40. Тропинка к дому

 40. Тропинка к дому

Иван взял свою поклажу, поблагодарил Николая Ивановича за нужную для него беседу и вышел из здания вокзала.
Рассвет уже вступал в свои права, и небо озарялось ярко-красными пятнами выглядывавшего из-за туч солнца. Где-то вдали раздавались слабые отзвуки грозы.
  Дорогу от вокзала к дому, в котором жила его семья, как Ивану представлялось, он знал, но, отойдя от привокзальной площади, немного растерялся. В его последний отъезд из Почепа целая улица домов подходила прямо к зданию вокзала, а теперь вокруг не было ни одной постройки. Среди растущей высокой сухой травы с трудом можно было разглядеть тропинку, по обеим сторонам которой росли уже отцветшие яблоневые деревья, за которыми виднелись чёрные кирпичные трубы, поднимавшиеся сиротами то справа, то слева. Он догадался, что на месте этих труб когда-то были дома, сожжённые в результате жестоких боёв за привокзальные территории. Тропинка, вдоль которой постоянно попадались свёрнутые в бутоны жёлтые одуванчики, вывела его к шоссейной дороге, где он увидел три сохранившихся дома. Они были расположены ниже уровня шоссе, отчего казались жалкими на вид и были маленькими с низко осунувшимися соломенными крышами. Иван невольно сравнил их с челябинскими домами, отчего пришёл в уныние.
С таким настроением он шёл до тех пор, пока его путь не преградила река, через которую был кое-как собран мост. Это даже был не мост, а положенные на опоры поперёк реки незакреплённые доски, под которыми шумела в своём быстром течении вода. Только несколько половиц моста были крепко прибиты гвоздями для проезда телег, но Иван не пошёл по ним.
 Он, чтобы взбодрить своё настроение, спустился к самой реке и, сняв сапоги и брюки, босиком пошёл по неглубокому песчаному дну реки, ощутив приятную чистоту холодной воды. Быстрое течение устремилось на него, а он остановился посредине реки и смотрел, как серебряные пузырьки омывали ноги, брызгая по рукам, иногда достигая лица. Прозрачная вода доставляла удовольствие наблюдать за нею, сила течения которой сдвигала донный песок, непрерывно шлифуя крупные камни, выглядывавшие под водой.
Получив прилив энергии, Иван, перешагивая камни, шёл к другому берегу, и, достигнув его, уселся над обрывом и долго смотрел на светлые воды, утекавшие куда-то с ошеломляющей быстротой. Река освежила его и навеяла разные мысли. Он подумал, что вот уже тысячи лет не иссякают здесь эти светлые воды. Источник их неизвестен, в неизвестность они и уходят, не останавливаясь ни на одну секунду. Вечный двигатель жизни, передававшийся всему живому. Этой энергией и красотой наполнился и он сам. 
С этими мыслями Иван пошёл дальше. Шоссейная дорога больше не прерывалась, хотя и свернула на площадь,  на которой он вместе со своей Машенькой до войны любовался прекрасным Воскресенским собором с примыкавшим к нему старинным дворцом и парком. Строгий и устремлённый ввысь собор был виден издалека.
Его внимание привлекли и зияющие пустотой окна с чёрными пятнами по фасаду сгоревшего дворца. Не желая оставаться один на один с безлюдной площадью, он возвратился на прямую дорогу. Идти по каменному шоссе было трудно, хотя холмистый ландшафт, уводивший его то вниз, то вверх, был красив и изобретателен. Из-за поворота показался и другой тонко вписавшийся в предгорье собор, стоявший на краю обрыва. 
-«Хорошая мишень для фашистских орудий»,- подумал Иван.
И действительно, подойдя поближе, он увидел, что штукатурка фасада была вся иссечена осколками снарядов. Не пострадала только живописно выделявшаяся на фасаде фреска, с изображённым на ней святым старцем, вознесённым огненной колесницей в небо. Чем дольше он всматривался в это видение, тем сильнее, словно настоящим огнём, обжигалось его сердце. Неожиданно вместо святого ему представилось лицо жены, смотревшего на него, не отрывая взгляда, сверля глазами. Иван хотел выдавить из себя какие-то слова, но её образ сразу исчез, и молодой человек, растерянный от нахлынувших чувств, закрыл глаза руками. Постояв так некоторое время в полном отрешении от реальности, он вновь взглянул на фреску: огненная колесница с седым стариком опять уводила его в голубизну неба. Больное предчувствие  заставило его поскорее поспешить дальше.  Чем ближе он подходил к дому, тем сильнее нарастало его напряжение. Поднявшись наверх холма, ему на повороте сразу открылось двухэтажное каменное здание школы, возле которого они с Машей неоднократно бывали. К его удивлению, ни один снаряд не повредил его, что порадовало Ивана. Однако, напротив не оказалось ранее стоявшей здесь Покровской церкви. Место, где его сын до войны получил своё имя, где его крестили, больше не существовало. Это расстроило Ивана и, подойдя к сгоревшей церкви, он перекрестился и представил себе образ пятилетнего Серёжи. Сердце его сильно билось, и он пошёл дальше. Его удивлению и возмущению не было предела, и его переулка просто не существовало. На месте когда-то стоявших добротных домов выглядывали чёрные трубы, вокруг которых поднимались сады, заросшие травой.
Он нашёл то место, где когда – то стоял их дом, превратившийся в погорелое место, с лежавшими вокруг остатками несгоревших строительных материалов. Пробравшись среди сухой прошлогодней травы к чёрной высокой трубе, Иван не нашёл каких-либо следов присутствия человека.
-«Неужели никто из родных так и не был здесь после пожарища»?- подумал он.   
Обнаружив также рядом с домом закрытый навесом погреб и на небольшом расстоянии огромную яму, образованную взрывом сброшенной фашистами бомбы, он вспомнил, что о них ему писала в письме в Златоуст ещё в сорок первом году его жена. Ещё раз, внимательно осмотрев сгоревший дом, Иван понял, что к нему уже давно никто не подходил, ведь трава вокруг дома была такая высокая, да густая, что сквозь неё даже ему было трудно пробираться. На пепелище валялись многие обгоревшие предметы быта. Иван нашёл ухват, чугунную сковороду, кастрюли, столярный и плотницкий инструмент, а также игрушечные детские часики, привезённые им для Серёжи из Ленинграда.
Он подумал, что, наверное, особые обстоятельства вынудили дорогих ему людей покинуть родной дом. Даже личные вещи были оставлены, а уж его Машенька без серьёзной причины не могла оставить здесь детские игрушки сына.
 Забрался он и в погреб, где было пусто, темно и сыро и где лежали также некоторые пахнущие прелостью домашние предметы и спальные принадлежности. Сердце подсказывало, что  с его дорогими людьми что-то произошло.
Иван, выбравшись из погреба, присел на то место, где он впервые поцеловал  Машеньку, и долго рассматривал рассеянным взглядом  окружающее безлюдное пространство. Потом встал и, пошёл к краю горы, откуда они когда-то любовались необыкновенно красивым видом с далёким лесным горизонтом, пред которым простиралась широкая долина с извилистой рекой и петровской крепостью. Они мечтали там о своей счастливой жизни, и им тогда было здесь  так хорошо. Сейчас же чувство невыразимой тоски нахлынуло на него. 
-«Что же произошло с ней и сыном?- подумал он и, сев на край обрыва,  обхватил голову руками, надолго погрузившись в состояние оцепенения.
Его голова и всё тело стали почти свинцовыми, сказалась и бессонная ночь, проведённая на вокзале. Потом он склонился набок, а затем и вовсе лёг на спину и стал смотреть на небо. Крупные белые облака плавно катились в голубом безбрежье, вырисовывая почти живые фигуры. Они изменялись и устремлялись под напором ветра куда-то вдаль. Казалось, что вместе с ними поплыл и он: как легко и свободно его глаза цеплялись за летучие покрывала. Он то пропадал в их пушистых перинах, то выплывал на поверхность их тонких белоснежных вуалей. Наконец, его сознание растворилось, и всё исчезло. Человека одолел сон.