его строителя:
- Ни в одной избушке я так крепко не спал.  Хоть и коряво ты её срубил, но с умом. Толково придумано. Вот такие заползухи и нужны, чтобы за ночь – три полена дров.
- За такие – деньги не платят, - отозвался я, неспешно сворачивая тонкую самокрутку.
- Да они, суки, много чего не так делают, - проворчал напарник и полез наружу кормить собак.

Путь до небольшого заливчика-курьи в среднем течении Пульваногны занял без малого шесть часов почти непрерывного хода. Ещё зимой мы с Иваном присмотрели там местечко для будущей избушки. Но тогда у нас не было ни времени, ни сил, ни запаса продуктов, ни лишних жестяных труб, чтобы соорудить в этом месте хотя бы жалкое подобие Норы. Удалость принести сюда лишь обрубок стальной бочки, из которого можно было сделать нормальную печку. Эта железяка благополучно лежала именно там, где была брошена в феврале. К ней была прислонена лопата, которой я расширял шурф для Норы.

Володя придирчиво осмотрел место и остался доволен: сухостойной сосны подходящей толщины хватало и на строительство зимовья, и на дрова. Мы определились с местом для ночлега, успели навалить сухостоя для стройки и даже раскряжевать стволы на трёхметровые брёвна, чтобы, по возможности, не тратить для всеядного костра ничего, кроме сучковатого и бесполезного вершинника.

Но перед этим Володя очень долго выбирал тот маленький пятачок земли, на котором должен был вырасти сруб. И я уже прекрасно понимал, с какой именно целью он «бессмысленно» бродит по строительному участку. Мой новый напарник, как человек основательно помятый жизнью и постигший лагерную науку рабского труда, абсолютно не выносил глупого трудового героизма и пустой траты сил. Ещё при возведении лабаза у меня всё-таки хватило ума не предлагать ему строительство сруба на четырёхметровой высоте, чтоб «было красиво» и сохранилось «на века». Зачем рисковать жизнью на такой верхотуре, если от малейшего неловкого движения можно упасть вниз вместе с бревном и, с большой долей вероятности, стать калекой?

«Пятачок» оказался таким удачным, что короткие брёвна сами катились к нему по двум парам сваленных стволов, которые более опытный напарник не стал распиливать прежде времени.
Я вспоминал каторжное лето, построенные избушки и мотал на ус опыт человека, который перекатал баланов явно больше, чем я прожил дней.

Вечером, устраиваясь на нарах из сухих жердей, он протянул руки к огню и сказал:
- Хоть и тепло, но через три такие ночёвки работать мы с тобой не сможем. Надо сложить стопу и поднять землю на потолок. А потом придётся возвращаться в твою Нору. Остальное сделаешь сам. Я сюда больше не вернусь, своих дел хватает, а у тебя скоро помощничек появится.

Закручивая добрую порцию махорки в аккуратно оторванный кусочек газеты, Володя продолжил с явной ехидцей:
- Дело не моё, и читать тарахтер я тебе не буду, но я не пойму: зачем тебе этот баламут? Если от скуки, то лучше бы ты приёмник купил. Там батарейки. Их надолго хватает. А этого кабана проще зарезать, чем прокормить. Случись чего, ты ведь из тайги его тушу не вытащишь.
Придётся вокруг него зимовьё рубить.
Я ответил, что время покажет. Что муки, крупы и капканов много. Пусть себе таскает по набитой лыжне от избушки к избушке, если с промыслом что-то не получится.       

Спали у костра по очереди. Уж очень не хотелось прожечь новые суконные костюмы ещё до начала промысла. Сухостойный сосновый вершинник горел чересчур жарким пламенем и быстро прогорал. Но других дров поблизости не выросло, а пилить и таскать брёвна с берега Пульваногны, где стояла давно засохшая лиственница, как-то не хотелось.

Ночь прошла без ущерба для одежды. После плотного завтрака мы работали до вечера, как заведённые. С короткими и редкими, перекурами-разговорами, которые касались только дела и ничего больше.

  Продолжение http://www.proza.ru/2014/09/22/1069